Текст книги "Одесский юмор. XXI век"

День раненого таракана

Этот день издавна был особенным. Римляне, правда, предпочитали праздновать его 17 февраля, индусы – почти как мы – 31 марта. Древние германцы праздновали в этот день Новый год – и не только они. У французов, например, только в 1594 году король Карл IX издал указ о переносе начала года на первое января. А указ об этом появился именно 1 апреля. Так что до сих пор французы в этот день в шутку отмечают Новый год.

Есть и масса других толкований этой даты. У германских народов в древности 1 апреля считалось днем низвержения злого духа с неба. В средневековье этот праздник приурочивался к пасхальным торжествам. А вот на Кавказе этот день назывался «днем подарков»: любого кавказца можно попросить о чем угодно, хоть обо всех его наличных деньгах – и он с радостью отдаст, лишь бы вы были первым, кто в этот день обратится к нему с просьбой. Так что скорее на улицу – вдруг успеете… Поверили? Вот и я вас разыграл – так, самую малость. Такой уж это праздник – 1 апреля!

Как только не называют этот день! В Шотландии – «день кукушки», в Японии – «день куклы», в Испании – «день болванов», во Франции – «день рыбы», в США – «день дураков». Но смысл один: в этот день можно и даже рекомендуется разыграть повеселее ближнего своего и в то же время постараться не быть им разыгранным. Это не так просто – все только этого и ждут. Ожидания, впрочем, иногда и подводят. В своих интереснейших мемуарах французский академик, бывший москвич Анатоль Абрагам вспоминает, как его коллега профессор Симон с фантастическим спокойствием отнесся к сообщению о взрыве в его лаборатории, причинившем немалые разрушения. Причиной был лежащий у него на столе календарь с датой «1 апреля». Между тем взрыв действительно был…

А в России, по некоторым сведениям, все началось в 1725 году. Ранним утром жители Петербурга были подняты с постелей тревожным набатом, обычно возвещавшим о пожаре: их величество пошутили, как любили и умели. К счастью, все обошлось. И с того дня в России утвердилась традиция, которая существует и по сей день. Это достаточно типичный путь утверждения традиций на Руси. Не Норвегия, чай, где 1 апреля – праздник скорее крестьянский, и местные фермеры в этот день ходят друг к другу в гости, чтоб одолжить нож для отрезания хвостов, стеклянные ножницы, мякинный плуг, угломер для навозной кучи, комариный жир и другие столь же полезные предметы.

Не был чужд розыгрышам и великий Пушкин. Некая светская красавица буквально заставила его написать стихи в свой альбом. Ну и нарвалась: поэт посвятил ей крайне преувеличенный мадригал, и только на следующий день обнаружился подвох во внешне невинной детали – дате под стихотворением. Сами понимаете какой.

Вообще великих людей разыгрывать опасно. Ученик Кювье, нарядившийся чертом и ввалившийся к учителю с воплем: «Кювье, я тебя съем!», был мгновенно изничтожен на весьма солидной научной основе. «Копыта, рога – травоядное, ты не можешь меня съесть», – ответил великий классификатор. Так тому недоучке и надо – следовало кричать: «Забодаю!»

Легче разыграть ученого, если розыгрыш более основательно связан с его любимой наукой. Как-то раз, придя утром в лабораторию, профессор Казанского университета Александр Михайлович Бутлеров застал двух своих ассистентов за работой: стоя у вытяжного шкафа, они нагревали что-то на пламени спиртовки. На вопрос, чем они занимаются, один из них ответил: «Да вот, получаем помаленьку синильную кислоту. Если хотите, можете посмотреть, сколько уже отогнали». С этими словами он достал из шкафа колбу и так неловко протянул ее оторопевшему Бутлерову, что она выскользнула у него из рук и разбилась. Увидев разлившуюся у своих ног лужу, Бутлеров опрометью бросился вон из комнаты. Что же крикнул ему вслед ассистент? Догадаться нетрудно…

Полюбили этот праздник и многочисленные балаганщики всех времен и народов. Еще в прошлом веке один содержатель труппы факиров объявил московским жителям, что влезет в горлышко обыкновенной стеклянной бутылки. Народ валом повалил в театр, а когда подняли занавес, на сцене одиноко стояла бутылка с надписью. Два слова, из которых и состояла эта надпись, вы без труда угадаете сами. Надо было сначала посмотреть на календарь, а потом уж в театр торопиться…

Любят первоапрельские розыгрыши и средства массовой информации, причем тоже издавна. Еще 1 апреля 1835 года газета «Нью-Йорк сан» сообщила, что двое известных ученых, Гершель и Брюс, в результате совместной работы изобрели телескоп, позволяющий рассматривать людей на Луне и Марсе. Газетчиков, говорят, потом вконец задергали просьбами сообщить, как получить доступ к этому телескопу. Так им и надо! А знаменитый «Сатирикон» даже приурочил начало своего выхода к 1 апреля 1908 года. Для журнала такой тематики – решение вполне разумное.

Что обычно удивляет в современных журнальных розыгрышах – степень доверчивости читателей. По сообщению журнала «Наука и жизнь» за апрель 1977 года, в лесах Баварии обитает… рогатый заяц! Фотография зайца прилагалась – рога действительно были ничего себе. И очень многие приняли близко к сердцу семейные проблемы баварских зайцев… Впрочем, чего еще ждать от читателя, активно востребовавшего в современных СМИ колонку астрологических прогнозов?..

Кстати, с ними тоже связан забавный розыгрыш. Французские ученые предложили любому желающему бесплатный гороскоп от лучших астрологов Франции только за одну маленькую услугу – написать, насколько верно гороскоп их описал. Масса народу клюнула, прислала время рождения и получила гороскоп. Как вы думаете, сколько процентов получивших были восхищены невероятным совпадением гороскопа с их собственным мнением о своем характере? Пять, десять, двадцать, сорок? А девяносто восемь не хотите? И это при том, что гороскоп действительно был от лучших астрологов – но для всех один и тот же. Кстати, составленный для известного всей Франции зверя и садиста, серийного убийцы, этакого тамошнего Чикатило. Даже неспортивно как-то разыгрывать современного читателя после такого…

Похожая история, но с интересным продолжением, случилась со знаменитым американским популяризатором науки Мартином Гарднером. Он опубликовал в «Scientific American» пародию на псевдонаучную статью о чудесных свойствах пирамиды, где писал, что пирамидальный колпак замедляет старение, возвращает бритвенным лезвиям остроту, и прочую чушь. Вскоре после выхода номера (естественно, апрельского) из печати Гарднеру позвонил издатель, специализирующийся на книгах такого рода, и предложил договор на издание книги о чудесах пирамиды. Гарднер объяснил, что это была всего лишь шутка. «Тем лучше! – ответил издатель. – Вы издадите одну книгу о таинственных свойствах пирамиды, а затем вторую – с разоблачением этой лженаучной теории». Что ж, по крайней мере прагматично.

А вообще-то розыгрыш – дело опасное. Он ведь, как и донос, есть злоупотребление доверием. Так что помните: розыгрыш, во-первых, должен вызвать у разыгрываемого не обиду, а смех, и во-вторых, должен быть построен на чертах характера разыгрываемого – бережливости, скажем, или страсти к чрезмерной информированности… в общем, лень дальше выдумывать деликатные замены, но каждый раз, готовясь кого-то разыграть, подумайте, что в итоге получится. И постарайтесь не ошибиться.

Недавно всплыла история о том, как погорел один наш разведчик. Его заложила собственная жена. Что ж, случается. Интересно другое: ей пришлось писать второй донос – первый положили под сукно, сочтя глупым розыгрышем. Вот такие бывают шуточки.

Очень любят этот праздник на службе. Традиция давняя, еще со времен ильфопетровского «Геркулеса», когда каждый год в один и тот же день геркулесовцы фабриковали фальшивый приказ об увольнении Кукушкинда и клали его старику на стол, после чего он из года в год одним и тем же жестом хватался за сердце. Но прогресс в этой области двигался семимильными шагами. В годы моего инженерства всякое бывало: и телефонная просьба зайти в 517-ю комнату, а туда уже позвонили и попросили, если зайдет такой-то, попросить его зайти в 420-ю, а туда уже позвонили тоже и… ну, в общем, понятно.

Бывали и вещи позабавнее, например, демонстративный разговор при коллеге, обожающем всякие технические новинки, о том, что родственники передали из Израиля магнитофонную пленку, на которой записан крик раненого таракана. Достаточно прокрутить эту пленку в доме по два часа вечерами в течение недели – и тараканы уходят навсегда, да еще и другим рассказывают, чтоб обходили десятой дорогой. Пленку начали жалобно просить, я, малость покобенившись, дал (как записал – не скажу, самому теперь неудобно), после первого дня прослушивания мне радостно сообщили, что тараканов стало гораздо меньше, а на второй с сожалением вернули – взбесился горячо любимый всей семьей сиамский кот.

Еще одна принятая когда-то в научных кругах шуточка – где-нибудь в середине диссертации прервать научный текст сообщением типа: «Кто дочитает до этого места, получает ящик пива». Сам видел текст: «Выбираем вторичный прибор типа «Фокке-Вульф 190», так как пояснительную записку к диплому практически никто не читает». Кстати, не прочли. Да что говорить – я лично, поселяясь в гостиницах, только года два тому бросил писать в графе гостиничной анкеты «Цель приезда» бесхитростное признание «Террористический акт». Ни разу не арестовали, ей-Богу!

Теперь уже, раз признался, буду осторожен. А то чего не вытворял по молодости… Записал как-то раз по магнитофону утренний блок радиопередач, начиная с семи часов, а 1 апреля запустил его через радиолу ровно в шесть ноль-ноль. Жена пришла на работу за час до ее начала и не сразу поняла, где все остальные.

…И все-таки насколько мы счастливей, скажем, немцев. У них выражение «Aprilgluck» (дословно «апрельское счастье»), этимология которого тоже, по ряду источников, связана с этим праздником, означает счастье переменчивое, обманчивое. А у нас 1 апреля – просто радость без границ. Так и нужно. Не забудьте подойти к кому-нибудь и сказать: «У тебя вся спина белая». Особенно это уместно летом на нудистском пляже. Впрочем, прав Дон-Аминадо – там лучше подойти и сказать: «Маска, я тебя знаю!» Так что не стесняйтесь, говорите – и какая разница, поверят или не поверят? Это же просто знак внимания. Кстати, что это у вас вся спина сзади? С праздничком!

Борис Крутиер

Крутые мысли

Женщина из двух зол выбирает умного, мужчина – красивую.

Трагическая ситуация, когда к женщине пристает только загар.

Дама непреклонного возраста.

Женская драма: не успела оглянуться, как перестали оглядываться.

Судьба улыбнулась ему, чтобы показать свои зубы.

«Остановись, мгновенье: еще один дубль!»

Старческое слабоумие, как же ты помолодело!

Мысль иногда посещала его, но это был визит вежливости.

Готов был отдать жизнь за любовь, но любовь брала только наличными.

Был настолько незаметен, что это бросалось в глаза.

Интеллигент – это человек, который думает о людях лучше, чем они о нем.

Потому и соображаем на троих, что одним умом Россию не понять.

Из братьев по крови мы все больше становимся братьями по другим анализам.

Дураков, каких мало, у нас много.

Не успеешь оглянуться – как уже не на что…

Никто нас лучше не знает, чем те, кто не желает нас знать.

Если жена утром подносит мужу опохмелиться, то она не только умница, но и красавица.

Не будь дураком! Слишком много конкурентов.

Ничто так не старит, как встреча со старой любовью.

Иуда был первым, кто знал себе цену.

Иногда так хочется помолчать, но не с кем.

Рожденный ползать – ужалить может.

Свита играла короля вторым составом.

Правда – это то, что недоговаривают, когда ее говорят.

Нельзя потерять совесть дважды.

Не стареют душой ветераны сексуальной революции.

Только начинаешь привыкать к старости, как она проходит.

Деньги создают иллюзию, что счастье не в них.

Что для святоши – грех, для грешника – святое дело.

На какие только подлости не идут некоторые, чтоб доказать свою порядочность.

Чем лучше зрение, тем на большее приходится закрывать глаза.

Ничто тебе не мешает жить в свое удовольствие, как чужое.

Пока мы стояли в очередях, нам казалось, что все еще впереди.

Все могут короли, но королевы хотят еще больше.

Любовь – это болезнь, от которой умирают в молодости и воскресают в старости.

Интеллигент за глупую шутку просит прощения, юморист – гонорар.

Пил с горя от ума.

Плоды с древа желания оказались сухофруктами.

О том, о чем раньше даже мечтать было нельзя, теперь мечтать можно.

Просил о реструктуризации супружеского долга.

Эгоист – это человек, умирающий от любви к себе, а не ко мне.

Хочется жить по средствам, но средства не позволяют.

Хватит делать прогнозы! Делайте погоду, господа!

Пиарова победа.

Нолики нацепили крестики.

Жизнь не удалась, но попытку засчитали.

Не вписался в поворот судьбы.

Сколько яблок промахнулось, упав не на те головы…

Вера в лучшее мешает насладиться хорошим.

Закон суров. Особенно к тем, кто верит в его справедливость.

Как же надо бояться власть, чтобы на людях ругать только погоду.

Нет таких временных трудностей, которые бы мы не сумели сделать постоянными.

Не так все хорошо там, где нас нет, как плохо, когда мы там появляемся.

Отважные сердца бьются, трусливые – стучат.

Все средства хороши, если они есть.

Смерть не жизнь: мимо не пройдет.

При выборе из двух зол пессимисту достаются оба.

Мужчины! Не оскорбляйте женщин своей порядочностью!

Женщины – как звезды: каждая способна светить, но не каждая согреть.

Порядочная женщина никогда не откажет себе в том, чего хочет мужчина.

Обманутых мужей утешают верные вдовы.

В омут любви ныряют с головой, а выныривают – без.

Они жили долго и счастливо, пока им не надоело притворяться.

Идеи не несут ответственности за тех, кем они овладели.

Рожденные ползать летают бизнес-классом.

Дураков теперь не меньше, просто они стали умнее.

Ничто так не вызывает охоту к перемене мест, как подписка о невыезде.

В жизни, как в шахматах: чем ближе пешка к королю, тем чаще ею жертвуют.

Скажи дураку, что он умный, и он согласится, что и ты не дурак.

Не стоит расстраиваться из-за мелких неприятностей, когда впереди еще столько крупных…

Совести не прикажешь, но договориться можно.

Те, кому даны крылья, не ждут летной погоды.

Труднее всего идти своим путем в общем строю.

Все болезни общества от болеющих за народ.

Никто так не гордится своими корнями, как пни.

Во все времена прогуливание уроков истории было любимым занятием всех народов.

У безликого много лиц.

Добиваясь правды, не добей ее.

Десять заповедей за две тысячи лет обросли миллионами поправок.

Дураков не так уж много, если не считать себя.

Если народу ничего не обещать, он чувствует себя обманутым.

Неподкупные требуют доплаты за непродажность.

Возлюбить врага своего легче, чем простить друга.

От вечно живых нет жизни смертным.

Трудно быть Человеком, имея дело с людьми.

Люди! Когда же, наконец, из братьев по крови мы снова станем братьями по разуму?

Все люди были братьями, до того как стали соседями по дому.

Чем больше нецелованых лягушек, тем меньше принцесс.

Старые холостяки не завидуют женатым. Они завидуют молодым холостякам.

Зависть толкает хорошего человека на подвиги, а плохого – на подлости.

Пусть уж лучше народ говорит что хочет, чем молчит черт знает о чем.

А и Б сидели на нефтяной трубе. Хорошо сидели.

Патриот – это человек, которому за державу обиднее, чем за себя.

Идеалисты строят воздушные замки, романтики в них живут, а материалисты взимают квартплату.

Подопытные кролики не успевают стать опытными.

Роман Карцев

Футбол и опера

Мой папа был футболистом. Вообще у него было сто десять профессий, но в Одессе он известен как футболист. Футбол в Одессе – это как в Италии опера. В Одессе тоже неплохая опера. Есть только два оперных театра в мире, которые не стыдно поставить рядом с одесским: венский и миланский. Так их и строили те же архитекторы. Наш театр – он обладает таким мощным излучением красоты, которое облагораживает все, что попадает в его поле. Я жил напротив.

Я жил напротив оперного театра, а с другой стороны была Канава. Это был райончик, куда вечером ходить я бы не советовал. Когда сгущались сумерки, оттуда к опере клином выходила канавская шпана. В голове шел главный бандит – Костя-капитан, он носил фуражку с «крабом» и тельник. Они направлялись к скверу перед театром. Его называли по-французски – Пале-Рояль. Немедленно били все лампочки. И если в Пале-Рояль забредал какой-нибудь поздний прохожий, выходил он оттуда уже в одних кальсонах. Это обязательно.

В молодости папа жил на Молдаванке – тоже, как известно, не институт благородных девиц. Мясники, биндюжники, налетчики, шулера, проститутки… Но папа и два его брата славились даже на Молдаванке. Жена старшего, Соня, такая была невероятная красавица, что не пристать к ней на улице было просто неприлично. И вот они пускали вперед Соню, а сами шли следом, три амбала. К Соне, естественно, чалились – и братья давали гастроль. Они были сущие артисты в драке, папа и его братья.

В общем, у меня был выбор: я мог стать бандитом или оперным певцом. Но для бандита я был слишком худой. К тридцати трем годам, уже женатый, я имел сорок семь килограммов живого веса. А в детстве меня практически не было видно. Но канавские меня не трогали. Не потому, что я тесно соседствовал с оперным театром и был такой исключительный красавец, а потому, конечно, что мой папа был знаменитый футболист. А футбол в Одессе – это наше все. На Брайтоне я недавно познакомился с одним сапожником: этот старик живет в Америке уже десять лет, и до сих пор у него висит футбольная таблица, где он ведет запись всех матчей «Черноморца». Он десять лет живет в Нью-Йорке, этот тип!

Мой папа играл до старости. Он имел колоссальную выдержку. Три раза он сидел в фашистских концлагерях. И все три раза бежал. В Одессе его уже вели на расстрел. Он дал конвойному обручальное кольцо, и тот отпустил его. Отцу повезло: малый оказался румын. А вообще папа никогда не рассказывал о войне и не смотрел военных фильмов. Это все вранье, говорил он. Папа терпеть не мог все эти враки про войну и играл себе в футбол. А мама у нас была коммунист. О, это таки была мама! Но папа имел колоссальную выдержку плюс слава, и я всегда понимал, что прав папа.

И я тоже, разумеется, играл в футбол. Я играл в футбол без остановки с десяти утра до десяти вечера. На выдержку. У меня была такая дикая выдержка, что я, конечно, мог стать оперным певцом – на одной силе воли. Я до безумия любил оперу. Мы пролезали на все спектакли. Мальчишкой после войны я слышал их столько, что мог быть профессором консерватории. Но был один спектакль, после которого как запоют какую-нибудь арию, особенно из «Кармен», хохочу как сумасшедший. Давали Бизе. И пели: наша украинская знаменитость, русская певица, итальянец и румынский тенор. И каждый пел на родном языке. Одесситы валились из лож, так неслыханно это было смешно. Тогда я понял, что оперу надо исполнять только на итальянском.

Мне же так была дорога наша одесская интонация, что я в конце концов сделал эту изумительную речь, этот солнечный язык, пронизанный юмором в каждом звуке, своей профессией.

Сейчас мало осталось в Одессе тех одесситов, среди которых я вырос, тех, кто населял мой город, как населяет тело его душа. Они разъехались, развезли Одессу по кусочкам, и эти кусочки ставят свои интонационные ударения на улицах Израиля, Австралии, Америки, Канады…

Где, например, рыжий, который поджидал меня каждый день по дороге в школу в подворотне на Канаве? Он делал мне пальчиком «поди сюда» – и аккуратно отбирал у меня мою котлету. Иногда мама говорила: «Я не могу, я должна его видеть, кто съедает твое питание!» – и шла со мной. И в этом случае роковая подворотня всегда оставалась необитаема. Это была такая игра. А назавтра он снова делал пальчиком… Но когда ко мне приставали пацаны побольше (а меньше меня не было в Одессе, по-моему, никого), рыжий всегда оказывался рядом и бил всякого.

Где Вадик Карузо, многоженец, игрок и незначительный певец? Каждый вечер он надевал черный костюм, бриолинил свои черные кудри, брился до синевы и выходил на Дерибасовскую с коляской. Позади гордо вышагивали его пятнадцать жен, а Вадик гулял по Дерибасовской и на ходу играл с желающими в «девятку». Проигрывались костюмы, автомобили, дачи… Потом Вадик все спускал.

Это были приметы Одессы – как пляж, где все непрерывно поедали домашние припасы в безумном количестве, или как китобойная флотилия «Слава» с ее легендарным капитаном Соляником. Ах, что творилось, когда китобойцы приходили из восьмимесячного рейса! Их голодные жены с красными губами и синими цветами давили своих моряков в объятьях, как виноград, мы прыгали прямо с причала на мелкие суда и обдирали их на сувениры, а рынок на неделю заливал заморский товар. Ой, как гуляли китобойцы, как гуляла Одесса!

Больше я не вижу ничего этого, приезжая сюда. Мой город дал сильный крен, он вот-вот опрокинется и уйдет под воду, как подбитый кит.

Но кое-что осталось. Остались блестки одесского разговора. Это неистребимо, это в генах, и по этому коду я всегда узнаю Одессу – на Приморском бульваре и на брайтонской дощатой набережной.

Поднимаюсь недавно по лестнице в гостинице «Красная». Швейцар кричит снизу: «Молодой человек! Молодой человек!» Слышу, уборщица реагирует: «Ну что орешь? Он правильно не оборачивается. Какой он молодой – погляди, сколько ему осталось!»

Встречаю на Пушкинской знакомую: «Наташа! Ты прекрасно выглядишь!» – «Это я еще плохо себя чувствую!»

Я совершенно убежден, что все это написано зря. Такие модуляции невозможно передать на бумаге. Это умеет один Миша Жванецкий. Впрочем, мне так только кажется – потому что я произношу и слышу все, что он пишет. Так же певец, вероятно, слышит оперу, читая партитуру, а футболист напрягает соответствующие группы мышц, слушая по радио репортаж с матча.

Что вовсе не означает, что можно описать оперу или футбол. Или драку. Или Одессу.