Текст книги "Арт-терапия женских проблем"

Еще одна значимая тема связана с восприятием беременности как начала нового жизненного этапа. Эта тема нередко вызывала противоречивые чувства по отношению к прошлому. Положительное восприятие беременности некоторыми женщинами было отчасти обусловлено ощущением новых жизненных перспектив. Некоторые из них говорили о чувствах эмоционального подъема и радости, вызванных ощущением ребенка внутри или контактом с ним. Иногда эти чувства были тесно связаны также с контактом с мужем или партнером. Несмотря на распространенность таких переживаний, в данной статье они не рассматриваются, поскольку я считаю, что выражать такие чувства для большинства женщин достаточно просто. Гораздо сложнее выразить сложные переживания, которые в обыденной жизни, как правило, блокируются.

Заключение

В статье представлены некоторые темы, наиболее часто проявлявшиеся в работе арт-терапевтической группы, состоящей из беременных или уже родивших женщин. Было бы некорректно делать на основании представленного материала какие-либо обобщения, поскольку количество наблюдений невелико. Я обратила внимание на то, что две женщины, у которых после родов развилась депрессия, пережили кесарево сечение, и они не были первыми, кто взял ребенка на руки после рождения. Обе эти женщины наиболее активно в ходе работы обозначали тему личного пространства.

Кроме того, я обратила внимание на то, что все без исключения участницы группы имели сложное отношение к медицинским работникам, с которыми они сталкивались во время беременности или родов. Это было неожиданно, хотя я из литературы знала о том, что такое отношение встречается достаточно часто.

По окончании работы женщины ответили на вопросы анкеты. Их ответы свидетельствуют о положительной оценке курса арт-терапевтических занятий. Все отметили, что арт-терапевтическая группа помогла им разобраться во многих проблемах, связанных с материнством, и явилась для них значимым фактором психологической поддержки.

Несмотря на ограниченность числа наблюдений, представленный материал в какой то мере позволяет арт-терапевтам и иным специалистам сориентироваться в примерном круге тем, которые проявляются в работе с женскими группами вообще и группами, состоящими из беременных и недавно родивших женщин в частности. Также очевидно, что психологическое сопровождение женщин во время беременности и после родов должно стать важной частью акушерско-гинекологической практики.

Литература

Blaffer H. Mother nature. A history of mothers, infants and natural selection. N. Y.: Pantheon Books, 1999.

Bourdieu P. Language and symbolic power. Cambridge: Polity, 1992.

Breen D. Talking with mothers. London: FAB, 1989.

Bobb J. BabyShock. London: Arrow Books, 1984.

Boyle M. Re-thinking abortion. Psychology, gender, power and the law. London: Routledge, 1997.

Cohen S., Syme L. (Eds.). Social support and health. N. Y.: Academic Press, 1985.

Cosslett T. Women writing childbirth. Modern discourses of motherhood. Manchester: Manchester University Press, 1994.

Dench G. The frog. The prince and the problem of men. London: Neanderthal Book, 1995.

Edwards N. Women planning home births: their own views on their relationships with midwives // Kirkham M. (Ed.). The midwife mother relationships. Mcmillan, 1999.

Figes K. Life after birth. Harmondsworth: Viking, 1998.

Hogan S. (Ed.). Gender issues in art therapy. London: Jessica Kingsley Publishers, 2001.

Hogan S. Having a voice // AIMS Journal. 1997а. № 9 (3). P. 11–12.

Hogan S. Mad, bad and feminist: speculations on feminist cultural theory. Women’s studies network Association. 1997b. № 28. November. P. 10–12.

Hogan S. A tasty drop of dragon’s blood // Hogan S. (Ed.). Feminist approaches to art therapy. London: Routledge, 1997с.

Kaplan E. A. Motherhood and representation. The mother in popular culture and melodrama. London: Routledge, 1992.

Khanum S., Sharma U. Working paper. Centre for Social Research. University of Derby, 1999.

Martin E. The women in the body. A cultural analysis of reproduction. Milton Keynes: OUP, 1987.

Oakley A., Hickey D., Rajan L. Social support in pregnancy: does it have long-term effects? Journal of Reproductive Psychology, 1996. № 14. P. 7–2 2.

Oakley A. Social support and motherhood. Oxford: Basil Blackwell, 1992.

Oakley A. From here to maternity. Harmondsworth: Penguin, 1981.

Patel T., Sharma U. Birthing mothers, social scientists and subjective experience of childbirth. Working paper provided by authors, 2000.

Rose N. Governing the soul. London: Rourledge, 1980.

Russell D. Women, madness and medicine. Cambridge: Polity, 1995.

Ruddick S. Thinking mother // Bassin D., Honey M., Kaplan M. (Eds.). Representations of motherhood. Yale University Press, 1994.

Simkin P. T. Just another day in a women’s life? Birth,1992. № 19 (2). P. 64-81.

Smart C. Regulating womanhood. London: Routledge, 1992.

Turner B. Regulating bodies: essays in medical sociology. London: Routledge, 1992.

Zadorozni M. Social class, social selves and social control in childbirth. Sociology of health and illness, 1999. № 21 (3). P. 267–289.

Yalom I. Love’s executioner and other tales of psychotherapy. London: Penguin, 1989.

Идентичность, сексуальность и материнство. Арт-терапевтическая работа с женщиной, потерявшей в родах ребенка
С. Хоган

Практика деторождения и культурные нормы

Представительницы феминистического движения обращают внимание на то, что развитие медицинской практики родовспоможения существенно повлияло на акушерство, которое традиционно являлось сугубо женской сферой деятельности (Farsides, 1994). В результате этого мужчины заняли доминирующее положение в акушерстве и гинекологии (Lupton, 1994). Часто именно хирурги-акушеры осуществляют различные оперативные вмешательства в родах, такие как кесарево сечение или перинеотомия.

Страх перед возможными осложнениями и последующей судебной ответственностью, а также стремление контролировать родовой процесс заставляют многих хирургов-акушеров проводить операции без достаточных на то оснований. Хирургические вмешательства в родах вызывают у рожениц примерно те же самые чувства, что и смерть ребенка (Rakusen, Davidson, 1982). В этом нет ничего удивительного, учитывая лежащее на женщине тяжелое бремя социальных ожиданий, связанных с ее репродуктивной функцией, а также распространенные в обществе мифы о ее репродуктивной способности. Рождение многочисленного потомства до сих пор зачастую рассматривается как «естественная» функция женщины. Поэтому различные вмешательства медицинского характера вызывают у женщин чувства глубокой фрустрации и утраты (Sulieman, 1986).

Следствием медицинских вмешательств в родах является то, что многие женщины начинают испытывать вину и чувство собственной неадекватности, поскольку им кажется, что они не смогли выполнить свою естественную функцию без какой-либо технической помощи. Женщины, перенесшие кесарево сечение или перинеотомию, нередко испытывают чувство гнева в связи с тем, что они позволили другим, обычно мужчинам, контролировать тот процесс, который должен был бы стать (по крайней мере, с точки зрения господствующей системы взглядов) вершиной их самореализации – наиболее важным переживанием в их жизни. Для многих женщин именно утрата их контроля над родами является основной причиной переживания ими фрустрации и унижения (Rakusen, Davidson, 1982; Ussher, Nicolson, 1992).

Многие женщины предпочитают теперь рожать на дому или в родовом центре, что требует значительных затрат сил, времени и денег. Роды в домашних условиях требуют решения ряда дополнительных организационных вопросов и значительной силы воли, поскольку женщина сталкивается с сопротивлением со стороны врача или членов своей семьи, которых она должна убедить в обоснованности своего решения (Riley, 1982). Она должна приложить немало сил для того, чтобы подготовиться к родам самой и соответствующим образом подготовить среду, в которой они будут происходить. Ей также необходимо заручиться поддержкой своего партнера (мужа или иного близкого ей человека).

У женщин, решивших взять на себя ответственность за роды, помещение их в последнюю минуту в родильный дом из той среды, которую они с особой тщательностью готовили к моменту родов, а также их отрыв от членов семьи и друзей, способны вызвать глубокую фрустрацию и чувство собственной несостоятельности.

Кесарево сечение, связанное с разрезанием брюшной стенки и матки с последующим извлечением ребенка, обычно производится в тех случаях, когда имеется высокая вероятность гибели плода и/или роженицы. Однако эта операция все чаще производится без достаточных на то оснований (Rakusen, 1971). Подобные вмешательства нередко вызывают послеоперационный дискомфорт, инфекцию, нарушение лактации и эмоциональные нарушения.

Перинеотомия связана с разрезанием промежности (пространства между влагалищем и задним проходом) для того, чтобы облегчить выход на свет новорожденного. Перинеотомия обычно производится перед появлением головки новорожденного. Эта операция делается с тем, чтобы ускорить процесс родов, несмотря на весьма противоречивые данные того том, что она этому действительно способствует (Rakusen, 1971). Расположение роженицы на корточках или в полусидячем положении снижает напряжение в промежности и устраняет необходимость в перинеотомии.

Негативные эмоциональные и физические последствия перинеотомии могут сохраняться весьма продолжительное время. Эта операция нередко приводит к возникновению неприятных ощущений во время полового акта, которые могут продолжаться несколько месяцев, и, в связи с этим, к нарушениям во взаимоотношениях партнеров как раз в тот момент, когда женщина нуждается в дополнительной поддержке. Перинеотомия сопровождается сильной болью во время рассечения промежности или при наложении швов.

Кесарево сечение и перинеотомия лишают женщину возможности пережить процесс нормальных контролируемых родов. При этом у женщин часто возникает чувство вины (как у тех, кто готовился к естественным родам, так и у тех, кто к ним не готовился) или гнева. У женщин также нередко появляется ощущение, что они попросту не способны «нормально» родить.

Описание случая[1]1
  Данное описание основано на записях арт-терапевтов, проводивших работу с группой, а также на аудиозаписях обсуждений на всех сессиях. Я стремилась по возможности использовать ту же лексику, что и Джей (псевдоним клиентки) с тем, чтобы сохранить наибольшую аутентичность выражений. Читатель может заметить, что данный случай описан как бы с точки зрения Джей. Наибольшую ценность представляли переживания Джей, а не мои или котерапевта.


[Закрыть]

Джей была включена в закрытую арт-терапевтическую группу, занимавшуюся в течение 18 недель. Работа проходила в Сиднее. Ведущими группы были я и моя австралийская коллега, получившая арт-терапевтическую подготовку в США.

Еще до того как пережить опыт «рождения и смерти» и начать работать в группе, Джей создала несколько рисунков, чтобы привыкнуть к тому, что у нее будет двойня. Описывая свои рисунки, она сказала, что они передают ее чувство счастья и радостного ожидания родов. Когда Джей создавала эти рисунки, она готовилась к предстоящим родам и выполняла специальные физические упражнения. Она старалась хорошо питаться, отдыхать, расслабляться и читать рассказы и книги, посвященные родам. Она чувствовала себя в хорошей физической форме и получала от этого удовольствие.

На тех рисунках, которые Джей создала до начала посещения группы, но уже после родов, она отразила опыт рождения двух детей – первого, живого ребенка по имени Бруно, и второго – мертвого – по имени Эрик. Джей сказала, что второй рисунок передает переживаемые ею чувства «растерянности и агонии». Об этом рисунке, созданном ею дома, она сказала также, что он передает чувство разочарования родами, и более подробно описала мне как сам родовой процесс, так и свои ожидания от него.

Джей и ее партнер по имени Лео готовились к домашним родам и установили для этого на веранде надувной бассейн, а в день предполагаемых родов все время поддерживали огонь в камине в этом помещении. Джей сказала, что обстановка была просто «великолепной». На роды были приглашены родственники и друзья. Однако все эти планы разрушились, когда после осмотра врач заявил, что Джей должна отправиться в родильный дом, хотя в этот момент роды проходили достаточно успешно, и отверстие зева матки составляло 8 см (для успешных родов оно обычно должно равняться 10 см). Джей сказала, что она чувствует себя нормально и вполне спокойно, и что она уже достаточное время контролировала процесс родов и не испытывала сильной боли. Поскольку сильных болевых ощущений не было, она полагала, что весь родовой процесс пройдет нормально. Ей никто не объяснил, почему она была доставлена в родильный дом.

В родильном доме Джей было сделано три ультразвуковых исследования, после чего она почувствовала тревогу и, несмотря на предпринимаемые усилия, ей так и не удалось расслабиться. Она пыталась успокаивать себя, говоря: «Успокойся, тебе не собираются делать кесарево сечение, расслабься, все нормально». Несмотря на это, она все равно испытывала страх медицинского вмешательства. Первый аппарат для ультразвукового исследования оказался сломанным, второй же не позволил получить ясной картины, поэтому было решено использовать третий, более крупный, устрашающего вида аппарат. В этот момент ей сообщили о том, что один ребенок скорее всего уже мертв, но со всей определенностью это выяснится лишь после третьего ультразвукового исследования (это произошло примерно за час до рождения Бруно).

Джей описала одного из проводивших обследование медицинских работников как «совершенно ко мне равнодушного». Она также сообщила о том, что он стремился закончить обследование как можно быстрее, хотя добавила, что и сама хотела, чтобы оно закончилось побыстрее. Именно тот человек, который показался ей совершенно к ней равнодушным, сообщил ей о том, что один ребенок мертв. Во время ультразвукового исследования было видно, что череп Эрика был расколот, поскольку костные фрагменты свободно перемещались.

Джей выразила переживаемое ею чувство обиды из-за того, что ей не дали самой родить Бруно. Тогда доктор повернулся к акушерке и сказал, что он собирается достать ребенка и сделать для этого разрез. Джей сказала, что это было ужасно неприятно, поскольку ее лишили возможности родить самой. Она охарактеризовала процесс движения ребенка по родовому каналу как ни с чем не сравнимое переживание, когда ощущаешь себя животным, когда через тебя что-то проходит, а ты ощущаешь это как некую силу, которую не можешь контролировать. Это настоящее наслаждение.

Джей чувствовала себя преданной и остро ощущала свою беззащитность. Она также сказала, что «в тот момент Лео уже во всем этом не участвовал», и что «акушерка не играла никакой роли». Ее партнер не участвовал в происходящем, он выглядел удрученным и не пытался помочь Джей. Чтобы расслабиться, она старалась на него не смотреть, хотя он находился с ней рядом.

Первый из созданных ею в группе рисунков изображал то, каким Джей видела свой живот[2]2
  Джей стремилась взять от сессий как можно больше и при создании рисунков мало общалась с другими членами группы. Однако во второй части сессий она задавала им вопросы, связанные с созданными ими работами, и высказывала свое мнение. Джей чувствовала себя в группе достаточно комфортно и была искренней при обсуждении своих рисунков. Поскольку она потеряла ребенка, члены группы стремились помочь ей высказаться. Ее потребности и чувства вызывали уважение у других членов группы.


[Закрыть]. На рисунке была надпись: «Ой, всего лишь один мальчик!». Она отражала ее чувство досады по поводу того, что вместо двоих у нее родился один ребенок. В ходе этой сессии она также призналась, что все еще не в полной мере смирилась с ролью жены и матери. Хотя на 21-й неделе беременности она уже знала о том, что у нее родится двойня, она находилась в неведении относительно их пола. Она испытала шок, узнав, что оба плода мужского пола. Она хотела этого меньше всего и призналась, что «муж и двое детей мужского пола – это уж слишком». Она сказала, что ей было неприятно об этом думать.

Рисунок, созданный на второй неделе групповых занятий, изображал то, что Джей назвала «кучей удобрения», и ассоциировался у нее с пережитыми в прошлом неприятностями. Она сказала, что «куча удобрения» – это ее живот, из которого сочится кровь. В родах она потеряла много крови, и ее рисунок напоминал ей об этом. Она сказала, что потеря крови ее очень беспокоит, и что это для нее как-то связано со смертью ребенка. Потеря крови еще больше усиливала горечь утраты ребенка и в то же время придавала ситуации мелодраматический оттенок, чего ей совсем не хотелось. Кровопотеря вызывала неприятные чувства у находившихся в родильном зале, и они были явно обеспокоены тем, как много крови она потеряла. У Джей кровь ассоциировалась с авариями и стихийными бедствиями, хотя сама смерть ребенка связывалась ею с выходом из ее организма некой энергии. Рассказывая о рисунке, Джей несколько раз перепутала имена детей. Изображенные на рисунке красные пунктирные линии она назвала «следами горя».

В левом верхнем углу рисунка она изобразила то, что назвала «чушью, которая переполняет мою голову» – переживаемые ею чувства вины и долга, а также мысли о собственной несостоятельности. Она понимала, что спустя два месяца после родов и смерти ребенка она должна была бы чувствовать себя лучше и в достаточной степени адаптироваться к ситуации.

На той же неделе Джей создала еще один рисунок углем. Он изображал ее стоящей и растворяющейся «под душем горя». Чувство горя, по ее мнению, она уже должна была бы преодолеть. Другая созданная в ходе второй арт-терапевтической сессии зарисовка представляет собой также выполненное углем изображение мертвого Эрика. Джей сказала, что ей хотелось его достать и взять на руки. Это отражало ее желание, чтобы он был жив, а также стремление побыть с ним подольше. В то же время это говорит о ее неверии в то, что она действительно может чем-то ему помочь.

Она изобразила свои пальцы, на одном из которых надето обручальное кольцо. Таким образом, она показывает, что это ее руки. Кольцо свидетельствует о том, что она выступает в новой для нее роли жены и матери – матери близнецов. Однако эта роль оказывается призрачной, когда она обнаруживает, что Эрик мертв. То, что Джей изображает именно свои руки, а не руки Бога, может указывать на то, что она считает себя в ответе за все случившееся. Ее неуверенность отражается в характере исполнения рисунка и в том, как она его прокомментировала. Ей казалось, что ребенок здоров и развивается вполне нормально (он умер не потому, что был каким-либо образом травмирован – получил, например повреждение мозга, или имел некую врожденную патологию), но, тем не менее, «решил уйти из жизни». Джей призналась, что случившееся коренным образом изменило ее жизнь, и что теперь она будет совсем не такой, как прежде.

Комментируя изображение Бруно, она сказала, что он «полон жизни и занимает все пространство». Она также заявила, что он тянется к ней с картинки и что она остро ощущает его присутствие и его широкую улыбку. Желтый цвет, по ее словам, отражает его энергию и полноту жизни. Она сказала, что рисунок первоначально произвел на нее удручающее впечатление, но затем он ей понравился. Рисунок отражает ее изменившееся восприятие пространства и потребность в том, чтобы выразить переживаемое чувство горя. Джей объяснила нам, что ее желание пройти арт-терапию было в значительной мере связано с необходимостью выразить это чувство, поскольку переживать его «дальше было бы несправедливо как по отношению к себе, так и к Бруно». Она сказала, что хочет быть с Бруно и не испытывать при этом горечи и вины, однако в его присутствии она вновь и вновь вспоминает о смерти другого ребенка.

На третьей арт-терапевтической сессии Джей создала рисунок, отражающий ее страхи. Поводом для его создания послужила цитата, в которой речь шла о том, как «летучие мыши скорби пытаются вцепиться человеку в волосы». Джей отразила переживаемое ею в связи с этим образом чувство отвращения. Она сказала, что нарисовала себя испуганной и добавила, что пережила за последнее время слишком много неприятностей. Рисунок показывает, что она не хочет больше их иметь.

Созданный на той же неделе еще один рисунок изображает, как Джей собирает хворост для костра. Она рассказала, что ощущает, как подавляемые чувства буквально «сжигают» ее тело, и что она хочет освободиться от скорби – выразить это чувство, дать ему выход. Изображенные часы, возможно, указывают на то, что для выражения чувства скорби необходимо время. Она сказала, что ей не хотелось бы бесконечно носить в себе неотреагированные чувства, связанные со смертью Эрика.

Она сказала, что тело умершего ребенка вызывает у нее сильное беспокойство, и что оно какое-то «расслабленное» и «ненормальное». Оно разлагается или высыхает, и из него выходит пар. Она также сообщила о результатах посмертного вскрытия, показавшего, что тело Эрика начало разрушаться еще во внутриутробный период, и добавила, что она читала о том, что умершие в утробе дети «разлагаются очень быстро». Хотя изображение тела Эрика вызывало у нее отвращение, она пририсовала в правом верхнем углу также его крылатую, возносящуюся на небу душу.

Следующий рисунок изображал лежащую женщину с раздвинутыми ногами, прикасающуюся к своим половым органам. Она сказала, что этот рисунок ей неприятен, и добавила, что изображенная женщина пытается накладывать себе швы. Она также отметила, что ее чувства, связанные с родами, «открыты» и «обнажены», и что изображенная женщина – это она сама, а переживаемое ею чувство горя – это горе многих женщин. Она сказала, что ей хотелось бы встретиться с теми женщинами, которые перенесли операцию кесарева сечения и из-за этого не чувствовали себя «нормальными женщинами».

Она также сказала, что подверглась унижению и что неправильные методы родовспоможения вызывают у нее сильную злость, в особенности из-за того, что заставляют ее испытывать чувство вины и беспомощности. Смерть ребенка заставила ее пережить собственную несостоятельность и привела к охлаждению материнских чувств. Она добавила, что утрата ребенка отрицательно повлияла на ее представление о себе самой и на ее способность к получению нового опыта.

На третьей неделе Джей создала один рисунок, отражающий переживаемое ею чувство гнева. Одна из надписей гласит: «Разбей эти шлюзы!». Молоток, по словам Джей, символизирует угнетение женщин. Рисунок в целом отражает ее чувства гнева и злости, а также ее отношение к критическим оценкам поведения женщин. Молоток поэтому ассоциируется не только с направленной на женщин агрессией, но и с тем осуждением, которому они часто подвергаются в обществе.

Следующий рисунок передавал те чувства Джей, которые связаны с родами. Он напоминает о том, что у нее была двойня и что она подвергалась ультразвуковому исследованию. Слова «Врач, исцелись сначала сам» отражают чувство гнева, которое она испытывает к врачам и медицинским учреждениям. Она отметила, что медицинские работники были к ней достаточно внимательны, разрешив ей на восемь часов остаться с телом мертвого Эрика, прежде чем его забрали на вскрытие. Проведенная ею в родильном доме вместе с Бруно ночь оказалась для нее крайне неприятной, поскольку они не могли остаться наедине, и все время ярко горел свет. Она могла кормить Бруно либо при ярком свете, либо в полной темноте. Она сказала, что нахождение в родильном доме произвело на нее очень удручающее впечатление и что ее представление о том, что медицинское учреждение должно быть местом для исцеления оказалось полной иллюзией.

По поводу родов Джей сказала, что они явились для нее шоком. Она потратила так много сил на подготовку к ним и охарактеризовала себя как «образцовую женщину, собирающуюся родить двойню». Она испытывала гордость за себя, ежедневно гуляла по полтора часа, после чего в течение сорока минут выполняла физические упражнения. Она следила за диетой и считала себя хорошо подготовленной к родам как физически, так и психологически.

На четвертой неделе арт-терапевтической работы Джей создала коллаж, включающий в себя элементы ранее созданных ею изображений. Бык ассоциировался у нее с отцом, внутри же быка был изображен единорог. Эти фигуры были окружены анемонами цвета морской волны. Слева были изображены несколько часов, обозначающих несколько граней личности Джей. Она пояснила, что произвольно выбирает, какую из этих граней демонстрировать – они, например, могут быть связаны с чувствами гнева, горя, грусти или страха. Она может «надевать» и «снимать» их по своему желанию, как одежду.

На пятой неделе Джей изобразила красками подводную сцену: на переднем плане был нарисован краб с неким существом, растущим на его панцире. Это существо напоминало червя. В ходе той же сессии она создала другой рисунок. Одна из изображенных на нем фигур, по словам Джей, уверенно стоит на ногах (на что указывают свинцовые ботинки), другая же символизирует «истерическую» часть того же самого существа. Джей сказала, что фигура слева символизирует ее самоконтроль, другая же – ее страх и неверие в свои силы. В центре этой фигуры было изображено нечто, напоминающее матку с наложенными на нее швами.

На той же неделе Джей нарисовала образ, связанный с отрицанием ею своего тела и неверием в его возможности. Она нарисовала себя держащей над своей головой перекладину или железную палку, символизирующую ее жизнь. В то же время, этот образ ассоциировался у нее с медициной и боевыми искусствами. Железные палки используются во время тренировки с целью развития силы и ловкости. Джей также нарисовала на этой палке или перекладине чашки чая, отметив при этом, что ее партнер (который не был изображен на данном рисунке) умеет готовить очень хороший чай.

По поводу палки или перекладины было сказано, что «она позволяет все это соединить и чем-то напоминает «летящие руки», что ассоциируется с ее желанием иметь больше рук. На палке или перекладине было изображено то, что связано для Джей с текущим моментом ее жизни: усталые глаза, чашки чая, книга, матка, два младенца, телевизор, половой член и рот. Джей не нарисовала себе рот. Хотя она часто плакала, она считала, что все равно старается держать в себе переживаемое чувство горя. Она пояснила, что, несмотря на ее попытки выразить это чувство, ей все равно не удавалось это сделать.

На шестой неделе Джей нарисовала интересный автопортрет. Надпись под рисунком гласит: «Дрожащая девочка – птица – женщина. Мертвая девочка-птица». Она пояснила, что изобразила себя в возрасте восьми лет. Кроме того, она отметила, что ее чувство горя в последнее время несколько изменилось. Раньше ей было трудно признаться себе в том, что она переживает грусть. Ей казалось, что она оптимистка (Джей действительно была выраженным экстравертом), хотя при этом она нередко испытывала грусть. Она сказала, что изображенная на рисунке девочка чем-то сильно расстроена, и добавила, что переживания последнего времени нередко вызывают воспоминания о прошлом – о тех унижениях, которые она терпела в детстве от отца. Она сказала, что отец ассоциируется с агрессивным персонажем на прошлом рисунке. Однако, по ее мнению, чувство горя выходит за рамки переживаний, связанных с детством.

После этого Джей создала серию рисунков, которые, по ее убеждению, достоверно отражают ее переживания. Первый рисунок изображает ее приближение к «черной дыре печали». Она назвала нарисованные руки «бесполезными и неспособными ни до чего дотянуться» и сказала, что они ассоциируются у нее с ощущением тщетности любых усилий. Сопроводительный текст гласил: «Черный хаос в этой дыре – это тот хаос, который во мне… Я хочу дотянуться до него, прикоснуться к нему, взять и держать его. Я хочу проникнуть в себя и схватить этот хаос для того, чтобы извлечь его наружу, увидеть его и полюбить его».

Эти образы обозначают поворотный момент в арт-терапевтической работе, поскольку Джей почувствовала, что теперь она может что-то делать с чувством горя. В это время она начала вывешивать созданные ею рисунки на стены своего дома по возвращении с сессий, а также писать стихи:

 
«Черная впадина – в ней ли он,
или он ее оставил?
– Грустный,
серый, плачущий
и молчаливый».
 

Создав на той же неделе следующий рисунок, Джей пояснила, что изобразила на нем себя держащей свое сердце, которое, однако, больше похоже на дрель. Она обратила внимание на то, что черная впадина на месте матки заполняется черным ртом. Сопровождавшая рисунок надпись гласила: «Пустое чрево – дикое, вращающееся, безумное; я держу свое сердце».

Конфликт Джей со своим партнером отражен на другом рисунке. Он напоминает о повседневных занятиях Джей; она изобразила себя совершающей акробатический прыжок, стоящей на голове и делающей «мостик». Ее партнер не воспринимает все это как серьезное занятие. По его мнению, настоящая работа возможна лишь вне дома. Рисунок отражает споры Джей с Лео о том, что такое «настоящая работа», кто из них должен высыпаться, а кто – вставать по ночам для того, чтобы поменять подгузник Бруно. Джей была явно раздражена, рассказывая о случае, когда она попросила Лео встать ночью, чтобы это сделать, а он отказался. Она была крайне удивлена тем, что Лео мог спать в то время, как ребенок плакал.

На следующем рисунке черное отверстие матки превращается в черное отверстие рта, принадлежащего умершему ребенку. Он сосет грудь Джей. В качестве иллюстрации к рисунку она сочинила стихи:

 
«Мертвый ребенок
сосет мою грудь.
Его маленькое тельце
свернуто в клубок,
лежащий возле
моего сердца.
Его руки безжизненно
распростерты.
Его пальцы никогда
не коснутся моей кожи.
Он все сосет и сосет.
Он – чернота внутри меня…»
 

На этой же сессии Джей создала еще один рисунок, изображающий Лео, садящегося в машину, чтобы ехать на работу, в то время как она держит мертвого Эрика. Оба рисунка отражают ее готовность принять и защитить свое горе. Она сказала, что выполняет «особую миссию», пытаясь «удержать и защитить» свои чувства, и что она совсем не хочет садиться в одну машину с отправляющимся на работу Лео. В то же время она предположила, что своим отношением к Лео она, возможно, пытается отрицать то, что он также испытывает чувства горя и утраты.

Затем Джей создала большой рисунок, отражающий различные моменты ее жизни. Она разделила лист на небольшие квадраты, в которых развивались все те темы, которые были затронуты в течение всей предыдущей арт-терапевтической работы. Она прокомментировала содержание изображений во всех квадратах: часы напоминают о текущем моменте ее жизни; ступеньки, по ее словам, связаны с вопросом о том, насколько «полезным» для нее оказался опыт последнего времени. Звезды ассоциируются у нее с вынужденной привязанностью к одному месту и необходимостью «таскать с собой несчастную коляску». Квадрат с автомобилем напоминает о работе ее партнера, о ее социальной изоляции и необходимости находиться дома, а также о различиях в ее ролях и ролях ее партнера и о разной ценности их труда. Надпись «сердечный приступ» в другом квадрате ассоциируется с сердечным заболеванием ее отца.

По поводу расположенного в правом нижнем углу черного квадрата она сказала, что «это то, что, наверно, было им», имея при этом ввиду своего отца и то насилие, которое он совершал в отношении нее в полной темноте. В другом квадрате изображена зашитая матка, а еще в одном (четвертом слева во втором ряду снизу) – то, как она поднимает, словно гантель, тело умершего ребенка. Она сказала по поводу этого рисунка, что «так я укрепляю свою мускулатуру, держа Эрика». Этот рисунок имеет определенное отношение к тем темам, которые проявились на предыдущих этапах работы. По поводу рисунка она сказала, что Бруно становится слишком тяжелым, и ей необходимо «укрепить свои силы». Поднимающая ребенка рука может ассоциироваться с ее стремлением справиться с чувством горя, а также с тем, что ей необходимо проявлять душевные и физические силы для того, чтобы выполнять свои функции. Кроме того, в одном из квадратов она изобразила усталые и ассоциирующиеся с бессонными ночами глаза, в другом – «черную дыру горя». Еще в одном квадрате изображена чашка чая, напоминающая ей о присутствии партнера (поскольку обычно он готовит чай), а в других – отвлекающие моменты в ее жизни, появление Бруно, образ себя самой, идущей по дороге, руки, протянутые к гробу с Эриком.