Текст книги "Совладающее поведение. Современное состояние и перспективы"

Рис. 1. Динамика напряжения по кластерам

Учитывая полученные нами результаты, следует отметить, что уровень напряжения подростка определяется не только темпами полового созревания, но и индивидуальными особенностями ребенка, его прошлым опытом и опытом ранних объектных отношений. В связи с этим наиболее чувствительными к процессам, происходящим в период пубертата, становятся подростки с пластичной личностной организацией (кластер 1 и кластер 2). Дети со стабильно высоким уровнем тревоги закрыты для нового опыта (кластер 3). Пересмотрев принципы сравнения подростков по критерию напряжения и получив новые результаты, мы можем говорить о том, что на фоне стабильно низкого уровня психосоматического напряжения у девочек с синдромом Шерешевского – Тернера, выделяются группы, с одной стороны, с типичной для девочек, а с другой – с типичной для мальчиков динамикой напряжения в период пубертата. Учитывая этот факт, мы сделали еще одну попытку проверить гипотезу о непосредственной связи напряжения и психологических защит, проследив динамику защитных механизмов в каждом кластере в период с 12/13 до 14/15 лет. Снижение интенсивности защитного поведения в первом кластере (в преимущественно женской группе) было обнаружено по механизмам отрицания и регрессии в период с 12 до 13 лет, по механизмам подавления и замещения в период с 13 до 14 лет. Во втором кластере (в преимущественно мужской группе) динамика почти не наблюдалась: получены различия по регрессии в возрасте от 12 до 13 лет. В третьем кластере, где уровень напряжения оставался стабильно высоким, интенсивность защит также не менялась. Иными словами, связь напряжения и защит не прослеживалась.

На этом этапе исследования была сформулирована новая гипотеза о том, что напряжение и защиты не могут быть связаны непосредственно, поскольку для запуска защитных механизмов необходимо осуществить трансформацию «свободно плавающей тревоги» в виде определенных потребностных состояний. С этой целью были проверены связи между количеством потребностей, выделяемых по рассказам ТАТ и психологическими защитами. Для этих целей нами был выбран только первый срез данных – 12 лет.

Корреляционный анализ показателей, проведенный на всей выборке, позволил выяснить, что количество потребностей и уровень защитного поведения связаны только в одном случае из 9 возможных (таблица 1).

Таблица 1

Связь количества потребностей и психологических защит на всей выборке в 12 лет

Примечание: * Связь статистически значима

Отсутствие связей между потребностями и защитами, по-видимому, объясняется тем, что степень осознания внутреннего напряжения недостаточно полно реализуется в объяснении подростком мотивов своих поступков, прежде всего потому, что при работе с ТАТ чаще всего выявляются латентные потребности, приписываемые персонажу. Мы предположили, что если количество обозначенных в рассказах потребностей не эквивалентно степени проработанности проблемы, то фрустрация потребности может способствовать осознанию своих желаний и «канализировать» напряжение. В связи с этим и была сформулирована вторая гипотеза исследования. Она состоит в том, что связь между напряжением и защитами неоднозначна и может быть опосредована такими процессами, которые обеспечивают определенную степень проработанности внутреннего напряжения через его символизацию в виде переживания состояния фрустрации.

Для проверки этой гипотезы был проведен корреляционный анализ между уровнем конкретных защит и уровнем фрустрированности потребности (таблица 2).

Таблица 2

Связь уровня фрустрированности потребностей и психологических защит на всей выборке в 12 лет

Примечание: * Связь статистически значима

Результаты статистической обработки данных подтвердили наши предположения о том, что для реализации защитного поведения необходим не сам по себе высокий уровень психосоматического напряжения, а его символизация в виде конкретной проблемы, в частности, в виде осознания потребностного состояния через переживание его фрустрации. Формулировка и проверка данной гипотезы явились результатом длительного поиска факторов, опосредующих связь между уровнем напряжения и интенсивностью защитного поведения, именно поэтому анализ этой связи только в период 12 лет следует рассматривать в качестве первого шага в исследовании проблемы психосоматического напряжения и психологических защит в контексте проблемы потребностей подростка (вариативности, интенсивности, объема) и степени их фрустрированности.

Полученные результаты свидетельствуют о том, что повышение уровня фрустрированности потребностей приводит к интенсификации защитного поведения в виде актуализации проекции, рационализации, реактивного образования, регрессии, компенсации и замещения. Такие механизмы, как отрицание, подавление и изоляция, не связаны с уровнем фрустрированности потребностей. Для изучения особенностей функционирования этой группы защит необходим специальный, более детализированный анализ проблемы и, соответственно, продолжение поиска связей фрустрированности потребностей и защит у 14-и 15-летних подростков и далее – у юношей/девушек.

Интерпретация результатов

Продолжение исследования, начатого с целью проверки гипотезы о связи психосоматического напряжения и психологических защит, было вызвано отсутствием данных о подтверждении сформулированной гипотезы при наличии очевидных сведений о том, что половое созревание вносит существенный вклад в развитие неравновесных состояний и, как следствие, в усиление защитных психических ресурсов. Отдельно наблюдалась и динамика психического напряжения, и изменение профиля защит на фоне стабильности уровня напряжения, и низкого уровня профиля защит у девочек с синдромом Шерешевского – Тернера. Были получены результаты о гетерохронности напряжения и защит у мальчиков и девочек, что косвенно подтвердило выдвинутую нами гипотезу. Однако в целом картина оставалась не совсем ясной. Можно было бы отказаться от причинного принципа объяснения интересующей нас динамики и прибегнуть к другому объяснительному принципу, например, к принципу синхронистичности событий, описанному К. Юнгом (Юнг, 2003), но, нам думается, что в данном случае он позволяет лишь констатировать наличие синхронной динамики, но не объясняет наличия синхронности при отсутствии причинности.

Понимание того, что между напряжением и защитами должно находиться «переходное пространство», особая реальность, через которую может быть проложен путь к механизмам Эго, пришло после осознания довольно очевидного факта, что напряжение и защиты являются феноменами разного уровня функционирования. Психосоматическое напряжение подобно «свободно плавающей тревоге», которая не имеет определенного формата и нуждается в специальной проработке. Без процедуры проработки невозможно выбрать адекватные средства совладания с этой проблемой. Именно поэтому для того, чтобы были запущены защиты, необходима трансформация напряжения в такие психические реалии, которые могут быть эквиваленты защитному поведению. По-видимому, существуют разные способы «канализации энергии», мы остановили свое внимание на состоянии фрустрации.

Психологическая интерпретация фрустрации, страха, вины однозначно не связана с негативными переживаниями. Известно, например, что чувство страха не обязательно бывает болезненным. Напротив, отсутствие страха, как полагал З. Фрейд, следует относить к тревожным симптомам и рассматривать в качестве признака болезни. Человек, никогда не испытывающий страха, наивен и легкомыслен. Не получая сигнала тревоги, он обрекает себя на опасности, которые часто встречаются в жизни и к которым, безусловно, надо быть готовым. Страх, по мнению многих философов и психологов, – признак одаренного разумом человека, тот фактор, благодаря которому выражается «забота» по отношению к личности. Комментируя свои высказывания по поводу фрустрации, Рене Шпиц пишет, что она является неотъемлемой частью развития, наиболее мощным катализатором эволюции, каким только располагает природа. «Сталкиваясь с постоянными фрустрациями, ребенок достигает все большей степени независимости в течение первых шести месяцев и становится все более активным в своих отношениях с внешним миром, как одушевленным, так и неодушевленным» (Шпиц, Коблинер, 2000, с. 153).

С нашей точки зрения, стимулирующая роль фрустрации состоит в ее особом переживании субъектом, который вынужден искать причины состояния неудовлетворенности, анализировать степень его тяжести, осуществляя ретроспективный и перспективный анализ проблемы, наполняя это состояние содержанием, символизируя его. Только в результате подобных процедур возможно актуализировать такие защиты, которые оградили бы подростка от сверхвысокого напряженного состояния.

Полученные нами результаты показали, что уровень напряжения определяется не только психофизическим состоянием подростка, но и его прошлым опытом, опытом совладания с трудностями. Подтверждением этих результатов стало выделение особой группы подростков (3 кластер), которые на протяжении исследуемого периода имели стабильно высокий уровень напряжения. При этом было доказано, что фактор полового созревания также вносит свой вклад к динамику психосоматического напряжения, иначе различия между подростками с аномалиями и без аномалий полового развития не были бы выявлены. Устойчивый уровень напряжения у девочек с синдромом Шерешевского – Тернера позволил обнаружить особую изменчивость напряжения при разных типах взросления – женском (1 кластер) и мужском (2 кластер). U-образный характер динамики напряжения в обоих выделенных группах (рисунок 1) демонстрирует типичную для психологических исследований картину. В данном случае снижение напряжения в 13-летнем возрасте может быть объяснено двумя причинами: у девочек – следствием высокого напряжения в 12-летнем возрасте, эффектом обратного действия, у мальчиков – эффектом ожидания, предвосхищающим скачок напряжения в 14/15-летнем возрасте.

Выявленные нами зависимости между фрустрацией потребностей и психологическими защитами позволили сформулировать новую гипотезу, которая нуждается в специальной проверке. Суть этой гипотезы состоит в том, что в 13–15-летнем возрасте состояние напряжения будет реализоваться не только через систему потребностей и степень их фрустрированности, но и через целый ряд внутренних конфликтов, которые в 12-летнем возрасте были зафиксированы всего у нескольких подростков. Перспективным является изучение контекста, в котором развертывается динамика напряжения и защит, т. е. исследование специфики объектных отношений подростка, а также анализ конкретных защит, которые являются маркерами глубоких личностных изменений.

Выводы

1 Установлено, что уровень психосоматического напряжения зависит и от темпов полового созревания, и от индивидуальных особенностей подростка, которые определяются опытом его взросления. Чем выше и стабильнее уровень напряжения, обусловленный индивидуальным опытом, тем слабее динамика напряжения в период полового созревания.

2 Различия в динамике психосоматического напряжения обусловлены гетерохронным характером развития мальчиков и девочек, в связи с чем наиболее высокий уровень напряжения у девочек отмечен в 12 лет, а у мальчиков – в 14 лет.

3 Прямая связь между уровнем психосоматического напряжения и уровнем психологических защит отсутствует вследствие того, что они представляют разные области психической реальности и поэтому могут быть связаны только опосредованно.

4 Опосредованная связь между уровнем психосоматического напряжения и уровнем защит обеспечивается реализацией напряжения в форме фрустрированной потребности, т. е. в виде препятствия, которое способствует трансформации «свободно плавающей тревоги» в более осознанные и содержательно наполненные переживания.

Литература

Балинт М. Базисный дефект: Терапевтические аспекты регрессии. М.: Когито – Центр, 2002.

Беллак Л., Абт Л. Проективная психология / Пер. с англ. М.: Апрель Пресс, Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2000.

Бержере Ж. Психоаналитическая патопсихология: теория и клиника / Пер с франц. А. Ш. Тхостова. М.: Изд-во Московского университета, 2001. Вып. 7.

Венгер А. Л. Психологические рисуночные тесты. М.: Изд-во ВЛА ДОС-ПРЕСС, 2005.

Гуркин Ю. А. Гинекология подростков: Руководство для врачей. СПб.: ИКФ Фолиант, 2000.

Кернберг О. Тяжелые личностные расстройства: Стратегии психотерапии. М.: Независимая фирма «Класс», 2000.

Кохут Х. Анализ самости: Систематический подход к лечению нарциссических нарушений личности / Пер. с англ. М.: Когито-Центр, 2003.

Маховер К. Проективный рисунок человека. М.: Смысл, 1996.

Райская М. М., Ростягайлова Л. И. Клинико-психологическое исследование больных с аномалиями половых хромосом. М.: Труды Моск. научн. – иссл. института психиатрии. 1970. Т. 62. С. 256–259.

Русалов В. М. Модифицированный личностный опросник Айзенка. М.: Смысл, 1992.

Саммерс Ф. Л. За пределами самости: Модель объектных отношений в психоаналитической терапии. М.: Когито-Центр, 2007.

Харламенкова Н. Е., Соловьева А. В. Уровень психического напряжения и типы защит в норме и при аномалиях развития // Научный поиск: Сб. научных работ студентов, аспирантов и преподавателей / Под ред. проф. А. В. Карпова. ЯрГУ, Ярославль, 2006. С. 284–292.

Харламенкова Н. Е., Соловьева А. В. Динамика психологических защит подростков с разным уровнем полового созревания // Психология совладающего поведения: материалы Междунар. научн. – практ. конф. / Отв. ред. Е. А. Сергиенко, Т. Л. Крюкова. Кострома: КГУ им. Н. А. Некрасова, 2007. С. 163–165.

Харламенкова Н. Е. Компенсация и ее особенности при аномалиях полового развития (В печ.).

Шпиц Р., Коблинер В. Г. Первый год жизни. М.: ГЕРРУС, 2000.

Юнг К. Синхрония. М.: Изд-во «Рефл-бук», изд-во «Ваклер», 2003.

Ross J., Zinn A., McCauley E. Neurodevelopmental and Psychosocial Aspects of Turner Syndrome // Mental Retardation and Developmental Disabilities Research Reviews. 2000. Vol. 6. N 2 P. 135–141.

Защитное и совладающее поведение в дисфункциональной семье в период кризиса
Т. В. Гущина

В статье представлена дисфункциональная семья в период кризиса, в ситуации крайней степени неблагополучия, при котором представители органов опеки или милиции вынуждены изъять ребенка из семьи и поместить в социальное учреждение (детский социально-реабилитационный центр). Приводятся результаты исследования особенностей защитного и совладающего поведения в дисфункциональной семье (матери и дети). Доказано преобладание у них защитного поведения и эмоциональных способов совладающего поведения. Проанализированы взаимоотношения девиантной матери и ее ребенка, влияние характера этих взаимоотношений на особенности выбора детьми способов совладающего поведения и активизацию механизмов психологической защиты.

Ключевые слова: дисфункциональная семья, девиантное материнство, взаимоотношения матери и ребенка, механизмы психологической защиты, способы совладающего поведения.

Возросший интерес специалистов разных областей (социологов, психологов, педагогов) к проблеме семьи, особенно в конце XX– начале XXI в., можно объяснить, на наш взгляд, тем, что в эпоху нестабильности российского общества именно семье отводят стабилизирующую роль. Являясь непрерывно действующим институтом, обладающим значительной инерцией во многих аспектах, имеющим тысячелетний опыт, семья оказалась наиболее устойчивой к произошедшим изменениям и экспериментам. Тем не менее семья чутко реагирует на социально-экономические и политические процессы, происходящие в обществе, путем изменения в системе внутрисемейных отношений. Увеличение числа проблемных семей во время переходных, кризисных периодов общественного развития иллюстрирует эту зависимость (Голод, 1994; Крайг, 2000).

Семья может выступать как источником стресса, так и социальной поддержки (Дружинин, 2000). В связи с этим чрезвычайно актуальными и малоизученными являются проблемы взаимоотношений в семье и совладания семьи с жизненными трудностями (стрессами) (Тащева, 1998; Крюкова, 2004).

Данная работа была направлена на изучение дисфункциональной семьи, особенностей защитного и совладающего поведения ее членов в период кризиса. Под кризисом мы понимаем ситуацию изъятия органами опеки или вынужденного ухода ребенка из семьи по причине безнадзорности или жестокого обращения с ним родителей. В большинстве случаев речь идет о возможном распаде семьи.

Семейное неблагополучие могут вызывать как макро– так и микросредовые факторы: социальная политика и экономика общества, состав и структура семьи, уровень ее материального благополучия, а также качество выполнения семейных функций, семейный психологический климат. Традиционно различают нормально функционирующие и дисфункциональные семьи (Сатир, 1992; Эйдемиллер, Юстицкис, 1999; Карабанова, 2004 и др.). Дисфункциональная семья определена как семья, в которой в силу нарушения различных аспектов семейного функционирования систематически не удовлетворяются базовые потребности членов семьи и не реализуются основные ее задачи (Карабанова, 2004). Среди признаков дисфункциональной семьи можно выделить такие, как отрицание проблем и поддержание иллюзий, вакуум интимности, «замороженные» правила и роли, конфликтные взаимоотношения, отсутствие либо непроницаемость личностных границ, склонность к полярности чувств и суждений, закрытость семейной системы, абсолютизирование воли, контроля. Кроме того, существенным признаком дисфункциональности семьи является невыполнение или искажение главных семейных функций, прежде всего воспитательной.

Детско-родительские отношения в дисфункциональной семье характеризуются следующими особенностями: недостаточный уровень эмоционального принятия ребенка, возможность эмоционального отвержения, амбивалентные отношения к нему (Куфтяк, 2004); низкий уровень сплоченности в семье и разногласия в вопросах воспитания, низкий уровень вовлеченности детей и родителей во взаимные отношения; наличие либо завышенных требований к ребенку, либо недостаточная требовательность и вседозволенность (Сапоровская, 2002); повышенная конфликтность отношений; неконструктивный характер контроля.

Для ребенка из дисфункциональной (особенно алкогольной) семьи существует реальная угроза приобретения статуса сироты. Показано, что основной причиной социального сиротства является, прежде всего, потеря материнского воспитания. Источником психических нарушений у таких детей выступают нарушенные детско-родительские взаимоотношения, в том числе неэффективное и девиантное материнство. Под девиантным материнством мы понимаем отклоняющееся поведение матери, проявляющееся в эмоциональном и физическом отвержении ребенка, выраженное в различных формах (гипоопека, авторитаризм, гиперопека, физическое и психологическое насилие, отказ от ребенка). Девиантное материнство может быть как причиной, так и следствием семейного неблагополучия (Боулби, 2004; Винникотт, 1998; Миллер, 2001; Брутман, Варга, Хамитова, 2002; Захаров, 1993; Филиппова, 2002 и др.).

Родителей из дисфункциональных семей, особенно в ситуации лишения их родительских прав однозначно рассматривают как фактор, негативно влияющий на ребенка, его физическое и эмоциональное состояние. Несмотря на то, что в настоящее время социальная политика помощи семье нацелена на сохранение, поддержку и социально-психологическую коррекцию дисфункциональной семьи, усилия специалистов социальных служб часто бывают направлены на окончательный разрыв ребенка с семьей, ограждение его от негативного влияния родителей.

Для нас было важно более тщательно исследовать кризисную ситуацию, наличие у девиантной матери ресурсов, обеспечивающих способности к изменению ситуации и совладанию с жизненными трудностями. В данной работе мы рассматривали взаимоотношения девиантной матери и ребенка как неоднозначно влияющие на детское защитное и совладающее поведение. Исследование проводилось в течение трех лет (2002–2005) (Гущина, 2005).

Основная цель исследования заключалась в выявлении особенностей и соотношения защитного и совладающего поведения в дисфункциональной семье в период кризиса. В исследовании проверялась следующая основная гипотеза: в дисфункциональной семье в период кризиса защитное и совладающее поведение связаны между собой (как и в любой другой семье), при этом защитное поведение существенно преобладает над совладающим. В большей степени защитное поведение выражено у взрослых (матерей). Мы выдвигали ряд частных гипотез:

1 Наличие объективных трудностей в жизни дисфункциональной семьи отрицается членами семьи (чаще матерью) до момента наступления кризиса – изъятия ребенка из семьи.

2 Одним из источников социально-психологических трудностей членов дисфункциональных семей являются деструктивные отношения между ними, в том числе, детско-родительские. Под воздействием кризиса эти отношения, выражающиеся в уровнях ответственности, контроля и любви, изменяются.

3 Защитное поведение матерей выражено более жестко, чем у детей. Наряду с использованием механизмов психологической защиты, дети и их матери из дисфункциональной семьи особым образом совладают с переживаемой кризисной ситуацией.

4 Существует связь между использованием определенных механизмов психологической защиты и выбором стратегий совладающего поведения у детей и их матерей. Защитное и совладающее поведение матерей влияет на защитное и совладающее поведение детей.

5 Характер взаимоотношений и взаимодействия между девиантной матерью и ее ребенком влияет на защитное и совладающее поведение детей. Девиантность матери определяет непродуктивность совладания и усиливает выраженность механизмов психологической защиты у детей.

Методика

Общий план и логика исследования основывались на следующих положениях. Мы изучали дисфункциональную семью в период кризиса. Индикатором этого кризиса является ребенок, который оказался без родительского попечения и был изъят из семьи. Возвращение ребенка домой говорит о совладании семьи на этапе кризиса. Лишение родителей родительских прав, окончательный уход ребенка из семьи свидетельствует о несовладании и ведет к последующему разрушению семьи. Осознание наступления кризиса, опыт преодоления различных жизненных трудностей, эмоциональная привязанность членов семьи друг к другу способствует продуктивному совладанию. Острая стрессовая ситуация проявляет специфику защитного и совладающего поведения членов дисфункциональной семьи.

Исследование проводилось в г. Костроме, на базе Социально-реабилитационного центра для несовершеннолетних. Всего было исследовано 197 человек (матери и дети), представителей дисфункциональных семей. Окончательная выборка составила 47 детей (возраст от 5 до 16) и 25 женщин-матерей (в возрасте от 25 до 47 лет). Всего осуществлено 314 наблюдений.

Средний возраст женщин-матерей составил 33 года. Образование у большинства женщин среднее, среднее специальное, у двух – высшее. 12 женщин не имели работы на момент изъятия ребенка из семьи. 20 женщин злоупотребляют спиртными напитками, диагноза «алкоголизм» не встретилось ни в одном из случаев, так как испытуемые отрицают у себя наличие этого заболевания, равнодушно относятся к любой медицинской помощи.

Условно мы выделили три группы женщин. Критерием послужила степень реакции матери на лишение ее ребенка, активность по восстановлению материнского статуса:

Матери, которые ни разу не пришли навестить ребенка: либо находились в состоянии запоя, либо их местонахождение было неизвестно. В конечном итоге их заочно лишили родительских прав.

Матери, которые 1–2 раза навестили ребенка в первое время его пребывания в социально-реабилитационном центре. Пришли с желанием изменить ситуацию, но, не совладав с ней, не добились результата и были лишены родительских прав.

Матери, которые регулярно навещали своего ребенка в социально-реабилитационном центре. Делали шаги по исправлению ситуации. Выполняли формальные требования органов опеки: устроиться на работу, прекратить употреблять алкоголь, по возможности пройти лечение в наркологическом диспансере, привести в порядок квартиру. Кроме того, женщины должны была продемонстрировать свое желание вернуть ребенка: регулярно посещать его, проявлять заботу о ребенке. Большое значение, на наш взгляд, имела та социальная поддержка, которая была оказана родственниками и/или специалистами социальной службы и воспринята матерями.

В нашем исследовании приняли участие женщины, относящиеся ко второй и третьей группам.

Группа детей составила 47 человек и была разделена на три подгруппы по возрасту:

• дошкольники в возрасте 4–6 лет – 11 человек;

• младшие школьники в возрасте 7–10 лет – 22 человека;

• подростки в возрасте 12–16 лет – 13 человек.

Причины, по которым дети были разлучены с матерью:

• злоупотребление матерью или обоими родителями алкоголем;

• самостоятельный уход ребенка из дома, обращение за помощью в органы милиции или образовательное учреждение (школу) по причине нарушенных детско-родительских взаимоотношений, жестокого с ним обращения;

• невыполнение матерью воспитательных функций, приведших к формированию у детей асоциальных форм поведения (бродяжничество, воровство, различного рода аддиктивное поведение: алкоголизм, токсикомания, компьютеромания).

Для решения поставленных задач и проверки исходных гипотез был сформирован методический комплекс (всего 11 методик). Комплексный подход к исследованию личностных и социально-психологических феноменов в различных социальных контекстах позволил сочетать современную психометрическую диагностику, качественный анализ материалов наблюдения, опроса, экспертных оценок, учет внешних критериев и методы действия.

Для статистической обработки данных применялись программы Statistica 6.0.

На первом этапе исследования изучались социально-психологические трудности представителей дисфункциональных семей, детей и их матерей.

Были использованы метод полуструктурированного интервью для женщин-матерей, разработанное автором исследования, и авторская проективная методика «Плачущий человечек», на описании которой остановимся подробнее.

Методика является узконаправленной и служит достижению общей цели исследования совладающего поведения детей, лишенных родительского попечения. Цель данной методики заключается в получении информации о трудных жизненных ситуациях ребенка-дошкольника, способах реагирования на них и способах совладания. Процедура исследования в методике «Плачущий человечек» заключается в следующем. Экспериментатор показывает ребенку картинку со словами: «Посмотри, у меня есть маленький друг, но что-то с ним случилось, он сидит на стуле и плачет, его голова и руки опущены вниз. Как ты думаешь, что с ним случилось?» Ребенок называет варианты трудных, неприятных ситуаций, столько, сколько сможет назвать. «Наш человечек плачет. А что еще он делает, когда ему так плохо? Как ты думаешь?» Ребенок называет способы реагирования на трудную ситуацию. «Как ты думаешь, как он может успокоиться? Что или кто может его успокоить?» Ребенок называет способы, которые помогают ему справиться (совладать) с трудной ситуацией.

При составлении данной методики мы опирались на следующие принципы:

1 Возраст от 6 до 10 лет принято считать аффективным этапом формирования личности. Несмотря на то, что ребенок уже может сдерживать бурные выражения чувств, слезы по-прежнему остаются главным источником эмоционального реагирования и снятия напряжения (регресс). Ребенок способен понимать «язык» чувств – принятые в обществе формы выражения переживаний при помощи взглядов, мимики, жестов, движений, интонаций. Ребенок способен сопереживать действующему герою, идентифицируясь с ним.

2 Методика интерпретации (какой является, на наш взгляд, «Плачущий человечек») имеет дело с тематической проекцией, т. е. раскрытие Я происходит путем наделения особенностями собственного поведения, чертами характера действующее лицо.

3 Основное отличие защитных автоматизмов от стратегий совладания состоит в том, что первые включаются неосознанно, а вторые используются сознательно. При тематической проекции субъект приписывает (если это происходит) плачущему человечку осознаваемые им черты и особенности. т. е. актуализируются осознаваемые индивидуумом элементы поведения или те, которые не рефлексируются в данный момент, но могут быть осознаваемы. Вне осознания находится только процесс проекции.

Таким образом, наша методика позволяет диагностировать именно стратегии совладающего поведения, осознаваемые детьми. Некоторые из них действительно используются ребенком, и в процессе исследования он может сказать: «Как я», либо ребенок может назвать способы поведения, используемые другими, но они также осознаваемы и, значит, могут быть использованы им в будущем.

Применение методики было вызвано необходимостью исследовать детей дошкольного и младшего школьного возраста, которые испытывают трудности в вербализации своих чувств и мыслей и по причине высокой личностной тревожности отказываются рисовать на тему «трудная жизненная ситуация».

На следующем этапе изучались взаимоотношения девиантных матерей и их детей. Использовались следующие методы и методики: включенное наблюдение; проективная методика «Тест-фильм» Р. Жиля; проективная методика «Расскажи сказку» по сказкам Л. Дюсс (1940), адаптированная Г. Махортовой (1999); опросник «Подростки о родителях» (ПОР) Л. И. Вассермана, И. А. Горьковой, Е. Е. Ромицыной (1994); опросник для исследования эмоциональной стороны детско-родительского взаимодействия (ОДРЭВ) (разработан Е. И. Захаровой, 1999).

На третьем этапе изучались особенности защитного и совладающего поведения у детей и их матерей из дисфункциональных семей в период кризиса.

Для этой цели использовались следующие методики: карта оценки детских защитных механизмов Р. Плутчика и К. Перри (модификация Е. В. Чумаковой, 1998); «Опросник копинг-стратегий детей младшего школьного возраста», адаптированный Н. А. Сиротой и В. М. Ялтонским (1994; 2000) и упрощенный И. М. Никольской и Р. М. Грановской (2000); Юношеская копинг-шкала (Adolescent Coping Scale) Э. Фрайндерберг и Р. Льюиса (Frydenberg, Lewis, 1993), адаптированная Т. Л. Крюковой (2002); авторский проективный тест «Плачущий человечек» (2005); тест-опросник для измерения степени использования индивидом механизмов защиты (LIFE STYLE INDEX) Р. Плутчика, совместно с Г. Келлерманом и Г. Конте (Plutchik, Kellerman, Conte, 1979) в адаптации В. Г. Каменской (1999); опросник «Копинг-поведение в стрессовых ситуациях» (CISS) Н. С. Эндлера и Д. А. Паркера (Endler, Parker, 1990), адаптация Т. Л. Крюковой (2001).