Текст книги "Калейдоскоп прозаических миниатюр №3. Коллективный сборник"

ТАТЬЯНА ГРИБАНОВА, ОРЁЛ

Алёнкина сойка

Если Алёнка тихонечко прокрадётся к жасминовому кусту, то в его зарослях, на самой дальней—предальней ветке, что прикрыта от глаз порослью всякого—разного вьюна и дурнопьяна, сможет увидеть, как каждый апрель несколько лет кряду из сухих корешков и травинок обустраивает себе гнездо удивительная птица – голубая сойка. Бабушка, правда, бывало, когда завидит её над огородом, кличет по—свойски: «Соя!».

А птица эта расчудесная – из себя голубоватая, а подбрюшье слегка коричневое, цвета пеночки из топлёного в печи молока. Шейка – белым—белая с чёрными нитками ожерелок. На головке – малюсенький гребешок. Чуть что, заподозрит сойка неладное – взъерошит, вскинет его, крохотный: видать, думает, что вусмерть им врага запугает. А то и вовсе – ка—ак начнёт ворчать: и по—собачьему, и по—кошачьему, и ещё по—другому – по—такому, по какому выучилась.

Кончики крылышек у неё окунуты в небесную краску, и окружья глаз голубые—преголубые! Так и горят они, так и сияют! А под клювом у сойки, будто усики, две чёрные полосочки. «Не птичка, а картинка!» – скажет, бывало, об Алёнкиной сойке баба Дарья.

Вот отчего—то припомнилось вдруг Алёне и такая картинка. Спустя две, а то три недели, как пичужка усядется на гнездо, девчонка, бывало, обнаруживала на земле скорлупки зеленоватых, с серо—бурыми пятнышками, меньше лещинного орешка, яиц. В гнезде тонюсенько под раскрылившейся мамкой попискивали голые новорождённые птенчики, а суматошный родитель носился над грядками, собирая для своей детвы червячиный и блошиный прикорм.

Бывало, пропадёт сой в дубняке за околицей, нет и нет его. Уже и хозяйка его забеспокоится – как не встревожиться—то? Эвон сколько котов в деревне, да и своей сестры, птицы хищной, вдосталь, возьми хоть того же ястреба, что обретается в ближнем сосняке. «Не переживай, сойка, – успокаивает тогда птичку Алёнка, – куда он от семьи денется, сколь годков вы уже вместе?».

А и правда, прислушается Алёнка: «Кре—кре—рахх—рахх!» – объявился, жив—здоров кормилец. Так и мало того, желудей натащил – даже лететь не может, «пёхом чешет», корму – ешь не хочу. «Под языком—то у него, – усмотрела Алёнка, – цельный мешок для таких переносок имеется».

Мужичок у сойки, хоть сам – в чём душа держится, заботливый, такого днём с огнём поискать. И тут, и там у соя припасы. И правильно! Обернуться не успеешь – как крот в земь уйдёт, повиснет на кустах седое бородьё повилик, уж и захолодает… Летать туда—сюда, на юга да в обратку, умаешься – легче поднабить закрома да перебедовать лихое холодное время в своём дому.

ЛИДИЯ ГРИГОРЬЕВА, ЛОНДОН

Из «Романа в штрихах ТЕРМИТНИК»

Ни от чего

Хоть на улицу не выходи! Чтоб на негатив не напороться. Казалось бы, в этой стране нет никакой войны. Она всегда привычно воюет где-то там, далеко, чужими руками. Только деньги иногда даёт воюющим да оружие устаревшее туда охотно посылает, если выгода есть.

Жить бы да радоваться. А вот поди ж ты…

Соседей этих она давно не видела. И вот сейчас они её окликнули. Она знала, что Синтия была американка и по многу месяцев проводила за океаном, ухаживая сначала за матерью, потом за больной сестрой. Похоже, тяжёлая онкология была бедствием для её американской родни. Муж Синтии, состоятельный адвокат уголовного права Брайян, чаще всего одиноко выгуливал их маленькую, почти игрушечную, собачку, и был в очевидной депрессии от одиночества. При редких встречах на прогулках в соседнем парке он не стеснялся ей об этом говорить. И хоть сейчас они были вдвоём, по унылому виду мужа было понятно, что Синтия опять собралась в Америку. Вроде бы там её больные родичи уже скончались, что ж она не бережёт тут своего словно в воду опущенного и на вид вполне себе болезненного мужа! Вот и выхаживала бы его. Уж ему явно за шестьдесят. Опасный для мужчин возраст.

Словно прочитав её мысли, Синтия сказала: «Знаешь, я завтра опять улетаю. А вот Брайяну летать врачи запретили. Приступы паники. Затяжная депрессия. Вчера мы с ним отдали нашу Милли на кремацию. И у собачек бывает онкология. Саркома лимфатических узлов. Она очень страдала. Не знаю, как он это перенесет пока меня с ним не будет. Наш психотерапевт прописал ему активную социальную жизнь и прогулки. Как лекарство от уныния. Но Милли теперь нет, гулять ему будет не с кем и незачем. Чтобы немного отвлечься, мы в новый модный Кофешоп собрались. Поедешь с нами за компанию? Это недалеко. Там и знакомых можно встретить. Пообщаемся все вместе по соседски. А крепкий кофе и сладости для нас с ним – заменители счастья».

Во французском кафе Patisserie Valerye было многолюдно, они с трудом нашли столик у входа в туалет. Потому, видимо, и был никому не нужен.

Пока Брайян выбирал у витрины сдадости, Синтия продолжила разговор так, словно убеждала в чем-то именно себя:

«Нет, ему лететь не надо. Это слишком тяжело. – и после недолго молчания – Я ведь опять на похороны лечу. В этот раз, знаешь ли… У нас сын в Нью-Йорке выбросился из окна. С тридцатого этажа, в день своего тридцалетия. Он всегда любил символику цифровых совпадений. Да-да… Нет, нет… Просто так. Ни от чего. Депрессия. Очевидно от нас с мужем унаследовал, – сказала. И замолчала, глядя на Брайяна с подносом, полным больших пышных пирожных.

Вот вам и мир под оливами, подумала она. Хоть из дома не выходи – не знаешь с какой чужой невыносимой бедой встретишься. Ни от чего. На ровном месте.

Шоколадные горы

У кого Бизе композитор, а у кого – пирожное, хоть и безе! Близкое по заучанию, и по сюжету её теперешней жизни, подумала она, налегая на сладкое. Зря все-таки в опере Бизе эту чумную Кармен убили. Она, Настя, сама кого хочешь убьёт! И не то чтобы жестокая такая, просто горячая. Гнев при случае мгновенно бил в голову и застилал глаза. После таких приступов она и налегала на сладкое. Тут, в Швейцарии, это было не трудно – шоколадные горы по величине соперничали со снежными. Инструктор по горным лыжам для ВИП персон из России Анастасия Забродская вышла из кафе и села в свой маленький фольксваген-жучок. Гнев внутри оседал и покрывался примирительной шоколадной глазурью. Вот так всегда.

А ведь могла, могла на тренировках столкнуть эту девицу с горы или направить на старую трассу, закрытую после оползня. Пусть поломала бы там руки-ноги, а то и голову! Эта новенькая клиентка, дочь русского олигарха, зачем-то вцепилась в её парня не по-хорошему. Ну, зачем ей нищий, по их меркам, массажист? А для Насти он стал настоящей опорой после того, как она поломалась на склоне и ушла из спорта. За таких как он девчонки до крови дрались в их детском доме! Любить безоглядно и отдать бесплатно?! Нет уж. Пусть всё же заплатит. Жизнью! Вот.

Она вдавила газ до упора. Потом говорили, что тормоза отказали, что был вязкий горный туман, что она пыталась объехать застрявшую на горном повороте машину и голосовавшую рядом девицу, ту самую коварную богатейку из новых русских.

Рассмотреть кто там голосует хоть и было трудно, но она все же успела. И не столкнула соперницу в бездну. Предпочла сама туда улететь.

На крыльх любви собиралась взлететь, что ли…

Настоящий мужчина

У отца деменция. У сына аутизм. У мужа алкоголизм.

И только у тебя, Митька, всё в порядке. С утра до вечера горло дерешь, песни распеваешь, сердце радуешь. Кенар ты мой голосистый. Что бы я делала без тебя. Ты мой единственный мужчина, с которым мне хорошо и надёжно.

Вот сейчас подсыплю тебе корму, поменяю воду, почищу клетку, яблочко мелко нарежу. А ты пока полетай по комнате, мальчик мой золотой! Форточки я давно гвоздями намертво заколотила. Знаешь наверное почему. Должен помнить, что год назад в морозом феврале влетел ко мне как раз через открытую форточку! Я тогда полы мыла, внаклонку, на коленках как обычно тряпкой мокрой возила, и вдруг слышу над головой, словно с небес, твоё цвирканье! Не поверила такому счастью. Не иначе именно небеса тебя ко мне и прислали. И мы стали спасать друг друга. Ты крылышко одно тогда слегка подморозил. Перышки выпали. Полинял немного, от стресса, скорее всего. Со временем пушком эти голые места прикрылись. Сколько ты тогда пробыл на морозе пока нашёл мою открытую форточку! Не известно. Но голос не потерял. Настоящий мужчина.

Не то, что мои. Устала я с ними, понимаешь. Одна этот воз тащу. Беру работу на дом. В трех небольших фирмах бухгалтерию веду. Потому и комната у меня в квартире отдельная. А в большой, проходной, они все трое и живут. Живой балласт, куда их денешь.

Полный дом мужчин. И только один из них настоящий. Потому что радость с собой несёт, жить помогает и придаёт мне сил, а не забирает их безвозвратно.

Как раньше говорили: жена не рукавица, с руки не стряхнешь. А этих троих и подавно.

НАТАЛИЯ ГРИЖИБОВСКАЯ (НАТАЛИ ЭГЛИТ), ПСКОВСКАЯ ОБЛАСТЬ

Мы все грустим по несбывшемуся

Я верю, что есть одно волшебное окошко… Если в него заглянуть, то увидишь старую этажерку с книжками про разведчиков и подшивкой пожелтевших газет, радиоприемник с матерчатым динамиком, деревянным корпусом и большой круглой ручкой для регулировки громкости.

Ещё обеденный стол под скатертью с кистями, три венских стула с гнутыми ножками и жесткими сиденьями. Крашеный пол и немножко протертый, но чистый коврик. Диван с парочкой вышитых подушек… Под одной – чехол для очков и недовязанные серые носки.