Текст книги "Ретроград: Ретроград. Ретроград-2. Ретроград-3"

– Летчик?

– Нет, тогда он был горным стрелком, после обороны Кавказа и ранения, стал летчиком.

– Горные стрелки в Ковно? Зачем?

– Их дивизия была обстреляна в Зимней войне, вошли в Прибалтику, так там и оставались до самого начала новой.

Сталин встал из-за стола и заходил по кабинету.

– Да, еще, товарищ Сталин, газеты и радио. Они реально снижали боеготовность, никто не верил в скорую войну. Для большинства она стала огромной неожиданностью.

– Как смогли переломить ситуацию?

– Несмотря на первоначальные поражения, второй и третий эшелон наших войск оказал серьезное сопротивление противнику, и его смогли задержать на переправах через Днепр и другие реки. Научились заранее подрывать мосты, не дожидаясь, когда «Бранденбург» захватит их целенькими. Этим сорвали план Гитлера провести молниеносную войну. Операция «Барбаросса» затянулась до морозов и подошли дивизии из Сибири и Средней Азии. Сорвали два наступления на Москву, остановили их у Ленинграда. Затем начали контрнаступление под Москвой, удачное, почти. Сильно потрепали группу армий «Центр», вернули Ростов-на-Дону.

– До Ростова дошли?

– Я же говорю, что противотанковых средств у армии не было.

– Что сделали, чтобы ликвидировать пробел?

– В августе объявили конкурс на ПТР, ко времени битвы под Москвой в войсках появились противотанковые ружья Симонова и Дегтярева. Где-то у меня были фотографии. Вот. 14.5 мм с карбидом вольфрама в качестве сердечника. Два года обходились ими, потом немцы усилили броню, и они стали практически бесполезны. По дзотам били. До конца войны использовались. Проще наладить производство РПГ-2, с кумулятивной гранатой. Вот такие. Но ружья тоже нужны, и срочно. Целей для них до конца войны хватало. РПГ стреляет недалеко, и точность маленькая. И стрелять надо из окопа, но не из блиндажа. Серьезные ограничения, поэтому крупнокалиберные винтовки очень пригодятся. Но забронное действие у них слабенькое. Одним выстрелом танк или транспортер трудно остановить. Кстати, в ту войну ружья очень быстро сделали. За месяц они прошли все испытания, но с карбидом вольфрама были серьезные проблемы до того, как пустили два новых завода на Урале. Сейчас его выпускают в Москве. Завод эвакуируется на Урал, и он будет долго создавать производство на новом месте. Эта проблема, кстати, была самой большой! Вся промышленность у нас сосредоточена в Европейской части. Требуется уже сейчас озаботиться планами переброски заводов в восточную часть СССР. Так чтобы не повторился 42-й год.

– Что было в сорок втором?

– Эвакуация прошла очень удачно, многие заводы вывезли, но в чистое поле. А тут морозы подошли, в общем, выпуск продукции стабилизировался только к концу года, следующего, сорок второго. После достаточно успешных действий зимой, весной наши получили несколько котлов на юге: на Донбассе, под Харьковым и Курском, немцы дошли до Воронежа, и пришлось эвакуировать и 18-й завод. Наступление немцев продолжалось до предгорий Кавказа, и они вышли к Волге. Там состоялось одно из главнейших сражений, в ходе которого зимой 42-го окружили 6-ю армию Паулюса под Сталинградом, и, смогли остановить и немного потеснить противника на Кавказе. Вот карта операций 42-го года. А это – зима сорок третьего.

– А где были англичане? Что они делали? Вы говорили, что они были нашими союзниками?

– Ну, союзники они условные.

– Это понятно!

– Воевали с немцами и итальянцами в Африке. Там же высадились американцы. Осенью сорок второго года. Гоняли их по египетским пустыням, но в конце концов с немцами там справились, когда они танки под Сталинград отправили, Паулюса выручать. В общем, перелом в войне наступил после битвы под Курском. К этому времени наша промышленность наладила выпуск продукции на новых местах. Наверное, пока и хватит информации. С этим бы разобраться.

– Согласен. – кивнул Сталин. Посидел немного, внутренне переваривая полученный объем не самых приятных данных. – Сегодня из Берлина подтвердили закупку оборудования для вашего завода. Место определено на Щелковском заводе «Холодильного оборудования». Другого места нет. Там заканчивают новый цех возводить, готовятся к заливке фундаментов. Половину цеха приказом Комитета Обороны передаем вам.

Вот это номер! Комитет Обороны уже создан! Оперативно! По характеру вопросов и по поведению, он приехал не советоваться со мной, ему это не нужно! От слова: «совсем». Время он выделил на то, чтобы узнать: кто из его людей не выполнил распоряжений ЦК. Записал себе в бумажку, буквально, несколько слов. Всего. Было интересно наблюдать за ним. Лицо не каменное, живое, ему, действительно было интересно, но… Четко со своей колокольни. Хорошо это или плохо пока понять невозможно. И что у него на уме – тоже. Он не стал что-то говорить о тех выводах, которые он сделал. Упомянул только один момент:

– Слушая вас, товарищ Никифоров, я понял, что вы стремитесь не называть фамилии тех, кто виноват в разгроме Красной Армии в приграничных боях. Чем это вызвано?

– Я не «сексот», товарищ Сталин. Есть пара человек, вина которых особых сомнений не вызывает, но это позволит им уйти от ответственности.

– А двух миллионов человек вам не жалко.

– Я не хочу быть судьей, ни им, никому бы то ни было, вообще.

– Позиция стороннего наблюдателя наиболее удобна.

– Я не наблюдатель! Две машины уже летают, доведем планер на второй, сменим движок, и третья машина полетит.

– Этого – недостаточно, товарищ Никифоров. Должна выступить вся страна. Без этого – мы проиграем. И я не понимаю, почему до вас это не доходит?! Вы же умный человек.

– Может быть, мне не хватает веры?

– Скорее всего! Но веру к делу не пришьешь. Дела требуются! А пока, кроме двух самолетов, из которых может вылететь один, ничего нет. Будьте добры, форсируйте события. Времени у нас в обрез.

– Мы начали изготовление эталонных образцов для копиров. Сколько уйдет времени – я пока не знаю. В таких условиях я их еще не изготавливал.

– Беру на контроль. Ежедневно докладывать, товарищ Никифоров. И привыкайте исполнять мои требования, в том числе, и по докладам. В этом есть необходимость. Иначе бы я не стал никого беспокоить. Само все сделается.

Кривая улыбка «вождя» отчетливо говорила, что ему надоело мое упрямство.

– Мы просто из разного времени, товарищ Сталин. В моем времени никто не станет разговаривать с тобой, если ты «продаешь воздух». «Товар на бочку» – и по-другому не бывает. И качество товара должно быть подтверждено сертификатами испытаний. Если их нет, то «ты гонишь лажу». И свинцовая точка может быть поставлена в конце предложения.

– «И эти люди запрещают мне ковыряться в носу!» – оказывается этот анекдот из того времени!

На этом Сталин встречу не завершил, а прогулялся до помещений ОКБ, куда мы отнесли компьютер, чтобы не останавливалась работа. Поговорил с людьми, осмотрел отведенные помещения и идущие работы. В двух комнатах уже стояли кульманы и работали чертежники, готовя чертежи «Ла-5».

– Почему выбрали эту машину? – спросил он нас.

– Максимальная готовность и наличие складского запаса двигателей в Перми. Вчера двигатели начали отправлять в Новосибирск. Через два дня комплект чертежей и технологических карт самолетом отправим на 153-й завод.

– Отправлять первый комплект поездом! Самолет может и не долететь.

– Самолет DC-3 с родными двигателями, и доставлять комплект вызвался сам Данилин. Это наша штабная машина. (Данилин был Героем Советского Союза за дальний перелет на АНТ-25, Сталин об этом знал.) Второй комплект отправим поездом через четыре дня, чтобы его на месте не множили.

– Хмм, авиаторы! Вечно сплошной риск! Ладно, коль так.

– Товарищ Сталин, чтобы полностью доделать машину, я имею в виду Ла-5 и не только его, требуется создать патрон 23×115. Для этого соединить гильзу тех самых противотанковых ружей 14.5 мм со снарядами пушек «ВЯ». И заказать оружейникам пушки под него. Большинство авиационного оружия в наше время использует этот боеприпас.

– Почему?

– Большое поражающее действие снаряда и меньше отдача, чем у ВЯ. ВЯ больше подходит в качестве зенитного орудия. Есть такие у нас, ЗУ-23–2 и ЗУ-23–4. Устанавливаются на автомашинах и легких танках. ВЯ сильно раскачивает самолет при выстреле, снижается точность. Я знаю, что Березин собирается перестволивать свой пулемет на патрон от ШВАК, это займет много времени, и пушка появится поздно, так как менять автоматику придется. С этим патроном хорошее орудие появится явно раньше. У него гильза одинаковая по конструкции с 12,7-мм патроном, она без ранта.

– Я распоряжусь, чтобы Березин приехал к вам, чтобы разобраться с сегодняшним случаем. Вот и переговорите с ним. Так будет проще. Вы ведь, явно, пушки на самолет не поставили потому, что подходящих не нашли. Так?

– Так. И пулеметов таких мало. Очень мало. А самолеты у Гитлера бронированы.

Мы проводили Сталина до машины. Перед самым отъездом он сделал мне замечание:

– Вы когда переоденетесь, товарищ Никифоров? Очень выделяетесь! Штаны с какими-то разводами, как гопник!

Это он о моих любимых джинсах! Сам-то, на кого похож! Черт, вылезать из привычных вещей не слишком хотелось, да и со временем было напряженно. А тут еще отсутствие каких-либо документов, как на себя, любимого, так на машину, и права у меня несколько отличаются от общепринятых. В общем, после отъезда «вождя» за меня взялись Филин и появившийся в конце действа Алексей Копытцев. У которого, как оказалось, уже был готов комплект «липы» для меня. Включая учетную карточку трудящегося и удостоверение личности командира РККА. Была и серая книжечка, в которой написано, что могу управлять легковыми и грузовыми автомобилями весом до 5 тонн. Расщедрились! Категорию «С» выдали! Завтра предстоял выезд в Первопрестольную, и не одному, а с сотрудницей оперативного отдела, которая поможет мне потратить деньги. Самому мне не доверяли, еще не то что-то возьму!

Утром, еще до обеда, во фрезерном цеху появился Алексей. Деловой такой! Все осмотрел, со всеми поговорил. Мы заканчивали делать новый фонарь на «Ишак». За основу я взял фонарь «Seafury», ну, наверное, потому, что очень нравится мне этот самолетик, к тому же он был рекордсменом среди поршневых истребителей по скорости. Плюс там очень оригинальный замок сделан, который обеспечивал сброс фонаря на скоростях свыше 800 километров и без пиропатрона. Поэтому его отдельно рассматривали на нашем курсе. «Препод» наш от «Морской ведьмы» просто тащился! Если ты не знаешь устройства этого замка, значит ты не сдал, и вообще не конструктор. Тут еще сказалось то обстоятельство, что самолет «И-16» от табуретки мало чем отличается! Я этому еще когда его в Новосибирске восстанавливали очень удивлялся. И собственно еще там предлагал и сделал все чертежи для этой машинки. Но мой порыв не оценили. В итоге, пока Алексей болтал с работягами во фрезерной, я убег в третий ангар с готовым изделием. Алексею и его мадам пришлось туда пешочком тащиться. Он свою машину отпустил, думал, что на моей назад вернется. Заходит в ангар, один, без мадам, ее сюда не пускают, а там вот такой красавец стоит! Копытцев просто застыл на месте.

Машина-то вся деревянная! «И делай с ней что хошь!», как в песне поется. А механики её уже шпаклюют и закрашивают.

– Что ж ты, милый, делаешь! Сталину надо было эту машину показывать! Со всеми переделками.

– Я, что ли, его приглашал? Александр Иванович постарался! Звони ему. Пусть погоняет ее, а то же мы вчера решили, что мне в Москву надо попасть. Вот, чтобы время не терять, заодно и покажем, что сделали, и результат скоростных испытаний предъявим. Осталось убрать костыль и с новым «Мессером» по скорости сравняемся.

Приехал «шеф», и первое, чем возмутился:

– Почему рацию сняли?

– Да никто ее не снимал. Передающую антенну в стабилизатор поставили, а принимающую с двух бортов под обшивкой пропустили. Дерево же, не экранирует.

– Макеты стоят?

– Нет, два БС и крыльевые ШВАКи, 250 патронов на ствол у всех.

– Так говоришь, в Москву? Ну, что Алексей Иванович, придется после полета нам с тобой тоже ГУМ посетить, ну и хозяина навестим. Не возражаешь?

Выставили наблюдателей на мерных линиях, намерили 547 у земли, 618 максимальную и 580 маршевую. Оформили бумаги испытаний, и поехали в ГУМ. Тут оказалось, что здесь, в ГУМе, уже вовсю «застой» начался. Алексей пошептался с кем-то, предъявил свою «ксиву», нас провели в другой зал, где ни одного посетителя не было. Переодели меня в костюм и пальто, импортные, итальянскую шляпу на голову соорудили. Подплечевую кобуру приспособили под пиджак. Покрутили меня и так, и так. Показали вытянутые вверх большие пальцы и через два часа мучений мы остановились, втроем, перед столом Поскребышева. Филин объяснил цель визита.

– Посидите, у товарища Сталина посетитель, затем выезжает по делам. Я сообщу ему, как он освободится.

Ждать пришлось недолго. Из кабинета вышел Лавочкин, который увидел Филина и кинулся обратно в кабинет Сталина. Поскребышев снял трубку, подтвердил, что мы находимся у него, но пригласил пройти только генерала. А мы зависли. Затем вышел Лавочкин, с очень недовольным лицом, лишь после этого нас с Алексеем пригласили пройти.

– Мне уже доложили, еще раз поздравляю, товарищ Никифоров. Покажите! – я включил планшет и передал его Сталину.

– Пальцем перелистывайте, товарищ Сталин.

– Слушайте, а почему такие же не сделать всем членам правительства?

– А я этого не умею, товарищ Сталин. Я видел один раз как это делается, но эти технологии пока недоступны.

– Ладно, вернемся к этому позже. Красивый самолет. То есть, этого самого «Фридриха» вы догнали?

– Если убрать «костыль», то еще 10–12 км в час прибавим.

– Ну, это уже в ходе доработок. Лаборатория, про которую вы говорили вчера, существует. Образцы они получили, ваши формулы я передал. Посмотрим, а пока, разворачивайте производство носовых накладок на «И-16». Генерал Филин, проработайте процесс переучивания летчиков и техников на эти машины. Необходимо сделать это так, чтобы противник не получил сведений об этих работах. Американский двигатель снять и передать в ОКБ Климова в Ленинград. Он будет на днях. Снимите с двигателя ярлык производителя. Этого достаточно.

– Там почти на всех деталях год выпуска и название фирмы. – сказал я.

– Шила в мешке не утаишь, товарищ Никифоров. Эти вопросы решить с Климовым. Товарищ Копытцев, возьмите это на свой контроль и свяжитесь с ленинградскими товарищами. Пусть обеспечат секретность этих разработок. Извините, товарищи! Вынужден с Вами попрощаться. Мое время истекло. Товарищ Никифоров, для вас пакет у товарища Поскребышева. Получите. Хорошо выглядите.

Пока я получал пакет, Сталин вышел из кабинета, мы все вытянулись, провожая его взглядом, как положено. У самой двери он повернулся и сказал:

– Александр Николаевич, пригласите всех троих на трибуны. Святослав Сергеевич, я помню, как вы просили распорядиться премией. Указанная сумма переведена на счет лаборатории. Но этих денег это не касается. Это за «Фридриха». Молодцы, и очень оперативно. Так и работайте.

В пакете лежал диплом об окончании МАИ, первого факультета, с одним прочерком в приложении: по философии и истории партии. Удостоверение лауреата Сталинской премии, медаль с его профилем и лавровой веткой в коробочке, бумажка, сейчас бы ее назвали сертификатом или ваучером на получение персонального автомобиля «М-1» и сберегательная книжка с единственной записью: 150 000,00 рублей.

Когда спустились вниз и сели в машину, Филин рассказал, что делал Лавочкин у Сталина. Он отбрыкивался от перемоторивания «ЛаГГа! Он против всеми фибрами души, ибо это ведет к утяжелению машины, увеличению лба, неизвестно, что делать с носовой частью фюзеляжа, она попросту сгорит. Сталин выслушал его, сослался, что документ пришел из НИИ ВВС, что он должен решать это там. Позвонили по просьбе Лавочкина в Институт, а мы были в уже в Кремле. Филин вытащил из планшета генеральный вид самолета, и передал его Сталину. Тот спросил у конструктора: это Ваша подпись? Тот подтвердил, что подпись его, но отказался, что когда-либо видел эту «синьку» и чертеж для нее.

– Что вы мне, товарищ Лавочкин, голову морочите и вводите всех в заблуждение! Подписали – исполняйте!

Мы похохотали, и вернулись на первый этаж ГУМа. Требовалось отметить Госпремию и потепление отношений со Сталиным. Стоим и выбираем между шустовским «Ахматаром» и новейшим «Юбилейным», посвященному 20-летнему юбилею революции. «Шустов» – гораздо интереснее, но стоит под сотню. «Юбилейный» – дешевле. Склонились, что пары бутылок того и другого, каждого, проще говоря, будет достаточно, тем более, что и еще есть разный, и гости будут точно. Белужья икра, балык трех видов, буженина, профессионально порезанная, лимоны и всякая всячина. Машина большая и повод есть значительный. Что скупиться?

Мы тогда не знали, что в это же время, пока мы обсуждали меню, состоялся тяжелый разговор между Семеном Лавочкиным и дядей его жены. Тот был старшим сыном семейства Герцева Гольцмана с Адесы, младшей племянницей которого была Роза Герцевна Лавочкина, скромный библиотекарь в Ленинке.

– Щё??? Щё случилось, Сёма! На тебе лица нет! Ты хде его потерял?

– Я от Сталина, дядя Изя. Глядай, шо от нас хотят! И он настроен категорично: давай продукцию! Погляди, какая падла рисовала это, это, я не могу слова подобрать, штобы не выругаться. Ойсгерисн золстн вэрн. (Непереводимая игра слов и выражений, выражающая полное негодование к тому, кто это сделал.)

– Щё, щё такое? Это у тебя откуда? Иде ты это взял, Сёма?!

– В кабинете у Сталина. Кто делал этот чертеж? Это твоя епархия, дядя Изя! Ты начальник отдела документации.

– Я, милый, я. Э, похоже, что это я делал этот чертеж, смотри, это мои стрелки, моя циферка «два» и «восемь». Тогда вот тут должна быть моя подпись. Ой, зол дайн мойл зих кейнмол нит фармахн ун дайн хинтн – кейнмол зих нит эфэнэн! Она здесь есть! Вот! Я все свои работы подписываю здесь. Смотри. Это – она! Но я этот чертеж не делал! Я никогда не видел такого эскиза или даже наброска. Но, Сёма! Гляди сюда! Здесь перечень всех чертежей и технологических альбомов! Ты показывал ему на «это»?

– Конечно, дядя Изя. «Он» сказал, что через два дня привезут все. Смотри! – Симон Альтер передал дяде приказ Комитета Обороны СССР, несмотря на то, что на нем стоял гриф «Совершенно секретно». Несколько минут дядя вчитывался в документ, и постепенно расплывался в улыбке.

– Ой вэй, Сёма! Щё ты гонишь волну? Если это так, то кто-то за нас сделал это аццкий труд, и записал все на нас! Ты гляди! Буковок «ГГ» на чертежах просто нет! Написано «Ла-5», и все! О чем говорят эти буковки? Ты понимаешь это? Гляди сюда, Сёма! Это еще три завода, куда надо передать документацию и технологические карты. А здесь! Ты смотри, какая сказка записана здесь! «Без ограничений выпуска». Это же золотое дно, Сёма! Это же калабат шабат какой-то. Так не бывает! Но это случилось! Так что, ша! Шо тебя лично не устраивает?

– Я не делал этот самолет! Это не моя работа!

– Это наша работа, Сёма. Мы ее сделали, по всем документам. И мы получим эти дары Яхвы! И не гневи бога! Он улыбнулся тебе.

– Пригласили в НИИ ВВС посмотреть на готовую машину.

– Вот это делать не надо! Найдется кто-нибудь, кто скажет «ему», что ты смотрел на нее, как баран на новые ворота. Придут документы, Сёма, делай машину по ним, и запускай ее. Со своими я поговорю, что это сделали они, а будут болтать – оставлю без премии! Господи! Благодарю тебя за присмотр за нами, детями неразумными! Иди Сёма, порадуй Розочку, передай ей мой поклон и благословление! Здоровья ей, и долгих лет жизни!

А мы возвращались в Чкаловск, маленький гарнизон, названный так еще при жизни Валерия Павловича. Собрались у меня в домике начальника или главкома ВВС. Это на самой южной оконечности аэродрома, даже дальше, чем фрезерный участок и восточнее. Зато тихо, никаких строений вокруг. Примерно в полутора километрах отсюда на северо-восток маленький разъезд «Сорок первый километр». Знаменательное название. Теперь он носит название платформа Бахчиванджи. Старший лейтенант Гриша Бахчиванджи – летчик испытательного полка, служит у нас в «моторной группе»: занимается испытаниями новых двигателей. Видел пару раз, я же пока совсем недолго в полку, а здесь такие «мамонты» от авиации собрались. Завел под коньячок разговор с Александром Ивановичем о провозных. Он меня «порадовал», что теперь мне это запрещено оперативным отделом НКВД. Ну, спасибо! Это я Алексею сказал, а тот – обиделся. Он, вообще, молодой, горячий и прямой, как палка.

– Слава, да я в день на тебя получаю столько «жалоб», что их уже складывать негде!

– Вот интересно, на что жалуются?

– Ну, во-первых, ты – поешь.

– И что? Слуха нет? Вообще-то, в музыкальной школе я учился, и никто не говорил, что у меня его нет.

– Да причем тут слух?! – ответил Алексей.

– А что тогда? Голос? – я пропел гамму «До-мажор» без всяких проблем. – Могу выше и ниже: Ля-минор или Фа-мажор. Дело-то в чем?

– В словах, Слава, в словах! «Если у вас нет собаки, ее не отравит сосед…». Ну что за репертуар! Вот и приходит письмо от жестянщицы Алексеевой, что ты отравил ее собаку. Вот только было это в мае, когда тебя не было в гарнизоне.

– Да все собачники малость того, у нас с женой собаки были, Шоло, Шолоитцкуинтле, одни из лучших в мире. Так собачники нас просто ненавидели, хотя мы им не мешали, и даже на выставки не ходили. Просто своим присутствием в стране отравляли им жизнь.

– Да, ладно тебе. Слава. Смени репертуар, и все будет в порядке.

– Ты думаешь? – я встал с дивана, на одной из стен висела гитара, еще от расстрелянного Алксниса осталась. Малость рассохлась, но настроил ее я довольно быстро.

 
Я – «Як»-истребитель,
Мотор мой звенит.
Небо – моя обитель.
А тот, который во мне сидит,
Считает, что он – истребитель.
 
 
В этом бою мною «Юнкерс» сбит,
Я сделал с ним, что хотел.
Но тот, который во мне сидит,
Изрядно мне надоел.
 
 
Я в прошлом бою я навылет прошит,
Меня механик заштопал,
А тот, который во мне сидит,
Опять заставляет в штопор.
 
 
Из бомбардировщика бомба несет
Смерть аэродрому,
А кажется, стабилизатор поет:
«Ми-и-и-р вашему дому!»
 
 
Вот сзади заходит ко мне «Мессершмитт».
Уйду – я устал от ран.
Но тот, который во мне сидит,
Я вижу, решил на таран!
 
 
Что делает он, вот сейчас будет взрыв!..
Но мне не гореть на песке,
Запреты и скорости все перекрыв,
Я выхожу на пике.
 
 
Я – главный. А сзади, да чтоб я сгорел!
Где же он, мой ведомый?!
Вот он задымился, кивнул и запел:
«Ми-и-и-р вашему дому!»
 
 
И тот, который в моем черепке,
Остался один – и влип.
Меня в заблужденье он ввел, и в пике
Прямо из мертвой петли.
 
 
Он рвет на себя, и нагрузки вдвойне.
Эх, тоже мне летчик – ас!..
Но снова приходится слушаться мне,
И это в последний раз.
 
 
Я больше не буду покорным, клянусь,
Уж лучше лежать в земле.
Ну что ж он, не слышит, как бесится пульс,
Бензин, моя кровь, на нуле.
 
 
Терпенью машины бывает предел,
И время его истекло.
И тот, который во мне сидел,
Вдруг ткнулся лицом в стекло.
 
 
Убит! Наконец-то! Лечу налегке,
Последние силы жгу.
Но что это?! Что?! Я в глубоком пике.
И выйти никак не могу!
 
 
Досадно, что сам я немного успел,
Но пусть повезет другому.
Выходит, и я напоследок спел:
«Ми-и-и-р вашему дому!»
«Мир вашему дому!»
 

– Славка, слышь… Ты, это, при моих мужиках ее не пой. По-человечески прошу. – сказал прослезившийся генерал Филин. – А щаз, сбацай еще что-нибудь, до слез проняло. Давай!

Ну, спел я, и про «ИЛ», и про «Их – восемь», и про подсолнух, и про испытателей.

– Кто это написал? – спросил Алексей.

– Высоцкий, только ему сейчас три года. Это отголоски войны, а не сама она.

Допелся! Аннушка, горничная, нам закуску принесла, и пепельницы вынести решила. А лицо все заплаканное. Опять кто-нибудь донос напишет. И про штиблеты (кроссовки), и про маечки с надписями на иностранном.

– Так, с лирикой закончили! Александр Иванович, вы не в курсе, в Щелково стекольный завод уже работает или его еще нет.

– А фиг его знает, не интересовался. Леш, ты знаешь?

– Нет, не помню. Хотя постой, что-то со стеклом делают. Для аптек склянки льют.

– Отлично! Мне нужно переговорить с их главным инженером. Фонарь для «Ишака» мы сделали, но мы выдавили его из акрила, плексигласа.

– Ну, прекрасный фонарь получился.

– Через месяц его надо будет менять. Качество у него весьма паршивое, под солнцем он быстро пожелтеет и станет матовым. Мы сделали две формы, которые позволяют выпрессовать такие фонари из закаленного стекла. Причем одна входит в другую, если плекс перевести в метилметаакрилат мономерный, то его можно, при температуре кипящей воды в 100 градусов или чуточку больше, запрессовать между этими стеклами. После охлаждения мы получим идеальный фонарь. Стекло перестанет колоться и рассыпаться, а плекс перестанет желтеть и царапаться. На плекс с внутренней стороны можно положить нихромовую проволоку, чтобы удалять наледь от дыхания на больших высотах или зимой. В общем, надо бы завтра с ним переговорить.

– Завтра не получится – воскресенье.

– Как воскресенье? Уже?

– Угу.

– Две недели и почти в пустую!

– Ну, нахал! Неймется ему! Садись и пей! Твою премию отмечаем. Ты думаешь они с неба так и сыпятся? Ни фига!

– Так мы его по-человечески пригласим, на рюмку чая. Вон, Лешку пошлем, и пусть попробует не приехать.

– Ну, ты и змей, Слава! Нашел кого посылать! Старшего майора! Он же его живым не довезет, помрет со страху по дороге. А клей такой у нас есть. Нам его присылают плекс клеить. Только он ядовитый здорово, дихлорэтан называется. Туда крошат плекс, растворяют его, а потом клеят.

– Вот и отлично. Тогда надо будет заказать у гражданских два типа стекол, а их склейку наладим в институте. Пресс-формы для обоих готовы, размножить их методом отливки могут на месте, впрочем, там надо трубку для нагрева запрессовать. Не знаю: справятся – не справятся.

– Ну, привезу я тебе инженера, привезу. Живым постараюсь!

Проснулся утром, голова вроде не болит, в квартире убрано, все чисто, даже не слышал, как убирались. Прошел на кухню кофе сварить, чтобы их бурду не пить. Не умеют здесь кофе готовить, а там Аннушка его уже моим способом варит, снимая всплывший кофе с подошедшей к кипению джезвы.

– Доброе утро, Святослав Сергеевич. Проходите в столовую, завтрак готов, сейчас подам.

Пришлось развернуться и следовать в указанном направлении. Их двое, вообще-то, вторую, вроде, Карина зовут, высокая такая, темноволосая и не очень улыбчивая. Но у них какие-то смены, в общем, не поймешь: кто – когда, видимо, чтобы «клиенты», вроде меня, к не привыкали, а воспринимали их как обслугу, только. Психологически верно.

– Пожалуйста, Святослав Сергеевич.

– Спасибо.

– Душевные вы вчера песни пели! Война будет?

– Будет, милая, будет.

– Скоро?

– Уже скоро. – она тяжело вздохнула и выскочила из столовой. Завтрак был обильный, на таком я скоро в телевизор влезать не стану, как Гайдар, поэтому сам себя ограничиваю. Инженера не везут, видать что-то не срастается. Сегодня в АРМе практически никого нет, полетов тоже нет, в домиках до забора, кроме срочников, абсолютно никого нет. Только Филин да Золотаревич могут пробежаться по ангарам, и пометить места, за которые требуется прописать дрозда их владельцам. Двадцать седьмое октября. Пасмурно, легкие снежинки летают отдельными мухами. Накинул летную куртку и пошел в тир полковой. Взял за правило пару раз в неделю заниматься этим бесполезным занятием: пытаться попасть в центр мишени из тяжеленного «Браунинга». Там меня и нашел Алексей с каким-то дедком. Инженера на стекольном заводе не оказалось, так что льют они склянки без него. Георгий Иванович стеклом занимается всю жизнь. Седой, как лунь, с жиденькой бороденкой, пальцы на руках насквозь пропитались никотином. На нем короткое драповое пальтишко и горло замотано клетчатым серо-черным шарфом. Жалуется, что оторвали его от яблонек, которые он хотел на зиму укрыть от зайцев. Проехали в мастерскую, показал ему акриловые 3 и 6 мм заготовки для фонаря рассказал, что хочу, показал чертеж и пресс-формы.

– Ну, отчего не сделать! Сделаем, мил человек. Только об этом надо с директором порешать, в план включить.

– Ну, а если частным порядком, мы оплатим. Есть у меня еще один заказик, малость посложнее. – и я показал ему чертеж резонатора Фабри-Перо четырех размеров. – Здесь важно параллельность вот этих вот зеркал выполнить, так чтобы отраженный свет приходил в ту же точку. Вот это зеркало должно быть абсолютно непрозрачно, а это иметь 95–96 % проницаемости. Ртуть не годится и серебро, тоже. Золото. И вот такие электроды впаять, точно на оптической оси зеркал.

– Ну, мил человек, как-то давненько заказывал нам примерно такой приборчик господин прохфессор Лебедев, только в середине зеркальце стояло под углом.

– Так вы лампы для рентген-аппарата делали?

– Для него, милай, для него. Столик для такой работы у меня имеется, с зеркальцами, чтобы уголочки выставлять. Поколдуем мы с Митричем. Скоро, барин, не обещам, но к святкам сделаем. Стекло – материал мягкий, податливый, так что за уголочки не беспокойся, господин-товарищ-барин. Но, две тыщи рубликов, кажному, вынь да положь. Ну и за материалы.

«Ох, не ценит себя народ! Ох, не ценит!» – ударили по рукам, полторы тысячи на материалы я ему отсчитал. Он обещал счета предоставить.

– Поскажи, товарищ Нестеренко (мне такой псевдоним местные телефонисты придумали), пошто такой сложный приборчик заказал?

– Ну, если получится, то он вам будет помогать нам фонари делать.

– Нструмент, значитца. Теперь понятно, сделаем в лучшем виде!

От рюмашки водки дедок не отказался, выпил и закусил капусткой, и огурчиком похрустел. Его отвезли к его яблонькам, снабдив его записью телефона станции полка, позывным, отзывом, добавочным номером и тем, что звать надо полковника Нестеренко. Будет говорить он или его адъютант.

– Тащ Никифоров! Я сегодня глянул в трубу, как вы стреляете. Это ж позорище какой-то. Такие золотые руки, и так стрелять!

– Да я сегодня стрелял в четвертый раз в жизни. Два раза из них из автомата. В среду впервые из пистолета четыре выстрела сделал, и рука заболела. А вот сегодня уже двадцать выстрелов. И ничего, вроде не болит.

– Везет! А я настрелялся по самое не хочу. Давайте я вам покажу, как это делается, иначе только жечь патроны будете.

И мы вернулись в тир.

В понедельник с утра в Чкаловском начала работать целая «комиссия НКАП». Понаехали со всех КБ, видать сведения о премиях проскочили куда не следовало. Меня от нее спрятали в третьем ангаре, на суд «лучших в мире самолетостроителей» выставили только первую переделку «Ишака», без винта. Больше всех шумели Шахурин и Яковлев, с пеной у рта доказывая, что не мог «Ишак», даже с таким носом, превзойти «Мессершмитт-109 «Е». Машина стояла без винта, на козлах, ей «убирали» костыль, поэтому летать она не могла. Вторую машину я готовил к демонтажу двигателя. С нее снимали вооружение, да и допуска в ангар ни у кого не было. Но, Яковлев помнил, что машина, которой Сталин уделил много внимания, вышла из ворот этого ангара. Его «ББ», который разбился, стоял в соседнем, а остальные ангары Сталин не посещал, а там стояли несколько «Яков», в том числе «Як-1В», с помощью которого он хотел получить премию за скорость на высоте, как Микоян и Гуревич. Однако, генерал Филин стойко держал оборону, и только показал оригиналы записей стартовых инспекторов института при замерах. На вопрос Шахурина: