Текст книги "Война роз. Буревестник"

Часть вторая

Глава 11

В теплых мехах, покрывавших руки и туго укутавших шею, Маргарита вышла в заиндевевший сад. Дом Уэтерби стал ее первым пристанищем в Англии, где она провела почти три месяца. Деревья еще стояли голые, но вокруг их корней уже распускались подснежники. Весна постепенно вступала в свои права. Местность здесь была очень похожа на Францию, и прогулки по окрестностям помогали ей утолять боль ностальгии.

На фермах резали свиней и засаливали мясо. В воздухе витал запах дыма. Маргарита знала, что забитых животных обкладывают соломой и поджигают, чтобы выгорела щетина. Неожиданно этот горьковатый запах навеял воспоминание, настолько живое, что она застыла на месте. Она явственно ощутила во рту знакомый вкус мусса, который по приказу ее матери готовили конюхи, смешивая свежую кровь с сахаром. Она, Иоланда и братья окружали большую миску с этим лакомством, ссорились из-за ложки, пока она не падала на землю, и принимались хватать мусс руками, после чего их пальцы и зубы приобретали красный цвет.

У Маргариты на глаза навернулись слезы. Этим летом в Сомюре без нее будет спокойнее. Когда ей подавали кусок свинины, высившийся, подобно скале, в море горошка, она с тоской вспоминала о фаршированных сардинах и цыпленке с фенхелем, которые готовила ее мать. Судя по всему, англичане любили вареную пищу, и к этому ей тоже нужно было привыкать.

Источником утешения для нее служил лорд Уильям – чуть ли не единственный человек, с которым она общалась с момента отъезда из дома. Они разговаривали по-английски, дабы она могла совершенствоваться в этом языке, хотя нередко переходили на французский, когда ему нужно было объяснить ей смысл какого-нибудь слова или выражения. Правда, он чаще отсутствовал, чем находился при ней, и каждый раз привозил ей очередные новости относительно грядущей свадьбы.

Пока великие мира сего занимались подготовкой к ее второй свадьбе, в жизни Маргариты наступило странное затишье. Во время своего первого приезда в Фолкстон она надеялась, что Генрих выйдет к ней. Воображение рисовало ей привлекательного молодого короля, который в течение нескольких дней, пренебрегая сном, ехал верхом из Лондона только для того, чтобы заключить ее в объятия. Но шли дни и недели, а он не подавал никаких признаков своего существования. Компанию ей составляли лишь лорд Саффолк и его друг граф Сомерсет, согнувшийся под бременем прожитых лет, который при этом кланялся так низко, что она опасалась, как бы он не остался навсегда в этом положении. Когда она вспомнила об этом, ее губы тронула улыбка. Дерри Брюер называл Сомерсета старым горбуном, и она находила это прозвище забавным. Ей нравился Дерри. Он был обаятелен, учтив и каждый раз совал ей незаметно от Уильяма пакетик со сластями. С одной стороны, ее возмущало, что к ней относятся, как к ребенку, но с другой – ей нравились горьковатые лимонные леденцы.

Минуло Рождество, оставив после себя груду странных, довольно безвкусных подарков, поступивших от сотни незнакомых ей аристократов, воспользовавшихся возможностью представиться ей. Вместе с Уильямом, выступавшим в роли ее супруга и сопровождающего, Маргарита ездила на бал, запечатлевшийся в ее памяти вихрем, в который закружились танцы и терпкий яблочный сидр. Она надеялась увидеть там своего мужа, поскольку не раз слышала истории о том, как на балу неожиданно появляется король, после чего все его участники лишаются дара речи. Но Генрих не появился и там. Она уже начала сомневаться в том, что он вообще когда-нибудь появится.

Маргарита подняла голову, услышав хруст гравия под колесами кареты на дорожке по другую сторону дома. Уильям в тот день отсутствовал, и Маргарита с тревогой подумала, что это какая-нибудь английская леди приехала проверить, чем она занимается, или снискать ее расположение на будущее. Во время встреч с женами графов и баронов она сидела в напряженной позе, откусывая маленькие кусочки пирога, смоченного в приправленном пряностями вине и с трудом подбирая слова для ответов на их вопросы. Хуже всех была герцогиня Сесилия Йорк, настолько высокая и самоуверенная женщина, что в ее присутствии она ощущала себя маленькой девочкой. Английский Маргариты был еще далек от совершенства, а герцогиня говорила по-французски, и вечера в ее обществе были для девушки тяжелейшим испытанием. Ей приходилось гораздо больше молчать, нежели говорить.

– Я опять заболею, – бормотала Маргарита вполголоса при мысли об очередной такой встрече. – У меня будет… недомогание.

И действительно, некоторое время после приезда сюда она чувствовала себя больной. Непривычная тяжелая пища, а возможно, и другой воздух вызывали у нее приступы тошноты, и в течение первых двух недель врачи запрещали ей надолго вставать с постели. Тогда она думала, что умрет от скуки, но, странным образом, эти спокойные дни остались в ее памяти счастливым, уже полузабытым воспоминанием.

Она смутно осознавала, что королева должна поддерживать своего мужа, угождая его сторонникам, но общение с Сесилией Йорк было для нее настоящей пыткой. Маргарита с содроганием вспомнила исходивший от герцогини неприятный запах.

Она услышала, как кто-то вдалеке зовет ее по имени. Господи, они опять разыскивают ее! В окнах дома замельтешили слуги, и она трусцой побежала дальше по дорожке, чтобы они не заметили ее. Во время их последней встречи Уильям сказал, что свадьба должна состояться через несколько дней. Придя к ней тогда, он был как никогда весел. Лицо его раскраснелось, грива пепельных с проседью волос рассыпалась по плечам. После его возвращения она отправится в Титчфилдское аббатство, расположенное менее чем в десяти милях. Там наконец ее будет ожидать Генрих. Ей очень хотелось представить лицо молодого короля, когда она воображала сцену их встречи. Мысленно она выходила за него замуж тысячу раз, всегда ясно видя каждую деталь, кроме этой.

– Маргарита! – вновь донеслось до ее слуха.

Ее вдруг охватило волнение. Сердце гулко забилось в груди. Она подобрала юбки и побежала назад к дому.

У дверей, ведущих в замерзший сад, устланный белой от снега травой, стояла ее сестра Иоланда, всматриваясь в даль. Увидев Маргариту, она просияла и побежала ей навстречу. Они обнялись. Иоланда прыгала от восторга, тараторя по-французски:

– Какая радость снова видеть тебя! Ты подросла, честное слово, и щеки у тебя стали румяными. Похоже, жизнь в Англии тебе только на пользу.

Поняв, что этому потоку слов не будет конца, Маргарита приложила ладонь к губам сестры, и они обе рассмеялись.

– Как тебе здесь, Иоланда? Я тоже очень рада тебя видеть! Как ты оказалась здесь? Ты должна все подробно рассказать мне.

– Ну, разумеется, я приехала на твою свадьбу, Маргарита! Я боялась, мы опоздаем. Твой лорд Уильям прислал мне в Сомюр самое роскошное приглашение. Отец, конечно, возражал, но ему было не до этого: он как раз собирался в очередную поездку. Наша дорогая матушка заявила, что семья должна быть представлена на свадьбе, и настояла на своем, благослови ее господь. Твой английский друг прислал за мной корабль, словно это карета. О! И я не одна! Со мной Фредерик. Он отращивает нелепые бакенбарды. Ты должна сказать ему, что они выглядят ужасно. Эти бакенбарды царапают мне лицо, и я не хочу, чтобы он их носил.

Маргарита вдруг осознала абсурдность ситуации. Она вышла замуж на несколько месяцев раньше сестры, но еще не видела своего мужа. Она испытующе посмотрела на Иоланду.

– Ты сама выглядишь… цветущей, сестра. Ждешь ребенка?

Иоланда густо покраснела.

– Надеюсь! Мы старались, Маргарита. Это так замечательно! Первый раз было немного неприятно, но, наверное, не больнее, чем укус пчелы. А потом…

– Иоланда! – с негодованием воскликнула Маргарита, покраснев не меньше сестры. – Я не желаю это слышать!

Она замолчала и, немного подумав, поняла, что желает, и даже очень.

– Ну ладно. Думаю, пока Фредерик начнет искать тебя, у нас есть немного времени. Расскажи мне все – я же должна знать, чего ожидать. Что это имеешь в виду под «немного неприятно»?

Смущенно хихикнув, Иоланда взяла сестру под руку и повела по дорожке подальше от дома.

Все было по-другому, и в то же время точно так же. Когда Маргарита садилась в карету в том же самом подвенечном платье, в котором она была в Туре, у нее возникло ощущение дежавю. Но сегодня хотя бы было прохладно – настоящее благословение, если учесть, насколько массивным было ее облачение.

Иоланда сидела напротив. Маргарите казалось, что она выглядит более взрослой. Возможно, это стало следствием замужества, а может быть, сыграло роль то, что теперь она была настоящей графиней. Ее муж Фредерик держался чопорно в своей жесткой тунике. На коленях у него лежал меч. Маргарита обратила внимание на то, что он так и не избавился от длинных бакенбард – от висков до линии нижней челюсти. Он говорил, что бакенбарды его отца пользуются большой популярностью в их приходе, и Маргарита подумала, что сестре будет нелегко заставить его побриться. Однако вся его чопорность улетучивалась, когда он смотрел на Иоланду. Проявления их взаимной любви были очевидны и трогательны. Трясясь на ухабах, они льнули друг к другу и держались за руки.

Утро прошло в суматохе и волнении. Уильям несколько раз ездил верхом в аббатство и обратно, завершая последние приготовления. Затем он вымылся и переоделся в чистую одежду в одной из верхних комнат. Маргарита уже была представлена дюжине мужчин и женщин, которых она не знала, когда дом начал заполняться оживленно беседовавшими и смеявшимися гостями. Маргарита очень хорошо помнила Сесилию Йорк, и, по всей вероятности, ей только почудились нотки презрения в комплиментах, которые та расточала по поводу ее платья. Лорд Йорк чопорно поклонился ей и сказал, что он рад видеть ее на второй свадьбе точно так же, как и на первой. Его жена пробормотала несколько слов, смысл которых Маргарита не уловила, но она заметила, что они вызвали улыбку у Йорка, когда тот наклонился, чтобы поцеловать ее руку. Почему-то это вызвало у нее раздражение.

Усилием воли она отогнала неприятные мысли. Сегодня ей предстояла встреча с мужем. Она наконец увидит его лицо. Болтаясь в карете из стороны в сторону, она мысленно молила Бога, чтобы король не оказался уродом или калекой. Уильям уверял ее, что Генрих вполне симпатичен, но она знала, что он не мог сказать ничего иного. В душе девушки смешались в равной мере страх и надежда. Ей оставалось лишь смотреть на проплывавшие мимо зеленые изгороди и паривших в небе птиц. У нее чесался лоб, поскольку горничные сильно стянули волосы назад, но она не осмеливалась прикоснуться к нему, чтобы не стереть пудру, и лишь кусала губы. В ее волосы были вплетены цветы, а кожу лица стягивало из-за всевозможных красок и мазей, нанесенных после ванны, принятой ею на рассвете. Она старалась не дышать слишком глубоко, дабы не упасть в обморок из-за того, что тесное платье впивалось в грудь.

Маргарита поняла, что они приближаются к аббатству Святой Марии и Святого Иоанна Богослова, по тому, как местные жители целыми семьями обступили дорогу. По случаю свадьбы подмастерья получили выходной. Все облачились в праздничные одежды, предназначавшиеся для посещения церкви, чтобы поприветствовать женщину, которая должна была стать королевой Англии. Маргарита смотрела на толпы стоявших вдоль обочин людей, которые кричали и махали руками.

Никто не выбегал на дорогу, и Маргарита имела возможность видеть спереди и сзади на некотором расстоянии четырнадцать других карет, направлявшихся к церкви аббатства. Ее сердце колотилось под платьем, и она приложила руку к груди, чтобы ощутить его биение. Итак, в этой церкви ее должен ждать Генрих, двадцатитрехлетний король. Она пристально смотрела вперед, надеясь увидеть его, хотя и понимала, что это бессмысленно. Король Генрих наверняка уже вошел в церковь, заметив на дороге приближающуюся кавалькаду. Скорее всего, он расположился у алтаря, а рядом с ним стоял Уильям.

У Маргариты кружилась голова, и она боялась лишиться чувств, не успев дойти до церкви. Видя состояние сестры, Иоланда достала веер и принялась обмахивать ее. Маргарита откинулась на спинку скамьи и закрыла глаза.

Церковь аббатства составляла часть большого комплекса зданий. В этот день монахи были освобождены от работы на полях. Маргарита видела рыбные садки, обнесенные стенами сады, виноградники и другие сооружения. Обежавший карету Фредерик помог ей выйти, поддержав за руку.

Кареты, которые ехали впереди, уже были пусты, и возле дверей церкви ее приветствовали гости, смеявшиеся и переговаривавшиеся друг с другом. Маргарита принялась искать глазами Уильяма, пока не вспомнила, что он должен находиться в церкви, и увидела Дерри Брюера, стоявшего рядом с герцогом и герцогиней Йорк. Когда она в сопровождении сестры и стайки горничных проходила мимо, Дерри улыбнулся ей. Она увидела, как он сказал что-то Йорку, после чего тот сразу посерьезнел. Когда Маргарита приблизилась к дверям, гости потянулись за ней, словно стадо гусей за главной гусыней.

– Да благословит тебя Бог, Иоланда, за то, что ты здесь, со мной, – сказала она. – Одна я бы просто не выдержала.

– На моем месте должен быть отец, но он опять уехал в поисках титулов. Ты готова увидеть своего короля? Волнуешься?

– Да… У меня кружится голова. Побудь рядом со мной, пока я не приду в себя, хорошо? Это платье слишком тесное.

– За это время ты выросла, Маргарита. Прошлым летом оно не было таким тесным. У тебя увеличилась грудь, и готова поклясться, что ты стала выше ростом. Должно быть, и в самом деле английское мясо пошло тебе на пользу!

Иоланда шутливо подмигнула ей, но Маргарита лишь вздохнула и покачала головой:

– Не говори глупостей, сестра. Так шутить, когда я собираюсь выйти замуж!

– По-моему, это самый подходящий момент в жизни, – возразила Иоланда. В ее глазах вспыхнули огоньки, и она перешла на английский: – Так ты, черт возьми, собираешься замуж или нет?

– Да, но не так, как ты об этом говоришь, – ответила Маргарита, будучи не в силах сдержать улыбку.

Она сделала еще один глубокий вдох и кивнула монахам, стоявшим у дверей. Расположенные внутри мехи надулись воздухом, и сложнейший в мире механизм создал давление. Раздались первые аккорды, и все присутствующие в церкви почти одновременно обратили взоры на переступившую порог невесту.

Барон Жан де Рош был счастлив, хотя даже бренди не спасал его от холодного ветра. Он чувствовал приближение весны. Никто не воюет зимой. Мало того, что в холодный сезон воюющую армию никак не прокормить, это еще и ужасное время для битвы. От холода немеют руки, от дождя промокает одежда, и солдаты могут в любой момент исчезнуть в темноте. Он оглянулся на следовавшую за ним небольшую группу рыцарей и ухмыльнулся, обнажив розовые верхние десны, лишившиеся зубов. Он ненавидел эти зубы. Они болели так сильно, что он не перестал ненавидеть их даже после того, как избавился от них. День, когда он согласился на то, чтобы ему удалили их с помощью щипцов, стал одним из счастливейших в его взрослой жизни. Полный рот крови и необходимость макать хлеб в молоко были невысокой ценой за освобождение от мучительной боли. Он почувствовал, что с того самого дня его жизнь стала неуклонно улучшаться, как будто раньше этому препятствовали больные зубы. Завернув назад верхнюю губу, он пожевал щетину усов. Внизу ему тоже удалили несколько зубов, но только коренные, располагавшиеся сзади, поскольку они начали гнить. Теперь, улыбаясь, он являл миру ровный ряд желтых зубов в передней части нижней челюсти.

Жизнь хороша для человека со здоровыми зубами, подумал он. Протянув руку назад, он с невыразимым удовольствием похлопал увесистые седельные мешки. Жизнь хороша и для человека, проявившего инициативу и отправившегося впереди армии в Мэн. Де Рош был поражен, увидев разграбленные дома в Анжу. Казалось, англичане только и занимались тем, что копили деньги, подобно алчным мелким торговцам, каковыми они, в сущности, и являлись. На глазах де Роша рыцари обогащались за один день. Французские лорды быстро смекнули, что есть смысл обыскивать повозки, направлявшиеся на север. Как правило, изгнанные поселенцы забирали с собой только самое ценное имущество. Зачем тратить время на то, чтобы рыться в барахле, оставленном в домах? Конечно, часть того, что попадало в руки аристократов, они отдавали королю – по крайней мере, насколько было известно де Рошу. Они могли себе это позволить. Эти люди уже богаты и станут еще богаче после того, как захватят английские фермы и города. Его лицо помрачнело, когда он мысленно сравнил их благосостояние со своим. Его люди вполне могли быть отнесены к категории захудалых рыцарей. Еще годом ранее де Рош подумывал о том, не отправить ли их всех восвояси, пока сам не прослыл захудалым бароном. На него нахлынули горькие воспоминания.

Все его родовые фермы постепенно уходили за долги, и однажды наступил момент, когда у него почти ничего не осталось. Тогда он пристрастился к карточной игре, благодаря своему другу, которому впоследствии перерезали горло. Де Рош задавался вопросом, найдутся ли в Мэне люди, которые согласятся играть с ним. Да, одно время его преследовали неудачи, но теперь у него было золото, и он знал, что играет лучше большинства людей, с которыми пересекались его пути. Если фортуна проявит к нему благосклонность, он сможет удвоить, а то и утроить состояние, добытое для него его людьми. Де Рош улыбнулся, обнажив верхнюю десну и нижние зубы. Он выкупит замок отца и вышвырнет этого парня в снег за то, что тот вздумал насмехаться над ним. Это будет только начало.

Лошадиные копыта застучали по каменным плитам – верный признак того, что они приближались к городу. Де Рош пустил свою лошадь иноходью, размышляя, стоит ли рисковать, заезжая туда. В его распоряжении имелась лишь дюжина рыцарей. Этого было вполне достаточно для того, чтобы забрать все, что им нужно, на ферме или в небольшой деревне. Города иногда имели возможность нанимать ополченцев, а у де Роша не было ни малейшего желания вступать в настоящее сражение. И все же он не был разыскиваемым преступником, а его отряд представлял собой авангард победоносной французской армии. Опережая своих соотечественников на какие-нибудь сорок миль, они имели возможность снимать сливки. Де Рош счел за лучшее сначала выяснить, какова обстановка, а потом уже принять решение.

– Едем, – приказал он. – Если в городе все спокойно, посмотрим, чем там можно поживиться. Если встретим ополченцев, остановимся на ночь на постоялом дворе, как обычные путешественники.

После целого дня пути его люди явно утомились, но продолжали оживленно переговариваться и смеяться. Они неплохо разжились золотом и серебром, а прошлым вечером наткнулись на сельский дом с тремя сестрами. При этом воспоминании де Рош почесал у себя между ног в надежде, что он не подцепил опять вшей. Он терпеть не мог брить волосы на лобке и потом опаливать его огнем.

Разумеется, первым время с сестрами провел он, как ему и полагалось по праву. Его люди сразу сочинили множество небылиц по поводу этой встречи, которыми они отныне будут развлекаться в течение нескольких месяцев, и теперь он посмеивался, слушая все более и более красочные подробности. Когда они уезжали оттуда этим утром, де Рош настоял на том, чтобы дом был сожжен. Живые свидетели могли создать ему некоторые проблемы, но на очередные обугленные развалины шедшая за ним армия не обратит никакого внимания. Мало ли они оставили их за собой!

Он увидел, что сзади и сбоку к нему приближается Альбер. Этот старик жил с их семьей, сколько он помнил себя, обучая верховой езде и выполняя особые поручения его отца. Альбер не носил доспехов, но всегда имел при себе длинный нож, почти меч, и, как прежде его отец, де Рош находил его весьма полезным человеком в непростых ситуациях разного рода.

– В чем дело, Альбер? – спросил он.

– Недалеко отсюда жила моя тетка, когда я был мальчиком. В нескольких милях отсюда к западу находится замок с солдатами.

– И что с того? – раздраженно произнес де Рош.

Ему не понравилось, что слуга осмелился публично подвергать сомнению его смелость.

– Прошу прощения, милорд. Я просто подумал, что вам не помешает знать об этом. В городе мы можем столкнуться не только с женщинами.

Де Рош с недоумением смотрел на старика. Следует ли расценивать его слова как оскорбление? Он не верил своим глазам, но Альбер с вызовом смотрел на него, не отводя взгляда.

– Должен ли я напоминать тебе о том, что наше маленькое путешествие имеет целью устранить всех англичан с пути короля и его армии? У них было время убраться отсюда, Альбер. Многие из них так и сделали. Те, кто остался, поставили себя вне закона, будь то мужчина, женщина или ребенок. Воспротивившись воле своего собственного короля, Альбер, они стали изменниками. Мы делаем праведное дело.

Пока он говорил это, его отряд проехал мимо фермера, стоявшего с опущенной головой. На его повозке высилась гора пастернака. Несколько рыцарей, проезжая, наклонились и взяли по паре штук. Крестьянин бросил на них гневный взгляд, но ничего не сказал. Эта сцена почему-то оказала на де Роша умиротворяющее воздействие. Он вспомнил, что прошлой ночью Альбер не попользовался женщинами. Кажется, старик укоряет его.

– Займи место в конце строя, Альбер. Я не ребенок, чтобы выслушивать твои нотации.

Альбер пожал плечами и отъехал в сторону, пропуская вперед остальных. Де Рош еще некоторое время не мог успокоиться из-за дерзости старика. Этот человек точно не воспользуется богатствами Мэна, подумал он и поклялся, как только они соединятся с армией, оставит Альбера на произвол судьбы и вынудит его побираться, несмотря на годы верной службы.

Они достигли окраины города уже на закате. Им предстояла долгая зимняя ночь после короткого зимнего дня. Де Рош чувствовал смертельную усталость, его одежда пропиталась потом, но при виде качавшейся на ветру раскрашенной вывески постоялого двора у него сразу поднялось настроение. Он и его люди передали своих лошадей конюхам и бросили жребий, кто останется с животными, после чего остальные отправились ночевать. Де Рош провел их внутрь дома и громким голосом заказал вина и еды. Он не заметил, как несколько минут спустя сын владельца постоялого двора выбрался из дома и помчался по улице что было сил, будто за ним гнался сам дьявол.