Текст книги "Завоеватель"

– Если Гуюк хочет показать свою власть или просто учения задумал, то с тобой, наверное, поделился бы, – продолжал он. – Понимает ведь, что полгорода соскочит с кроватей и будет смотреть. Войско тайком не переместишь, это Гуюк тоже понимает.

– Скажи, что он на самом деле затеял?

– По слухам, Гуюк ведет их на запад, в горы, чтобы испробовать новых людей и привязать к себе тяжелыми продолжительными учениями. Рыночные торговцы слышали ту же историю, и это меня беспокоит. Слишком похоже на красивые слухи, которые кто-то намеренно распустил.

Сорхахтани едва сдерживала нетерпение, пока ее сын обдумывал возможные варианты, чтобы выбрать один. Она слишком хорошо его знала и доверяла его здравомыслию.

– Бату, – наконец объявил он. – Дело наверняка в нем. Одним стремительным ударом Гуюк разделается с единственным человеком, который не присягнул ему.

Сорхахтани прикрыла глаза. Они по-прежнему были одни, только разве мало любителей подслушивать? Она подошла к сыну близко-близко и чуть слышно проговорила:

– Я могла бы его предупредить.

Хубилай отстранился и заглянул ей в глаза.

– И рискнуть нашими жизнями, – добавил он, коснувшись макушкой головы матери, словно утешал ее. Даже тайный наблюдатель не определил бы, разговаривают они или нет: Хубилай бормотал, вдыхая аромат ее волос.

– Я должна бездействовать, глядя, как убивают твоего двоюродного брата?

– Есть ли у тебя выбор, коли такова воля хана?

– Не могу оставаться в стороне и не дать ему шанса спастись. Гонцам по силам обогнать войско.

– Это опасно, – покачал головой Хубилай. – Ямщики запомнят, что везли послание. Если Бату спасется, Гуюк восстановит цепочку, пока не доберется до тебя. Нет, мама, этого я допустить не могу.

– Я велю кому-нибудь из слуг переправить сообщение в конюшни.

– Кто из них выдержит встречу с разъяренным ханом? Слугу можно купить, а можно сломать, чтобы заговорил. – Хубилай сделал паузу, глядя вдаль. – Вариант один – кто-нибудь, сам не из ямщиков, возьмет ямщицкую лошадь. Иначе Бату вовремя не предупредить, если ты и впрямь этого хочешь.

– Хубилай, ханом должен был стать он.

Сын схватил ее за руки, едва не причинив ей боль.

– Мама, не говори так. Даже мне. Во дворце теперь небезопасно.

– Вот именно, Хубилай. Шпионы теперь повсюду. Еще год назад я могла не следить за каждыми своим словом, не боялась, что какой-нибудь надушенный придворный донесет своему господину. Новый хан отослал прочь Дорегене. Я, при повышенном его внимании, здесь тоже не задержусь. Сынок, позволь мне расстроить его планы. Помоги!

– Я отвезу послание, – вызвался Хубилай. – Чтобы не осталось ни записок, ни других следов.

Он думал, что мать возразит, но та поняла, что иначе не получится, и, отстранившись от него, кивнула. Глаза у нее блестели от гордости за сына, голос зазвучал с обычной силой:

– Отлично, Хубилай. Отправляйся на равнину и посмотри на всадников. Вечером расскажешь, что видел. Хочу слышать все.

Слухач-соглядатай не уловил бы ничего подозрительного, хотя оба понимали, что Хубилай не вернется.

– Мункэ будет рядом с ханом, – проговорил Хубилай. – Как же я ему завидую.

– Он же орлок хана, его самый верный сподвижник, – отозвалась Сорхахтани.

В этом предупреждении не было резона. Мункэ никогда не узнает, что они решили спасти Бату. Старшему брату Хубилая такие секреты доверять не стоило.

Глава 6

Гуюк знал, как эффектно смотрится на белом скакуне из унаследованного им ханского табуна. Вопреки еженощным пирушкам с обильными возлияниями и яствами, молодость[8]8
  Гипербола автора. В 1246 г. Гуюку было уже 38 лет, и считаться молодым, да еще по меркам того времени, он никак не мог.


[Закрыть] обеспечивала ему стройность, сжигая все излишки жирка. Больших припасов, нужных для долгой кампании, он с собой не повез – не хотелось раньше времени развеять миф о горных учениях. Тем не менее коней хан взял в два раза больше, чем воинов, что позволило захватить достаточно снеди и утвари для приятной и необременительной вылазки.

Легко представлялось, как эти земли объезжал дед: дозорные впереди, войско позади. Гуюк вспоминал Большой поход на запад, себя бок о бок с Субэдэем… Воссоединение с войском вызывало смутную тоску о прошлом. Да, выступил он не на заре, как было принято, а ближе к полудню – стук в висках и тяжесть в животе Гуюк унял далеко не сразу. Лицо у него опухшее, веки набрякли, зато от верховой езды мысли быстро прояснились, и захотелось есть. Гуюк опасливо потрогал живот – да, расплылся малость… Ничего, бросок на две тысячи миль приведет тело в норму.

Хан перевел взгляд на простирающиеся впереди равнины, и настроение у него тотчас же испортилось. Нужно соблюдать осторожность, хотя порой казалось, что его секреты известны всем военачальникам. Вопреки собственному желанию, полностью Гуюк не доверял никому. Мункэ ехал чуть позади него с туменами, и по серьезному, хмурому лицу своего орлока Гуюк чувствовал, что многие осуждают его неуемные аппетиты. Вспомнилась мать Мункэ, улыбающаяся плутовка, которая из Угэдэй-хана веревки вила. Избавиться бы от нее… Да мать важного человека вроде Мункэ просто так не прогонишь. Верных людей у хана много: обмолвишься при ком-нибудь из них о своем желании, и Сорхахтани исчезнет. Мало ли воинов, готовых исполнить ханскую волю даже с риском для собственной жизни? От такой власти кружилась голова, но Гуюк не забывал об осторожности и старался держать язык за зубами, хотя порой становилось невмоготу.

Справа от него заревел боевой рог, и Гуюк отогнал наваждение. Когда он поднял голову, два тумена неслись вперед с копьями, что за сегодняшнее утро случалось уже раз десять. После каждых двух-трех миль тумены давали отдых коням и дожидались остальных. Так выглядела внешняя сторона вылазки, и роптать Гуюк не мог, хотя грохот и крики раздражали. Во время каждой паузы воины ставили мишени и тренировались стрелять на полном скаку – выпускали, а потом снова собирали тысячи стрел. Зрелище впечатляло, и поначалу Гуюк радовался, что командует таким мощным войском, но после первой недели радость притупилась, хотя нередко он развлекался, представляя Бату, привязанным к мишени.

От одной мысли о таком кровь приливала к коже. Шпионская сеть Угэдэя меркла по сравнению с той, что соткал Гуюк. Ежевечерне тысячи подслушанных разговоров стекались к старшему, а тот передавал их Гуюку. Даже воинам туменов, осмелившимся критиковать хана, приходилось отвечать за свою опрометчивость. А вот Бату никто не критиковал. Его называли любимцем Субэдэя, внуком Чингисхана, не испачкавшим руки в политике и торговле. Такие разговоры приводили Гуюка в бешенство. Со временем простые воины научились не болтать лишнего, даже среди друзей, и после первых наказаний поток сомнительных разговоров почти иссяк, но Гуюк продолжал слушать. По его приказу двоих привязали к столбу и избили до крови. Двоих убили, обвинив в подстрекательстве к мятежу. Гуюк лично наблюдал, как одному из них перед казнью вырывают язык металлическими щипцами. Хан чуть заметно улыбнулся, вспомнив пытку. Кто теперь отважится призывать к мятежу?

Гуюк твердо верил, что такие меры не подорвут его авторитет, а, наоборот, укрепят. Воинам полезно знать, что новый властитель насаждает порядок так же решительно, как в свое время Чингисхан. Воинам полезно его бояться. Они не побегут от врага на глазах у своего хана.

Еще сто с лишним миль войско двигалось на запад, потом на два дня остановилось отработать боевой порядок в атаке. А утром третьего дня Гуюк повернул войско на север, к урусским землям, которые его отец так необдуманно даровал врагу. Та семья насквозь паршивая! Отец Бату был предателем, и его гниль передалась сыну. Доверия между ними не было бы, даже явись Бату в Каракорум и принеси клятву. Сын предателя только осквернит ее! Паршивое семейство нужно выкорчевать и сжечь дотла. Гуюк вспомнил, как давили на него мать и Сорхахтани. Ни та, ни другая не понимали: врага следует уничтожить. Если он оставит Бату в покое, то покажет себя слабым ханом, боящимся нанести решительный удар. Гуюк тайком улыбнулся: этот пример расчистит путь вперед и преподаст урок любому, кто хотел испытать на прочность нового хана. Пусть убеждаются! Все, от корейцев и арабов до западных жителей, пусть услышат весть о гибели Бату и подумают, стоит ли сопротивляться монголам. Об ужасной участи Бату узнают и в пустынях, и в горах, и на зеленых равнинах. Словно факел, эти вести расчистят Гуюку путь к вершине. Таким образом Бату еще послужит своему хану.

* * *

С расстояния в две мили Хубилай наблюдал за войском – длиннющей пропыленной колонной всадников. Приближаться к ним было опасно, но Хубилай отлично знал шпионскую тактику и двигался параллельно ханскому войску. Очень кстати оказалось то, что на равнине, кроме него, были и другие путники. Переброс такого числа всадников сорвал с насиженных мест козопасов и бедных крестьян, которые мелькали на краю равнины, спеша дать хану дорогу. Сам Хубилай вырядился в старый, грязный дэли, а руки и лицо перемазал сажей. При возможной поимке он надеялся сойти за крестьянина.

Хубилай затаился в высокой траве, поглаживая темную морду и губы своего коня. Тот лежал неподвижно, прижавшись щекой к земле, как его и учили. Но чтобы конь остался в неестественном для себя положении, требовалось прикосновение Хубилая. Темные влажные глаза следили за хозяином, хвост болтался – отгонял мух и привлекал ненужное внимание. В поле зрения туменов и их дозорных безопасность исключена, но Хубилаю нужно было разобраться в ситуации. Послание, которое он запомнил наизусть, может стоить многих жизней, если его перехватит хан. Хубилаю следовало выяснить, есть ли нужда в этом послании. Если всадники Гуюка проскачут мимо земель Бату, Хубилай тихо вернется в Каракорум и забудет о своей вылазке.

Сегодня утром тумены повернули на север. Каракорум остался далеко позади, и Хубилай кипел от гнева, полагая, что наконец разгадал замысел хана. Но и теперь он выжидал, дабы убедиться, что всадники не возвратятся и не остановятся, например, у озера, чтобы напоить коней. В переметной суме у Хубилая было и сухое кобылье молоко, и мясо. Если понадобится, он может ежедневно проезжать в два раза больше, чем войско. За день Гуюк покрывал в лучшем случае миль сорок – выступал не раньше полудня, особо не спешил… Хубилай не спускал с туменов глаз, отчаянно надеясь, что ошибается, пока окончательно не убедился в обратном. Когда ускакали последние всадники, он потрепал коня по морде, заставив вскочить. Хубилай отдыхал целый день, но скакать во весь опор ночью не решался. Если конь в темноте сломает ногу, ханское войско ему не нагнать и Бату не предупредить.

Следующее утро Хубилай встретил в шестнадцати милях севернее лагеря Гуюка, неподалеку от деревеньки, которая лежала у ручья на склоне холма. У него заканчивалась вода, вот он и решил остановиться и пополнить припасы. На близлежащих холмах не было ни души, и Хубилай понял, что целый день сможет скакать во весь опор.

Он неспешно повел коня в деревню: пусть пастухи увидят, что он один. Юрт оказалось всего четыре, маленьких, но укрепленных деревом. Хубилай прошел мимо вонючей выгребной ямы и отметил, что местные жители бедны, но чистоплотны.

Потревоженные козы бросились перед ним врассыпную, их испуганное меканье не хуже собачьего лая оповещало: явился чужак. Через несколько мгновений перед Хубилаем выросли двое мужчин с луками наготове.

– Я заплачу́ за еду и бурдюк воды из вашего ручья, – громко объявил Хубилай.

Мужчины переглянулись, один неохотно кивнул. Хубилай похлопал по небольшому мешочку серебра, что висел у него на поясе, заодно показав им свой меч. Мужчины уставились на оружие, и Хубилай подумал, что прежде они, верно, видели только ножи. В глазах у обоих горела жадность, взгляды, которыми они обменивались, не сулили ничего хорошего. Вероятно, местные скотоводы не гнушались грабежом незадачливых путников. Луки они так и не опустили, а его собственный висел у него за спиной. Хубилай решил не сходить с коня, чтобы не провоцировать нападение.

– Принесите еды на несколько дней, и я уеду, – проговорил он.

Вытащил две серебряные монеты. Скотоводы опустили луки; один подошел за деньгами, другой, как и прежде, не сводил с пришельца подозрительного взгляда.

Хубилай освободил ноги от стремян и протянул монеты. Он ждал нападения, и тем не менее пастух застал его врасплох: схватил за длинный рукав и попытался вытащить из седла. Хубилай с силой пнул обидчика в подбородок и сбил с ног. На губах скотовода выступила кровь: он прикусил язык. Другой тотчас поднял лук, но Хубилай выхватил меч и приставил его к горлу незадачливого грабителя.

Тут послышался чей-то голос: некто задал вопрос. Хубилай оторвал взгляд от оторопевшего скотовода, которому грозил мечом, – и испугался по-настоящему. Пока он разбирался с пастухами, двое дозорных Гуюка подобрались к деревеньке с противоположной стороны и сейчас, спешившись, вели коней мимо юрт.

Хубилай тотчас спрятал меч в ножны и спешился. Пока конь заслонял его от дозорных, он лихорадочно размышлял. От дозорных не сбежать – к дальним броскам они привычнее, чем он, и станут преследовать его до самой ночи. Сперва Хубилай корил себя за промах, потом отрешился от него и постарался полностью успокоиться, как много лет назад научился у ханского советника. Паниковать не имело смысла – Хубилай принял решение. Он стал ждать, когда дозорные приблизятся.

При всей своей настороженности воины увидели только трех драчунов, у одного из которых изо рта текла кровь. Дозорные подвели коней ближе, и Хубилай немного ссутулился, якобы хлопоча вокруг коня, чтобы замаскировать рост. Грязный, оборванный, он мало чем отличался от скотоводов. Выдавал его лишь меч, но Хубилай надеялся, что воины Гуюка не станут слишком пристально к нему приглядываться. Пастухи-воры низко поклонились дозорным хана, и Хубилай последовал их примеру, якобы трепеща перед столь важными людьми.

– Стойте смирно! – приказал один из дозорных и приблизился к ним; его спутник отстал на несколько шагов. Хубилай хорошо разбирался в иерархии ханского окружения и понял, что за старшего у них первый. – В чем тут дело? – осведомился командир, немолодой и худой, как щепка.

– Мы просто спорим, господин мой, – тотчас ответил Хубилай, – из-за коз, которых я покупаю.

Краем глаза он увидел, что раненый козопас смотрит на него разинув рот. Вдруг дозорный решит наказать деревенского разбойника, даже отдать его под ханский суд. Самому решать мелкий спор не захочется. Хубилай отчаянно надеялся, что козопасам хватит ума держать рот на замке, пока он убалтывает дозорных.

– Своим животным я мечу левое ухо. Дважды, вот так, сами посмотрите. – Хубилай ткнул пальцем, но дозорный не глянул в ту сторону – опыт указывал ему не отвлекаться. – Мои двоюродные братья метят так же… а ведь я предупреждал, что это приведет к подобным спорам. Козы мои, я их всегда узна́ю. Господин, вы, видать, приближенный хана. Если рассудите нас, буду премного благодарен…

Хубилай трещал без умолка. Старший, успокоившись, повернулся к своему напарнику и ухмыльнулся.

Пастух с окровавленными губами пытался заговорить, и Хубилай повернулся к нему.

– Закрой рот, Хахан, это все ты виноват. Бурую я везде узнаю, как свое родное дитя.

Пастухи изумленно таращились на безумца, который называл их неизвестно как. Но дозорные уже теряли интерес. Хубилай потупился, старательно вживаясь в роль.

– Господин мой, если соблаговолите подождать, пока я отбираю своих коз, я вознесу к небу тысячи молитв о вас. Моя жена снова беременна. Мы небогаты и не можем потерять лучших коз-производительниц!

– Пошли! – позвал старший, потеряв интерес к трем оборванцам, которые спорили у дороги.

Дозорные уже развернулись, чтобы уйти, а Хубилай все умолял и умолял, вздыхая с облегчением. Наконец он остался наедине с козопасами. Они смотрели на него, как на бешеного пса. Пастух с перепачканным ртом сплюнул кровью и, превозмогая боль, спросил:

– Кто ты?

– Простой путник, – ответил Хубилай. Тело его ныло от напряжения, кулаки тряслись, когда он их разжал. – Нуждаюсь в воде и провизии, как уже говорил. Если до сих пор подумываете меня ограбить, второй раз на мое великодушие не рассчитывайте. Стоит мне крикнуть, и они вернутся.

Пастухи невольно взглянули вслед дозорным – предложение Хубилая им не понравилось. На здешних равнинах справедливости не жди. Людьми хана даже пугали детей.

Вместо того чтобы ускакать прочь, Хубилай оседлал коня и поехал за козопасами, которые наполнили его бурдюки водой и дали небольшой сверток с лепешками и жареной бараниной. Еда пахла восхитительно, но перекусить Хубилай собирался лишь когда оторвется от ханского войска. Земли Бату в тысяче с лишним миль к северу, но если он не попадет туда чуть раньше Гуюка, толку не будет. В путь Хубилай пустился мрачный и сосредоточенный: больше дозорных пропускать нельзя. Чтобы спасти Бату, пригодится каждое лишнее мгновение.

Глава 7

За три дня скачки во весь опор Хубилай довел коня до полного изнеможения. Во время коротких привалов тот отдыхал, пощипывая травку, но восстановиться не успевал. На четвертый день Хубилаю стало больно сидеть в седле. Затвердевших мозолей, как у дозорных, у него не было, поэтому на ягодицах и пояснице появились обширные ссадины. Каждое утро начиналось с мучительной боли, потом короста слетала, и резкая боль сменялась ноющей, которая не стихала целый день. Как далеко он заехал, Хубилай не ведал; знал лишь, что ханское войско позади него. Когда Бату странствовал, то брал с собой целый тумен воинов и их семьи. Такую уйму людей не спрячешь. Хубилай рассчитывал увидеть их следы, хотя эта проблема была не самой насущной.

Самой насущной проблемой было состояние коня, который пугающе отощал, сильно потел и пускал желтые слюни. Настала пора уподобиться ямщику – привести в действие план, в Каракоруме казавшийся простым. Из седельной сумы Хубилай достал кусок ткани с нашитыми на ней колокольчиками и накрыл ею седло. Поднявшись на холм, огляделся по сторонам. Вокруг не было ни души, но миль двадцать тому Хубилай видел ям, а потом держался тропы, протоптанной ямщиками. Он критически оглядел себя и поморщился. Ямщики с баулами не странствуют. Вес – ключ ко всему. С недовольной гримасой Хубилай раскрыл переметные сумы и высыпал припасы на землю. Туда же полетел лук, а после небольшой паузы на горку тряпья и кожи упал и меч. Он оставил только маленькую заплечную сумку из кожи, вроде той, что носят гонцы. Даже написал безобидное письмо фальшивому лицу, чтобы показать его, если остановят и допросят, хотя это казалось маловероятным. К ямщикам обычно никто не привязывается.

Подумав, Хубилай искромсал сумки в клочья и обмотал ими меч в ножнах; получился сверток, который вполне можно припрятать. Он дорожил своим клинком, хотя и собирался расстаться с ним, по всей видимости, навсегда. Но не бросать же его в придорожной пыли на милость мародеров или, чего пуще, ханских дозорных, когда те будут проходить здесь…

Хубилай завел коня в рощицу, чтобы дождаться там сумерек. Ехать осталось всего несколько миль, к яму он решил подобраться на закате или даже ночью. Сам Чингисхан установил расстояние между ямами в двадцать миль. Иные ямы действовали так долго, что между ними простирались широкие дороги, вдоль которых семьи ямщиков выстроили кирпичные дома.

Хубилай сел спиной к дереву, сжимая в кулаке вожжи, и заснул. Когда он проснулся, на рощицу уже опустились сумерки. Сколько времени прошло, он понятия не имел. Хубилай встал и, ругаясь, потянулся за седлом. Конь заржал и отшатнулся и, пока седок не ударил его по морде, отказывался стоять смирно.

Через считаные мгновения всадник снова пустился в путь, прислушиваясь и высматривая признаки жизни. Луна только взошла, и Хубилай радовался покрову тьмы. Вскоре впереди он увидел свет и пустил коня галопом. Каждый его шаг сопровождался звоном колокольчиков, во тьме особенно громким.

Ям оказался маленьким. Он стоял среди пустоши – несколько построек из кремня и извести на мощеном дворе. Горели факелы; значит, его появления ждали. Хубилай уверенно въехал на двор и увидел двух мужчин. Один держал полный воды бурдюк, другой – блюдо с кусками мяса, сочащимися горячим бульоном. Из стойла вывели свежего коня и оседлали, пока Хубилай спешивался.

– Кто ты? – вдруг спросил мужчина с блюдом.

– Везу срочные послания из Каракорума, – резко ответил Хубилай. – А ты кто?

– Прости, – отозвался мужчина с блюдом.

«Гонец» отметил, как его подозрительный взгляд остановился на приведенной свежей лошади. Вообще-то Хубилай не раз подумывал о краже ямского коня, хотя таких лошадей обычно не воруют – на этом легко попасться.

Мужчина нехотя кивнул, но спросил-таки Хубилая, который тем временем схватил с блюда большой кусок сочной баранины и отправил в рот:

– Если ты впрямь из Каракорума, то знаешь, кто там старый ямщик.

– Териден, – с набитым ртом ответил Хубилай. – Здоровенный христианин с рыжей бородой. Я отлично его знаю.

Проверка не составила сложности для молодого человека, выросшего в городе, хотя сердце у Хубилая бешено колотилось: а ну как разоблачат? Ноющую боль от язв тоже следовало скрыть. Он сел на свежего коня, поправил заплечную суму, взял бурдюк и залпом выпил архи с водой. Смесь оказалась противной кислятиной, но Хубилай согрелся почти моментально. Отныне запасы провизии он сможет пополнять лишь на ямах.

– Передам ему, что вы тут славно справляетесь, – пообещал он, взял поводья и повел лошадь к калитке.

Ямщики не ответили – они уже расседлывали и чистили его коня. В свете факелов было видно, как от его боков валит пар. Хубилай улыбнулся и погнал к дороге на север. План сработал, сработает и еще. Быстрее, чем через ямы, послание не доставить. Пока Хубилай лично не поговорит с Бату, тот не узнает, что оказался в опасности.

Служитель яма пристально смотрел вслед Хубилаю. Таких желтых глаз, как у этого гонца, он в жизни не видывал. По слухам, такие же были у Чингисхана… Служитель поскреб блошиный укус на шее, пожал плечами и снова взялся за работу.

* * *

Четверо мужчин следили за тропой уже три дня. Они охотились парами и к ужину всегда приносили кроликов на жаркое. Неподалеку был большой садок, поэтому оставалось лишь разместить у нор силки. Горная дорога просматривалась как на ладони, и они коротали время за разговорами, игрой в бабки и починкой старых инструментов. Еще пара дней, и их смена закончится. Пока несли дозор, ничего примечательного не случилось – проехала лишь одна семья торговцев, но дозорных не заинтересовал дешевый товар из телеги, которую вез старый конь с бельмом на глазу. Грубый хохот, хороший пинок – и торгаши укатили восвояси.

– Кто-то едет, – сказал Парих, младший из четверки.

Его товарищи дошли до границы маленького лагеря и, стараясь не обнаружить себя, внимательно осмотрели тропу. На луках, надежно защищенных от влаги, давно не подтягивали тетиву. Впрочем, каждый из четверых держал оружие наготове. Понадобится – через миг полетят стрелы. Дозорные вглядывались в тропу, проклиная рассветную дымку, которая портила видимость и словно наползала от самих скал, а потом рассеивалась.

Дымка не помешала разглядеть одинокого путника, который медленно вел по дороге хромого коня. Голова опущена – путник напоминал усталого воина, бредущего домой после долгих ночей охоты или поисков пропавшего животного. Как бы то ни было, дозор на этой дороге считался первой линией обороны, поэтому часовые настороженно встречали каждого. Тарриал,[9]9
  Странные имена для ратников из войска Бату. Вероятно, это волжские булгары, с предками которых некогда смешались хазары.


[Закрыть] старший из дозорных, перевидал предостаточно засад и схваток. Из четверки шрамы украшали только его, вот товарищи и ждали от него указаний. В горах звуки разносятся на много миль, и Тарриал безмолвным жестом отправил Париха на разведку. Паренек проползет по гребню, посмотрит, не подкрадывается ли кто, и, в крайнем случае, отвлечет внимание от лагеря.

На глазах товарищей Парих добрался до точки, с которой тропа просматривалось на добрых полмили, и поднял раскрытую ладонь. Все спокойно.

Успокоился и Тарриал.

– Только один человек. Ждите здесь и не вздумайте воровать у меня еду. Я пойду к нашему гостю.

Тарриал спускался по каменистому склону, даже не думая таиться. Напротив, он старался побольше шуметь, чтобы не застать странника врасплох. Много лет назад в Самарканде на глазах Тарриала убили командира его джагуна.[10]10
  Джагун – сотня.


[Закрыть] Тот таился, наблюдая, как грабят лавку. Когда часть шайки разбежалась, он выбрался из укрытия и положил замешкавшемуся вору руку на плечо, надеясь испугать до полусмерти. Уловка удалась, но запаниковавший грабитель не раздумывая пырнул его кинжалом под ребро… Тарриал с теплотой вспомнил лицо командира.

Когда он спустился к тропе, путник приблизился настолько, что дозорный смог его рассмотреть. Неизвестный был очень высоким и казался таким изможденным, что едва передвигал ноги. Конь припадал на правую переднюю ногу и, как и хозяин, буквально посерел от пыли.

* * *

Хубилай почувствовал взгляд Тарриала и вскинул голову. Свободная рука скользнула к поясу, только меча там не было, и, скривившись, Хубилай поднял ее, чтобы показать: он безоружен.

– Гонец? – спросил Тарриал.

– Да, – ответил Хубилай, злясь на себя за то, что так глупо заблудился среди холмов.

Он потерял счет не только времени, но и коням, которых сменил на промежуточных ямах. Сейчас стараниями шайки воров все его усилия могли пойти насмарку. Уже в который раз он пожалел, что бросил оружие.

– Для кого послание? – осведомился Тарриал. Предчувствие подсказывало: путник необычный, только чем именно? Пыль пылью, но желтые глаза так и блестели, а правая рука путника не раз тянулась к поясу, словно человек привык носить меч. Странно, ведь простые ямщики оружие не носят…

– Ямщиков не останавливают, – резко ответил Хубилай. – Послание не для тебя, кем бы ты ни был.

Тарриал ухмыльнулся. На вид незнакомец чуть старше Париха, а судя по говору, привык командовать.

– Отвечаешь, как воин, – отметил он.

На миг Хубилай воздел глаза к небу.

– Воин на ямской лошади и с кожаной сумой за плечами… Да еще совершенно без ценностей…

– Мы не воры, парень. Мы солдаты. Разница есть. Не всегда, конечно, но, как правило, есть.

К удивлению Тарриала, Хубилай расправил плечи, взгляд его желтых глаз стал еще пристальнее.

– Кто командует твоим минганом?[11]11
  Минган – тысяча.


[Закрыть] – только и спросил он.

– Он в сотне миль отсюда, но из-за тебя, парень, я дергать его не буду. Только не сегодня.

– Как его зовут? – рявкнул Хубилай. В каждом тумене по десять минганов, поэтому он знал почти всех монгольских командиров такого уровня.

Резкий тон заставил Тарриала ощетиниться и удивиться еще сильнее. Один, без оружия, в глуши, этот юнец[12]12
  И снова автор неточен. В данное время Хубилаю шел 34-й год, и юнцом его никак нельзя было назвать.


[Закрыть] держался так, что командир дозора заново обдумал его вопрос.

– На ямщика ты не похож, – опасливо проговорил он.

– Болтать мне некогда! – раздраженно отозвался Хубилай. – Назови его имя или уйди с дороги.

Не дав Тарриалу ответить, он натянул поводья и повел коня по тропе, прямо на дозорного.

Воин замялся. Ужасно захотелось ударить наглеца. Никто бы не упрекнул его за это, но инстинкт самосохранения велел сдержаться. Слишком странная эта встреча, с самого первого слова.

– Его зовут Хулдар, – ответил Тарриал.

Он решил: собьет странника с ног, если тот попробует протиснуться мимо него. Но незнакомец остановился, на мгновение закрыл глаза и кивнул.

– Послание для Бату из рода Кият-Борджигинов. Только для его глаз и ушей. Отведи меня к нему.

– Что же ты сразу не сказал, парень? – осведомился Тарриал, по-прежнему хмурясь.

– Сейчас же!