Текст книги "Безрассудный"

Глава 4

Девушка – она выглядела юным созданием – вырвалась из его рук. Она круто обернулась к нему, и ее волосы еще больше растрепались, рассыпались по плечам и запутались в черных бусинках, украшавших ее корсаж. Черный шелк оттенял блестящие золотистые пряди.

Черными были и ее брови. Или почти черными. Прямые, тонкие и суровые, они сходились над переносицей. Контраст между ними и ее рыжевато-золотистыми волосами поражал. Полные, чувственные губы чуть приоткрылись, позволив увидеть жемчужные зубы.

– Кто вы? – вновь спросил Рейн.

– Я пыталась вам рассказать! – ответила незнакомка. – Но вы… вы идиот! Животное! Вы не хотели слушать. Вы стали драться, не успев даже сообразить, что делаете. Трижды я призывала вас к терпению! – Она обвиняющим жестом наставила на него затянутый в перчатку палец. – Трижды! Разве нельзя было подождать? Вместо этого вы хотели меня убить.

– Мадемуазель, – проворчал он в ответ, гнев быстро пересилил изумление от того, что его отчитывает эта маленькая, язвительная кошечка, – если бы я хотел вашей смерти, вы бы уже были мертвы.

Услышав эти слова, произнесенные самым угрожающим тоном, незнакомка воздела руки:

– Ба! Вы, англичане, все одинаковы. Вам бы все угрожать и запугивать! Безрассудные. Прекрасно, месье. Если вам хочется быть безрассудным, поступайте так по отношению к себе, а не к нам с Жаком.

Назвать реакцию Рейна изумлением было бы сильным преуменьшением. Девушка кипела негодованием. А может, она просто боится? Рейн пристально вгляделся в ее порозовевшее лицо. Дышала она так, как будто только что пробежала милю.

Он действительно напугал ее. С самого начала. То, что он принял за игру развратной женщины, было подлинным страхом. Она, возможно, даже не осознавала той степени падения, до которой он готов был опуститься, чтобы убежать. Черт, подумал он, возможно, она не поняла и половины того, что произошло во время поездки в карете.

– Прошу вас, продолжайте, мадемуазель. Я весь внимание, – сказал он, не забывая о пистолете, рукоятка которого ободряюще упиралась ему в поясницу.

Он скрестил на груди руки, отметив, как девушка покраснела, когда ее взгляд упал на его обнаженное тело. «Господи, она выглядит послушницей», – подумал Рейн и вспомнил о другой послушнице – девушке, взгляд которой горел более мирским огнем. Но смуглая красота Мерри была земной, а эта девушка… ну, она не была красавицей.

Во-первых, брови были слишком смело, вызывающе прямыми, подбородок – чересчур квадратным, а нос – слишком агрессивным. Правда, у нее потрясающие волосы! А нижняя губа, в которую ему так и хотелось впиться, была такой сочной и полной! Глаза – вот ими можно было залюбоваться – блестели под черными полосками осуждающе сдвинутых бровей.

– Перестаньте на меня пялиться! – возмутилась она, еще сильнее нахмурившись.

– Мне нельзя говорить, запугивать вас и даже смотреть? В таком случае, если вы уже вдоволь насмотрелись на меня, – сказал Рейн, с удовлетворением отметив, что ее щеки вновь залились румянцем, – не пора ли просветить меня насчет того, что здесь происходит, черт возьми?

Она вдруг подбежала к нему и прижала кончики пальцев к его губам, чтобы заставить замолчать.

– Тихо, вы… вы богохульник! – прошипела она.

Господи, она даже говорит как монашенка…

В это время дверь распахнулась с такой силой, что ударилась о стену и снова захлопнулась, но Рейн успел увидеть за ней красное, как свекла, лицо Жака. Рейн схватил девушку, выдернул из-за пояса пистолет и приставил дуло к ее голове как раз в тот момент, когда дверь снова распахнулась и в комнату ворвался Жак.

– Осторожнее, друг мой, – посоветовал Рейн.

Жак резко остановился, оценив ситуацию.

– Нам следовало выбрать более молодого, – сказала девушка.

– Ба! – презрительно сплюнул Жак, не отрывая взгляда от пистолета. – Того, который дрожал как осиновый лист? Никто не мог бы принять его за La Bete.

– La Bete? – повторил Рейн. – Что это за зверь?

Девушка перевела на него взгляд.

– Вы неверно расслышали, – быстро ответила она. – Не зверь, месье, а Ламбетт. Мой муж.

Если бы она заявила, что у нее есть хвост, и то он бы не был так изумлен. Эта женщина не была похожа на чью-либо жену.

– Месье, опустите пистолет, – произнес Жак, сопровождая свои слова широким кельтским умиротворяющим жестом. Его умоляющий голос никак не соответствовал выражению его глаз. – Я закрою эту дверь. Вы опустите пистолет. Мы объясним. Все объясним.

– А если я предпочту не опускать пистолет?

Лицо Жака потемнело.

– Тогда мы будем сидеть здесь, пока он не выпадет из ваших онемевших пальцев. Потому что, если вы попытаетесь уйти, мы просто поднимем тревогу. – Очевидно, его миролюбивое настроение вдруг испарилось.

– Я в любой момент могу вас убить, – высказал предположение Рейн.

– Ваш выстрел привлечет внимание, – ответил Жак с немалым удовольствием в голосе. – Поэтому бросьте пистолет, а?

Значит, Жаку не нравилось, когда ему угрожали. Когда-то Рейну это тоже не нравилось. Поразительно, к чему только не привыкаешь, если возникает необходимость.

– У меня есть идея получше, – сказал Рейн. – Я оставлю пистолет на месте, а вы мне все равно все расскажете.

– Ты дерьмо! – взорвался Жак. – Висельник! Как ты смеешь…

– Жак! – перебила его девушка. – Пожалуйста! Это нас ни к чему не приведет. Объясни ему, или это сделаю я.

Рейн внимательно посмотрел на нее. Над ее верхней губой блестели капельки пота. Если она солжет, это будет сразу видно.

– Еще лучшая идея, – сказал Рейн. – Вы мне все объясните, мадемуа… мадам Ламбетт. А ты, Жак, веди себя очень-очень тихо. Не то я застрелю тебя, а потом… – Он многозначительно улыбнулся девушке. – Ну, тебя уже не будет, чтобы это увидеть.

– Вы были правы, – сказал Жак девушке, не отрывая глаз от Рейна. – Нам следовало выбрать «осиновый лист».

– В последний раз требую, объясните мне все.

Девушка медленно кивнула головой:

– Будь по-вашему, месье. Мой муж, Ричард Ламбетт, умер месяц назад от лихорадки. Он был англичанином.

Рейну стало интересно, но он по-прежнему хранил молчание.

– Я вижу, вы догадываетесь, что наш брак был странным. Но сердцу не прикажешь, а мудрости не научишь, не так ли?

– Откуда мне знать? В тюрьмах многие заключенные спят с проститутками. – Рейн явно издевался над ее словами.

– О-о, пардон, месье. Это так бессердечно с моей стороны. – Взгляд, брошенный на Рейна, говорил об обратном. В нем сквозило удовлетворение.

Рейн не мог сдержать смешка. Будь он проклят, если она не сказала это нарочно, чтобы обезоружить его. Она хитрее, чем он подозревал, достойная противница.

– Да, мудрой вас не назовешь, – сказал он, – к несчастью… но меня это мало касается. Прошу теперь простить мне, мадам, мою бессердечность.

Она одарила его острым, оценивающим взглядом. Хорошо.

– Продолжайте.

– Мой муж был дипломатом.

– Очевидно, не очень удачливым, – заметил Рейн.

На этот раз она нахмурила брови.

– Пожалуйста, поправьте меня, если я ошибаюсь, но Англия и Франция все еще враги?

За ее спиной Жак в смущении переминался с ноги на ногу.

– Да, месье. И все же я не позволю вам говорить о нем плохо. Возможно, если бы он не влюбился, если бы все свое внимание уделял вопросам политики…

Голос ее звучал напряженно, глаза блестели. От гнева или от боли? Он не мог отгадать.

– Дорогая леди, в вас говорит католичка. Готовность принять на себя вину напоминает о сестрах, которым было поручено воспитывать вас…

Она испуганно взглянула на него. Он оказался прав: эта дама выросла в монастыре.

– …Но даже монахиням не пришло бы в голову обвинить влюбленного дипломата в конфликте.

Она нахмурила брови, и Рейн подавил желание рассмеяться. Он, кажется, забылся: его жизнь висит на волоске. И если зрение его не пострадало от тюремного заточения, то молчаливый, громадный Жак незаметно продвинулся к ним, пока дама отвлекала его, Рейна.

– Брось, приятель. Проявляй терпение, в отсутствии которого упрекает меня твоя госпожа. Стой смирно, Жак, не то умрешь. – Рейн перевел дуло пистолета на гиганта.

Мадам Нуар поджала пухлые губки. Да, она была определенно раздражена.

– Достаточно истории. Чего вы от меня хотите?

Жак кивнул с несчастным видом. Она глубоко вздохнула.

– Полгода назад мой муж получил известие из Шотландии о кончине дядюшки. Умерший завещал ему крупное поместье. В связи с этим муж начал хлопотать о моем отъезде в Шотландию с маленьким Энгусом.

– Маленький Энгус?

Она скромно опустила глаза.

– Это наш сын.

Сын… Рейн окинул взглядом ее стройную фигурку, тонкую талию. Казалось, что ее могло обхватить ожерелье, которое украшало ее шейку. Хотя столь тонкой она могла быть благодаря корсету.

– Как вы легко догадываетесь, организовать путешествие в Англию француженки, да еще с сыном очень трудно, особенно дамы, занимающей некоторое положение в свете, хоть теперь оно и не столь значительно. Я сирота, месье, и выросла в семье тетки, в той же семье, в которой живу и сейчас, после смерти мужа. К счастью, после долгих поисков муж все-таки смог договориться с капитаном одного капера, и мы должны были… мы должны отплыть с отливом сегодня ночью.

– Так почему вы, вместо того чтобы собираться в дорогу, сейчас здесь, со мной, да еще в такой незавидной роли? Ни слова, Жак, – предостерег он слугу.

– Потому что, – ответила девушка раздосадованно, – моего мужа уже нет в живых, а человек, с которым мы сегодня встречаемся в доках, ожидает сделки с мужчиной-англичанином. Вчера он написал мне и в своей записке сетовал на то, что согласился взять на борт женщину. Говорил, что это приносит несчастье, что его матросы взбунтуются. Он зашел было так далеко, что предложил нам поискать другой корабль, но в конце письма с большой неохотой все же согласился сдержать слово.

Рейн ждал. Мадам Нуар всплеснула руками:

– Неужели вы не понимаете? Я одна. За плавание уже заплачено, и больше у меня денег нет. Этот контрабандист, этот… пират вовсе не обязательно сдержит свое слово. Мне нужен был англичанин, и Жак знал, где его найти.

– И откуда же у Жака такие сведения?

– Моя тетка… она и есть мадам Нуар. Жак – ее управляющий. Он всегда любил меня, еще ребенком, и, узнав, в какое затруднительное положение я попала, он… он предложил выход.

Впервые, с тех пор как Рейн сдернул с ее золотистой головки вуаль, она казалась смущенной и обескураженной.

Рейн бросил взгляд на Жака. Тот вовсе не был похож на управляющего аристократки, но Рейну редко приходилось иметь дело с этой породой людей, так что он не стал торопиться с выводами.

– Значит, идея вытащить из тюрьмы англичанина, чтобы он изобразил месье Ламбетта, принадлежит тебе?

– Да, – согласился Жак. – Я знал о договоренности мадам Нуар, процедуру, имена тех, с которыми она имела дело, и подумал, что за такое короткое время только в тюрьме можно найти англичанина, согласного выступить в роли чужого мужа.

Инстинкт самосохранения призывал Рейна к осторожности. Ему эта история не понравилась. Он в нее не верил.

Попятившись назад, поближе к двери, он продолжал держать Жака под прицелом.

– Итак, в ваши планы входит вербовка англичанина.

– Месье, – в голосе молодой женщины зазвучали суровые нотки, – почему бы вам не помочь мне? Ведь вы только выигрываете от моего предложения.

– А что именно вы предлагаете?

– Вы поедете сегодня ночью в порт, встретитесь с капитаном капера, а затем…

– Затем?

– Я появлюсь, мы сядем на корабль и отплывем в Шотландию. А уж там каждый пойдет своим путем.

– А как же маленький Энгус?

– Энгус? Он будет со мной, разумеется.

– Интересно, ступив на землю, вы пешком пойдете в это огромное поместье своего мужа?

– Нет! – нетерпеливо возразила она. – Не будьте глупцом. Родственники моего мужа, они ждут меня… нас. – Тень затуманила ясное ночное небо ее глаз. У нее вырвался едва слышный вздох, но, поймав его взгляд, она слабо улыбнулась: – Маленький Энгус будет их новым лэрдом, не так ли? На этом строятся все их планы, расчеты и надежды.

Странный способ выражаться, но Рейн предполагал, что в некоторых семьях на сына могут смотреть с такой смесью гордости и надежды. То, что в его семье было не так, не означало, что это ложь.

Впервые Рейн поверил ей. Конечно, не до конца, но по крайней мере последней части ее истории, из-за грусти в ее глазах. Она выглядела так, как по его представлениям могла выглядеть любящая мать, осознающая бремя ожиданий, возлагаемое на ее ребенка: смирившаяся, встревоженная, немного недовольная.

– Месье, вы поможете мне? Что плохого мы сделали вам? Вы уже получили свободу, чистую одежду, а скоро получите хороший, горячий ужин. – Ее голос звучал устало, словно напряжение в конце концов начало сказываться на ней.

И будто по сигналу, в дверь постучали. Рейн быстро огляделся в поисках пути отступления. Им стоило лишь позвать на помощь, и он погиб.

– Месье! – умоляла его девушка тихим шепотом.

– Решай, сынок, – настаивал Жак. – Подумай, что ты теряешь и что приобретешь?

Он мог вернуться в Шотландию. Сколько ночей он лежал на своей заплесневевшей постели и обдумывал маршрут побега? Теперь у него есть шанс.

Сначала в Шотландию, потом в Уонтонз-Блаш, замок на острове Макларена, где живет его отец, будь он трижды проклят. Встречаться с незаконным владельцем он, конечно, не будет. Цель его путешествия в замок одна: похитить драгоценности, которые его мать спрятала незадолго до своей безвременной кончины. Он видел, как она прятала их под двойным дном восточной чайной коробки. Об этих драгоценностях он никому не рассказывал. Даже Эшу. А потом с тем, что принадлежит ему по праву рождения и что у него украли, он поплывет в Новый Свет, навстречу свободе. Настоящей свободе. Свободе от Шотландии, от острова Макларена, от Карра и прежде всего от своего прошлого. Ко всему прочему перспектива уютно провести неделю на корабле с этой чернобровой, странно притягательной женщиной казалась очень привлекательной. В качестве мистера и миссис Ламбетт они даже, возможно, будут жить в одной каюте.

Слуга за дверью снова принялся стучать. Девушка с тревогой смотрела на Рейна, облизывая языком полную нижнюю губку.

Он усмехнулся, перевел курок на предохранитель и сунул пистолет за пояс.

– Открой дверь, Жак, – спокойно сказал Рейн. – Я бы подкрепился перед дорогой.

Глава 5

Как и обещала девушка, слуга принес поднос, полный еды: еще теплые булочки с хрустящей корочкой, ароматные пирожки с мясом, холодную баранью лопатку и горку горячих кусочков яблок, политых сиропом.

Какие бы сомнения ни одолевали Рейна по поводу искренности этой пары, очевидно было одно – они явно старались завоевать его расположение. Впервые за много лет он наелся досыта. Он ел и ел, почти не слушая девушку, которая излагала свой план; а она объясняла, что он должен сказать, как должен разговаривать с капитаном контрабандистов. Она все говорила и говорила, а Рейн думал о своем. Ее предложение, столь многообещающее, пожалуй, на данный момент единственно для него приемлемое. Покинь он сейчас эту комнату, вряд ли ему удастся уйти далеко. Последний побег убедил Рейна в необходимости иметь не только четкий план, но и верных союзников.

Союзников у него не было; он даже не знал, где точно они находятся. И если бы ему и удалось убежать, что дальше? Без денег и документов он рискует быть вновь пойманным. А где гарантия, что он сможет быстро найти хоть какие-то средства? Скорее можно поплатиться жизнью в потасовке в какой-нибудь жалкой таверне, чем заработать деньги на дорогу домой.

Рейн бросил взгляд на собеседницу. Она снова собрала свои золотистые волосы в пучок на затылке. Жаль, потому что свободно падающие пряди были на редкость красивы. Уголки ее рта выдавали напряжение, она очень старалась убедить его согласиться.

Рейн подозревал, что ей нелегко его умолять. Господь Бог мог дать женщине столь неуступчивый разлет бровей лишь в качестве предостережения для противоположного пола. Рейн мельком подумал о ее покойном супруге. Эта женщина любого мужа способна поставить на колени.

Жак хранил молчание и жевал кусок жирного мяса. Мудро с его стороны… Свет от восковой свечи окрасил лицо девушки теплым сиянием. Когда Рейн в последний раз прикасался к такой нежной на вид щеке?

Он снова наполнил свою чашку, пытаясь разрушить чары и сообразить, что из того, о чем она ему рассказала, правда. Впрочем, это не имело значения. Если от него требуется лишь появиться в доках и объясниться с каким-то английским пиратом в изысканной манере и тем самым обеспечить дорогу в Шотландию… Ну разве не стоило рискнуть и довериться этой парочке?

* * *

Хотя на причале Дьепа было очень многолюдно, гостиница «Червонный король» выглядела необычно пустынной. Но с другой стороны, подумал Рейн, глядя из окна кареты на таверну, где он должен был встретиться с контрабандистом, он мало знал о портовой жизни. Дьеп был новым городом, выросшим у гавани.

Из-за ветра, проникающего в карету, стало неуютно, и Рейн, больше по давно забытой привычке, чем по необходимости, поплотнее закутался в толстую шерстяную накидку. Его спутница дрожала то ли от холода, то ли от волнения. Взгляд ее синих глаз был устремлен в окно. Как только он согласился на условия этой странной леди, она стала молчаливой и озабоченной.

Жак, заняв место кучера, наверху кареты ожидал сигнала от контрабандиста. Получив его, он предупредит Рейна, и тот пойдет в таверну, чтобы окончательно договориться о дороге. Рейн позвенел в кармане тремя золотыми луидорами, деньгами, которые потребовал у Жака, утверждая, и не без оснований, что ему может потребоваться некоторая смазка на тот случай, если контрабандист станет упираться.

Если все пойдет по плану, мадам Ламбетт должна ждать в карете до тех пор, пока не будет достигнуто соглашение, затем они с Жаком привезут маленького Энгуса из того места, где она его спрятала. Будучи любящей матерью, она не хотела привозить сына в порт без особой необходимости. Мысль о маленьком Энгусе пробудила в Рейне любопытство относительно покойного мужа молодой женщины.

– От чего он умер?

Она повернула голову. В темноте кареты ее глаза казались почти черными.

– Месье?

– Ваш муж, от чего он умер?

– О!.. Лихорадка. – Она снова отвела взгляд.

– Вы были очень к нему привязаны?

Она промолчала.

Ей не хотелось с ним разговаривать. Рейн не мог осуждать ее за это. Она ничего не знала о нем, кроме того, что он англичанин и она нашла его в тюрьме. Эта загадочная женщина даже не удосужилась спросить его имя. Конечно, ей нечего бояться рядом с Жаком.

Рейну вдруг вспомнились ее прикосновения, лицо, прижатое к его лицу. Даже сейчас, пока он обдумывал сотни возможных вариантов развития событий, которые могли произойти в следующие несколько минут, его тело продолжало помнить ее.

Минуты шли, внутри кареты стало теплее от их дыхания. С улицы к ним время от времени врывались грохот катящейся навстречу кареты, резкий стук подков по булыжной мостовой, голоса мужчин, отдаленные и приглушенные.

– Почему вы вели себя со мной так враждебно, так вульгарно? – прервала молчание девушка.

Ее неожиданный вопрос удивил Рейна. Он расслабился и просто наслаждался ее ароматом, ее теплом, ее видом. Она сердито повторила вопрос, упорно глядя в окно:

– Почему вы были так вульгарны?

– Женщина, роль которой вы играли, вульгарна, – ответил он, сбитый с толку.

Несомненно, она знала, что за женщина ее тетка, коль уж столь успешно воспользовалась ее наклонностями.

– Но вы не отпускали меня даже после того, как я ясно дала вам понять, что не желаю этого.

Он не совсем понимал, чего она хочет, и поэтому молча ждал.

– И все же вы разговариваете как аристократ. Вы дворянин? Вы благородного происхождения? Вы совершили преступление против человека благородного происхождения?

– Мадам, не слишком ли поздно спрашивать у меня рекомендательные письма? – спросил Рейн, которого позабавил ее обвиняющий тон.

– Почему вы оказались в тюрьме? – выпалила она, на этот раз ее вопрос сопровождался беспокойным взглядом. – Вы… вы напали на женщину? На аристократку?

Она приняла его за насильника? А, ладно, это уже не первая подобная ошибка. Когда-то он был бы возмущен. Он бы вежливо послал ее к черту и провел бы ночь, доказывая ей свою неотразимость. Да, наверное, она должна была так считать, тем более что он недавно едва не набросился на нее. Рейн задумчиво потер щеку и впервые за много лет подумал о том, что мог бы увидеть в зеркале. Он улыбнулся, но она неверно поняла его реакцию и отпрянула в угол сиденья.

– Нет, – сказал он, чтобы успокоить ее. – Я никогда не брал женщину вопреки ее желанию.

– Тогда, – неуверенно спросила она, – тогда почему вы оказались в тюрьме?

– По политическим причинам. Это выражение можете перевести так: кто-то надеялся получить выгоду от моего заключения.

– Я не понимаю.

– И вы – жена дипломата? – поддел ее Рейн, но она вновь обратила к нему вызывающий смущение взгляд, и он ответил легким вздохом, удивленный и встревоженный ее неопытностью.

– Что вы сделали?

– Что я сделал? – пробормотал он. – Меня посадили в тюрьму, потому что можно было посадить, и меня держали там потому, что какой-то французский бюрократ вообразил, будто когда-нибудь кто-нибудь сможет заплатить за меня выкуп. – Он наклонился к ней и был вознагражден слабым, пьянящим ароматом, исходящим от нее. – Могу вас заверить, что ни у кого, кроме вас, никогда не нашлось бы причины, чтобы освободить меня. Благодарю вас.

Рейн снова улыбнулся, внезапно осознав, что, в самом деле, если бы не эта женщина, он не сидел бы сейчас в теплой карете, чистый и тепло одетый, ошеломленный своей неожиданной свободой и опасающийся ее потерять.

Но вместо того чтобы ободрить, его улыбка, кажется, еще больше ее встревожила. Уголки ее губ грустно опустились, и она принялась заламывать пальцы рук.

– Вам очень не нравилось сидеть взаперти?..

На этот раз Рейн рассмеялся, все еще удивляясь ее наивности. Теперь понятно, почему Жак так беспокоится о ней. Ведь на белом свете столько мужчин, готовых воспользоваться такой кроткой невинностью.

– Да, мадам. Мне это очень не нравилось. Особенно это кажется ужасным сейчас.

– Почему? – Она подалась вперед, любопытство заставило ее на мгновение забыть о страхе. Свет, струящийся через окна кареты, падал на ее волосы, окрашивая их чудным сиянием. «Ей действительно небезопасно путешествовать без провожатого» – мелькнула у него мысль.

– Потому что в тюрьме я начал забывать, что такое свобода, – сказал Рейн, – а теперь вспомнил, и контраст… очень велик.

Поскольку свет падал на нее со спины, невозможно было прочесть на ее лице никакого выражения.

– Почему ваша семья не…

– Теперь моя очередь, – перебил Рейн свою спутницу.

Эш погиб, Фиа, вероятно, к этому времени выбрала себе самого богатого ухажера, а думать о Карре ему не хотелось. Отец его не интересовал, он даже не испытывал желания увидеть его. Хотя предполагал, что это может быть неизбежным, когда он доберется до Уонтонз-Блаш.

Уонтонз-Блаш.

Снова будущее предоставляло ему выбор, варианты и перспективы, выходящие за рамки примитивного желания не быть убитым в следующей тюремной разборке. Эти мысли нахлынули на Рейна с опьяняющей силой.

– Месье?..

Он замигал, как человек, вышедший на солнце после слишком долгого пребывания в темноте, на него навалилось ошеломляющее понимание того, сколь многим он обязан этой молодой женщине. Даже если, как он подозревал, она не полностью посвятила его в свои планы, по крайней мере сегодня у него появилась возможность, о которой вчера еще нельзя было и мечтать.

– Я перед вами в долгу, – сказал он.

– Прошу вас, месье. Вы ничего мне не должны. Вы мне помогаете. – Она склонила голову, рассматривая свои руки в перчатках. Длинная прядка упала на ее плечо. Она выглядела свежей, нежной, от нее веяло юностью, которой никогда не было у него самого. – Это я перед вами в долгу, – пробормотала она.

У него не хватило бы наглости просить небеса о подобном подарке. Но она это произнесла, а он никогда не упускал подвернувшейся возможности.

– Так, значит, мы с вами в долгу друг перед другом, а, маленькая путешественница? – Он помолчал. – Можно мне потрогать ваши волосы?

Рейн вовсе не собирался этого говорить, может быть, поэтому в собственном голосе он услышал неуверенность, желание, сдерживаемое лишь жалкими остатками гордости. «Чокнутый зануда, – выругал он себя, – болтливый глупец. Как это изысканно, как изящно: «Можно мне потрогать ваши волосы…»

И все же он ждал ответа. И заметил, что она слегка кивнула, дала едва заметное согласие. Он медленно протянул руку, стараясь не испугать ее, словно она была горным олененком, впервые встретившимся с человеком. Она сидела все так же неподвижно, так же настороженно. Его руки коснулись блестящих волос. Шелк. Холодный шелк. Рейн вздохнул.

– Сколько вам лет, месье? – услышал он ее удивленный вопрос.

– Двадцать с небольшим, мадам.

– Вы так молоды? Господи… – выдохнула она. – Сколько лет вы пробыли в тюрьме?

– Какая разница…

– Сколько? – настаивала она.

– Четыре года.

– Вы были таким юным…

Он едва вникал в смысл ее слов, и прозвучавший в них ужас смутил его. Рейн отвел взгляд, но тут же снова посмотрел на нее, потому что много лет его глаза не наслаждались видом такой женщины.

– Это несправедливо, – прошептала девушка. – Это неправильно.

Снова ее наивность пробудила давно дремлющего в нем дьявола, ту часть его существа, которую все еще могли позабавить такие вещи, как девичья невинность.

– Правильно, детка? А какое отношение имеет «правильно» к моей судьбе… или к вашей?

Он все еще держал ее волосы в своих руках. Медленно он начал наматывать их на кулак. Глаза их встретились, и в ее взгляде уже не было прежнего напряжения. Губы обещали сладострастие, и Рейн наклонил голову… Ее легкое, пахнущее гвоздикой дыхание коснулось его…

Вдруг маленький люк на крыше кареты распахнулся, и Жак заглянул к ним.

– Вот он!

Девушка отпрянула назад, морщась от боли: ее волосы все еще были во власти Рейна. Он быстро опустил руку.

Черт бы побрал этого Жака!

– Не забудь, говори только по-английски, – прошипел Жак, как будто ничего не заметив. – Подожди, пока он не подойдет совсем близко. Он не хочет привлекать к себе внимание, и, смею сказать, его французский язык просто чудовищен. – С этими словами он захлопнул люк.

Воцарилось неловкое молчание. Рейн посмотрел на девушку. Смутный свет как будто стер все краски с ее лица.

– Поцелуй на счастье, детка?

Глаза ее сделались круглыми от удивления.

– Нет, месье! Я только недавно стала…

– …а я только недавно получил свободу.

Не давая ей опомниться, он прижался губами к ее порозовевшей щечке. Еще мгновение, и их губы встретились…

– Иди же, – крикнул сверху Жак.

Рейн склонил перед дамой голову в учтивом поклоне и потянулся открывать дверцу кареты.

– Мадам, теперь вы передо мной не в долгу. – Он спрыгнул с подножки и, не оглядываясь, пошел к «Червонному королю».

Мужчина довольно высокого роста стоял у входа в здание. Он явно ждал кого-то. Это было видно по напряженному взгляду и нетерпеливым движениям, которыми он поправлял полы просторного плаща, защищаясь от пронизывающего ветра.

Рейн замедлил шаг и огляделся. Трое мужчин на углу того же здания грели руки, сгрудившись у небольшой жаровни. В конце улицы стояло закрытое ландо, запряженное плохо подобранной парой лошадей. Кучеру, сидящему на козлах, было явно ни до кого на таком ветру.

Вход в здание освещал один-единственный фонарь, и Рейн заметил, что высокий незнакомец шагнул в освещенное этим фонарем место.

– Ламбетт? – крикнул он.

– Да, – ответил Рейн и остановился.

Жак предупредил, чтобы он вел себя тихо, но контрабандист громко позвал его и тем самым сбил с толку.

Один из греющихся у жаровни мужчин поднял голову. Дверца стоящего на дороге экипажа открылась. Высокий человек, с явным удовольствием кивнув, быстро пошел навстречу Рейну. Его бледное лицо…

Бледное.

Ни у одного моряка не может быть такого бледного лица. Его подставили.

Вдруг Рейн услышал позади себя истошный женский крик:

– Это ловушка! Бегите!

Совет был излишним. Он уже и так бежал.

Девушка смотрела, как высокий незнакомец быстрым шагом прошел мимо солдат, выскакивающих из кареты, и исчез в ночи. Сидящий наверху кареты Жак, также известный под именем Джейми Крейг, а в последнее время под кличкой Зверь, затейливо выругался, хлестнул лошадей и направил карету в доки.

Успокоившись, Жак поймет, что она не только поступила правильно, но и хорошо. Вскоре солдаты из доков присоединятся к остальным в погоне за человеком, которого считают Зверем, самым известным контрабандистом, когда-либо дурачившим французские власти. Впервые за две недели доки будут сравнительно свободны от войск. Настоящий Зверь сможет, таким образом, в относительной безопасности взять на борт важный «груз».

Этот «груз» дотронулся кончиками пальцев до своих припухших губ. Никогда к ней еще не прикасался мужчина за исключением родственников. Он был первым – высокий, суровый англичанин с глазами цвета вишни, явившийся из зловонной тюрьмы. Он не был бы рад своей роли у мадам Нуар, в этом она была уверена. Тогда почему же она чувствовала себя такой виноватой?

Честность, которой требовали от нее сестры в монастыре «Святое сердце», помогла быстро найти ответ. Она ничем не лучше мадам Нуар. Просто она использовала этого человека иначе.

Она склонила голову и вознесла короткую молитву о том, чтобы несчастный обманутый нашел дорогу к свободе. И все же, когда она закончила молиться и покаянно перекрестилась, она понимала, что вновь поступила бы так же. Ведь она действовала не ради себя.

Девушка отодвинулась от окна и задернула занавеску, словно этим могла стереть из памяти образ англичанина. То, что она сделала, она сделала ради своего клана, чтобы исправить старое зло, которое причинила ему десять лет назад, и она была единственной, кто мог его исправить.

Она выросла с этим знанием, оно ее воспитало и сформировало. Даже во французском монастыре, куда ее отослали много лет назад, письма от Майры Дугал всегда напоминали ей о ее долге. Теперь наконец настало время действовать.

Фейвор Макларен возвращается домой.