Текст книги "Ключи от заколдованного замка"

Глава восьмая. «ЕСЛИ МЫ НЕ УКРЕПИМСЯ НА СИТКЕ, ВСЕМУ ДЕЛУ КОНЕЦ»

Галерой командовал самолично правитель Баранов, она шла под парусом. Ветер был попутный, и гребцы отдыхали. Когда на юго-востоке показался гористый остров, у Александра Андреевича радостно забилось сердце: наконец-то осуществляется заветная мечта!

– Василий Григорьевич, встань за руль.

Приказчик Медведников перехватил правило, а Александр Андреевич принялся разглядывать в подзорную трубу проплывающие мимо лесистые берега. Время от времени он что-то записывал в толстую конторскую книгу, с которой не расставался в походах. Баранов поглядывал и в компас и на самодельную карту, с которой тоже никогда не расставался.

Галера шла у берега большого гористого острова, протянувшегося к югу на двадцать миль. Он сплошь зарос лесом, только вершины гор казались облысевшими. Вдоль высоких берегов чернели базальтовые островки и скалы. По белым бурунам угадывались подводные камни. Густые заросли водорослей вытягивали длинные зеленые листья по течению. Через час на юге острова показалась высокая красноватая гора с плоской вершиной. Склоны ее изрезаны глубокими оврагами, в которых лежал снег. Ни хижины на берегу, ни дымка от костра. Пустынно.

– Я думаю, в душе каждого русского человека заложена любовь к морю, – вглядываясь в далекие берега, сказал Баранов. – Океаны и моря не страшат нас – наоборот, влекут к себе. Надо любить и этот дикий край, где судьба каждого в его руках. Не то в Иркутске, – продолжал он. – Там человек под пятой у пьяного чиновника, который токмо и может, что брать взятки и чинить перья.

– И я тако же думаю, – отозвался Медведников. – Земля здесь свободная, губернаторов нет. Каждый себя человеком понимает… Муторно иной раз в непогоду, бурлит море, качает. Ну, думаешь, последний день твой пришел. А когда распогодится, отишает, глаз от моря не оторвешь…

Попутный ветер продолжал надувать единственный парус галеры. Правитель постиг премудрости судовождения в прибрежном плавании. А парус на галере был прост в обращении. Если необходимо, он вместе с реем опускался на палубу, как у поморов на северных морях.

Галера «Ольга» поравнялась с южным мысом острова, и Александр Андреевич повернул на восток. Через час красноватая гора с плоской вершиной была у него по левую руку.

Перед глазами мореходов открылся остров Ситка. Берега пролива высокие, крутые. На пути один за другим возникали низкие, лесистые острова. В проливе море тихое, галера перестала валиться с борта на борт. На палубу из трюма выползли дети поселенцев, послышался смех и веселые восклицания. Вышла полнотелая, высокая жена Медведникова Орина и стала разглядывать зеленые острова.

Вечером 7 июля 1799 года «Святая Ольга» прилепилась к берегу неподалеку от одинокой базальтовой скалы, на которой виднелись индейские бараборыnote 13Note13
  Б а р а б о р а – жилище.


[Закрыть].

– Место сие водно, рыбно и травно, – осмотревшись, сказал Александр Андреевич. – Одобряю.

Тревожно закаркали вороны, поднявшись в несчетном числе с деревьев. Черный медведь, ловивший в реке горбушу, услышав голоса людей, оставил свое занятие и побрел к лесу.

– Посмотрите, ребята, – правитель ткнул пальцем на карту, – вот где мы. Здесь и поставим крепость. Она укрепит владения русских на берегах Америки. Отсюда мы будем двигаться дальше. – Баранов показал на устье реки Колумбии. – Ситка – это русский ключ от заколдованного замка. Русские хозяева здесь по праву, и я встану крепко.

Правитель был бесстрашный и вместе с тем прозорливый человек, глядевший далеко вперед. А самое главное, он был не корыстолюбив и не искал для себя наживы. Может быть, поэтому он был неудачливым купцом и его часто обманывали свои же товарищи. В Русской Америке Баранов был таким же самородком, как Ломоносов в науке и Кулибин в технике. Он нашел правильный способ освоения огромных земель с самыми ничтожными средствами. Если бы современные ему губернаторы были похожи на него, простому народу жилось бы намного легче и земля русская богатела и благоустраивалась бы гораздо скорее.

На следующий день, расположившись на берегу, промышленные начали рубку лесов и постройку крепости. Погода на Ситке показалась правителю хуже, чем на Кадьяке. Каждый день шли дожди, и по ночам было холодно.

В первый же ясный день Александр Андреевич, взяв с собой двух промышленных, направился в лес.

Чаще всего встречалась ель, некоторые деревья достигали изрядной высоты и росли прямо. Словом, лес был годен для судостроения. Росли и другие деревья: сосна, лиственница и пахучее хвойное дерево, которое русские назвали душмяным. Попадалась ольха, ива и много всевозможных кустарников, некоторые с длинными колючками.

Стоило углубиться в лес на десяток саженей, и он делался непролазным. Стволы упавших деревьев лежали буквально на каждом шагу. Некоторые совсем сгнили, и ноги проваливались сквозь древесину. На сгнивших деревьях росли новые зеленые побеги. Словом, все перепуталось и переплелось. Александра Андреевича удивил местный мох. Он покрывал землю слоем толщиной в четверть, а местами и в две четверти.

В пути людей изводили комары, они жалили беспощадно. Особенно свирепствовал гнус, наподобие мелкой беловатой мушки.

Четыре часа прогулки через кустарник и древесные заторы выбили правителя из сил. Тяжко дыша, он уселся на поваленное дерево.

– Ну-ка, Плотников, разожги костер.

Костер стал разгораться. Абросим Плотников положил на огонь охапку ветвей душмяного дерева. Пахучий дым отогнал комаров. Подогрели на огне взятую из крепости лососину, вскипятили чайник.

За едой и разговорами время прошло незаметно. Вечером изменился ветер и навалил с моря густого тумана. Лесная чащоба сделалась непроходимой. Пришлось остаться у костра. Ночевали в лесу неуютно. Костер обогревал мало. Плотников надрал большие куски коры с упавших деревьев, ими укрылись. Ночью сильно похолодало и пала обильная роса. Туман разошелся только к полудню.

– Будем строить фрегаты не хуже «Феникса», – были первые слова Александра Андреевича по возвращении в крепость.

– А у меня плохие вести, – отозвался Медведников. – Вчера после вашего ухода пришли два бостонских брига и на наших глазах стали торговать с колошами. Много бобров взяли за ружья и порох.

– Откуда знаешь?

– Анфиса, крещеная колошка, вызнала.

Александр Андреевич бросился к своей галере. Тридцать минут провозился, пока приготовил ее к походу.

– Поднять флаг! – скомандовал правитель. – Весла на воду!

Но бостонские бриги не стали дожидаться подхода барановской галеры. Увидев русский флаг, они снялись с якоря и двинулись к выходу из гавани.

– Чует кошка, чье мясо съела, – сказал, вернувшись, правитель. – Не дадим торговать иноземцам… Я решил, Василий Григорьевич, фрегат здеся заложить. Леса достаточно. Срубим сейчас. До весны пролежит – и в дело. У меня чертежи «Феникса» с собой. Сумеешь фрегат построить?

– Велика ли премудрость по чертежам! Построю, Александр Андреевич. Вот только дерево здешнее мне не показалось: дряблое, воды в древесине много и смолы вовсе нет.

– Дерево плохое, однако нам корабли больше хлеба нужны. У меня задумка: пошлю свои фрегаты либо в Бостон, либо в Петербург за товарами. Прикажи завтра лес валить. Для рангоута и мачт руби деревья, что растут на каменьях. А яблочное дерево пойдет на шкивы и блоки.

– Сделаю.

На следующий день появились колошские вожди. Их интересовало, что здесь делают русские. Они приехали, как всегда, с танцами и песнями. Правитель принял гостей с почетом, угостил, одарил богатыми подарками.

Индейцы отнеслись к русским радушно, обещали привозить корма в обмен на топоры, бусы и бисер и показать места, где бобры водились в изобилии. Правитель решил головной отряд кадьякцев отпустить на промысел. Для ловли рыбы на Ситке осталось пятьдесят байдарок.

В сентябре пришел из Павловской гавани пакетбот «Орел» под командованием подпоручика Талина. Он привез пушки, материалы для постройки крепости и большой запас разнообразных товаров. К великой радости Баранова, рогатый скот и свиньи, отправленные на Ситку для разведения, прибыли в целости и сохранности.

Выгружали груз медленно. Подпоручик Талин всячески противодействовал разгрузке, запрещая матросам работать. Будучи человеком вздорного нрава и воспитания дворянского, он приказы правителя не выполнял, ссылаясь на его купеческое звание.

Положение Александра Андреевича было тяжелым. Отстранить Талина от должности он не мог – других судоводителей у него не было. Приходилось терпеть и вступать в переговоры.

После выгрузки трюмы «Орла» промышленные заполнили бобровыми шкурами, и Талин получил строгий приказ отвезти их прямым путем на Кадьяк.

Строительство продолжалось. На берегу появился бревенчатый амбар, в который сложили привезенные на судах кормовые припасы и товары. Вскоре построили парную баню, а потом и дом для начальника поселения. В новом доме Баранов немного отогрелся и отошел душой.

В декабре и январе часто наносило грозовые тучи. Грохотал гром, страшные молнии рассекали небо. Крепких морозов не было, залив не замерзал, оставался чистым всю зиму.

В апреле закончили и двухэтажную казарму с двумя сторожевыми будками по углам и с большим погребом для провианта.

Колошские вожди не забывали правителя Баранова. Их всегда принимали с почетом, угощали, им дарили одеяла, сукна и разные нужные вещицы. Но когда индейцы увидели воздвигнутые русскими крепостные стены, отношение их изменилось и посельщикам приходилось до поры до времени терпеть вызывающее поведение вождей, особенно тех, кто приезжал из дальних мест, с восточного берега острова.

– Почему за бобра только один аршин даешь? – говорили Медведникову вожди хуцновских поселений. – Агличане пять дают. За четыре бобра ружье с патронами предлагают, а у тебя ружей вовсе нет! Наверное, твой царь беднее?

– Агличане говорят, чтобы мы вас гнали с острова.

– Приходите, как агличане, на кораблях, зачем вам здесь дома строить?

– Агличане говорят, чтобы мы вам вовсе бобров не продавали, тогда они еще дороже будут платить.

– У агличан и аршин больше.

– Наслышан я, как агличане с вами торгуют, – не выдержал Медведников. – Захватят аманатов, закуют в кандалы и держат, пока вы им бобров не привезете.

– Василий Иванович, – увещевал Баранов, – не заводись с колошами. Когда увидят, что мы крепко стоим, сами придут, поклонятся.

Но вот работы пришли к концу. Вокруг казармы выстроен двухрядный крепостной забор из девятисаженных бревен. Поставлены крепкие, тяжелые ворота. По верхнему этажу казармы возникла галерея с перилами и резными балясинами.

По поводу окончания постройки казармы Баранов разрешил маленькую пирушку. На этой пирушке он первый раз спел свою песню:

 
Ум российский промыслы затеял,
Людей вольных по морям рассеял
Места познавати, выгоды искати,
Отечеству в пользу, в монаршую честь.
Бог всесильный нам здесь помогает,
Русскую отвагу всюду подкрепляет,
Только обозрели, вскоре обселили
Полосу важну земли матерой.
 

Подошел праздник пасхи. Все отдыхали. Собравшимся в казармах промышленным правитель читал Евангелие. Разговелись свежим ржаным хлебом. На третий день святой недели Александр Андреевич по примеру Шелихова приказал зарыть возле приметной скалы железную доску с надписью: «Земля Российского владения»,

Открытие новой крепости правитель решил ознаменовать торжественным шествием вокруг поднятого на высокой жерди русского флага. Крепость была названа именем архистратига Михаила. На торжество правитель пригласил ситкинских вождей. За ними была послана толмачка-индианка, Анфиса, живущая у промышленных.

Русские промышленные и кадьякцы выстроились на площади. Посреди стояли люди с мушкетами. Баранов обнажил голову. В это время подняли русский флаг. Раздались крики «ура», загремели пушки и мушкеты.

Вожди приехали на торжество с многочисленной свитой.

Племянник ситкинского вождя, Котлеан, стоял неподалеку, внимательно наблюдал за всеми действиями в крепости. Он вырядился в английский фризовый капот и шапку из черных лисиц с хвостом наверху.

Праздник был омрачен весьма неприятным событием. Приехавшие с дальних селений колоши жестоко избили и ограбили посланную русскими индианку. Злые озорники передали Баранову, что они снимут скальп у каждого, кто посмеет приблизиться к их бараборе.

Правитель Баранов понимал, что не должен показывать индейцам свою слабость. В то же время он не мог поступить строго. Сил у него было явно недостаточно. Но не заметить избиение толмачки Баранов не мог.

На другой день правитель вооружил галеру «Ольгу» и с двумя десятками промышленных направился в селение, где жили оскорбители.

С барабанным боем сошли на берег русские мореходы. Бесстрашно вошли они в селение и строем прошли через многолюдную толпу индейцев, вооруженных ружьями. Впереди выступал Александр Андреевич. Это был марш на острие ножа.

Толпа колошей, насчитывающая более трехсот человек, молча расступилась, пропуская мореходов. Может быть, удары барабанов подействовали на колошей или мужество небольшого отряда русских покорило их, но воины не сделали ни одного выстрела. Баранов отметил, что индейцы были в военном наряде. Под шерстяными плащами надеты куяки, а волосы смазаны жиром и посыпаны орлиным пухом.

Пройдя через толпу к бараборе провинившихся колошей, отряд остановился. С борта «Ольги» прозвучали два пушечных залпа. Из бараборы никто не выходил. Двое русских вошли в жилище и увидели только стариков. Остальные разбежались.

Александр Андреевич был доволен, что все обошлось без кровопролития. Выстрелы с «Ольги» были сделаны для устрашения, а не для боя.

– Позовите ко мне главного вождя Скаутлельта, – приказал Баранов обступившим его индейским воинам и, облокотясь о ружье, стал спокойно ждать.

– Что хочет мой друг Баранов? – спросил Скаутлельт, не мешкая подошедший на зов правителя.

– Мне передавали, что храбрецы из этой бараборы хвалились снять мой скальп. Так ли это?

– Да, это сказал мой племянник Котлеан.

– Передайте ему подарок. – И Баранов снял свой черный парик. Голый череп сверкнул на солнце.

Индейские воины воскликнули: «Ко-ко-ко!» – что означало крайнее изумление. Вождь Скаутлельт отказался взять парик у Баранова.

– Поступок Котлеана мы признаем подлым и дерзким, – сказал вождь. – Однако он молод и глуп. Прости его, Баранов.

– Хорошо, мы останемся друзьями, Скаутлельт, но в залог дружеского обхождения вы дадите мне трех аманатов.

– Мы согласны.

Правитель Баранов церемонно простился с главным вождем Скаутлельтом и пошел к своему судну. За ним с барабанным боем двинулись промышленные.

– Вот аманаты, правитель, – сказал с низким поклоном индейский воин, подведя к Баранову трех молодых колошей. – Это родственники вождя Акилкака.

– Хорошо, я доволен…

К Баранову подошли еще несколько воинов. Они несли свертки, бочонки и ящики.

– Прими в подарок от великого вождя Скаутлельта.

Когда все промышленные взошли на галеру, а индейцы погрузили подарки, Александр Андреевич багром отпихнул судно от берега на глубокое место.

Всего несколько дней назад в крепости стучали топоры и визжали пилы. Не покладая рук работали русские промышленные. Правитель Баранов сам обтесывал лиственничные стволы и помогал укладывать матицу под крышу главного здания. Сейчас все тихо. Слышно, как перекликаются дозорные на крепостных башнях. Вечером и утром барабаны отбивают зорю…

И днем и ночью доносился с дальних островов неумолкаемый гул прибоя. Океан напоминал о себе.

В крепости началась обычная жизнь. Индейцы приходили обменивать шкуры морского бобра и других зверей на бусы, топоры и одеяла. Приносили сухую кетовую икру и сушеных лососей.

Барабора, построенная для торговли с индейцами, была вынесена за стены крепости. Она состояла из обширных сеней, где собирались индейцы, и склада, разделенных бревенчатой стеной. В склад был особый вход сбоку бараборы, а для торговли в стене сделано окошечко.

Приказчик Савва Толоконников раскладывал по полкам товары. Больше всего здесь было шерстяных одеял, топоров, железных ведер, бус и бисера. И табака было много, и чая предостаточно. Над окошком для памяти Толоконников повесил ценник на шкуры. На ценнике рукой правителя Баранова была приписка: «Колошам за шкуры платить в три раза дороже, чем прочим туземцам».

Александр Андреевич на свой страх и риск повысил цены. Торговля бостонцев и англичан с индейцами невольно породила конкуренцию, и Баранов повысил цены так, чтобы иностранцам покупать меха было невыгодно.

Для компании наценка была не слишком обременительна. Бобры, например, обменивались на китайском рынке в Кяхте на два ящика чая, а за десять котиков давали один ящик. При продаже в России один ящик чая давал чистой прибыли от ста пятидесяти до ста восьмидесяти рублей.

Компания не платила деньгами за шкуры, а выдавала нужные индейцам товары по «охотской» цене, с прибавкой за провоз из Охотска до колоний.

Последняя неделя прошла в переговорах. Три ситкинских вождя – Скаутлельт, Каухкан и Скаатагеч – не выходили из дома правителя Баранова.

Несколько дней разговоры велись о пустяках и до главного не доходило. Индейцы пили ром и крепкий, сладкий чай.

– Я пришел сюда жить, а не просто торговать, – сказал правитель, когда настал шестой день. – Я выполняю волю властелина, который поручил мне построить крепость на острове и склады для товаров. Мы будем торговать и помогать своим друзьям колошам против врагов. Я слышал, что купцы на иноземных кораблях причиняли людям зло, русские больше не позволят обижать вас. Поэтому я прошу вождей продать мне эту землю.

Лица вождей оставались совершенно неподвижными во время перевода барановских слов. Что думали в это время вожди? Вряд ли они могли предположить, что кто-нибудь приехавший из далеких земель за морями может войти в их жизнь, сложившуюся веками, и нарушить родовой порядок. Им нравился Баранов, гостеприимный старик с румяными щеками, призывавший к дружбе и обещавший защиту от коварных врагов. Они верили, что существует великий властелин, от имени которого он говорит.

– А ты не будешь крестить наш народ и отнимать у нас жен? – спросил вождь Каухкан, человек с короткой бородкой и с длинными волосами, завязанными на затылке в пучок. – Мы слышали, так делал русский жрец у северных людей. Он оставил у мужчины только одну жену, а остальных отдавал тем, у кого не было ни одной. Он говорил, что большой бог, там, на небе, запрещает держать много жен. А мужчины нашего племени любят жирную и обильную пищу, много жен и хорошую пляску. – И Каухкан уставился на Баранова черными, навыкате глазами.

– Я буду крестить только тех, кто попросит, – сердито ответил Александр Андреевич. – И считать жен не буду. – Его всегда разбирало зло, когда он вспоминал про поступок усердного миссионера.

– Ну, а рабы, оставишь нам рабов? – допытывался Каухкан.

Этот вопрос был сложнее. Компания запрещала рабовладение. Бывшие кадьякские невольники работали на компанейских промыслах и получали жалованье. Но Баранов понимал, что индейцы не отдадут без отчаянного сопротивления своих невольников. Колоши были рабовладельцами с давних времен, и от рабов зависело благосостояние индейской семьи. Без рабов не обходился ни один индеец. Они выполняли самые тяжелые и неприятные работы. Хозяин или воевал или ходил на промысел за морским зверем. Обладание рабами считалось почетным делом, и по количеству рабов судили о знатности и богатстве индейца. Раб никогда не ел вместе со своим господином. Индейцы бросали пищу своим рабам, как собакам. Иногда рабы ничего не ели по два-три дня. Рабы не имели своей собственности. Они не могли вступить в брак со свободными и женились только на рабынях, а рабыни могли быть женами рабов и только наложницами своего господина. Дети рабов были рабами. Раб был вещью, которую можно продать, подарить или уничтожить.

«Помещики, – думал Баранов, – настоящие помещики-крепостники. Но пока пусть будет все как было. Не мне, со слабыми силами, нарушать стародавние обычаи».

– Рабы останутся у прежних хозяев, – перестал колебаться правитель. – Даю слово.

– Хорошо сказал Баранов, – закивали головами вожди.

– Я хочу креститься, – неожиданно попросил Скаутлельт. – Ты окрестишь меня. Я слышал, у чугачей есть твои крестники.

– Подумай до завтра. Если и завтра ты захочешь стать христианином, я окрещу. Но помни: смыть крест я не могу, даже если ты попросишь об этом.

Баранов не очень был склонен к миссионерской деятельности. Но в данном случае он усматривал прямую выгоду.

– О-о! – воскликнул Скаутлельт. – Но я все равно согласен.

– Смыть крест сможет наш мудрый жрец, – вмешался Каухкан, – стоит лишь принести хорошую жертву.

Переговоры закончились подписанием документа о продаже индейцами острова Ситки русским. Это был второй договор, заключенный с вождями. Особенно покладистым был Скаутлельт. Он горячо уговаривал своих соплеменников продать землю.

– Сколько времени наш друг пробудет на острове? – спросил Скаутлельт. – Мы хотим, чтобы ты был подольше.

– Еще месяц. Мы не раз увидимся.

Индейцы получили орленые серебряные медали, как друзья русского государства, и с гордостью навесили их на себя.

14 апреля вождь Скаутлельт был крещен в православную веру и наречен Михаилом. 15 апреля колоши уехали домой на своей вместительной лодке, увозя богатые подарки своим женам.

Но Баранову не удалось пробыть еще месяц в Архангельской крепости. Его тревожили дела на Кадьяке. 20 апреля галера «Ольга» была готова к длительному плаванию.

Накануне у Баранова и Медведникова состоялась важная беседа. Правитель усердно наставлял нового начальника крепости, как держать себя с индейцами.

– Обходись, Василий, без крику и грубости и, сколь можно, человеколюбивее, вежливее и благосклоннее… И не только ты, но и всем промышленным прикажи так поступать. Ничего не бери у колошей даром. Щедро награждай вождей, если они заслужили. Они наши соседи и новые русские подданныеnote 14Note14
  Из наставления Баранова приказчику Медведникову перед отъездом с острова Ситки от 19 апреля 1800 г .


[Закрыть].

– Как можно, Александр Андреевич, людей забижать…

– Ладно, знаю тебя… И кадьякцев содержи благопристойно и в случаях нужных помогай кормами, когда погоды самим упромыслить не позволят. Имей обо всех человеколюбивое сострадание и присмотр. Никому не давай обижать и обременять без нужды трудами. Понял меня, Василий?

– Как не понять? Понял. Ты, как отец Иоасаф, проповедуешь.

– И крепость береги, – не обратив внимания на замечание приказчика, продолжал Баранов, – не дай бог, ежели что с крепостью случится. Не удержаться нам тогда на Ситке.

Баранов был очень настойчив и долго внушал Василию Григорьевичу, что надо сделать в крепости.

– Пушки большие и будошные к действию утверди накрепко клиньями, – говорил Баранов. – Заколоти клинья молотком и веревкой еще перевяжи. А лафеты, чтоб не могли далеко кататься, укрепи в противоположной стене упорным станком, в какой бы лафет уперся при выстреле. Да смотри, чтобы тот станок не у самого лежал лафета, а вершков на шесть подалее. Пороху клади в пушку третью часть против веса ядра… Промышленных обучи огневому делу… Спрашивай строго.

В конце концов Александр Андреевич замучился сам и замучил Медведникова.

– Иди спать, наставление завтра получишь письменно, велел Нахвостову перебелить, – сказал на прощание правитель и, погасив свечу, завалился спать.

В полдень галера отошла от берега, а через четверть часа ее единственный парус скрылся за одним из многочисленных ближних островов.

Ночью шел проливной дождь и стало по-осеннему холодно. Новоселы затопили печи. Утром тучи разошлись, показалось солнце. Только вершина горы Эджкомб все еще была покрыта облаками.

От дремучего ситкинского леса по-прежнему несло холодом, сыростью и тлением. Начальник нового поселения приказчик Василий Медведников не давал никому сидеть сложа руки. Больше сотни кадьякцев отправились в проливы за морским бобром. С ними пошли четверо русских. Промысел оказался удачным.

Сольвычегодец Семен Шишкин привез живого бобра. Разнежившийся на берегу зверь сам дался в руки.

Зверь добродушно смотрел на собравшихся ребятишек небольшими подслеповатыми глазами, шевелил жесткими белыми усами, свисавшими с верхней губы.

Это был знаменитый морской бобер, за которым русские промышленные люди, преодолевая жестокие лишения на суше и на море, шли до самой Аляски.

Зверь был главной приманкой Российско-Американской компании. Русские, обогнув берега Аляскинского залива, устремлялись на юг в поисках новых обиталищ бобра. Шкура его ценилась дорого и могла обогатить удачливого человека. Ничего общего с речным бобром у него не было. Это был хищник, связавший свою жизнь с морем, и правильнее его называть каланом. Но у русских промышленных он был известен как морской бобер. Интересно, что подкожного жира, как у других морских млекопитающих, у калана нет. И от холода его защищает прекрасный густой мех. Хвост у него мохнатый, а не гладкий, как у речного бобра.

В крепости жизнь шла своим чередом. Четыре старовояжных перебирали боевые припасы, укладывали их в нижнее отделение под башнями. Несколько человек возились с огородами. Они вскопали десять грядок и посеяли морковь, репу, лук, посадили капусту и картофель. Здесь хозяйничал старовояжный Абросим Плотников, московский крестьянин, любивший ковыряться в земле. Кроме огорода, Медведников поручил ему ухаживать за скотом.

У ворот крепости два меднолицых индейца, в парках, одетых на голое тело, и босые, продавали мясо дикого барана ямана. Яманину быстро раскупили, уплачивая индейцам нитками нанизного бисера.

Еще двое мужиков готовили кору ситкинского кипариса для крыши кузницы, все еще не законченной. Кора прекрасно предохраняла дома от дождей. Остальные работали на крепостных помостах, устанавливая против амбразур двадцатифунтовые пушки.

Женщины устраивались в кажимеnote 15Note15
  У индейцев – общественное здание, существовавшее в каждом селении, что-то вроде мужского клуба; у русских – общежитие промышленных.


[Закрыть]. Возле них возились ребятишки, их веселые голоса отзывались радостью в сердцах промышленных.