Текст книги "Умереть впервые"

7

Следующие полчаса были самыми отвратительными в его жизни. Таилег и раньше не мог понять, как могут люди годами работать в больницах, постоянно имея дело с грязью, гноем, испражнениями. Он, выросший среди отбросов и умиравший от чёрного мора, всё же не смог преодолеть отвращения, когда попытался было наняться в лечебницу.

Теперь предстояла не менее неприятная задача. Вначале он осторожно оттащил рептилию к воде и изучил её одежду. Застёжка была мудрёной, но Таилег не зря ел свой хлеб у Леглара Даала. Спустя всего лишь минуту он смог расстегнуть «сеть» и аккуратно снял её, стараясь не прикасаться к ранам. Рептилия по-прежнему не подавала признаков жизни. Некоторое время он полюбовался «сетью» – к прочной и толстой коже не пристало ни крупицы грязи, не присохло ни капельки крови. Как это достигается? В кармашках и чехлах одежды что-то соблазнительно звенело и шуршало, но не грабить же едва живого!

Потом был черёд сандалий. Время от времени Таилег отворачивался – сочетание запахов было почти непереносимым. Отрезав кусок от пледа, он принялся оттирать застывшую корку грязи. Проще всего, конечно, затащить целиком в воду… С другой стороны, что там постоянно мечется? Хищники? Рыбы? Ящеры? Нет уж, спасать, так спасать. А то закусят сразу двумя…

Таилег произнёс эти слова и поднялся, сжимая в руке грязную тряпку.

– Интересно, зачем я это делаю? – громко спросил он реку перед собой.

Река ничего ему не ответила.

…Наконец, он рискнул капнуть светящегося состава на самую страшную рану – на горле.

Рана засветилась ядовито-зелёным свечением и заросла на глазах. Не веря своим глазам, Таилег коснулся шеи существа и поразился. Она была невредима. Он поднёс ухо к чуть приоткрытой пасти, но не почувствовал дыхания.

Впрочем, раз уж начал, надо заканчивать.

Одежду и обувь рептилии Таилег аккуратно сложил в свободный мешок. Кто его знает, может, владельцу всё это уже не понадобится.

…Спустя ещё полчаса Таилег был совершенно измотан. Напоследок он приоткрыл кинжалом пасть рептилии и капнул внутрь несколько капель. Вряд ли это смертоносно, да и признаков жизни всё равно не видно.

Он довольно долго сидел, прислонившись к телу рептилии (факел давно погас) и смотрел в зыбкую фосфоресцирующую воду перед собой. Прошло несколько минут и он услышал редкое, хрипящее, но непрекращающееся дыхание.

Теперь дождёмся, когда оно проснётся…

«И что тогда?» – шепнул внутренний голос.

С чего он взял, что существо будет ему благодарно?

Таилегу стало как-то не по себе. Мелкие зубы, что не придавали скорчившемуся телу ни капли внушительности, теперь казались чуть ли не в километр длиной… И клыки, длиной в мизинец… что это за тёмная жидкость стекала по ним?

И массивный палец на стопе, отставленный назад, с прозрачным и острым, как бритва, когтем?

Зачем, Таилег, ты лечил его?.. Или её?

«Если ты встретишь их вне их города…»

Он обернулся.

Все признаки совпадали. Перед ним была Хансса, самка, и одному только мрачному богу-покровителю их расы было ведомо, как она оказалась здесь и как ей удалось выжить.

Вздохнув, Таилег вновь уставился в глубины реки. Суматошный сегодня день. Хорошо бы заснуть так, чтобы завтра проснуться.

Позади него послышался едва слышный голос, словно принесённый ветром с другого края света. Таилег, задремавший было, встрепенулся от этих шелестящих нечеловеческих звуков и обернулся.

Левая рука рептилии чуть шевельнулась. Слово, которое донеслось до него, было произнесено на Нижнем Тален и означало «холодно».

* * *

…Словно легендарный баран между двумя кормушками, Таилег стоял над рептилией и держал в руках плед.

Он не стал брать палатку, ограничившись пледом и небольшой непромокаемой кожаной подстилкой. А надо было взять! Уж лучше золота бы взял поменьше. Проклятая жадность!

Его самого бил озноб – сочетание голода, холода и усталости, но он не знал, как ему поступить. Плед был достаточно широк, чтобы укрыть двоих. Но всё его существо возмущалось от одной только мысли – спать вместе с этим… вместе с ней под одним одеялом. Если её оставить так, как есть (а на ощупь она была холоднее льда), до утра она может и не дожить.

Ощущая себя одержимым навязчивой идеей, Таилег осторожно уложил рептилию на подстилку, укрыл толстым пледом и устроился поблизости, подложив под голову рюкзак. Ему осталось немного места на подстилке, но ветерок над рекой становился с каждой минутой всё более прохладным и впивавшиеся в затылок какие-то угловатые предметы обещали тяжёлую и незабываемую ночь.

Слабый запах, напоминавший запах полыни, коснулся его ноздрей. Однако Таилег ни за какие богатства мира не мог позволить себе раздумывать, что это означает, и откуда он взялся.

* * *

У высочайшей вершины Юго-Западного хребта стоит небольшой монастырь. Неоднократно менял он хозяев и многие священные знаки по очереди украшали его стены.

Без малого восемь тысяч лет стоит он совсем рядом с кратером давно потухшего вулкана, Мои-Валс (Удушающий огонь). Никто не помнит о трёх огромных городах, которые некогда были разрушены стихией, никто и не искал их останков – войны занимали умы первых поселенцев, а с тех пор прошло не так много времени, чтобы любопытные путешественники успели посетить все уголки света и передать рассказы об их чудесах всем остальным.

Последним обитателем монастыря был преклонных лет астролог Альри Данхор из Темера и многочисленные его ученики – их разношёрстная компания отлично ладила друг с другом. Немногие отваживались провести восемь лет обучения на неприветливых склонах Мои-Валса, да и спрос на астрологов – подлинных разумеетя, исключая шарлатанов, которые встречаются на каждом углу – не столь велик.

Многие опасаются спрашивать о будущем, предпочитая настоящее.

К 22-му дню осени года 319 от пришествия Дайнера астролог, крепкий старик ста восемнадцати лет от роду, неожиданно понял, что больше не может ни учить последователей, ни заниматься астрологией сам.

Раз в год он делал особый расчёт – по просьбе Совета Магов. Каждый год почтовый голубь доставлял в неприметное здание на окраине Оннда листок тонкой бумаги, испещрённый разноцветными точками.

Немногие знали их смысл.

Образно выражаясь, схемы позволяли определить крупнейшие события, что должны были вот-вот потрясти Ралион и ближайший к нему участок вселенной.

Откровенно говоря, с точки зрения простого человека высшие маги и знатоки точных наук показались бы безумцами. Ведь неурожаи, наводнения, пожары, эпидемии вовсе не считались из ряда вон выходящими событиями. Так, решаемая проблема – и что с того, что она в состоянии опустошить целые страны?

В этот раз схема была путаной, но отдельные расчёты Альри поручил лучшим своим ученикам, и те подтвердили его выводы, не вполне понимая, что они вычисляют.

Гадал и Альри, глядя на схему, которая предвещала ни много ни мало фундаментальные изменения в структуре мироздания. Впрочем, для обычных людей эти потрясения незаметны. Даже если их и удастся заметить, то как ничтожные и неопасные. Ещё бы, ведь все крупнейшие сдвиги протекают очень медленно.

А утром, повторив расчёты и сверяясь со множеством таинственных приборов, Альри получил результат, который заставил его содрогнуться.

Точки сползались ко вполне определённому месту на карте Ралиона и силы, которые производили сдвиг, были невообразимо велики. Что это должно было повлечь – он не понимал. Но понимал, что такого просто не может быть.

Спустя день расчёты повторились. Раз сдвинувшись, точки не совершили заметного перемещения. Тут-то Альри и уверовал в истощение собственного разума и в необходимость отставки. Хотя всегда знаешь, что всё хорошее непременно прекратится, как больно бывает ощущать это каждый раз!

На четвёртый день Альри повторил расчёты… и точки собрались в совсем небольшой и ничего не говорящей ему области на карте. Спокойно и неторопливо Альри перепроверил расчёты, вызвал гонцов и велел немедля разослать копии своих предсказаний в четыре крупнейших университета Ралиона.

Никогда ещё гонцы не получали задания доставить сведения во что бы то ни стало в течение суток.

Спустя восемь часов все университеты уже получили предупреждение Альри Данхора и выслали экспедицию – проверить, что же творится в никому не ведомой точке Ралиона.

Экспедиция долетела до океана, не нашла там ничего и вернулась. Никому из учёных не было известно, лежит ли что-либо там, в глубине, под тремя километрами воды.

Все маги и специалисты по паранормальному перешли в состояние полной готовности к чрезвычайным ситуациям.

А Ралион готовился отмечать праздники урожая, что были древней традицией почти повсеместно.

* * *

Таилег проснулся от жуткого холода.

Покосившись, он увидел мерно дышавшую рептилию и беззвучно выругался. То-то будет смеху, когда она утром очнётся и увидит его окоченевшее тело… «Спасая население, пал спасатель такой-то…» Тьфу!

Намерение подняться и попрыгать вскоре оказалось совершенно невыполнимым. Суставы и мышцы отзывались такой болью, что доведённый до отчаяния Таилег решил сжечь последний факел и худо-бедно погреться. И шут с ним со всем! Всё равно один факел – это не сто и не тысяча.

Тут он вспомнил, что так и не развернул свёрток Даала. Кстати, именно этот свёрток немилосердно втыкался ему в затылок, как ни поворачивай рюкзак.

В свёртке была бухта очень тонкой – но прочной – верёвки, две дюжины узких прямоугольных свёртков и три – свёртков покрупнее.

Ладно, начнём с маленьких. Скользкая на ощупь плотная бумага долго не поддавалась, пока неожиданно из неё не выскочил узкий предмет. Наподобие факела в ножнах. Конус на короткой тонкой рукоятке.

Таилег осторожно снял колпачок с отполированного тяжёлого конуса и тот… засветился. Выяснилось, что нажимая на разные участки его рукоятки, можно регулировать яркость. Свет был белым, сильным… и холодным. Осознав последнее, Таилег не выдержал и разразился хриплым хохотом. Немного успокоившись, он закрыл конус колпачком и тот немедленно потух. Отлично. Правда, не совсем то, что нужно.

Таилег оглянулся – рептилия не отреагировала на взрыв безумного смеха – и развернул второй свёрток.

В прозрачной бумажной упаковке лежал тяжёлый – не менее килограмма – брусок размером с ладонь. А это что? Еда? Оружие? Надо же, хотел ведь спросить Леглара… Проклиная себя за глупость, Таилег осторожно разорвал обёртку и повертел брусок в ладони.

Ничего особенного. Запах напоминает торф. Вряд ли это едят… Поверхность бруска была покрыта тонкой плёнкой парафина и Таилег счистил её ладонью…

Зашипев от неожиданности, он выронил брусок себе под ноги. Брусок за несколько секунд раскалился докрасна и излучал теперь драгоценное, слабо пахнущее смолой тепло. Юноша пожелал Леглару тысячу лет жизни и растянулся около бруска прямо на земле. Только в трёх шагах можно было выдерживать этот жар.

Вскоре холод был побеждён и остался голод. Ничего не попишешь. На еде экономить не получится. Леглар сжевал ещё пару ломтей мяса, заел сушёными фруктами и страшно захотел пить.

Вскипятить воду в котелке? Да, но ведь замучаешься ждать, пока остынет.

Тут его осенило, и в котелок воды из реки он капнул из флакончика, содержимым которого вылечил себя и рептилию. Вода в котелке на миг засветилась, затем поднялась и осела лёгкая муть… и Таилег получил полный котелок вкусной, освежающей и прохладной воды. Просто божественно…

Пододвинув медленно сгорающий брусок поближе к рептилии (разумеется, так, чтобы её не поджарить), Таилег вновь улёгся спать. Солнца здесь не предвиделось, но хочется надеяться, что он его ещё увидит.

8

Он очнулся от неприятного покалывания где-то в позвоночнике.

Брусок давно уже догорел, оставив после себя проплавленную лунку в камне и горсточку белого пепла. Доносился плеск воды и прежнее, чуть хрипловатое редкое дыхание из-за спины.

Что-то разбудило его. Но что?

Послышался слабый плеск и белёсая светящаяся тень скользнула совсем рядом с берегом. Странные здесь водятся рыбы, аж дрожь в коленях. Таилег наклонился к воде и зачерпнул в ладони воды. Холодное прикосновение быстро прогнало остатки сна. Уже утро? Вряд ли, по внутренним ощущениям прошло часа два.

Таилег вновь зачерпнул воды и энергично растёр себе лицо.

Когда он отнял руки от лица, кожа, сошедшая с щёк и лба, неровными окровавленными лоскутьями упала в ладони.

Таилег издал нечеловеческий крик и вскочил на ноги. Боли не ощущалось. Под кожей обнажилось мясо – оно сочилось вязкой чёрной жидкостью и издавало отвратительный запах.

Он прикоснулся дрожащим пальцем к правой щеке и та отвалилась целиком. Таилег не смог издать ни звука: ужас сковал его горло, отнял силы и лишил дыхания. Он ощущал – уже неведомо, чем – как сходит кожа на всех остальных частях его тела.

Ноги не удержали его и он упал, с размаху ударившись о камни лбом.

* * *

Почти немедленно он очнулся. Всё с ним было в порядке. Таилег долго осторожно ощупывал своё лицо, руки и ноги, прежде чем убедился, что не рассыпается на куски.

Ну разве что болел лоб. Слава богам, лёгкая ссадина.

Он обернулся. Всё оставалось по-прежнему. Окружающий мир не изменился. Откуда пришло это ужасное наваждение? Лицо его горело огнём и сердце никак не могло успокоиться.

Совладав со страхом, Таилег вновь остудил лицо водой (на сей раз без последствий) и уселся у самой воды.

Он боялся засыпать.

Сон мог прерваться, и прерваться так же – как этот, пробуждением у ледяной воды, с криком, застрявшим в горле. Что-то неладное с его головой, ведь никогда прежде кошмаров не снилось!

От тишины звенело в ушах. Таилег затаил дыхание и ничего, кроме плеска воды, не услышал хриплого дыхания. Умерла?

Он осторожно склонился над рептилией. Дыхание не исчезло, оно просто перестало быть хриплым. Как быстро она излечивается! – подумал Таилег с завистью и потрогал её лоб.

Он был тёплым! Невероятно! Всю жизнь его учили, что всё, покрытое чешуёй, холодно на ощупь, отвратительно пахнет… ладно, запахи пока оставим в покое. Сейчас от неё пахло полынью, что вообще ни в какие ворота не лезло. Но как ей удаётся быть тёплой?

Усталость, которую так и не удалось сломить, вновь напомнила о себе. Таилег понял, что если немедленно не ляжет спать, то заработает что-нибудь похуже испорченных нервов.

– Да провались оно всё, – произнёс он вслух и, после короткого раздумья, забрался под плед. Когти рептилии упирались ему в спину и в лопатки… но это было лишь мелким недоразумением.

Ему наконец-то было тепло.

* * *

Сны не удостаивали его визитами вот уже несколько лет. Таилег отвык от них и недоумённо пожимал плечами, если кто-нибудь принимался рассказывать свой сон или, что ещё хуже, толковать его. Кому-то они снятся, кому-то нет.

Сейчас же, затерянный где-то под землёй, он вообще дремал, почти не засыпая глубоко. Журчание воды, редкая капель, от которой разносилось неожиданно гулкое эхо, глухое бурчание в животе, раздражавшее его больше всего, ощущались, несмотря на то, что на веках висел чудовищный груз и только могучее колдовство помогло бы ему открыть глаза снова.

Постепенно звуки и ощущения уплывали вдаль… и новые, живые и яркие образы начали проявляться в его сознании.

* * *

Поздний вечер, молодой человек в накидке с вышитым знаком Шила осторожно пробирается по тёмным и узким улочкам. Почему Шило, понятно. Как ещё изображать себя Гильдии воров? Только чужими символами могли украсить они свои одежды, только в маске могли безбоязненно расхаживать по городу. Семь веков все правители изживали Гильдию, бились с ней, подкупали её – но рано или поздно талант её мастеров становился позарез необходимым.

Не все же они обирают ротозеев, срезают у почтенных горожан кошельки или крадут фамильные драгоценности, заменяя их разной дрянью.

Впрочем, сейчас юношу интересует не его будущая профессия. Он крадётся, выискивая некий знак, начертанный в условном месте и, обнаружив его, спускается по бесконечно глубокой винтовой лестнице куда-то под землю.

…Когда пришли люди, пришло и буйство чувств. Лишённые возможности жить долго, не наделённые магическим даром, вечно обиженные на всё и вся, люди открыли, что органы чувств могут приносить наслаждение. Не одним Людям, конечно. Всем двуногим и похожим на Людей. Изысканные кушанья, благовония, театр, музыка… только гуманоиды изобрели способ наслаждаться всем этим.

Чем немало потрясли остальные расы.

Любовь телесная не была исключением.

Окутанная множеством запретов, бессильных управлять ею, порождающая хаос во внутреннем мире людей – как и прочие зыбкие изобретения их разума – она оказалась мощным топливом, способным питать частицы божеств, разлитые в окружающем мире.

И появлялись постепенно у каждого божества странные, привлекательные и жуткие одновременно ипостаси, и всё новые и новые культы соглашались даровать людям своё расположение.

…В Киншиаре также имелся запретный храм, где жизнь дневная и ночная разительно отличались. Днём храм был местом, где молились об излечении и плодородии (и не оставляло оно никогда окружающие пашни), где лечили раны телесные и душевные.

Ночью храм был другим.

На взгляд постороннего наблюдателя это был обычный бордель. Однако, ночной храм также отличался от лучшего борделя, как изысканный обед от ведра помоев.

Поскольку «низменная» ипостась божества всегда присутствовала со своими жрецами и жрицами, даровала ощущения, недоступные смертным иным путём – и сжигала в ответ смертные жизни. Не одаривая клиентов, однако, ни старостью, ни болезнями. Как и всякий наркотик, наслаждения были доступны всем. Но не от всякого наркотика смерть была блаженной. Не всем дано было знать, как много берут боги с тех, чей разум подавлен страстями.

Тайну эту стерегли пуще всех храмовых сокровищ.

В конце концов, почему бы не обманывать тех, кто хочет быть обманутым?..

За глаза всех служителей тёмных богов звали слугами Хаоса, но подлинным ударом для многих и многих было бы узнать, что их собственный бог или богиня тоже имеют тёмного двойника, не брезгующего ничем для усиления своей мощи. Боги не обязаны отчитываться перед смертными.

…Юноша спускался в ночной храм, но вовсе не для того, для чего храм ночной существовал.

Он намеревался ограбить его.

Ограбить – вероятно, слишком громкое слово. Так, стащить хоть что-нибудь. Чёрные хода, по которым спускались жаждущие удовольствия, никогда не пересекались с переходами, что открыто вели в храм дневной – с главных улиц, с каменных ступеней, по которым шли, чтобы благодарить богов и просить их о милости.

Здесь не просили, а требовали; вопреки слухам, здесь всегда царила абсолютная чистота, воздух был полон изысканных благовоний. Ни нежить, ни настоящие демонопоклонники никогда не появлялись здесь.

За многие столетия, что Киншиар рос и развивался, оба храма – дневной и ночной богов города и окрестностей, бога-брата и богини-сестры развивались вместе с ним. Когда же пришёл черёд богов, что известны во многих мирах, когда имена их были начертаны поверх древней пары имён, храм ночной не впал в запустение.

Напротив, он только разросся.

…Храм Тивера и Ормианы – ночной храм сохранил своё древнее название – был похож на замок, предназначенный для самых важных особ. Только рос он не вверх, а вниз. Хотя переходы его и многочисленные помещения никогда не охранялись (горе тому, кто хотя бы помыслит учинить беспорядок в святом месте), всё же вору здесь было неуютно. Положенные жертвы Палнору, Владыке Воров, были принесены, его божественная мысль скрывала подлинные намерения молодого человека и наряженные в красивые, но простые одежды жрицы Ормианы приветливо улыбались навстречу.

И всё равно он ощущал опасность каждой частичкой своего тела.

…Спустившись по лестнице, что таилась за скрытой панелью в тёмном проходе, он бесшумно пересёк пустую, ничем не освещённую анфиладу узких комнат и остановился на пороге святая святых Храма.

Обе статуи, брата и сестры, стояли рука об руку на противоположной стороне зала. На губах их играла едва заметная улыбка. Над ними, как дань их более мощным собратьям, были изображены символические фигуры тех из универсальных божеств, кто не являлся прямыми противниками древнего культа. Незваный гость даже не взглянул на статуи и барельеф. Боги одинаково чутки ко всем обращениям в их адрес. Достаточно восхититься их изображением, обратиться с молитвой, даже просто упомянуть имя – и божество, что обитает поблизости, услышит.

Так что он видел только бессчётные сокровища, что были аккуратно разложены вокруг, расставлены так, чтобы глаз радовался, пробегая по ним. Боги не были скупы: в тяжёлые времена они могли наказать жадных жрецов, что не торопились использовать храмовые сокровища на нужды верующих.

…Итак, взять хоть что-нибудь. Главное, думать только о цели. Только о ничтожной безделушке. Тогда, возможно, удастся уйти отсюда живым.

Рука не успела коснуться драгоценного изделия, когда ослепительная вспышка белого света озарила зал, порыв ветра швырнул вору в лицо полу его же плаща и дикая, неуправляемая энергия затопила его существо.

…Время неожиданно возобновило свой ход. Он был всё еще жив, стоял, недвижный, протянув руку к цели своего предприятия. Эхо дальних голосов слышалось в Сокровищнице.

Схватив добычу, вор торопливо выскользнул из зала и – быстро, быстро! – вернулся потайным ходом наверх, к переходам и покоям ночного храма.

Там уже замирала всякая жизнь. Близилось утро.

* * *

Огонь!

Белое, непереносимое сияние затопило всё вокруг и порыв буйной, неуправляемой силы излился откуда-то из глубин его существа – как в ту ночь, восемь лет назад.

Таилег ощущал, что тяжесть всего мира лежит на его плечах.

Сияние, что скрыло всю вселенную, разошлось и угасло, но чудовищное возбуждение, ощущение могущества нарастало; всё вокруг окрасилось в пурпурные тона. Таилег, все силы которого уходили на то, чтобы бороться с нарастающим удушьем, успел заметить, что окружающий мир стал расплывчатым и нереальным, каждый предмет переливался всеми оттенками красного и звучал собственным, отличным от других музыкальным тоном. Звуковой шквал ошеломлял, но Таилег понял, что слышит его не ушами.

Он попытался встать, но мощь, которой он не умел управлять, опрокинула его, швырнула спиной вперёд. Он заметил рубиновый контур каменного «дуба», падающий сверху, и выставил перед собой руки.

Последовала ещё одна вспышка, и океан силы, неожиданно вырвавшийся на свободу, так же неожиданно схлынул.

Таилег лежал ничком, в куче каменного крошева и никак не мог отдышаться.

* * *

Откашливаясь и проклиная едва державшие его ноги, Таилег поднялся. Весь он был присыпан каменной пылью, она же скрипела на зубах.

Что же происходит в этом мире? Ещё неделю назад он был обычным, приемлемым, в меру враждебным и в меру приветливым. Неужели все, кто попадается Наблюдателям, сталкиваются с подобным??

Одежда была цела. Она, правда, не предназначалась для того, чтобы в ней спали. Тело ныло и жаждало настоящего отдыха. Настоящего сна в настоящей постели и настоящей еды. Брошу это проклятое ремесло, только бы выбраться отсюда!

Таилег принялся отряхивать каменную пыль и охнул. Левая рука отозвалась дёргающей болью. Поднеся ладонь к глазам, он увидел три глубоких ожога – треугольной формы следы глубоко впивались в ладонь. Обо что это он так?

Флакончик с целебным составом тоже не пострадал. Таилег капнул на распухшую ладонь и, стиснув зубы, вытерпел огонь, принесённый исцелением.

Так что же здесь произошло?

Таилег не сразу понял, что каменной колонны больше не существует. Вернее, огромный её сегмент, метра три длиной, отсутствовал. На его месте теперь стоял он, Таилег. Осознав это, он поспешил отойти. Вовремя: сверху немедленно свалилось несколько довольно острых и тяжёлых осколков.

А чьи это оплавленные следы? Две пятерни, глубоко отпечатавшиеся в камне? Таилег осторожно приложил руку к одному из отпечатков. Камень был ещё горяч. Несомненно, это его рука.

Да что же это всё значит?

Таилег в полном смятении озирался вокруг, как вдруг обратил внимание на импровизированную постель.

В ней никого не было.

Таилег подошёл, осторожно нагнулся и осмотрел подстилку и плед. В обоих виднелись выжженные следы, и отпечаток тела рептилии ещё хранил её тепло.

– Хорошенькое дело, – произнёс юноша и уселся с размаху на скомканный плед. Вопреки всем его усилиям, голос дрожал и звучал жалобно.