Текст книги "Аэропорт, или Два дня с Анубисом"

Через три месяца по нашим меркам произойдёт то, что должно произойти, и что является одновременно одним из самых великих таинств и самых острых удовольствий в нашей жизни, и ничто (или почти ничто) не могло этому помешать: теперь за плечами будущих родителей стояла с каждым днём всё набирающая силу и обрастающая связями душа, которая теперь сама являлась их Ангелом-хранителем. (Маат что-то ещё говорила про генетичекое расположение и соответствие, но я ничего не запомнил, потому что с помощью ударов ладонью пытался реанимировать разряженный аккумулятор сотового, чтобы всё-таки отослать сообщение Мишель).

Но иногда возникают проблемы.

К примеру, если будущие родители друг с другом попросту не знакомы. Или должны были познакомиться, но что-то или кто-то этому мешает. Это было уже серьёзней. Бывали проблемы и пострашней. Кто-то из двоих, затянутый в воронку индуцированного перехода другими людьми, должен погибнуть. Вот тогда нужно попотеть и приложить для устранения проблемы серьёзные усилия. В противном случае душа могла застрять «между небом и землей» на неопределенный срок, а это было чревато тем, что её, неопытную и неокрепшую, приберут к рукам темные сущности, которых, по словам богини, несмотря на постоянные чистки астрала, хватало с избытком. Особенно сейчас, когда в результате известных коллизий многие вынуждены заниматься не своим делом и рук попросту не хватает.

Вот так, хоть и временно, мы стали «создателями случайностей». Работка посложней, нежели тупо колесить по Парижу в поисках нужных адресов, но и без сомнения поинтересней. Особо серьёзных случаев нам, конечно, не поручали, но и без эксцессов всё-таки не обходилось. Как, к примеру, сейчас.

Я приложил лёд к опухшей челюсти и усмехнулся. Бывает же такое! Я не отношу себя к категории смельчаков и героев; могу быть храбрым, но скорее от страха, чем от природы, но сейчас меня переполняла гордость от удачного исхода дела и, особенно, от заботы, которой меня окружила моя напарница. К тому же, не каждый день суждено выступать в роли ангела-хранителя и исправлять ошибки судьбы.

Дело было так. Наше очередное задание должно было мирно закончиться в кафе «Две мельницы», что рядом с площадью Бланш, перепоручением одной из душ только что познакомившейся паре студентов. Всё просто и безыскусно, только вот незадача: зайдя в кафе и с помощью энергетического зрения обшарив все уголки и закоулки, пары как таковой мы не обнаружили. Нет, конечно, по отдельности гражданка Адель и гражданин Андрэ имелись, но не имели понятия не только о том, что через три месяца будут пылать от страсти в объятиях друг друга, позабыв о контрацепции и социальных неурядицах, но даже о существовании другу друга.

Время знакомства (а оно должно было состояться именно здесь и сейчас, о чём у нас имелась доподлинная информация из «высших сфер») подошло, и счёт шёл уже не на минуты, а на секунды. «Кармические диспетчеры» в данном случае не стали заморачиваться и напрягать воображение, а просто-напросто запрограммировали стандартное пролитие молочного коктейля вышеозначенным гражданином на футболку с принтом беременной Моники Белуччи вышеозначенной гражданки. И всё бы ничего, но с координацией движений у будущего отца семейства оказалось более чем в порядке и, оступившись, он сохранил не только своё равновесие, но и временную целомудренность своей будущей спутницы.

За наносекунды я принял решение. Сам не ожидал от себя такой быстроты и реакции, но в тот момент, когда Андрэ поравнялся со столиком и уже грозил миновать его, я что есть мочи бросился вперед и с такой силой врезался в него, что его развернуло на сто восемьдесят градусов, и на Адель оказался не только молочный коктейль, но и всё содержимое столика, за которым она сидела с подругами. В этот момент я испытал огромное облегчение: быть может я и перестарался, но знакомство и все вытекающие из него события были обеспечены. Пришлось, правда, поплатиться за свою инициативу: ни в каких источниках не было ни слова ни про нрав, ни про то, что щупленький на вид студент имел шестой дан33
  ¹ разряд в карате


[Закрыть] по карате, и его тело автоматически среагировало на угрозу. Поэтому кульминацией инцидента стал не завораживающий по красоте фонтан белой пены, а мой, не менее впечатляющий кульбит после маваши гери44
  Удар ногой в карате.


[Закрыть]. После чего, конечно, последовали выяснения, извинения и прочая чепуха, до которой мне уже не было дела. Знакомство состоялось, и я быстро ретировался, чтобы перевести дух.

О причинах произошедшего я начал задумываться немного позже. Была ли это недоработка «службы кармических диспетчеров» или простая случайность, а может быть – заранее подтасованная информация для того, чтобы посмотреть, как мы поведём себя в стрессовой ситуации, но одно мне врезалось в память очень отчётливо: в тот момент, когда я покидал кафе и обернулся, чтобы убедиться, что у нашей пары всё в порядке, на самой границе зрения я заметил бестелесную черную тень, метнувшуюся в глубину зала. Я вспомнил об этом спустя несколько часов, и то под влиянием совершенно неожиданных и экстремальных событий. Сейчас же мои мысли плавно спустились из головы в район нижней чакры под влиянием о чем-то замечтавшейся Франсуазы, которая расслабилась и прижалась ко мне своим тёплым упругим бедром.

Справа от меня монотонно и довольно урчал выданный нам Анубисом помощник. Впрочем, обо всём по порядку.

Как оказалось, лекция у Маат оказалась не единственным испытанием для моего измученного вчерашними возлияниями мозга.

Сразу после неё без единой секунды перерыва состоялся экспресс-курс Мастера Судеб, в роли которого выступал престранный субъект, больше всего похожий на средневекового алхимика. Он был стар, сутул, от него пахло луковым супом, а его лицо, еле различимое под низко надвинутым капюшоном, утопало в морщинах.

Краткий курс астрологии и хиромантии занял не более получаса. Сам процесс представлял собой нечто среднее между сеансом гипноза и обучением Нео в «Матрице». Минут десять наш алхимик что-то бормотал себе под нос на латыни, нимало не интересуясь, слушает его кто-нибудь или нет, потом обошёл всех поочереди, касаясь посохом лба. Когда очередь дошла до меня, я словно внутренним взором увидел всполохи информации, пронзающие мой мозг. Ощущение оказалось новым и не поддающимся описанию; не знаю, вырос ли мой IQ хоть на пункт, но теперь я был на сто процентов уверен, что, будь мне на то надобность, чужая ладонь не будет представлять для меня ни малейшего затруднения.

По окончании занятия я хотел проверить свои новые знания на Франсуазе, но не тут-то было. Откуда ни возьмись материализовался Анубис и потащил нас за ближайший склеп. (Не перестаю удивляться, каким образом он при таком огромном росте и габаритах в целом, умудрялся тихо и незаметно возникать практически у меня под носом). Там он и представил нам (хотя по всему получалось, что представил нас) нашего сопровождающего или контролёра или чёрт ещё знает как его ещё назвать.

Я бросил недоверчивый взгляд на кота и переглянулся с Франсуазой. Это был огромный серый в полоску разбойник с рваным ухом и недобрым взглядом.

– Прошу любить и жаловать, – раздался бодрый голос Анубиса, – будете вместе работать. Франсуаза, Гийом, – представил он нас коту-хулигану, – Жанвальжан. Если провести аналогию с вашим миром, кто-то вроде «визового офицера».

– Жанвальжан, – тихо промямлил я, в то время, как невидимые пальцы вяло, бесшумно и безрезультатно перебирали картотеку в моём мозгу.

– «Отверженные», Виктор Гюго, – подсказала Франсуаза, – один из главных героев.

– Жанвальжан. В одно слово, – сурово и холодно отрезал кот, потом, поколебавшись, добавил, – издержки прошлых воплощений.

Что он имел в виду мы так и не поняли. Он присел на задние лапы, будто изготовившись к прыжку, в его тоне и взгляде читалось явное неудовольствие оттого, что ему предстоит работать с желторотыми практикантами.

Воцарилась тишина, и в атмосфере зазвенело напряжение, которое поспешил разрядить Анубис.

– Коты в принципе, а наши профессионалы и подавно, без всякого энергетического зрения без труда видят в двух мирах. Кроме того способны различать замаскированных тёмных астральных сущностей. В свою очередь Франсуаза и Гийом, – любезно обратился он к Жанвальжану, – местные, из плоти и крови, что даёт им некотором роде неоспоримое преимущество.

Я снова не понял, какое здесь у нас может быть преимущество. Зато меня посетила неожиданная мысль. Ведь, черт дери, по всему видно, что этот старый боевой котяра также как и мы вынужден заниматься не своим делом, а грозный бог, которому подвластны все, покидающие земной чертог, выступает в роли посредника и чуть ли не уговаривает и лебезит перед теми, кто явно ниже его по рангу. М-да, видимо кто-то здесь здорово накуролесил.

Вот так в напряженном ожидании презрения и насмешек, мы познакомились с Жанвальжаном. При более близком общении он оказался не таким уж неприступным, как ему хотелось это подчеркнуть при нашем первом знакомстве. По сути я оказался прав. Чуть позже он рассказал, что из-за этой гребаной забастовки он лишился своего напарника и вынужден работать не в своём департаменте.

Жанвальжан не очень-то хотел распространяться на тему внутренних дел Аэропорта, но совершенно неожиданно не устоял перед чарами Франсуазы; позволил даже подержать себя на руках (что по словам Анубиса было делом неслыханным, чудом, вроде того, как Моисей раздвинул воды Черного моря).

Из его туманных объяснений и недомолвок я понял, что прежним его напарником был какой-то беспокойный дух, загробных дел мастер и профессионал (чем и заслужил искреннее уважение Жанвальжана), но в данный момент без места упокоения, потому что по собственной инициативе, будучи неизлечимо больным, подвергся незаконной пока во Франции эфтаназии. Суд Осириса так и не смог вынести внятное решение о статусе неприкаянного. Самоубийцей тот в прямом смысле не был, а дальше… А дальше напарник Жанвальжана вместо того, чтобы тихо потусить где-нибудь в замке на берегу Луары в виде домашнего духа, привидения или полтергейста, принялся истово отстаивать своё право, самому решать свою судьбу в сложившихся обстоятельствах. Если бы не его настойчивость и упрямство, то через пару сотен лет о нём бы попросту забыли, и он смог бы отправиться в очередное воплощение с энтузиазмом и чистой совестью. Но нет, он взбаламутил всё и вся, после чего начались судебные коллизии, дошедшие до самых высших инстанций, которые тянулись и по сей день. Теперь в ладью Харона путь ему был заказан, равно как и на встречу с Великим Архитектором для определения следующей инкарнации. Таким образом Неприкаянный, а именно так его и называло большинство сослуживцев, оказался в ситуации, когда должен был работать неопределенное время (что в самом плохом случае означало не что иное, как вечность) в одной из служб вместе в Жанвальжаном.

– Его, конечно, это не устраивало. Ладно лет пятьдесят, ну, сто, но он всегда хотел в систему Сириуса, – Жанвальжан от воспоминаний погруснел и время от времени принимался вылизывать коричневые полоски на своей шкурке, которые придавали ему сходство с мохнатой форелью, – и когда грянула забастовка, он, не задумываясь к ней присоединился.

– Ну а… – начал было я.

– Ну а я в эти игры давно не играю. Начиная с позапрошлого воплощения.

Я глубоко засомневался, что кот, нет, даже котище, потрепанный судьбой и, судя по внешнему виду, не чурающийся хорошей потасовки, вот так, тихо-мирно пропустит подобное событие, а вместо этого усядется у камина с вязанием и кружкой глинтвейна. Что-то здесь было не так.

Я поднял брови и только собрался задать прямой вопрос, но Жанвальжан опередил меня.

– Никакие социальные потрясения, будь-то стачка, забастовка или даже демонстрация меня не интересуют. Посильное участие в Великой французской революции надолго отбивает к этому охоту.

– А как же революционная романтика, идеи? Свобода, равенство, братство, наконец?

– Вы, молодой человек, если хотите, можете попробовать, – поморщился кот, – а я как-нибудь обойдусь. Гильотина, знаете, пренеприятнейшая штука, скажу я вам. Хотя справедливости ради стоит признать, что всё происходит довольно быстро.

Вот как. Какой оказывается у нашего боевого кота за плечами тяжелый опыт из прошлых воплощений. Хотя если задуматься, кого из нас не казнили в одной из далеких прошлых жизней?

– Революционаая романтика, свобода, равенство, братство, 0 говорите? – продолжил кот. – La petite Louison55
  «Маленькая Луизон» (фр.) – одно из первых прозвищ гильотины.


[Закрыть] действительно «подравнивает» всех тех, кто по глупости считал, что все люди братья, и на самом деле делает тебя свободным. Правда, от собственной головы.

– А как возможно что бы то ни было помнить из прошлой жизни? – вмешалась до этого момента молчавшая Франсуаза.

– Регрессивный гипноз, – решил блеснуть эрудицией я.

– Ха! Регрессивный гипноз! Никакого регрессивного гипноза, юноша!

Зря я перебил Жанвальжана. Вот теперь и Франсуаза смотрит на меня, как на чокнутого. А у неё такие теплые влекущие бёдра.

– Почему нет? – вяло засопротивлялся я.

– Мозга-то у тебя нет, – отрезал кот, но, увидев выражение моего лица, поспешил уточнить. – Тело ж ты поменял, правильно? Ничего не осталось. Поэтому никакого гипноза и быть не может, одно шарлатанство.

– Жанвальжан хочет сказать, – услышал я над самым ухом ставший близким и родным голос Анубиса, – что для этого существуют определенные практики. Мало кто из людей владеет ими в совершенстве, единицы, можно сказать. Если у нас всё пройдет удачно, могу поспособствовать. Освежить вашу кармическую память. Только крепко подумайте, прежде чем на это соглашаться. Кстати, – он достал из-за пазухи свой Ай-пирус и сверился с какой-то информацией, – молодцы. Удачно разрулили ситуацию. Грубо, конечно, но эффективно.

Я засиял от гордости и величайшим напряжением мышц опустил нос на полдюйма пониже. Наверное мне показалось, но Анубис тоже улыбнулся.

– Ладно, нам пора. Новая партия душ уже на подходе.

На самом деле Радужные ворота больше всего напоминали рамку металлоискателя в аэропорту с элементами портала из «Звёздных врат». Немного искривленные и текучие, они еле заметно меняли форму, но всё-таки приближались к правильному прямоугольнику, внутри которого активно пульсировала голубоватая энергия, а вокруг постоянно пахло озоном. Время от времени сквозь полупрозрачную пелену прорывались искрящиеся плазменные разряды, поэтому долго смотреть на них даже прищурившись было больно. Я отвел взгляд и с наслаждением уставился на свою немногословную напарницу, благо она сейчас находилась во власти своих дум. С еле заметной улыбкой она почёсывала за ушком Жанвальжана, который вальяжно развалился у неё на руках и бесстыдно, в крайней степени удовольствия, урчал. Что ж, кот остается котом при любых обстоятельствах, хотя я многое бы отдал, чтобы оказаться на его месте.

Франсуаза чуть склонила свою хорошенькую головку; из её волос, собранных на затылке в конский хвост, выбилась тонкая прядь и, чуть касаясь щеки, причудливой волной устремилась вниз. Божественный профиль! Залюбовавшись, я впал в подобие транса и не заметил, как наступила абсолютная ватная тишина.

Раздался еле слышный шёпот, и с мягким шелестом, похожим на взмах крыльев большой птицы в арке появилась душа. Сотканный из эфира фантом молодой женщины казалось светился энергией неподдельной, похожей на человеческую радости, что на этом этапе было странно даже для такого профана, как я. Наверно Анубис заметил недоуменное выражение моего лица:

– Очень чистая и осознанная сущность. В этом воплощении у неё «отпуск». Счастливая безмятежная ровная жизнь с небольшими духовными прозрениями ближе к концу.

– Чтоб в розовом киселе не потонуть? – спросила Франсуаза.

– Да. Иначе деградация. Так уж устроено мироздание: либо эволюция, либо инволюция. Топтания на месте не бывает.

И тут же добавил:

– Это не ваш «пациент».

Жаль, подумал я. Рядом с такмими сущностями всегда легко и светло на душе. И заморочек поменьше.

Мимо нас проплывала очередная вереница душ, но судя по отсутствию к ним интереса со стороны Анубиса и Жанвальжана, к нам отношения никакого не имела.

– Ну, эти в «зал ожидания», – наконец произнёс наш наставник.

Я понимающе наморщился и важно, несмотря на то что меня пробрала дрожь, изрёк:

– Натворили что?

– Да нет, так, «эконом-класс». Особо ничего не натворили. В принципе, вообще ничего не натворили.

– А почему тогда в «зал ожидания»? – поинтересовался я, памятуя о том, что это в первую очередь означает то, что у вновь прибывших практически отсутствует свобода выбора, и их карма фатальна и полностью предопределена.

– А потому что ничего. Мелочи, мелкие грешки и полная пассивность. Вот, глянь, – Анубис кивнул в сторону девушки, чей силуэт проплывал мимо нас в данный момент. – В прошлой жизни добропорядочный, в принципе, гражданин, неплохой семьянин, в банке работал, в петанк играл, Тур де Франс не пропускал… И жену любил и церковь по воскресеньям посещал. Но вот ни одной юбки пропустить не мог.

– И?

– Заповеди ваши помнишь? Как, бишь, там? Не возжелай, там и так далее…

– Ну да, – ответил я, покосившись на округлую грудь Франсуазы.

– В результате нынешняя инкарнация состоится в традиционнной арабской семье и пройдёт под неусыпным оком отца и многочисленных братьев.

Я поймал лукавый взгляд Анубиса и укоризненно-надменный Франсуазы и принялся судорожно вспоминать: а не было ли в моём коротеньком списке побед над замужними дамами?

– Вот и по вашу душу пожаловали, – вывел меня из задумчивости насмешливый возглас Анубиса. – Ладно, забирайте Селестину, что делать знаете. Сопроводите и обратно сюда. Я подключусь позже.

К нам подплыла полупрозрачная женская особь, поначалу не вызвавшая у меня в силу своих весьма средних внешних данных никакого интереса.

Повинуясь какому-то непонятному внутреннему импульсу, я взял её за руку и перевернул запястьем вверх. Линии на ладони струились и пересекались, вызывая сполохи и меняя цвет. Уроки Мастера судеб не прошли для меня даром и я в общих чертах прочёл то, что её ожидает. Неплохая семья (причём, в любом из трёх случаев весьма и весьма неплохая); безбедное детство, лицей, три года в Сорбонне, затем l’Ena66
  Ecole nationale d’administration – Национальная школа администрации – французское элитарное государственное учреждение в сфере высшего послевузовского образования и повышения квалификации в подчинении премьер-министра Франции, созданное в 1945 генералом Де Голлем, чтобы «демократизировать» доступ к высшим должностям государственного аппарата.


[Закрыть], потом ранняя беременность. Здесь я задержался подольше, чтобы вникнуть в детали. Так, так. Залетела во время отдыха в Испании с каким-то местным мачо, который окрутил ей голову, а потом исчез, всё понятно и всё до боли тривиально. Далее мать-одиночка со всеми вытекающими из этого последствиями, включая полный разлад с родственниками; в результате мечты о работе в высших слоях государственной власти летят ко всем чертям; уровень доходов стремительно падает; наконец, хамоватый водитель грузовика, который из жалости и для того, чтобы было на ком сорвать свою природную агрессию, стал жить с ней. Сожитель пьёт, теряет работу, кого-то грабит и садится в тюрьму. Теперь она тоже мать-одиночка, но уже с двумя детьми. Весело.

«Париж, Париж, наконец-то я в Париже… Увидеть Париж и умереть…». Я услышал, исходяшие от Селестины вибрации. Я не мог прочитать её прошлые воплощения, но и без того было понятно, что Париж был её давнишней, эпохальной и запредельной во всех смыслах мечтой, и она каким-то образом смогла перенести свою земную мечту в будущую жизнь.

«Умереть мы всегда успеем», – философски рассудил я и ещё раз пробежал глазами по линиям судьбы, жизни и сердца и увидел маленькое разветвление на рубеже двадцати земных лет. Мой внутренний голос настоятельно нашептывал мне, что я не имею никакого права вмешиваться в чужую судьбу, тем более, что она являла собой сумму всех её прошлых «заслуг» и прочерчена не абы кем, а самим Великим Архитектором. Или одним из его многочисленных заместителей. Однако чувство собственной непогрешимости возобладало и я, приблизив губы к самому уху Селестины, прошептал:

– Тебе у нас понравится. Только в Испанию ни ногой! Никогда! Слышишь меня?

Но также как турист, только что заселившийся в отель и судорожно напяливающий купальный костюм в предвкушении объятий тёплого моря, так и душа Селестины находилась сейчас в состоянии радостного возбуждения, и ни добрый совет, ни напутствие не могли зацепиться даже за краешек её сознания.

Я понял это в какую-то долю секунды и принял решение. Я взял её переливающуюся всеми цветами радуги ладонь в свою и ногтём большшого пальца передвинул развилку на линии судьбы чуть в сторону. Этому на занятии нас не учили, наоборот, это были знания из моей нынешней земной жизни. В какой-то передаче о мистике и магии в частности утверждалось, что возможные события можно подправить, изменив линии жизни хирургическим или другим способом. Так что, если это возможно на материальном плане, почему не воспользоваться этим сейчас, когда рисунки на ладони представляют собой всего лишь энергетические узоры и воздействовать на них несравнимо легче, нежели на физическом плане? И теперь, судя по образам, которые, как в цветном калейдоскопе тут же замелькали перед моим внутренним взором, я понял, что сделал всё правильно.

«Так. Дружеская попойка накануне отъезда; пропущенный чартер в разгар туристического сезона; слёзы, учебники и конспекты; диполм L’Ena; начало карьеры в Страсбурге; удачное замужество, дети; переезд в столицу и, о! мэр Парижа!»

– Ох, ну ты и дурак! – обернулся я на голос своей напарницы и увидел кота, который возвёл очи горе, и моментально материализовавшегося Пуниция, бога кары и наказания, которого нам только издалека показывал Анубис.

– Ну что ж, добро пожаловать к нишему костерку! – растекаясь от удовольствия схохмил он. За его спиной я не без содрогания рассмотрел бога с головой крокодила, существо непонятного пола, амуниция которого больше всего напоминала имперского воина из «Звёздных войн» и двух серых Стражей. Хорошо хоть Харона рядом не было.

– Вы не волнуйтесь, – довольно-язвительным тоном продолжил Пуниций, – правосудие у нас быстрое. Нехватка адвокатов, знаете ли. Не задерживаются они у нас, не приживаются. Прямиком, знаете-с, туда, – показал он своим корявым пальцем вниз.

– Кажется мы попали… – промяукал Жанвальжан и резво, что никак не вязалось с его комплекцией, запрыгнул на руки к Франсуазе.

Пуниций с улыбкой Джека Потрошителя в разгар сезона взял нас с Франсуазой за руки, после чего мы обнаружили себя на той самой Могильной улице, откуда началось наше путешествие на кладбище Монмартр. Сейчас пространственных парадоксов на ней я не заметил, и похожа она теперь была более на площадь, чем на улицу.

После моментальной трансгресии мы оказались ровно между двух Серых Стражей. Впереди шествовал Пуниций, котроый миролюбиво беседовал с крокодилоголовым; чуть обернувшись, сзади, на границе зрения я обнаружил того самого, бесполого. Предполагая бесполезность своих попыток, я всё-таки попробовал сместиться вправо-наружу, но лишь упёрся в упругую пружинящую поверхность, сравнимую с покрышкой резинового мяча. Так, значит бежать не получится.

«А может быть нас выгонят?» – с надеждой подумал я. В принципе я насмотрелся такого, что хватит на несколько жизней вперед; мало того, впредь мог не мучаться извечными вопросами человечества о том, что там за гранью?

Я посмотрел на Франсуазу, потом на Жанвальжана, который, будто прочитав мои мысли, коротко бросил:

– Не выгонят и не отпустят, – потом помолчал и добавил, – ты вобще чем думал?

– Ну, я… Чего в конце концов такого я сделал?

– Нет, ну он ещё спрашивает! – воскликнул кот.

– Ладно, был не прав, вмешался. Чего такого? Мастер судеб или кто-нибудь там исправят обратно, и всё.

– Не получится, – мучительно-сурово, будто выдавливая каплю из пипетки, обронил Жанвальжан. – Её судьба, новая судьба, уже запечатлена.

– А почему у меня получилось? – не унимался я.

– Ты сделал это прямо в зеленом коридоре и она почему-то сразу «запечатлелась». Сам не пойму, если честно, как тебе удалось перепрограммировать её карму, это многим здешним богам не под силу…

– Вот же, а-а…

Такой реакции кота я ещё не видел. Теперь становилось понятно, что чтобы там не произошло, наше дело дрянь. К тому же Анубис как назло куда-то запропастился, и нам придётся выпутываться самим.

Мы пересекли площадь и вошли в одну из многочисленных дверей. Следуя логике, мы должны были оказаться в центральном зале крематория, но не тут-то было.

Огромный зал, больше похожий на театральный, нежели на зал судебных заседаний поражал своими размерами и архитектурой. Через минуту Франсуаза, Жанвальжан и я оказались в отгороженном пространстве с Серыми Стражами по бокам. Вокруг небольшой сцены в форме буквы «П» располагались двухъярусные трибуны, до отказа заполненные разношёрстыми, как потом оказалось, работниками обоих Аэропортов. На мой вопросительный взгляд крайне раздраженный Жанвальжан выдал тираду из которой я понял, что присутствующие на суде, в подавляющем большинстве – праздношатающийся народец, присоединившийся к забастовке, а также всякий сброд из тунеядцев-духов, прилепившихся к кладбищу и мешающих спокойно работать.

Круглая сцена находилась на небольшом возвышении и в другое время вполне могла бы сойти за сцену эстрадную, если бы не общий мрачный антураж и стоящий на ней стол, затянутый черным погребальным сукном, с прислоненными к нему парой треснувших пластиковых венков и почерневешей снизу до половины пыльной плетеной корзиной, предназначение которой даже для такого дилетанта в истории, как я было более чем очевидно. За столом восседали пять человек, из которых я узнал лишь Пуниция.

– Это кто? – шёпотом спросил я Жанвальжана.

– Это Сансоны, отец, сын и внук. Шарль-Анри, Анри и Анри-Клеман. Шарль-Анри – первый человек, похороненный на кладбище Монмартр.

Мне это ровным счётом ничего не говорило, кроме того, что мы удостоены чести познакомиться с первым пассажиром, зачекиненном в Аэропорту. Поэтому я, чтобы поддержать Франсуазу, пожал плечами и ободряюще посмотрел на неё. Она почему-то была бледной, как накрашенная белилами гейша. Странно. Она мне представлялась эдакой молчаливой амазонкой, у которой я мог бы запросто одолжить мужества и спокойствия.

– Ты чего?

– Эти трое – последние из династии Парижских палачей. Шарль-Анри, – быстро прошептала Франсуаза в ответ, – самый известный, на его долю выпали самые нашумевшие казни, Мария Антуанетта, Луи Шестнадцатый и так далее.

Мои брови поползли вверх. Ну и трибунальчик! Перспективы выйти сухим из воды таяли с каждым мгновением. За прошедшие века палачи наверняка истосковались по своему ремеслу, и тогда…

– А пятый кто? – я бросил вопросительный взгляд на Франсуазу, но получил в ответ взгляд настолько красноречивый, что счёл за лучшее сделать вид, что сразу его узнал.

Действительно, лицо пятого члена президиума было мне смутно знакомо. Одежда, которой было не менее двух веков, пронзительный взгляд, тяжёлый подбородок. Величественный вид и неистребимая харизма. Я как мог напряг память, но так и не пришёл к однозначному выводу.

Тем временем Пуниций объявил о начале заседния и зал наполнился довольным перешёптыванием. Я поискал глазами Анубиса: как не его дело вытащить нас отсюда, но его нигде не было. Из египетских богов я заметил лишь Маат и Гора, что, по всей видимости, вселяло хоть какую-то надежду на спасение.

Пуниций произнёс пламенную обвинительную речь, из которой следовало то, что я покусился на святая святых – возомнил себя, презренного червя, в роли бога, творца, не имея на это никакого права. Далее к моему вящему удивлению последовал отсыл к Ветхому Завету, в том числе грехопадению, для иллюстрации которого мой пример подходит как нельзя лучше и выглядит наиболее выпукло и ярко.

– Поэтому, – закончил свою речь Пуниций, – наказание должно быть примерным и вселить в любого, кто в дальнейшем отважится хотя бы в мыслях посягнуть на роль демиурга, страх и чувство неотвратимости воздаяния.

– Предлагаю мумифицировать заживо, – выкрикнул какой-то маленький гаденький из тёмного угла под самым потолком, где было место только паукам и заблудившимся теням. Лица я его не разглядел, только потрепаный плащ с блестящей застёжкой в форме скарабея.

Мы переглянулись: да, аукцион начинается с высоких ставок, что-то будет дальше? В это же время по залу пробежала звуковая волна: все истосковавшиеся по человеческой крови наперебой предлагали свои варианты наказания, самым безодидным из которых была гильотина.

«Это всё игра, это всё ерунда, – убеждал я себя, стоя в зале суда, но, посмотрев на ещё больше посеревшего кота, и, особенно заметив реальную озабоченность на лице Франсуазы, почувствовал предательский вкус металла во рту.

– Стоп, стоп, – неожиданно прервал гул голосов молчавший до этого Сансон-старший, – мы не только не выслушали защиту, но даже не дослушали обвинения!

– Нарушение протоколов и норм, вот корень всех зол! – веско обронил пятый член президиума, и и я неожиданно вспомнил, где видел это мужественное лицо. Вот чёрт! Метро «Одеон», памятник Дантону! Вот это да! Жертва преспокойно рассиживается рядом со своим палачом!

В зале моментально воцарилась почтительная тишина. Сансон-старший закончил перечень того, что нам инкриминировалось, но я уже не слушал, потому что Жанвальжан пребольно вцепился в мою руку когтями и прошипел:

– Надо что-то сказать в своё оправдание, или заседание превратится в бойню.

Франсуаза среагировала первой. Она нежно, но в тоже самое время твёрдо ухватила меня своими пальчиками чуть выше локтя, и под сводами зала суда зазвучал её уверенный, звонкий голос:

– Господа…, – «присяжные», чуть было не вырвалось у неё, – господа! Стоит ли корить моего напарника всего лишь за то, что он, поддавшись благородному порыву, захотел помочь этой несчастной, как ему показалось, Селестине?

И тут же последовал незаметный для остальных, но чувствительный для меня толчок локтем под рёбра.

– Не молчи, скажи хоть что-то, – сквозь зубы процедила она.

Я театрально прижал руку к груди и жалобно заблеял:

– Вот-вот, она показалась мне такой беззащитной, такой болезненно милой… что я решил принять посильное участие в её судьбе. К тому же, я не знал, что…

– Незнание закона не освобождает от ответственности, – вмешался самый младший из Сансонов. Он немного напоминал своего деда, но если первого отличала харизма и волевые черты лица, то в облике младшего сквозила деградация, упадок и какая-то суетящаяся никчемность. Поэтому, хотя он и постарался вложить в свою реплику максимальную дозу яда, присутствующая в зале публика не очень-то обратила на неё внимание. Кроме Пуниция, конечно.

– Вот-вот, – передразнил меня бог Наказания и злорадно усмехнулся.