Текст книги "Без срока давности"

Глава 8

Август. Москва

РАСШИФРОВКА ТЕЛЕФОННОГО РАЗГОВОРА

между Житниковым А.П. и Решетниковым А.П. (личность вице-премьера Решетникова идентифицирована по номеру телефона и тонально-лингвистическому методу)

Житников: Здравствуйте, это я! Звоню, как вы велели.

Решетников (после паузы): Ах да! Узнал. Ну что?

Ж.: Ну, мы сейчас только с ним виделись. Он немного напуган, конечно, этой историей…

Р. (перебивая): Думаете, генерал хулиганит?

Ж.: Больше некому.

Р.: Так, ну и что дальше?

Ж.: Наш друг считает, что материалы могут быть здесь.

Р.: Где это здесь?

Ж.: В Москве.

Р.: Почему он так считает?

Ж. (после паузы): Есть обстоятельства… (Замолкает.)

Р.: Ах да! Забыл… Ну, ладно… А вы как считаете, не врет?

Ж.: Непохоже.

Р.: Может, доит нас, как коров?

Ж.: Вряд ли. В конце концов, его расходы оплачиваю я, так что ваши тревоги мне непонятны.

Р.: Ну ладно, ладно. Деньги – не главное, важен результат.

Ж.: Я тоже так считаю, поэтому и не ломаю голову над его верностью, понимаете?

Р.: Вы его намерены ориентировать на поиски… материалов?

Ж.: Погодите, погодите. А вы-то позвонили куда хотели?

Р.: Куда? Ах да… Позвоню, позвоню…

Ж. (напористо): Да вы понимаете, что они могут просто исчезнуть? Зачем нам подключать кого-то, если вы сами можете их просто взять?

Р.: Не орите! Я вас нанял не для того, чтобы вы мне указания давали! Вы должны делать свое дело…

Ж. (перебивая): Да что вы, как красна девица, все считаетесь местами? Вам нужен результат, и мне тоже! Так надо его добиваться, а не тратить время на дискуссии. В общем, так: я заряжу людей на поиски, но если у нас сорвется, а я говорил, что мой уровень гораздо ниже вашего, то уж не взыщите!

Р. (примирительно): Ну что вы так остро реагируете! Мне тоже надо подумать, я тоже заинтересован в результате (молчание). Хорошо. Пусть Корсаков работает по своему усмотрению и отчитывается перед вами, а я запущу свои механизмы. Если завтра мне дадут отрицательный ответ – приступаете вы, ясно?

Ж.: Да, это – другое дело. Это – конструктивно.

Р.: То есть вы считаете, что и я не совсем потерян? Ну, спасибо.

Начало в 11:43; окончание – 11:48.

Доложено Плюснину С.С. в 12.55, поскольку он отсутствовал, а пользоваться любым видом связи было запрещено.

Виза по прочтении: «Контролировать Корсакова не менее чем тремя группами плюс электронное отслеживание всех контактов. Плюснин».

Глава 9

Август. Москва. Решетников

В последнее время вице-премьер российского правительства Александр Прохорович Решетников чувствовал себя чрезвычайно плохо. Плохо спал, уставал очень быстро и часто ловил себя на том, что не понимает собеседников. Совещания проводил как-то нервно, рассеянно, а иногда и вовсе сворачивал, хотя ни один вопрос еще не был решен. Но самое пакостное было в том, что он и себе не смог бы ответить на вопрос: в чем причина? Он искал ответ на этот вопрос постоянно, и днем и ночами, но ответа не находил. Близкие к Решетникову люди терялись в догадках, пытались выведать, не грозит ли беда сверху, но ничего определенного никто не знал. Сам Решетников понимал, насколько странно он сейчас выглядит со стороны, понимал, что нужно взять себя в руки, но не мог.

Иногда ночами он просыпался и лежал в темноте, то ли размышляя, то ли вспоминая, а скорее всего, мечтая. Да, да, наивно, по-детски мечтая повернуть время вспять, вернуться в ту пору, когда был обыкновенным счастливым новым русским и думал только о том, как прекрасна жизнь! И никакая сила не заставила бы его еще раз согласиться с предложением, которое ему сделали лет десять назад. Он был тогда директором завода и ничем не мог противостоять происходящему…

…То, что происходило сегодня, началось давным-давно… Решетников в те времена не рвался наверх, а только принял предложение людей, с которыми работал уже многие годы, а то и десятилетия, и предложение это, как на него ни посмотри, не несло в себе ничего такого, что можно было бы расценить как интригу.

Прошел слух, будто к ним приезжает какая-то группа экспертов, которые должны дать объективную оценку состояния и перспектив заводов, которых с незапамятных времен тут было много. Когда-то эта территория была частью нигде официально не обозначенной империи Демидовых, которые стремительно вырвались на поверхность деловой и политической жизни во времена Петра Великого и выковывали щит и меч той новой Российской империи, которую он создавал.

Сейчас же десятки, а то и сотни таких заводов в первой декаде мая месяца каждого года поминали, произнося «они ковали нашу победу», но уже к середине месяца было ясно, что «ковку» никто продолжать не собирается. А тогда показалось, будто что-то начинает меняться…

Демидовы ушли в тень, но память о них жила. В обыденном сознании она жила, конечно, в первую очередь в форме каких-нибудь эффектных диковинок, вроде, например, Невьянской башни, которую сразу же было приказано ставить так же криво, как знаменитую Пизанскую. Но для серьезных людей, а именно они и составляли ту самую «группу экспертов», память хранилась в заводах, которые Демидовыми когда-то были созданы, а уж потом, другими людьми, развивались, кем-то лучше, кем-то хуже, но всегда – для России!

Видимо, исчезновение этих заводов было объявлено своего рода разрушением станового хребта, так сказать, всероссийского позвоночника, вокруг которого все, собственно говоря, и зарождалось, и развивалось веками, и кем-то было принято решение восстановить эти заводы в той мере, в которой они могут соответствовать потребностям нынешней России… Ходили слухи, будто была утверждена на самом-самом верху программа под условным названием «Демидовское наследие», в рамках которой начат спокойный и целенаправленный поиск людей, готовых действовать!

Так получилось, что «группа экспертов» проявила интерес и к Решетникову, который работал добросовестно, но звезд с небес не хватал. А собственно, может, он тогда еще и звезд-то этих самых не видел…

Эксперты пробыли на предприятии недолго, но решения, видимо, уже были готовы, потому что через неделю в области разгорелся невиданный скандал. Невиданный не по тому, что обсуждали, а по тому, как это обсуждали. Открыто и долго. И в газетах, которые, как до этого говорили, были в кармане вице-губернатора, и на телевидении, включая частное, которым владела дочь губернатора, и в автобусах, и в очередях. Обсуждали открыто, хотя еще совсем недавно сама такая мысль могла напугать человека со слабыми нервами.

Губернатор подал в отставку, на его место с приставкой ИО посадили заместителя председателя областной думы, и Решетников сразу же вспомнил слухи о том, что именно председатель чаще других ездил с тем самым руководителем «группы товарищей». Но вскоре выяснилось, что в регионе работала не одна «группа экспертов», поскольку и с ИО вскоре произошла та же самая история: разоблачения, обвинения и смещение.

Тогда-то и приехал на завод к Решетникову человек из «группы экспертов», который с Решетниковым беседовал довольно часто, – Иван Данилович Стецик. Приехал, между прочим, на общественном транспорте, то есть на обыкновенном автобусе, который ехал в тот городок часа четыре, а то и больше. И на завод проходить не стал, а дождался обеденного перерыва, который Решетников использовал для прогулки в небольшом парке на берегу речки, созданном тут в далекие-далекие времена.

Тут его Стецик и дожидался и разговор вел очень серьезный, откровенный. Сказал, что, по их убеждениям, за новым скандалом стоит кто-то неизвестный, но очень опасный, играющий по совсем новым правилам, суть которых в полном отсутствии правил.

– Понимаешь, Саша, – сказал он, – люди эти из таких новых, которым на Россию наплевать. Она для них – некая совокупность территорий и того, что на этих территориях находится, исключая людей, которые тут живут. Эти новые будут тут устанавливать правила, которые с нашим народом, с тобой, со мной, с близкими нашими никак не согласованы, никак наши интересы не учитывают. То, что они где-то там… – Стецик помахал рукой, обозначая некое пространство, – где-то там получили образование свое, мне безразлично, но то, что они все правила, там полученные, тащат сюда, меня тревожит.

Он остановился и посмотрел в глаза Решетникову:

– Им на нас всех наплевать, поэтому наша с тобой задача – сделать так, чтобы они сюда не прошли! Понимаешь?

Решетников выдержал пронзительный взгляд и сказал:

– Все равно пройдут, хоть ты тресни.

Стецик помолчал, потом сказал:

– А вот твоя прямота мне нравится, поэтому так тебе скажу: есть разница в том, протащат на пустое место или на место, где будут те, кому Россия нужна! И нужна не как кладовая угля и руды, нефти и газа, а нужна как дом родной! – Посмотрел на часы: – Скоро автобус, так, мне пора, а ты подумай, повспоминай, может, тут кто крутится, будоражит да пакости разные придумывает, понимаешь? Телефон мой запомни и, если что, звони сразу же, хоть днем, хоть ночью.

Решетников к разговору отнесся прохладно.

Он понимал этих стариков, которые во всем видели угрозу, но сам он в своем понимании ее относил не к принципам этих стариков, а к самой старости, которая наступает и пугает их, порождая все новые и новые страхи. Понимал их, но вставать на их сторону не хотел. Время меняется, и это не остановить. Он бы и сам себе не объяснил, почему вдруг окликнул паренька лет тринадцати, пробегавшего мимо:

– Ты куда бежишь? – и, не дожидаясь ответа, сказал: – Беги на автобусную станцию и скажи, чтобы начали чинить автобус, который в областной центр идет. И сам оставайся там, пока я там не появлюсь! Все, беги!

Решетников и сам ускорил шаг, догоняя Стецика, а догнав, сказал:

– Иван Данилыч, у вас возможностей больше, так вы там скажите поискать такого Лешу Житникова…

– Житникова? – перебил Стецик, удивленный и прозвучавшей фамилией, и тем, что его нагнал Решетников. – Знаю я этого прохвоста! Это же он… Ты знаешь, что именно было использовано для снятия губернатора?

– Нашего?

– Нашего, нашего… На Заречном районе стали появляться листовки, а в них история, дескать, будущий наш губернатор – дружок блатного, который в большом авторитете и рвется к нам смотрящим, как у них это называется, ну, типа, главного над всем ворьем. И листки-то эти расклеивали грамотно: одни пришпандорят к забору или к двери подъезда, а другие следом за ними идут и снимают…

– Снимают? – удивился Решетников. – Зачем?

– Не знаю! – сердито ответил Стецик. – Снимают-то снимают, но говорят тем, кто уже прочитал, мол, такое простым людям знать не надо. Ну а у нас, сам знаешь, слово не воробей, обгадит так, что и не вылезешь. Народ стал интересоваться, сделали запрос в школу, где губернатор учился, а из школы отвечают, дескать, было такое, учились в одном классе до восьмого включительно.

– И что?

– А то, что – друзья! А как может друг блатного стать губером, а?

– Друг только потому, что в одном классе учились? – остолбенел Решетников.

– А придумал это, как говорят, именно этот самый Житников! – поморщился Стецик.

– Ну, придумал раз, придумает и второй! – заключил Решетников. – Найдете?

– А чего его искать? – удивился Стецик. – Его каждая собака знает…

– Ну, тогда я на выходные к вам подъеду, с ним поговорить! – заключил Решетников.

И – поговорил, и стал Житников лучшим другом «группы экспертов» на долгие годы. Потом, когда Решетников уже был в Москве, Житникову помогли создать какой-то то ли центр, то ли институт, не важно. Да, и работало в нем не больше десяти человек, что особенных забот по части финансов не доставляло, а польза была!

Год назад, а может, и больше, в очередной раз был Решетников на родине, и, как обычно, устроили ему традиционную встречу с рыбалкой и банькой. Правда, в этот раз бродило между всеми какое-то напряжение, вроде надо бы начать, да никто не решается. Разговор начали уже в баньке после второй рюмочки «домашней».

Разговор начал все тот же Стецик:

– Ты, Александр Прохорович, человек умный и работать умеешь, но в этом и твоя проблема.

– Не понял, – искренне признался Решетников.

– Вижу, что не понимаешь, потому и решили поговорить. Значит, ситуация вот какая: началась вокруг тебя интрига.

– Интрига? Вокруг меня? Кому это я помешал?

– Сейчас трудно сказать, но помешал ты многим, и помешал всерьез. Иначе не было бы этой возни.

– Не понимаю.

– А ты не спеши. Мы тебе сейчас все по полочкам разложим и свой план наметим. Начнем с того, что многим ты не нравишься. Не нравишься своей независимостью, своей принципиальностью, тем, что думаешь стратегически, и думаешь о благе страны, которой управляешь, а не о своем кармане. Ну, я хотел сказать, что ты не думаешь о своем кармане в самую первую очередь, – понимающе улыбнулся Стецик.

– Ну, бесплатно работать я и не подписывался, – вскинулся Решетников.

– Да что ты, что ты! – взмахнул ладонью Стецик. – Какой же дурак будет бесплатно работать! Не о том речь. Как раз мы считаем, что ты ведешь себя очень прилично, даже порой скромненько. Но это – твое дело. А наше дело – вот какое. Нам надо производство поднимать, расширять и укреплять. Все эти «газпромы-нефтепромы» рухнут, а заводы останутся. И потом, сколько в «нефтепромах» рабочих? Одна шушера кабинетная в основном. А на заводах этой шушере делать нечего, тут рабочий человек нужен. Поэтому наша задача – развивать производство, сохраняя рабочий класс, укрепляя страну. Повторяю, в этом – наша задача. Ну а ты, как мы думаем, – человек тоже наш. – Стецик замолчал, глядя на Решетникова в упор. Дождался кивка, мол, не ошибаетесь – ваш. Продолжил: – А раз наш, значит, и заботы у нас общие. Слишком часто стали о тебе говорить президенту, и это – плохой знак, понимаешь?

– Нет, – признался Решетников.

Тут Стецик и повернулся к губернатору:

– Андрей Васильич, давай.

Губернатор Луконин с готовностью принял слово:

– Значит, Саша, так. Это мне рассказал верный человек из администрации президента. Там тоже идет драка, каждый думает о себе и своем будущем и ищет запасной аэродром. Сейчас не менее трех групп волей-неволей объединились в желании тебя сожрать. При каждой возможности ссылаются на тебя. Прежде все говорили, дескать, трудно с тобой договариваться, а недавно пластинку сменили. Уже не меньше трех раз говорили президенту, вроде как в шутку, дескать, Решетников-то у нас скоро совсем самостоятельным станет. И как бы вскользь задают вопрос: кто стоит за Решетниковым, но самое важное, что никого из нас не называли, понимаешь?

– То есть вообще по России у меня поддерживающих нет? – Решетников невольно откинулся на спинку. – Придумают мне покровителей «оттуда»?

– Ну, что-нибудь в этом роде, – похвалил Стецик. – Голова у тебя светлая, это точно, но одному там трудно будет. Мы тут покумекали, взвесили всё и прикинули так: через пару недель начнут новую волну. Пойдет речь о том, что ты и сам плетешь какую-то интригу.

– Да мне-то это зачем? – вскинулся Решетников.

– Вот чудак-человек! Голова у тебя светлая, а выдержки мало, – мягко упрекнул Луконин. – Мы-то знаем, что ты тут ни при чем. И хотим тебя не только предостеречь, но и предохранить, помочь тебе. Так что ты сиди и слушай.

– Вот это – хорошее предложение, – усмехнулся Стецик и наполнил рюмки.

Выпили, помолчали, энергично закусывая.

– Ты, Саша, сейчас должен быть стократ аккуратнее и осторожнее и вести себя как образцовый пионер, понимаешь? Чтобы никаких историй, в которых можно увидеть при большом желании твои контакты с кем-то «оттуда». Сейчас, если ты заметил, квасной патриотизм снова растет в цене. Того и гляди, начнут ходить в хромовых сапогах и плисовых шароварах. Так что – минимум контактов. Судя по всему, сейчас на тебя начнут валить побольше таких дел, которые предусматривают частые вызовы к президенту для отчета. А тут есть две опасности. Первая – ты заиграешься и перешагнешь ту грань, которая тебя отделяет от президента, а это, брат, уже хамство, за которое накажут. Так бывало и будет еще со многими. Вторая – если ты не ошибешься, то тебе помогут. В крайнем случае спровоцируют недовольство, обоснованное недовольство президента. Он – тоже человек и подвержен всем человеческим слабостям. Игра эта, Саша, серьезная, рискованная. Мы не планировали ее для тебя, но так получилось помимо нашего расчета. Зато теперь, если выдержишь, можно подумать и об очень серьезном деле.

– О каком? – спросил Решетников.

И все сидящие за столом переглянулись: не шутит ли?

– Ну, сам посуди, если ты с нашей помощью осилишь всех, то есть полный резон думать и о дальнейшей карьере, а? – после продолжительной паузы предложил Стецик.

Если началась атака, значит, есть какая-то цель. То есть понятно, что цель – это он сам, его смещение. Вообще-то если говорить только о материальной стороне вопроса, то проблемы в этом нет. Ему гарантирована безбедная старость в нескольких странах на выбор. Там есть и стол, и дом, как говорится, и денег хватит на две-три жизни. Но он знал и другое. Все, что у него есть, он получил, действуя на грани. Почти все его «операции» могут быть признаны незаконными, а решать это будут в зависимости от того, какая команда будет дана. Решетников понимал и другое: команду эту отдавать будет не президент. Ему-то скандалы мало что дают, но и «тушить» каждое «разоблачение» он тоже не будет. Не царское это дело.

Обдумывая ситуацию снова и снова, Решетников решил, что ему нужны и свои гарантии. То, что «группа товарищей» его выбрала, хорошо. А если они передумают? Кто им помешает, кто их проконтролирует? В конце концов, он ведь не собирается их предавать! Он просто усиливает свою безопасность. Сами же сказали, что он им нужен.

И Решетников вызвал Житникова и поставил задачу.

Житников через пару дней доложил, что все осознал и распределил, и работа, мол, уже идет, но с тех пор ни о какой конкретике больше не сообщал.

Глава 10

Август. Москва. Корсаков

Выслушав слова Житникова о «Едином трудовом братстве», Корсаков едва сдержал удивление. Еще в Ярославле, когда Влада Лешко отдала ему ту самую «какую-то бумажку», оставшуюся у нее и на которой она написала адрес того самого дяди Коли, у которого купила бумаги, именно на этой бумажке Корсаков и увидел слова, на которые Влада не обратила внимания, а для него все стало ясным до прозрачности, потому что там были нацарапаны всего три слова «Говорова допрашивал Зенин», и все сомнения сразу исчезли, это – тот самый Зенин!

С Александром Сергеевичем Зелениным Корсаков познакомился, занимаясь романовской загадкой. Он знал, что фамилию Зеленин старик взял после того, как вышел из лагеря, в котором просидел больше десяти лет. То ли хотел начать жизнь с чистого листа, то ли были другие причины – неизвестно, но именно тогда он из Зенина стал Зелениным.

Ну а уж теперь, когда Житников упомянул «Единое трудовое братство», о котором именно Зеленин и рассказывал, встреча стала совершенно необходимой! Игорь несколько раз набирал номер телефона Зеленина, но никто не отвечал. Может, гуляет перед сном, а может, наоборот, уже уснул и выключил телефон, чтобы ночью не вскакивать. Может быть… Уже решив, что будет звонить завтра с утра, он автоматически набрал номер еще раз, и ему ответили. Голос был не зеленинский, но что-то знакомое послышалось Корсакову. Копаясь в глубинах памяти, он пояснил:

– Я звоню Александру Сергеевичу…

Наступила пауза, за которой последовал вопрос:

– Игорь?

Потом голос зазвучал снова, становясь все более узнаваемым:

– Это Дружников. Сам хотел вам звонить, но сейчас говорить не могу. Я загляну к вам утром, конечно, если вы не против.

Феликс Александрович Дружников был еще одним человеком, с которым судьба свела Игоря в тот раз, и с ним тоже можно было говорить.

К Корсакову он пришел часов в десять утра, и уже внешний вид гостя насторожил Корсакова: Дружников никак не соответствовал прежде сложившемуся впечатлению. Конечно, знакомы они, Корсаков и Дружников, были недавно и недолго, но познакомились при таких обстоятельствах, когда хитрить было некогда, открываться приходилось сразу и без ухищрений. Но вот таким, как сейчас, Корсаков Дружникова не видел и не поверил бы, что такое возможно. Но сейчас видел своими глазами, что с Дружниковым произошли невероятные изменения!

Гость сам все объяснил:

– Не удивляйтесь моему виду. Я двое суток не спал. – Голос его дрогнул, и он замолчал. Потом, справившись с собой, спросил: – Выпить у вас есть?

Заполнил холодной водкой полстакана, бросил ее в горло, рванул кадыком. Помолчал, потом глянул прямо в глаза Корсакову:

– Вы знали, что Зеленин – мой отец?

– Да, – так же прямо ответил Корсаков, – я ведь ему и звонил, когда вы отвечали. Хотел с ним встретиться…

Феликс Александрович снова опорожнил стакан водки.

– Теперь уже и не встретитесь. Он умер.

Корсаков поставил второй стакан, наполнил оба.

– Помянем.

Потом сидели молча, курили. Что тут скажешь, когда все и так ясно.

– Вы извините, что я вас так вот… напрягаю, но тут… – Дружников замялся. – В общем, я сейчас не в том состоянии, чтобы общаться с людьми, а им надо сообщить о смерти отца. Отца… О встрече с ним я мечтал долгие годы, а встретился всего две недели назад. Хотя слышал о нем, конечно, но не подозревал, кто это такой! Представляете, как поворачивается жизнь!

Дружников снова наполнил стаканы, выпили, не чокаясь.

– Понимаете, – продолжил Дружников, – никогда я не оказывался в такой ситуации. Ну, не ситуации, конечно… Черт, не знаю, как сказать…

– Да вы не мучайте себя подбором слов и выражений, Феликс Александрович.

Дружников помолчал, потом посмотрел в глаза Корсакову, и тот увидел, что глаза у Дружникова совершенно трезвые, будто это не он только что опрокинул почти три стакана водки. Стаканы, правда, не граненые, в которые можно налить больше двухсот граммов, но все-таки!

А глаза у Дружникова были трезвые и прозрачные.

– Собственно, Игорь, я потому к вам и пришел. Ни перед кем я больше в таком виде показаться, наверное, не смогу. Как говорится, положение обязывает. А мне выпить хочется. Вот просто хочется выпить.

Выпили снова, и снова наступила пауза.

– И вот какая у меня просьба к вам есть. Черт… – Видно было, что слова даются Дружникову с трудом. – Отец, ну, то есть Зеленин, был человеком с очень непростой судьбой. Его многие знают, помнят и ценят, несмотря ни на что. Если бы я мог показаться с ним хотя бы полгода назад, я бы испытывал гордость, поверьте, но сейчас… Сейчас его друзья, знакомые – все подумают, что я просто решил воспользоваться поводом, чтобы как-то «перетащить» себе часть его авторитета, понимаете?

– Понимаю, – согласился Корсаков. – Понимаю, но, извините, говорите вы чушь. В конце концов, это ведь не вы скрывали ваше родство, а он. В чем тут ваша вина?

– Да кто же поверит, что они вдвоем, мама и отец, проверенные чекисты, шифровались до самой смерти даже от своих друзей и товарищей по работе! Ведь мама-то мне ничегошеньки не сказала, понимаете?

– Ну, что же теперь делать? Обвинять их?

– Нет, конечно нет! Я, наверное, очень путано выражаю свои мысли, уж извините. В общем, Игорь, вы меня не уговаривайте. Лучше, помогите, а?

– Чем же я могу вам помочь?

Дружников посмотрел на него удивительно трезвыми глазами. Подумал, а может быть, вспомнил что-то, помолчал, потом ответил:

– Мне хотелось бы, чтобы, во-первых, вы обзвонили всех, кого отец хотел видеть на похоронах. Не удивляйтесь, он составил список. Посмотрите сами. Вы тут в числе первых. Кстати, отец о вас очень высокого мнения. Впрочем, тут мы с ним едины, поверьте. Так вот, список. Некоторые из этих людей живут в других городах, а похороны уже послезавтра. Хотелось бы, чтобы все узнали вовремя. Ну, чтобы мне не было стыдно перед отцом. Понимаете?

– Понимаю, – кивнул Корсаков, сознавая, что уже дает обещание обзвонить всех. – Что во-вторых?

– Во-вторых, прошу вас стать своего рода распорядителем на похоронах. Повторяю, я не хотел бы там «светиться». Я бы, например, не поверил в искренность пожилого сына, который не знал своего отца. Особенно учитывая род наших занятий. Не волнуйтесь, вам не придется решать какие-нибудь хозяйственные вопросы. Все уже оговорено, и если вы дадите свое согласие, то вам просто будут звонить и отчитываться. От вас нужно будет только дирижировать церемонией. Да, собственно, и не церемонией… Что-то я уже запутался, – признался Дружников. – Когда вы сможете дать ответ?

– Да что тут ждать? Александра Сергеевича я знал хорошо, и, конечно, сделаю все, о чем вы просите.

Похороны прошли торжественно и, пожалуй, даже пышно. Корсаков, оказавшийся кем-то вроде церемониймейстера, все время был в центре событий, и люди так или иначе со всеми вопросами обращались к нему. Только сейчас, на похоронах и на поминках, Корсаков смог представить себе размах деятельности Зеленина. На подъезде к кладбищу выстроилось несколько десятков иномарок с тонированными стеклами и персональными водителями. На небольшом пространстве возле могилы было тесно, и небольшие группки по пять – семь человек растеклись по аллейкам и проходам. Все находились в постоянном движении, здороваясь, перекидываясь парой-тройкой фраз и переходя к другой группе. После того как гроб опустили в могилу, кладбищенские пареньки долго не могли приступить к исполнению своих обязанностей: слишком много было тех, кто хотел бросить в могилу горсть земли…

Поминки проходили неподалеку, в столовой какого-то концерна, которая вместила всех без исключения. Покидая поминальный обед, к нему подходили с выражением соболезнований люди, которые в обычные дни проносятся в затененных авто по осевой линии правительственных автотрасс, и люди, больше похожие на бомжей, каковыми, может быть, и являлись. И каждый говорил от души, говорил искренне, не для галочки. Многие оставляли визитки, обещая любую помощь. Надо будет все это отдать Дружникову, подумал Корсаков.

После поминок он собрался ехать домой, когда Дружников окликнул его. Сегодня он опять удивил Корсакова. Спокойный, выдержанный и деловой, он никак не походил на сына, хоронящего отца, и уж тем более на человека, который пил водку на кухне у Корсакова. Он подхватил Корсакова за локоть, отвел в сторону.

– Во-первых, огромное вам спасибо, Игорь. По-моему, все прошло очень хорошо, достойно. Во-вторых. Сейчас не время и не место, поэтому назначьте сами, когда нам увидеться. Я бы предложил встретиться на квартире отца. Там поймете почему. А сейчас – возьмите.

Он протянул конверт и, увидев недоуменное выражение на лице Корсакова, решившего, что ему дают деньги, спохватился:

– Да вы с ума сошли, Игорь Викторович! Это письмо отца, адресованное вам. Прочтите, и вы многое поймете.