Текст книги "Без срока давности"

Глава 11

Август. Москва

РАСШИФРОВКА ТЕЛЕФОННОГО РАЗГОВОРА, состоявшегося между генералом Плюсниным и неустановленным собеседником

Плюснин: Алло.

Неизвестный собеседник: Мы сейчас пасем Корсакова.

П.: Знаю, и что?

НС.: Ну, мне отзвонились, что он отправился на похороны. Короче… Я сейчас на этих самых похоронах был…

П.: На каких похоронах?

НС.: В том и дело. Хоронили Зеленина.

П.: Кого? (После паузы, уже возбужденно.) Кого?!!

НС.: Того.

П.: Ну, может, сосед, мало ли…

НС.: Ага. Корсаков на похоронах всем заправлял, к нему после поминок все подходили, соболезновали.

П. (после долгой паузы): Ты никак не мог ошибиться?

НС.: Не мог.

П.: И что теперь?

НС.: Я поэтому и звоню. Как бы тут не напороться.

П.: Да, ты прав. Если что, огребем неприятностей по самое не хочу. Давай так: ты все выясни, а за ним пока только очень осторожный контроль маршрутов, не больше, ясно? Ни в коем случае не трогать!

НС. (с облегчением): Ясно. Ясно, все сделаем.

Глава 12

Август. Москва. Корсаков

Письмо Зеленина было кратким, деловым, но содержание его пробудило в Корсакове самый настоящий азарт!

«Друг мой, Игорь!

У меня к Вам просьба.

Письмо это передаст Вам мой сын, с которым вас, как мы выяснили, познакомило то же самое дело Лопухина – Романова.

Дело в том, что по роду своих занятий я долгие годы, даже десятилетия собирал самые разные документы и воспоминания, в которых зафиксированы многие стороны деятельности наших спецслужб.

Собирательство это, разумеется, было совершенно тайным, поскольку и описываемая деятельность была совершенно секретной. Любая информация могла бы и, конечно, может еще вызвать скандалы и серьезные последствия не только в России, но и за ее пределами.

Возможно, не произойди в стране такие перемены, и мы спокойно сидели бы, играя в домино. Но Вы сами видите, как все изменилось. Пришлось меняться и нам, старикам. Понимая, что с нами уйдет в небытие и огромное знание, мы постарались внести свой посильный вклад в сохранение нашей истории. Поверьте, что нет абстрактной истории. История – это всегда люди.

Вам известно, что многие страницы нашей истории в последнее время представлены взглядами только с одной стороны, тогда как другая сторона будто бы никогда и не существовала. Оставшись не у дел, мы решили объединиться, чтобы собрать свидетельства, которые, нам хотелось бы верить, помогут вернуть доброе имя многим людям и временам в истории Отечества.

Должен сказать, что мы не были первыми, кто пришел к такой мысли. Наши коллеги давно начали эту работу, но только мы пришли к мысли о необходимости предать суду общественности кое-что, собранное нами. Прошлое подобно той самой травинке, которая пробивается сквозь асфальт. Прошлое всегда откроется, но важно, чтобы кто-то захотел его, это прошлое, увидеть и понять.

В силу своего представления о степени важности я и мои ближайшие товарищи каждому собранному нами архиву придавали определенную степень секретности. Признаюсь, что были документы, которые мы, по общему нашему решению, просто-напросто уничтожали, чтобы не подвергать риску ни людей, ни страну. Все остальные находятся в надежных местах под надежным контролем.

Вы понимаете, что такая работа не может зависеть от жизни и смерти одного человека, поэтому моя смерть мало что изменила в большом, так сказать, глобальном смысле. Однако некоторые последствия неизбежны.

Дело в том, что некоторые дела из наших архивов со временем потеряли актуальность и могут быть тем или иным образом обнародованы. Прочитав Ваш газетный рассказ о событиях, в которых я и сам, благодаря случаю, принял участие, и учитывая мнение моих коллег, я прошу Вас принять от нас скромный подарок в виде нескольких дел, с которых мы решили снять пелену секретности.

Документы Вам отдаст Феликс, мои милый мальчик, перед которым я так виноват…

Еще раз спасибо за знакомство и сотрудничество, искренне Ваш Зиновий Абрамович Зенин (это – мое подлинное, а не конспиративное имя). Прощайте».

Ждать было некогда. Стало ясно, что встреча с Дружниковым необходима, и чем скорее, тем лучше. Дружников на предложение о встрече отреагировал так же активно, и Корсаков, не медля ни минуты, отправился к нему.

В квартире сразу прошли в тот самый кабинет, где Корсаков беседовал с Зелениным. В кабинете все было по-прежнему, даже красивая коробка, в которой Зеленин хранил папиросы, которые сам любил набивать табаком, стояла на своем обычном месте. Дружников взял со стола лист бумаги:

– Это список тех самых дел, которые уже принадлежат вам. Просто по объему они так велики, что унести все сразу вы не сможете. Впрочем, может быть, не все они вас заинтересуют. Читайте и смотрите.

Едва бросив взгляд на исписанный лист, Корсаков увидел строку «Ягода?».

– А тут почему вопрос? – спросил он у Дружникова.

– Ну и чутье у вас, дорогой друг, – усмехнулся тот. – Честно говоря, я был уверен, что вы на него накинетесь в первую очередь: очень уж вкусно, извините, для сенсации. То, что для меня – собрание слухов и сплетен, для вас – благодатный материал. И вы, и мы нацелены на людей, если можно так выразиться. Только мы хотим делать, а вы – рассказывать. Да вы не обижайтесь. У нас с вами разные взгляды на жизнь, и это прекрасно.

Дружников не спеша набил трубку, раскурил ее и заговорил, попыхивая:

– Существует легенда, будто нарком внутренних дел Генрих Ягода составил свой собственный заговор, и заговор качественный, профессиональный. Но реализовать его не успел. Как и почему – неизвестно, но – не успел. Именно поэтому будто бы и поставили во главе НКВД Ежова, чтобы уничтожить даже намек на возможность нового заговора.

– И Ежов раскрыл?

Дружников неторопливо попыхал трубкой.

– Я же сказал – легенда. Никто ничего определенного сказать не может. В свое время, в юности, я расспрашивал маму. Она была посвящена во многие тайны и со мной была откровенна. Думаю, она хотела зарядить меня разумной долей профессионального цинизма, понимая, что в нашем деле неизбежно переступаешь границу добра и зла. Она многое мне рассказывала, причем темы открывала самые серьезные, порой – государственной важности. Отвлеченно, конечно, без имен и адресов, но рассказывала, учила и воспитывала. А вот когда я ее спросил об этом «заговоре», просто посмеялась, сказала, что мимо нее такое никак не прошмыгнуло бы. Поначалу я обиделся: дескать, секретничает мама, а потом понял – отвечала честно. Потому и я так говорю: легенда. Но! – Дружников уперся пальцем в небо. – У отца и его товарищей было иное мнение. Сам я в эту папочку не заглядывал, так что, как говорится, табула раса, чистая доска, незамутненное сознание. Это я к тому говорю, что вы, если понадобится, обращайтесь за советом или мнением. Гарантирую беспристрастность, несмотря на свое особое мнение.

– Один вопрос уже есть: если заговора не было, а Ежова назначили, значит, заговор выдумали. Кто это мог быть?

– Как всегда, – усмехнулся Дружников. – Нужен был повод для уничтожения одной из соперничающих группировок. И группировка, скорее всего, объединяла людей из разных ведомств и кругов. Обычная практика политической борьбы, всего-навсего принимающая новые, иногда причудливые, формы. И не говорите, что в этом наша уникальность. Вы – человек образованный и должны знать, что такова мировая практика.

– Но не в таких же формах! – невольно воскликнул Корсаков.

– Да это еще как сказать. Вы помните историю с Каином, убившим брата своего Авеля? А ведь, если верить Библии, все население Земли тогда исчислялось четырьмя человеками, так? Адам, Ева и два их сына. Значит, двадцать пять процентов населения Земли стали жертвами политических интриг и репрессий. – В голосе звучала нескрываемая ирония. – Я уж не говорю о какой-нибудь английской революции, когда головы летели налево и направо. А французы чем лучше? Вы помните их историю? Затрудняетесь? Понимаю. Так вот, изящные и веселые французы в сентябре 1792 года в течение нескольких дней перебили больше тысячи заключенных, опасаясь, что те смогут выйти из тюрем и напасть на мирных парижан. Без всякого суда просто врывались в камеры и уничтожали «врагов народа». Ну, о том, как воевали американцы сами с собой, то есть Север против Юга, и рассказывать не буду! А вы говорите, будто Россия – исключение. Отнюдь! Россия – просто частный случай, один из многих. Впрочем, что это я? Ваши взгляды – ваше дело. Что касается «заговора», то в нем просто-напросто сплелись интересы самых разных группировок, сражавшихся и за НКВД.

Дружников побарабанил пальцами по столу, потом заговорил снова:

– Не то чтобы пророчествую, но просто советую. Скорее всего, вы, забравшись в материалы, будете удивлены объемом, и вам понадобится какая-то фигура, помимо Ягоды. Так вот, обратите внимание на Бокия. Глеб Бокий был одним из создателей ВЧК и двадцать лет был одним из руководителей. Причем, заметьте, руководителей реальных, как сказали бы сейчас. Его Специальный отдел занимался самыми разными вещами. Даже сейчас нет точной информации, какими конкретно делами занимался Бокий. Я имею в виду не простую номенклатуру, не перечисление его должностных прав и обязанностей, а то, что называется фактическим осуществлением работ, понимаете? – Дружников помолчал, будто взвешивая, можно ли сказать Корсакову то, что он хочет ему сказать, потом продолжил: – Многое удалось выяснить отцу и его товарищам. Они, например, точно установили наличие некоей связи между «заговором» и Бокием, но какова была его роль – неведомо. Впрочем, я просто передаю мнение отца, не больше. Все остальное – в ваших руках, Игорь Викторович!

Глава 13

Август. Москва. Корсаков

Дело при ближайшем рассмотрении представляло собой старенькую потертую папку тонкого картона, перевязанную крест-накрест бечевкой. Придя домой, Корсаков папку раскрыл и стал разбирать, охваченный азартом. Чтобы не отвлекаться, расположился на кухне, где все необходимое – кофе и холодильник – было под рукой.

Однако, разобрав документы, не знал, чему следует удивляться больше: его, Корсакова, наивности или предусмотрительной хитрости престарелых чекистов. В папке не было ни одного подлинного документа, только записки и иные акты «народного творчества». С завистью Корсаков подумал, что многие из записок можно отдавать в печать прямо сейчас: так точно и смачно было все выписано и нарисовано. И написать на основании этой папки хороший, сочный материал было совсем нетрудно!

Едва остановил себя, напомнив, что эти листки бумаги ему нужны не только для публикации. Они – ниточка, ведущая к тому, чтобы понять: кто и почему убил Милу Гордееву, а потом и Гошу Дорогина, взявшегося за поиски убийц!

Все дело состояло из нескольких памятных записок и одной аналитической. Ни на одной записке не было подписи автора, но стояла дата и чья-то пометка «Подтверждаю подлинность», но опять-таки без фамилии. Видимо, решил Корсаков, бумаги эти составляли люди настолько хорошо знающие друг друга, что верили слову. Впрочем, экспертиза могла бы установить имя автора, если понадобится.

Судя по датам, сначала были собраны памятные записки. В них соответственно названию излагались воспоминания о том или ином событии, которое, по мнению автора, относилось к «заговору». Между прочим, первая из записок, датированная октябрем сорок первого года, составлена была в Ленинграде. Надо же, война вовсю идет, вокруг города уже сомкнулось кольцо блокады, а чекисты заняты своим хобби и собирают показания! Видимо, этому делу они придавали огромное значение! Последняя из памятных датирована октябрем девяносто третьего и составлена в Таллине. Эстония – уже заграница, где вовсю гоняют «оккупантов», а кто-то едет туда, чтобы опросить какого-то старичка о событиях многолетней давности. Нет, что ни говори, а неспроста это, ох неспроста!

Погоди-ка, подумал вдруг Корсаков, если первая бумага датирована сорок первым годом, значит, Зеленин не мог иметь никакого отношения к ее составлению, потому что сам в то время был в лагере. Значит, лукавил все-таки, значит, работу начали не в последние годы, стараясь «очистить дорогое имя», а гораздо раньше. Но в ту пору речь о «чистке имени» не шла. Имя тогда сияло всеми цветами совершенно секретной радуги! В чем же дело? Кто вел такое следствие? Или надо просто продлить сюда мысль Дружникова о вечной борьбе спецслужб между собой и о борьбе группировок в каждой спецслужбе?

Надо думать! Читать и думать: что они там искали эти пятьдесят два года с сорок первого до девяносто третьего?

Итоги всего расследования были подведены в аналитической записке, изложенной на нескольких страницах убористым почерком, но и эта записка была составлена в расчете на то, что поймет только тот, кто знаком с предметом и может дополнять одну записку другой. Стороннему читателю одной записки тут почти все будет непонятно.

Первый раз Корсаков содержимое папки, как говорится, «проглотил». Он читал точно так же, как когда-то читали самиздатовскую «Красную площадь» или «Остров Крым», запоем, не замечая ни течения времени, ни того, что происходило вокруг.

Аналитическая записка была написана не только толково, но и очень обстоятельно: на каждой странице несколько раз делались ссылки на памятные записки, сравнивались и сопоставлялись и отдельные обстоятельства, и общие оценки. Если в памятной записке высказывались предположения, не подтвержденные фактами, то автор аналитической опирался на что-то в равной степени известное и ему, и тем, кто будет читать его труд, и дополнял это какими-то своими сведениями, которые, он был уверен, будущие читатели воспримут как достоверные.

Так или иначе, Корсакову приходилось то и дело отрываться от одних листков, копаться в других, отыскивая нужное место, и снова возвращаться к аналитической, зная, что вскоре снова придется от нее оторваться. Поэтому, завершив наконец первое чтение, Корсаков отвлекся на ужин, потом с наслаждением вернулся к папке.

На этот раз он читал только аналитическую записку, следя за развитием событий в той последовательности, которую излагал автор. Логика записки была безупречна, да и стиль, честно говоря, мог бы вызвать зависть у многих коллег Корсакова по журналистскому цеху. Только скользнув взглядом по последнему слову, сообразил, что перед ним находится серьезный документ, а не бульварное чтиво.

Теперь можно и расслабиться, решил Корсаков, сварил кофе и с удовольствием проглотил его, дополнив коньяком, конфетами и сигаретой. Причем коньяку не жалел, зная, что скоро начнет клонить ко сну. Сегодня усиливать новости и эмоции уже опасно. Надо все принять, разложить по полочкам и тщательно переварить. Иначе будет несварение желудка, или заворот кишок, или еще какая-нибудь гадость, но это – образно. А на самом деле начнет «клинить мозги», потому что столько информации сразу эти самые мозги не смогут воспринять адекватно.

Все-таки не выдержал, взял карточки, на которые выписал самое важное, что попадалось в записках, и стал карточки перебирать, стараясь создать самое общее впечатление, так и в сон провалился, перебирая карточки со своими записями, но спал беспокойно, видимо, и во сне переходя от одной записки к другой, пытаясь что-то понять. Просыпаясь утром, Корсаков успел ухватить хвост мысли, которая то ли уползала обратно в сон, то ли, наоборот, старалась выбраться оттуда, чтобы хоть чем-то помочь Корсакову.

Он сразу же кинулся к столу, чтобы еще раз пробежать, пусть по диагонали, эту самую записку, дать мозгам работу на все «туалетно-водные процедуры». Подойдя к столу, не сразу смог хоть что-то понять. Несколько мгновений он стоял неподвижно, стараясь осознать то, что видели его глаза. А видели они немного: стол был пуст. На нем не было ни одной бумажки, хотя вчера вечером он все оставил на столе точно в том положении, в какое сам же и разложил все эти записки.

Ошарашенный Корсаков сходил в комнату, взял сигареты и вернулся к столу, будто веря в чудесные явления исчезновения и появления из воздуха. Закурил, сел, уставившись на стол, будто именно от стола зависело возвращение исчезнувших бумаг. Курил он долго, понимая, что это ничего не изменит, и не находя сил бросить сигарету. Потом поднялся и отправился по тем самым делам, из-за которых и проснулся.

Заканчивая бриться, привык к мысли, что все случившееся уже случилось и никаких чудес не будет. Вставая под струи душа, стал решать вечный вопрос русской интеллигенции – что делать?

В самом деле, видимо, надо проинформировать Дружникова, и это было самым пакостным. Просто какой-то позор, бредятина. Как говаривала бабушка, «надолго собаке масляный блин», когда маленький Игорь что-нибудь ломал или пачкал. Ну, вот и тут тоже «поломал», иначе не скажешь. Лежала эта папка в кабинете Зеленина долгие годы, и лежала спокойно. Но стоило ей, бедолаге, оказаться в руках Игоря Викторовича Корсакова, известного журналиста, как папка сразу же «дематериализовалась», как сказал персонаж какого-то фильма. А может, и не фильма? Да и черт с ним!

То ли душа стала возвращаться в тело, то ли тело продрогло от ледяной воды, но стали в нем появляться какие-то признаки жизни и, что уж совсем странно, деятельности, напоминающей мозговую. Так, решал для себя задачу «номер раз» Корсаков, надо ли сообщить о пропаже Дружникову? Надо ведь понять, как вообще это стало возможным? Он получил папку, принес ее домой, и ночью папка исчезла. Для того чтобы прийти за папкой ночью, надо было незаметно проникнуть в квартиру. Дверь и замки у него, конечно, не какие-нибудь особенные, но и не игрушечные. Значит, нужен был мастер. И мастер квалифицированный. Но это не все. Надо было точно знать, что папка с документами находится именно у него, у Корсакова. Логично? Логично!

А как об этом могли узнать? Вариантов немного. Строго говоря, их три: узнали от самого Корсакова, узнали от Дружникова и узнали от «кого-то еще». Вообще-то все три попахивали дурдомом. В принципе, например, автор детектива, конечно, обязан был заподозрить Корсакова, но сам-то он знал, что ни с кем словом не перемолвился. Ни единым словом!

Узнали от Дружникова? А зачем это нужно Дружникову? Он мог взять любую папку и поступить с ней как заблагорассудится и любые вопросы переводить на покойного Зеленина. Ну в самом деле, где гарантии, что в момент смерти все дела были на месте? Пропало дело, и ответить за это уже некому. В конце концов, ведь это-то дело оказалось в числе тех, которые перестали быть «секретными», так? Так!

Если его отдали Корсакову, значит, с точки зрения коллег Зеленина по цеху, ни на что важное эти бумаги повлиять уже не могли. Следовательно, Дружников вообще мог бы их сжечь, не нарушая никакие нормы и порядки. Сжечь и ни перед кем не отчитываться! И зачем бы ему в такой-то ситуации отдавать папку Корсакову, потом устраивать похищение с непонятной целью? В общем, и Дружников тоже отпадает.

Остается третий вариант: узнали «как-то иначе». Отлично! Остается, правда, крохотная неясность: как «иначе» могли узнать? Загадки множились, наползая одна на другую. Вот и думай, Игорь! Ты ведь уже понял, что нет иного пути в поиске убийц Гоши Дорогина. Ну, и Милы, конечно. Да разве только их двоих…

Корсаков пытался вернуться к пропавшему делу, но тут мозги отказывались соображать. Без Дружникова не обойтись, думал Корсаков. Не обойтись, конечно, признала голова. А как об этом сказать? – поинтересовалась совесть. Ну, или что там вместо нее? Нет, надо подумать о чем-то другом, нашел спасительную отсрочку Корсаков. И в этот момент одновременно две мысли шевельнулись в его голове. Две, и одна другой лучше!

Качество их Корсаков оценил сразу. Теперь оставалось вспомнить, о чем они были, эти отличные мысли? Мысли дались не сразу. Лишь после третьей чашки кофе и пятой сигареты. Они и в самом деле переплетались, поддерживая и подтягивая одна другую. Во-первых, все не так плохо. И это очень важно и очень просто. В самом деле. Ведь и Дружников, отдавая папку, специально сказал, что это – материалы, предназначенные для обнародования. Именно так Дружников и сказал, именно так! Значит, если оценивать все происшедшее с позиций достижения поставленной цели, то почти ничего не случилось. Основные факты, оценки и идеи Корсаков просто-напросто запомнил.

О, черт! Вспомнив о важном, он рванулся в комнату и сразу же увидел стопку карточек, на которые он выписывал кое-что, читая вчера дело. Вот это удача! Значит, материалы для статьи есть. Немного, конечно, но есть. И это – главное.

Вторая мысль была не такой простой и легко осуществимой. Дело в том, что любой материал следовало так или иначе проверить. Проверить в каких-то беседах и встречах. И для этого у Корсакова тоже остались кое-какие наметки на тех же листочках. Он внимательно перечитал листки и обнаружил четыре фамилии. Правда – только фамилии, без инициалов и чего бы то ни было еще. Но это уже было кое-что! Он стал вспоминать, к каким фактам и оценкам были привязаны эти фамилии, и фамилии становились какими-то оживающими, реальными.

Где-то на самом донышке подсознания шевелилась мысль очень важная. Корсаков это понимал, но ничем не мог ей помочь. Оставалось ждать, когда она сама, эта мысль, созреет, окрепнет и начнет пробивать себе дорогу. И в этот самый миг так и случилось. Он вспомнил, где видел эти фамилии. Ну, может быть, не все, а только некоторые, но так ли это важно? Важно, что отыскан след!

Список! Тот список, который Дружников оставил ему, попросив обзвонить друзей Зеленина! Корсаков метнулся к столу, холодея от мысли, что и список тоже украли. И радостно и обессиленно растекся по креслу, увидев список спокойно лежащим на кресле. Улыбнулся, взяв список в руки. Ну конечно! Вот они, эти фамилии! Три фамилии в списке есть. Правда, только один человек находится в Москве. Жаль, что как раз напротив этой фамилии нет галочки. Значит, с ним не удалось связаться. Корсаков не помнил, когда звонил по этому номеру и какой получил ответ, но знал точно, что об этом человеке из списка у него нет печальной информации. Значит, человек жив, но отсутствует. Ну а если жив, то Корсаков его найдет.

Еще один человек жил в Питере и один – в Ярославле. Почему-то, звоня по этому телефону несколько дней назад, Корсаков не обратил внимания на то, где живет его абонент. Ну да. Тогда для Корсакова местожительство этого человека было не важно. Он набирал номера автоматически, так, как они были зафиксированы на листе бумаги. Только сейчас ему понадобилось знать, в какие города он звонил. Ну что же, зная адреса, зная людей, он готов к действию! Ночь в поезде – день в Питере – ночь в поезде – день в Ярославле – ночь в поезде, и через два дня он сможет отчитаться перед Житниковым и убедить того, что теперь разработку надо продолжать именно в том направлении, которое Корсаков будет определять сам!

А главное направление действий Корсакова – узнать, за что убили и Милу, и Гошу! Все остальное – потом, а сейчас – Питер, Ярославль! В любом случае за эти три дня ничего экстраординарного не произойдет, а потом, после поездки, будет ясно: идти к Дружникову виниться или можно будет рассказать ему о чем-нибудь интересном. Ну, посмеются вместе над странным происшествием. Порядок действия очень прост, решил Корсаков, и в этот момент зазвонил телефон.

Игорь поднял трубку.

– Игорь Викторович? Мы с вами недавно встречались… Моя фамилия…