Текст книги "Бульдог. Экзамен на зрелость"

– А вот так, – развел руками Столбов. – Государь мне: мол, не глупи, не упрашивай, потом жалеть станешь. А я ему: чего жалеть-то? Во второй гильдии ходил горя не знал, а теперь в первой стану значиться. Обозвал дурнем, да внял молитвам. Лучше бы обкостерил по матери да записал в именитые, хотя и недоставало у меня средств. Ну да чего теперь-то.

– Что-то ты загадками говоришь, Степан Прокопьевич.

– Да нет никаких загадок, Анисим Андреевич. Дело новое, махина эта непонятная. Мало ее купить, так еще и оборудование к ней. Да потом все это доставить, установить, запустить. Опять же сама собой работать она не станет, потребны люди специально обученные, да платить им жалованье. И ведь попробуй обидеть, развернутся – и поминай как звали, не крепостные, враз к кому иному перекинутся. Думал, пропал я. Заставили выкупить то, что никому и даром не нужно.

– Да ведь так все и было. Все думали, что ты умом тронулся.

– Сам как пришибленный ходил. А сказать никому не моги. Но как оно все вышло, сам видишь. А жалею я оттого, что по указу-то изменения в гильдейскую грамоту только раз в два года можно вносить. Я за это время почитай все, что вложил в лесопилку, отбил. Заработал бы и больше, кабы не дурость моя. Гильдейские ограничения на сделки держат, развернуться не дают. Я уж и к государю на поклон, а мне ответ – закон есть закон, и никто его попирать не станет. Но ничего. Нынче второй год на исходе. Сразу побегу в именитые граждане записываться, пусть и нет у меня за душой ста тысяч. Заказал еще одну махину и оборудование под нее. Моя-то уж нагружена до предела, так что расшириться не получится.

– Выходит, государь тебя силком на доброе дело подрядил, – вздохнул Сомов.

– Выходит. Да только болтать о том я бы не стал. Боязно больно. Закон, он ведь что дышло – куда повернешь, туда и вышло. Мне за упрямство мое так ответили по поводу смены гильдии. А ведь иные, кто, глядя на меня, сами за то дело взялись, куда пронырливее оказались, и им никаких ограничений не было. Вот и получилось, что начал я первым, а сам в хвосте плетусь. Потому не сомневаюсь – начну болтать, и не сносить мне головы. О том и тебя упреждаю, Анисим Андреевич.

– Спасибо на добром слове.

– Хм… Ты уж прости за любопытство… – смущенно произнес заводчик, но Сомов его прекрасно понял.

– Велено строить купеческий морской корабль и заниматься заморской торговлей.

– Ох, – только и вздохнул Столбов. Что ни говори, а море это дело такое, не больно-то надежное.

– Ты мне вот что скажи, Степан Прокопьевич. Как мнишь, коли государь чего пообещал, не бросит ли, как это бывало у его деда? Не откажется от своих слов?

– Не откажется. В том уверен, как в себе. Крут он, но слову своему хозяин. Да только море, оно ведь…

– Так он не просто мне велел морской торговлей заниматься…

Сомов обстоятельно рассказал обо всех условиях, выдвинутых императором. Поведал и о страховке, и о торговле на первых порах монопольными товарами. По просьбе Столбова показал ему все документы, что предоставил ему в присутствии государя чиновник из банка. Купец все обстоятельно проверил, заверил, что у него все точно так же обстоит.

Объяснил, насколько удобно иметь дело с Купеческим банком. Только посетовал, что мало еще торгового люда поверили в тот банк, а то дела можно было бы делать куда как проще. Разъяснил и по поводу займов. Весьма удобно, и куда выгоднее, чем брать в рост у своего же брата купца. Всего-то шесть процентов в год. Зато деньги можно получить быстро. А вот с такой грамотой, на которой стоит подпись самого государя, и того проще.

Слушал его Сомов, мотая на ус. По всему выходило, что хотя у него предприятие и порискованнее, чем у Столбова, но положение более выгодное. Грамота именитого гражданина открывала большие перспективы. С одной стороны, вроде выходит, что их род никогда в рисковые предприятия не ввязывался. С другой – никто из предков в такой ситуации не бывал, а сложившиеся расклады располагали именно к риску.

Ведь как ни крути, торгуют люди морем. Века торгуют. И далеко не все корабли гибнут. Будь так, не строили бы столько судов. Рисково, не без того. Но ведь от той напасти и обезопаситься можно. Его денег вполне достанет для того, чтобы заложить не один, а два корабля. Закупить груз и выкупить ту самую страховку можно и на взятый в банке заем.

Пусть его постигнет несчастье. Но это насколько же должно не повезти, чтобы потерять сразу два корабля. А потом, заем всегда можно будет перекрыть из тех денег, что вернет ему казна. Не обманет государь. Ведь понятно же, что на его, Сомова, примере хочет привлечь купцов к морской торговле, как это было со Столбовым. Оттого этот аспид Туманов и направил к нему Степана Прокопьевича. Чтобы тот обсказал, как оно у него вышло.

И потом, кто сказал, что он пустит семью по миру? Его прежнее предприятие никуда не денется. Там все уж давно налажено и его особого догляда не требует. Сын еще молод и неразумен. Но ведь есть Евдоким, который присмотрит за всем и сделает как потребно. Да там и делать-то ничего особо не надо, только не испортить уже налаженное. Хм. А ведь если все сладится, то можно будет свои товары самому за море возить. Евдоким здесь станет товар крутить, он – возить его за море, да еще и заморские товары по меньшей цене станет доставлять.

Дело новое. Боязно. Но ведь не все так плохо. Прав государь, сидят российские купцы на злате и серебре, как наседка на яйцах. Так у нее хотя бы цыплята выводятся, а у них все мертвым грузом лежит.

Вот только обидно, что с ним так-то. Словно он провинился в чем перед кем. Нешто нельзя было по-людски? Хм… А ведь пожалуй что и нельзя. Ну вот обсказали бы ему все… пусть даже сам государь. Поверил бы он в это? А вот шиш на постном масле. Нипочем не поверил бы. Да еще и кинулся бы свое богатство перепрятывать, чтобы ни одна собака не сыскала, не то что КГБ.

А так, когда силком да из-под палки, получается, что и выбора-то у него нет. И веса за ним большого не имеется. Прищучат мелкого купчишку, так и что с того? Но когда этот мелкий купец расправит плечи да начнет прибыток с предприятия большой иметь, вот тогда все бросятся вкладываться в новое дело, которое Петр Великий пытался насадить, да не вышло у него почитай ничего.

Вон, махины огненные, эти самые силины, то никому и даром не нужны были, а теперь, как поглядели на Столбова, чуть не дерутся, чтобы завод непременно их заказ исполнил. А суда эти коноводные? Когда только появились, так тоже пальцем у виска крутили. Поговаривают, один только Демидов рассмотрел в них прибыль и упросил государя позволить ему строить такие да по Каме пользовать. Нынче же, как только монополию государь снял, сразу несколько именитых купцов бросились строить их. И дальше строить будут, потому как выгоду увидели.

Русский купец – он особой стати. Старину любит и не стремится что-либо менять, пока не уверится, что дело неизменной выгодой обернется. Ох государь. Ну и хитер. И за глотку берет так, что не вздохнешь. И обласкает так, чтобы обиду долго не помнил. Взять того же Столбова – тот день, когда готов был руки на себя наложить, теперь за счастливейший в своей жизни почитает.

Тяжкий выдался сегодня день. Мрачным вечер. А вот ночь принесла облегчение и сладкий сон. Как оно все там обернется – бог весть. Но отчего-то верилось Сомову, что, несмотря на треволнения, все к добру.

Последняя мысль, прежде чем он провалился в сон, была о том, что завтра же нужно посетить Купеческий банк. Да не забыть прихватить с собой бочонок с ефимками, как и советовал государь. Негоже браться за начинание, имея грешок за душой. Раз простилось, вдругорядь может злом великим обернуться.

Глава 4
Княжна Туманова

– Анна Александровна, голубушка, побойся бога. Да где же это видано, чтобы с мануфактуры сукно по четыре рубля за аршин продавалось?

Возмущению купца не было предела. Уж не первый год имеет дело с мануфактурой Тумановых. Ничего не скажешь, качество здесь всегда было отменное. А и то. Батюшка нынешнего владельца в числе первых был пожалован грамотой поставщика двора его императорского величества. Правда, после смерти старого князя такой же грамоткой его сына никто не пожаловал. Но это ни о чем не говорит, потому как качество осталось неизменным и сукно по-прежнему стоило каждой копейки, отданной за него.

Два года мануфактура укрывалась в тени. Но вот уже пять лет, как из года в год князь Туманов неизменно является поставщиком двора. Вот только заправляет здесь всем не он, а сестрица его. Но девка знает свое дело.

Неподалеку от старой мануфактуры заработала новая. Насколько знал купец, дорого она обошлась. Одна только огненная махина влетела в такую копеечку, что у купца тут же взбунтовалась его бережливая натура. А ведь вовсе и не его денежки трачены были. Так Анна Александровна еще и не остановилась на том, закупила полсотни новых механических станов. Да и людишек обучала в ремесленном училище, кое за свой счет содержала. Траты просто неимоверные.

Знал Трехин, что все это добром не кончится. Ну не могло быть все гладко. Такие траты неизменно боком должны выйти. И вот оно наконец случилось. Четыре рубля за аршин сукна! Понятно, что вложенное нужно как-то возвращать. Но не увеличивая же столь безбожно цену за товар!

Да у него самое дорогое сукно уходит по четыре рубля, если в розницу, а оптом так и вовсе по три с полтиной. А перевезти его, а подать уплатить? Совсем девка совесть потеряла. Не хотелось с Тумановыми обрывать связь, потому как товар всегда добрый был. Но, как видно, все же придется.

– Козьма Иванович, опять ты суждение выносишь, не выяснив все доподлинно. – Мило улыбнувшись, девушка поднесла к губам чашечку и отпила глоток горячего, душистого чая.

– Анна Александровна, так ведь понятно все как ясный день. Не послушали совета знающих людей, бросились эту самую фаб-ри-ку ставить, а это траты великие. Вот теперь и решили поправить свои дела.

– А ты, Козьма Иванович, не спеши с выводами. Не выслушал до конца и словно самовар закипел. Я тебе что сказала? Начали мы ткать сукно по четыре рубля за аршин. Так?

– Так.

– А разве я сказала, что иного сукна у нас нет? Оно конечно, выгода великая на одном таком сукне сидеть, но ведь не выйдет. Нешто, думаешь, не понимаю, что потребен разный товар, и дешевый и дорогой, чтобы разному покупателю угодить.

– Значит, иное сукно ты все так же ткешь?

– Ну конечно. Все как и было прежде. Рублевое сукно, в два рубля, в три, и вот теперь добавилось в четыре. Но ты не гляди на цену. Сукно особое, из особой шерсти. Ты про мериносов что-нибудь слышал?

– Не доводилось, Анна Александровна.

– Особая испанская порода овец. Их разводят только в Испании, их вывоз из королевства запрещен под страхом смертной казни. Вот из этой шерсти я и предлагаю сукно по четыре рубля за аршин. Можно сказать, ткань для царских особ. А ты сразу на дыбы. Никто ведь не неволит. Не желаешь, так и не станем вспоминать.

– А вы откуда же тогда раздобыли ту шерсть?

– А то не твоего разумения. Вот, глянь на образец. В тканях ты разбираешься, а потому свое суждение и вынеси.

– Хм… Анна Александровна, если товар-то новый, а мы уж давно знаемся, так, может, под продажу выделишь несколько рулонов, а там и сочтемся? – бережно перебирая отрез ткани и едва не пробуя его на зуб, с хитринкой предложил купец.

– Козьма Иванович, это что за разговоры такие? – Девушка вскинула брови домиком. – Это когда же ты успел так поиздержаться, что не можешь за товар уплатить?

– Так ведь на такую-то новость я и не рассчитывал. Потому и серебра с собой в обрез взял. А тут один рулон в сто шестьдесят рублей встанет. Ну и какой толк от одного рулона? Нужно хотя бы четыре.

– Нет, Козьма Иванович, так у нас не сладится.

– Нешто веры мне нет, Анна Александровна?

– Еще как есть. Но ведь когда берешь чужое, оно всегда легко, а отдавать-то придется свое, и уж это тяжко.

– Плохо вы обо мне подумали. Грех это, Анна Александровна.

– В том-то и дело, Козьма Иванович, что думаю я о тебе хорошо и того мнения менять не желаю. А ну как соблазнишься и начнешь прикидываться сиротой? И потом, нешто ты без запаса приехал?

– Был запас. Да только дельце по пути подвернулось. Ну и… Нешто думаешь, что не возверну долг, Анна Александровна?

– Эх, Козьма Иванович, Козьма Иванович… В то, что долг ты рано или поздно вернешь, я верю. Постенаешь, потянешь кота за хвост и когда-нибудь вернешь. Да только «когда-нибудь» меня не устроит. А ведь у вас же в Новгороде банк Купеческий открыли, чего же ты не озаботился? И тяжести с собой возить не нужно, и любая потребная сумма под рукой была бы. Сейчас спокойно выписал бы вексель, и разошлись бы полюбовно.

– Не верю я той задумке, Анна Александровна.

– А вот это ты зря. Задумка превосходная. Откуда у меня деньги на новую фабрику? Нешто, думаешь, на все это богатство достало наших средств? Больше половины заем, в государственном банке взято.

– Да мне заем-то вроде как и не к чему… – смущенно почесал кончик носа купец.

– Так и слава богу, Козьма Иванович, слава богу. Но зато какое удобство, разве не находишь? Понятное дело, что не со всеми можно векселями рассчитаться, но со мною, к примеру, очень даже можно. Да и иные веру в банки имеют. Уж во всяком случае, такого, чтобы по векселям там нельзя было получить серебро, пока не бывало.

– Значит, нет?

– Пожелаешь, присылай приказчика с платой, выдам в лучшем виде. А отдавать свое, чтобы потом с твоей бережливой натурой бороться, уволь. Хотя… Вот напишешь расписку, что в течение месяца обязуешься возвернуть, а как не уложишься, так та сумма в рост пойдет, тогда пожалуйста. Тогда со всей душой.

– Стало быть, не верите купеческому слову.

– Всяк свой интерес блюдет. Потому извини.

Купец в очередной раз вздохнул и опять взял в руки отрез. Знатное сукно. Ох знатное. Товар не из дешевых. Такой если продастся, то лишь в столице или в Москве. Нынче многие хотят выделиться настолько, чтобы иным нос утереть, а потому и по шесть рублей за аршин уйти сможет. Опять же быть первым, у кого такой товар появится, ох как выгодно. Только тогда нужно выкупать все без остатка. А ну как много окажется? А не беда. Иноземные купцы такую ткань очень даже выкупят. Не видел он у них доселе ничего подобного. А, пропадай моя телега!

– И сколь у тебя того сукна имеется, Анна Александровна?

– На двадцать тысяч рублей, Козьма Иванович. Не обессудь, но больше пока нет. Всю шерсть выработала. А потому раньше как к следующей зиме такого товара более не будет, – наблюдая за озабоченным видом купца, мило улыбаясь, произнесла девушка.

«Никуда-то ты, мил-человек, не денешься. Уж заглотал крючок по самые жабры. То о четырех рулонах речь вел, а теперь интересуешься, каков общий запас. Дорого, не без того. Придется мошной потрясти и в подпол лезть. Но ведь и выгоды каковы!»

Брат свалился как снег на голову. Вот так вот, нежданно-негаданно. То чуть ли год не появляется, то вдруг заявится, прошу любить и жаловать. Хорошо хоть супругу свою Елену и племянников постоянно отпускает в родовое имение погостить. Нет, Анне вовсе не было скучно, некогда скучать-то. Забот хватало с избытком. Всюду требовался ее догляд – и в селе с деревеньками, и на производстве, и за животиной.

В настоящий момент крестьяне в тумановских землях если и возделывали пашню, то только на своих огородах. Обширных, но все же только огородах. Земля заросла травой и полностью отошла под пастбища и сенокосы. Соседи качали головами, мол, не дело с землей так-то обращаться.

Но Анна была себе на уме. Ну не получалось так, чтобы и землицу обиходить, и все станы рабочими руками обеспечить. Не хватает народу. Как по ее задумкам, так еще и наемных рабочих придется привлекать. Оно можно бы было и своими обойтись, благо народ живет довольно сытно и детворы бегает предостаточно, да только когда они подрастут-то.

К людям у Анны отношение было самое серьезное. Зазвала к себе молодого доктора, окончившего столичный университет. Организовала вариоляцию новомодной вакциной от оспы. Народ поначалу боялся – кому захочется самолично к себе заразу подпускать. Но Анна всенародно заголила предплечье (ох и стыдно же было) и позволила сделать себе соскоб. Мало того, при всех привила и племянников, правда, с Еленой пришлось выдержать целое сражение. Тихо так шипели друг на друга, как две гадюки, чтобы прислуга не слышала. Однако своего добилась. И невестка отступилась, и крестьяне поверили.

Оспенные дома нынче по всей империи появляются. Крестьян как только не заманивают – и послабление в податях обещают, и оброк снижают. Но народ идет на прививки с большой неохотой. А вот тумановские крестьяне только осенили себя крестным знамением и пошли за своей княжной.

Кроме этого, доктор постоянно обходил дома, требовал соблюдать определенные правила. Осматривал людей. А еще для него срубили отдельный домик, где он находился в определенные часы, дабы с жалобами могли обратиться. Эту идею он подсмотрел у Блюментроста и был ее приверженцем. Там же в двух отдельных комнатах поставили по четыре кровати, на случай появления больных, коим понадобится особый уход. Анна приставила к доктору двух молоденьких помощниц из дворовых девок, которые проходили у него обучение и во всем помогали.

Опять все соседи стали коситься в ее сторону. Да где это видано, чтобы такое устраивать? Конечно, крестьянские души – это прямой путь к благосостоянию помещика, но не стоит же так-то себя утруждать. Чай, бабы рожать еще не разучились и ранние зимние вечера занять нечем. Жалко, конечно, когда умирает столько ребятни, но что тут уж поделаешь, Господь призвал.

Соседи-то косятся, а у тумановских крестьян детворы только прибавляется. Потому как доктор не просто большой денежный оклад имеет, но с него еще и спрос крепкий. Да на лекарствах Анна и не думает экономить. Так все обставила, что нередко в ее аптеку, по сути для крестьян созданную, приезжают за лекарствами для владельцев соседних имений. Опять же и медика не абы какого сманила, а очень даже способного, он уже в округе нарасхват. Но Туманова ему много воли не дает…

– Ваня, а отчего один-то? – обняв и расцеловав брата, с легким оттенком обиды поинтересовалась девушка. – Отчего Лену с детьми не привез?

– По делам выехал, оттого и без них. Неужели думаешь, что решил их прятать от тебя? Хотя следовало бы. А то мало ли что еще решишь учудить.

– Это ты мне все ту прививку позабыть не можешь? Ох, Ваня, от тебя такого я не ожидала. Ведь ничего с ними не сталось? Да и в имении уж два года про оспу никто и слыхом не слыхивал. Чего не скажешь об округе, – сноровисто собирая на стол, чтобы попотчевать брата чаем, отмахнулась княжна. Оно не мешало бы на стол собрать и посерьезнее. Но пока слуги все сготовят, горячий чай со свежей выпечкой – с мороза первейшее дело. Благо выпечка в доме всегда свежая. Наблюдая за сестрой, ничуть не чурающейся домашней работы, князь почувствовал, как в груди разливается тепло.

– Не дуйся, сестренка. Это я так, к слову, – приобняв Анну, в самое ухо произнес Иван. Потом отстранил и, заглянув в глаза, поинтересовался: – Слушай, Анечка, так что ты решила по поводу нашего прошлого разговора?

– Это ты тоже к слову? – с хитринкой взглянув на брата, вопросом на вопрос ответила Анна.

– Нет, это уже не к слову. Сестрица, тебе уж двадцать три, пора и о своем доме подумать.

– Вань, а вы нарожайте с Леной побольше детишек, глядишь, и мне радость будет, – вывернувшись из объятий, с задором ответила Анна, явно пытаясь уйти от нежелательной темы.

– Глупость говоришь, Анна, – строго изрек Туманов. – Знаю, отчего от замужества бегаешь. Боишься, что муж запрет тебя в четырех стенах и лишит возможности заниматься твоей разлюбезной мануфактурой. Ну не хочешь за Шереметева, так давай подберем кого попроще. Какого-нибудь дворянчика безземельного или с имением скромнее некуда. Так чтобы ты и замужем могла заниматься любимым делом. За приданое не переживай. Я тебе такое выделю, что свою мануфактуру поставишь. Да что мануфактуру, фабрику. Анечка, ну что может быть важнее семьи и кровиночки родной? Я куда как непоседа, а и то понимание имею. – Последнее он сказал с нескрываемой надеждой и нежностью.

– Ох, Ванечка, все-то ты верно говоришь, да только муж ведь не мануфактура. Здесь с одной только выгодой никак не подойдешь. Ну не полюбился мне никто. А как без любви-то быть? Иль ты думаешь, что только ты меня сватаешь? Соседи уж пороги обили.

– А как же стерпится – слюбится?

– Не хочу я так.

– Да ты вообще даже не пытаешься! Сидишь в имении, носа наружу не показываешь! – неожиданно даже для самого себя вспылил Туманов.

Надо же, а ведь всегда почитал себя выдержанным. Служба его ко всякому приучила. В том числе и держать себя всякий раз в узде. При его деятельности терять холодный рассудок никак нельзя. Но ты поди сохрани хладнокровие, когда с этой красавицей разлюбезной беседуешь. Впряглась, как ломовая лошадь, и тащит воз тяжести великой.

– И вовсе не сижу. Уж сколько раз в столице была. И на ассамблеи езжу, – не менее резко ответила брату Анна.

– Угу. Тогда же, когда в столице бываешь. Эдак раз в год. Ну и как ты сама себе мужа-то сыщешь? – усаживаясь на стул и уже практически взяв себя в руки, буркнул Туманов.

– Все, Иван, этот разговор закончен.

– Ты присядь, сестрица, присядь. Нечего кипеть как самовар. Чаем-то брата потчевать будешь или все это только для красоты выставила? – поведя рукой над столом, произнес Иван.

– Извольте, милостивый государь. – С нескрываемым ехидством девушка отвесила легкий поклон, после чего присела на стул и начала наполнять для брата чашку.

– Хм… А ведь не чай. Травяной сбор, – отпив глоток, подметил князь.

– Все так, братец. Чай, он для души полезен, а нынче лучше пить сбор. На воздухе много времени провожу, эдак и до болезней недолго. Это мне доктор наш настоятельно рекомендует, да и травница Степанида о том же твердит. Наумов, доктор наш, с ней спелся на славу.

– Видать, неглуп, коли не отмахивается от мудрости народной.

– Неглуп. Он при Блюментросте долгое время обретался, а тот, поговаривают, последние годы к травницам присматривается. А Наумов хочет создать труд по совместному применению старинных и современных методов лечения. Да только сдается мне, его все больше Алена влечет, внучка Степаниды, а не знания травницы, – с улыбкой закончила Анна.

– А может, и то и другое, а, Аня?

– Опять?

– Ну неужели тебе никто по сердцу не пришелся, сестрица? Да и нельзя так.

– Думаешь, не понимаю, что в девках засиделась? Да и что за жизнь без семьи и детей. Так, одно недоразумение, – поставив чашку, серьезно ответила Анна. Иван даже замер, боясь вспугнуть проявление благоразумия у сестры. – Прав ты. Только давай так: вот разберемся с долгами, получим прибыль, а там и решим, как быть. Коли не сыщется по сердцу, выйду по уговору.

– А чего тянуть-то, Анечка? Когда еще мы с теми долгами рассчитаемся. А жить можете и здесь, в имении. Мне все одно по службе в столице быть потребно. Как с тайными делами покончил, так семья при мне. А как с долгами разберемся, так и именьице какое справим, и на фабрику деньги найдутся. Мне в займе банк не откажет.

– Я гляжу, ты уж решил меня за бессребреника отдать, а, братец?

– Оно бы конечно… Так ведь иной тебе делами заниматься не даст, а ты без своих ткацких станов совсем зачахнешь.

– Знаешь, Ваня, когда я, не вылетев из отцовского гнезда, под твоим попечительством, так все ладно. Но коли в иную семью уйду, не дело висеть на твоей шее.

– Это ты-то на моей шее? – Иван от возмущения даже подался вперед, наваливаясь грудью на стол. – Да тут все на твоих плечах держится.

– Иван, и имение, и земли окрест, и фабрика принадлежат тебе. Я же только помогаю, в меру своих сил и разумения. Потому оставим этот разговор. Нешто так торопишься от меня избавиться? – вновь лукаво улыбнулась Анна.

– Ты знаешь…

– Знаю. Все знаю, Ваня. Даже то, что можешь выдать меня, не спросив моей воли. Но давай сделаем, как я о том прошу.

– Анечка… тут дело такое… Словом, когда у нас получится с теми долгами расквитаться, одному Богу известно. А я, как глава семьи, обязательства имею, и родители, взирая на нас, наверняка недовольны.

– Все. Дальше не продолжай. Два года, братец. Нам потребуется два года, чтобы в изрядный прибыток выйти. Стадо мериносов разрастается, шерсть дают просто на загляденье. Второе стадо куда обширнее. Уже сегодня половина шерсти у нас своя. А потому, будь уверен, через два года все будет ладком. И тогда, коли сама никого не присмотрю, все сделаю по твоей воле. Мое слово крепкое, ты знаешь.

– Не сбыться твоим планам, Анечка, – вздохнув, потупился Иван.

– С чего бы? – вскинулась Анна. – Уж не решил ли ты, что лучше меня знаешь, как управлять делами? Я все уж давно рассчитала… – Девушка вдруг осеклась и пристально посмотрела на брата. – Я чего-то не знаю?

– Мы должны будем взяться за казенный заказ, Анечка.

– Значит, его величество решил, что пришла пора отобрать льготу и вернуть прежнюю норму в тысячу аршин? Плохо. Но, с другой стороны, вполне объяснимо и не так страшно, – задумчиво проговорила она, скорее обращаясь к самой себе. Потом вновь взглянула на брата. – Что, еще хуже? Перейти полностью на изготовление казенного сукна? А что, армию собираются увеличить в несколько раз? Куда им столько сукна-то? Или решили продавать в Европу? Так мы и сами не лыком шиты.

– Посконь.

– Что посконь? – Княжна даже откинулась на спинку стула, силясь понять сказанное братом.

– Мы должны будем ткать посконь, Анечка.

– Погоди-погоди… Как посконь? Какая посконь? Ты вообще представляешь, о чем говоришь? У нас суконное производство, под него все делано.

– Армии нужна посконь, и очень много. О переходе на новую форму слышала?

– Слышала. Но только потребность в сукне ничуть не уменьшится. Насколько мне ведомо, под посконь будет заведено отдельное производство. И это дальние планы.

– Потребность в новой форме возникнет уже в этом году. Мы на грани войны с Турцией и, возможно, с Персией. Петр Алексеевич отводит большую роль новой форме ввиду жаркого климата в тех краях.

– А нам-то что с того? – Возмущенная девушка вскочила со стула и заходила по комнате, как разъяренная львица в клетке. – Получается, что в угоду его императорскому величеству мы должны разориться? Погляди в расходные книги, благодаря твоим заботам там все набело писано.

– Я уже обещал, что ты возьмешься за это дело.

– Иван, ты меня слышишь?! – не выдержав, закричала девушка, чего раньше никогда себе не позволяла. – Земля не пашется, у людей только огороды и скотина. На полях одна трава, все отошло под пастбища и сенокосы. Зерно, как и иное, закупаются. Посконь же твоя идет по десять копеек за аршин. Ты понимаешь, что мы пойдем по миру с протянутой рукой? Да что мы, ты о людях подумал? Ведь перед Господом нашим за них ответ держим. Откажись.

– Не могу. Ты сама…

Но княжна уже не слушала. Резко обернувшись, она стрелой вылетела из комнаты. Иван так и остался с открытым ртом, не успев закончить фразу.

Господи, как она ждала этой встречи! Как хотела еще хоть разок его увидеть. Но судьба распорядилась так, что видеться они могли лишь мельком. За все эти годы они встречались только шесть раз. На той самой ассамблее и чуть позже, когда едва не погиб Иван. Третий раз – когда ее, грязную и изможденную, прямо из камеры вывели на допрос к начальнику КГБ Ушакову. Потом были еще три встречи – он навещал их имение, живо интересуясь тем, как она ведет сложное хозяйство своего брата.

Все эти три раза случались ассамблеи, которые проходили в их доме. Но даже тогда она не могла удовлетворить своего желания и пообщаться с ним. Государь никогда не задерживался надолго. День посвящался делам и проходил в ее общении с прибывшим с Петром окружением. По большей части это были управляющие или владельцы мануфактур. Вечер отдавался слетевшимся как мотыльки на свет дворянам Псковской провинции. С первыми лучами солнца император неизменно убывал.

И все же она всегда с нетерпением ждала очередного его визита, проживая долгий срок, тянущийся подчас больше года, с надеждой и каждый раз убеждая себя, что это несбыточно. Боже, за что ей это? Ведь знает же, что у государей особая жизнь, посвященная долгу перед государством. Стать любовницей? Нет, этого она не допускала даже в мыслях. Но и получить иначе этого юношу, превратившегося в высокого, стройного и сильного мужчину, она тоже не могла.

Так на что же она надеялась? Хороший вопрос. А она и сама не знала. Просто жила и лелеяла свою мечту. Странно для столь целеустремленной и деятельной натуры? Еще как странно. Вот только сердце и рассудок ходят лишь по одним им ведомым дорожкам, и подчас те никогда не пересекаются.

Она ждала его всегда. Ждала и сегодня. Не желала видеть. Ненавидела. Но ждала. В последний раз. Такого предательства она простить не могла. Одним пожеланием, используя верноподданнические чувства князя Туманова, перечеркнуть дело многих лет ее не столь уж и длинной жизни. Нет, этого она ему не простит никогда.

Хватит ждать чуда. Она уже не маленькая девочка и в чудеса не верит. Брат говорит о Шереметеве. Что ж, уважаемый и древний род. Правда, некоторое время граф пребывал в опале и отслужил три года в Низовом корпусе. Но нынче получил отставку по военной коллегии и служит при дворе.

Государь не забыл того, что Петр Борисович был его товарищем по детским играм. Как и того, что тот всячески пытался отвлечь его от общения с Иваном Долгоруковым, хотя и не преуспел в этом. Да и к заговору он никоим образом не был причастен, пострадал вместе со всем полком.

Придворный, с хорошими перспективами. Красавец. Достаточно богат. Не обделен умом. На ней сам остановил свой выбор, заприметив на ассамблее в Санкт-Петербурге. Брата все обхаживает. В имении у Тумановых, не в пример этому предателю, бывал куда как часто. Оказывает всяческие знаки внимания. Что еще нужно?

А вот и он сам. Сидит на коне как влитой. На этот раз прибыл со свитой государя. И как это император оставил двор без его пригляда? Насколько ей было известно, Петр Борисович держал в своих руках бразды правления всем императорским двором. Хотя тот и был невелик, но все требует догляда и управления.

При виде княжны Шереметев учтиво поклонился, насколько это было возможно в седле. Она ответила тем же, а потом назло всем, а скорее себе, так как остальным до этого не было никакого дела, одарила его лучезарной улыбкой. Нет, не ошиблась она. И впрямь запала в сердце графу. Вон как засветился и приосанился.

За этими гляделками она как-то упустила момент, когда дверь возка распахнулась и на снег ступил император. Когда же она наконец перевела взгляд на царственную особу, то увидела хмурое и даже угрюмое выражение лица. Странно. Он всегда приезжал к ним в имение в прекрасном расположении духа и в ожидании новых достижений княжны.