Текст книги "Аурлийский цикл. Книга 5. Последний шанс"

Аурлийский цикл. Книга 5. Последний шанс
Константин Лебедев

Корректор Анна Асонова

© Константин Лебедев, 2024

ISBN 978-5-0062-8886-7 (т. 5)

ISBN 978-5-0056-2426-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Император неторопливо поднимался по бесконечным ступеням Башни Бури. Владение половиной земель и душ этого мира не освобождало его от простых мирских трудностей. С каждым новым витком лестницы мышцы ног ощущали разгорающееся в них тепло. Сатор любил визиты к жрецам. Каждый месяц он стирал свои сандалии на этом непростом пути, но это было единственное время, когда он мог хоть и ненадолго, но все же сбросить с плеч бремя правления.

Ежемесячная встреча с верховным жрецом была древней традицией, преследовавшей многие поколения императоров. Единение духовной и светской жизни даровало подданным империи веру в лучшее будущее. Между тем Сатор не терял возможности испросить у служителя стихии о личной просьбе. Ни один его подъем к грозовым вершинам не обходился без мольбы о появлении наследника.

Молния разрезала небо метрах в тридцати от лестницы, окружавшей башню. Никаких перил и ограждений здесь, разумеется, не было. Не раз случалось такое, что слабый духом падал в пропасть, так и не добравшись до вершины. Сейчас Сатор даже не вздрогнул, но он хорошо помнил свой первый подъем во время обряда инициации. Тогда ему казалось, что он ни за что не сможет взобраться так высоко, а бьющие молнии обязательно угодят прямо в него, превратив будущего правителя в горстку пепла.

В отличие от консула Клетиса, император предпочитал сохранять на своей голове часть растительности. Выбритые боковины черепа окружали островок густых темных волос, переходящих в косу, свисающую за спиной. Густые брови создавали на его лице ощущение излишней строгости, а каждая черта лица была словно высечена из камня.

Император остановился, чтобы слегка перевести дух и подошел к самому краю лестницы. Сильный поток ветра охватил его тело, но то осталось неподвижным. Внизу раскинулся его город. Он чувствовал, что тот будет принадлежать ему еще с самого детства, но никогда в это по-настоящему не верил. Сатор сомневался в этом, даже когда повел за собой мятежников, а очутившись на троне, сперва несколько растерялся, не зная, что ему делать и как поступать. Тем более не знал, каким правителем он хочет стать.

Далеко внизу, подобно обитателям гигантского муравейника, копошились сотни тысяч существ. Каждый из них был чем-то обременен, чему-то радовался и, без всяких сомнений, считал свое существование особенным, а свою жизнь бесценной. Будь то лант, ялг, хорт или любой другой представитель империи, он верил в собственную значимость и уникальность. Все они были убеждены в несокрушимости той империи, что собрала их под своими знаменами, и Сатор мечтал о том, чтобы хотя бы на мгновение разделить с ними их веру.

Раскинувшийся у его ног город напоминал оставшийся от некогда величественного древа пень. Пусть это сравнение и не льстило Корпаксу, оно все же как нельзя лучше подходило для его описания. Словно символизирующие возраст круги на древесном срезе, линии городских стен так же отражали эпохи развития имперской столицы.

Все началось там, где сейчас стоял Сатор. Первый камень, заложенный в основание Башни Бури, ознаменовал начало великой экспансии. Именно линия Публия стала сердцем, запустившим имперскую кровь практически во все уголки континента. Вобрав в себя жителей из числа покоренных народов, город стал разрастаться, и новые стены очертили границы вокруг линии Аквиния.

Тяжелая война с гномами, орками и эльфами унесла множество жизней, на какое-то время избавив императоров от необходимости расширения Корпакса. Шли столетия, и крупные кровопролитные войны канули в историю. Лишь появившийся в южных землях враг продолжал пить имперскую кровь. Появление линии Тибериуса произошло само по себе. Представители всевозможных народов попросту тянулись к столице не только как к экономическому центру, но и как к месту реализации возможностей. Стремительно обраставший пригородами Корпакс почувствовал необходимость очертить свои новые границы.

Аналогичная история произошла и с самой большой линией Децима. Позднее, желая утихомирить беспорядки, императоры прошлого издали эдикт, очерчивающий границы расселения. Отныне каждый народ мог проживать лишь на строго отведенной ему территории. В первую очередь этот шаг был направлен на локализацию тяжело поддающихся контролю диарков в одной области обитания.

Годы мира способствовали увеличению населения, и уже сейчас в городе становилось тесновато. В начале своего правления Сатор даже не исключал возможности, что его именем будет называться новый уровень стен, но вторжение хаоса внесло свои коррективы. Теперь задачей императора было сохранить для всех этих домов жизни их хозяев.

Имперец сильно устал. Он уже давно бы с радостью отказался от своего титула, но прекрасно понимал, что делать этого не стоит. Любой соперник, пришедший к власти, первым делом посчитал бы своим долгом расправиться с тем, кто в случае чего может стать знаменем, вокруг которого соберутся его оппоненты. О судьбе своей семьи при таком исходе император иллюзий не питал. За свою собственную жизнь Сатор не переживал, но у него была жена, которой он не мог позволить разделить с ним столь печальную участь.

Других родственников у императора не имелось. Родители были казнены по приказу предыдущего императора по вымышленному обвинению в заговоре. Обвинение действительно было безосновательным, но злая ирония судьбы привела к тому, что именно дитя несправедливо осужденных имперцев устроило по-настоящему страшный мятеж, перевернувший страну с ног на голову.

Сатору действительно необходим был наследник. Особенно сейчас, когда пришли новости о возвращении опального консула. Он чувствовал, как власть, подобно песку, просачивается сквозь его пальцы и подхватывается более умелыми руками. Императору нравился Клетис. Тот был истинным воплощением пороков и добродетелей его народа. Сатор же, отомстив за убийство семьи, стал слишком мягок и безучастен ко многим вопросам, требующим жесткости.

Император сожалел о печальной участи тех, кто волею судеб оказывался облечен властью. Сатор с теплой болью в сердце вспоминал те времена, когда он вместе с Клетисом и Морусом мечтал изменить существующий порядок. Если бы тогда кто-нибудь посмел сказать ему, что соратники, которым он, без сомнений, доверяет свою спину, в будущем превратятся в главную угрозу его правлению, он не колеблясь назвал бы глупца безумцем.

Каждый из народов обладал своим проклятьем. У лантов это была врожденная память предков, а у имперцев – непреодолимая жажда власти и насыщения собственных амбиций. Сатор был убежден, что тоже свойство, что позволило его народу покорить весь мир, рано или поздно приведет империю к погибели. Он ненавидел себя за то, что не мог довериться собственным друзьям, несмотря на то, что основания для подозрений у него, несомненно, были.

Рассудительного Моруса император всегда оценивал как наибольшую из угроз. В отличие от читаемого словно открытая книга Клетиса, тот потрясающе умел скрывать свои истинные замыслы. Именно по этой причине Сатор предпочел выдворить столь опасного союзника из столицы, поручив тому почетную обязанность оберегать спокойствие империи от набегов роя. Император прогадал, недооценив упорство и непоколебимую веру в собственное предназначение, что излучал Клетис.

Очередная молния заставила Сатора выйти из оцепенения. Имперец еще несколько секунд наслаждался буйством стихии, прежде чем продолжить подъем. Останавливаться надолго было бы большой ошибкой, ведь, расслабившись, мышцы могли попросту отказаться исполнять свой долг. Император позволил себе улыбнуться, довольный всплывшей в его сознании аналогией между обычной физиологией и любым правлением.

Через два витка лестницы он увидел медленно поднимающегося юношу. Даже со спины чувствовалось, что тот напуган. Обряд инициации заставлял нервничать даже самых стойких, что уж говорить о молодых и еще не до конца окрепших духом. Пугала даже не встреча с необузданным явлением природы, а вероятность того, что молния может тебя не принять.

Этот день в судьбе каждого имперца определял его судьбу, и все связанные с этим переживания были вполне объяснимы. Шестнадцатилетний юноша едва не упал в пропасть, лишь в последний момент заметив следующую за ним тень. Имперец не совладал с эмоциями и выругался. Подняв голову, он побледнел, увидев своего императора.

– Это священное место, тут не место для брани, – усмехнулся Сатор, завидовавший тому, что представшего перед ним имперца способна встревожить такая мелочь, как нарушение этикета.

– Прошу простить, мой господин! – Юноша, как мог, весьма неуклюже склонился в поклоне, насколько это позволяли высокие ступени.

– Как тебя зовут?

– Клавдий, мой повелитель! – Юношу охватила плохо скрываемая дрожь.

– Из какого ты сословия, Клавдий?

– Я сын легионера в девятом поколении, император, – гордо ответил молодой имперец, склоняя голову еще ниже.

Легионеры были далеко не самым титулованным сословием, но сами они гордились своей службой, и редко кто из выходцев подобных семей стремился к иной судьбе.

– Поднимись, Клавдий. Сегодня день твоего обряда? – спросил Сатор.

Вопрос был риторическим. Никакая другая причина не дозволила бы простому смертному оказаться в святая святых империи. Молодой имперец поднялся с колен, и на его лице отразилось смятение. Слишком много ярких событий выпало на его долю в один день. Император махнул рукой, призывая юношу продолжить путь к вершине вместе.

– Вы правы, господин, – Клавдий вновь склонил голову.

– Ответь мне честно и не бойся моего гнева, Клавдий. Тебе нравится то, какой стала империя при моем правлении, и что ты слышал об этом в народе?

– Я слишком глуп и невежествен, чтобы считать себя вправе обсуждать и уж тем более осуждать действия моего повелителя. Отец всегда утверждал, что у каждого из нас есть свое предназначение. Предназначение легионера – служить своему императору. – Увлекшись разговором, юноша даже позабыл о страхе высоты.

Повинуясь воспитанию, он рефлекторно занял место ближе к краю, чтобы обезопасить императора от возможности упасть в пропасть.

– Твой отец мудр, но давай представим на минуту, что ты не сын легионера, а мой верный и надежный советник. Что тогда?

– Тогда я бы сказал своему императору, что в народе ходят разные разговоры, – осторожно, подбирая каждое слово и делая паузы, проговорил Клавдий.

– И какие из них должны привлечь мое внимание в первую очередь? – В глазах императора сверкнуло отражение молнии.

– Ваши поданные благодарны вам за свержение предыдущего императора. Многие из них помнят вас как смелого и решительного военачальника.

– Это не то, что я хотел услышать. – Сатор терпеливо дожидался искреннего ответа, понимая, что предварительной лести ему не избежать.

– Я слышал, как некоторые говорят о том, что вы стали слабым. Особенно сильно это показало вторжение хаоса. Многие думают, что вы не являетесь тем, кто сможет противостоять новой угрозе. – Мысленно Клавдий уже прощался со своей головой, но отец всегда учил его говорить честно и сохранять чувство собственного достоинства, а не жизнь.

– Вот, другое дело. Ценю твою искренность, Клавдий. Что думаешь ты сам?

– Я думаю, ни у кого из нас нет перед глазами полной картины, чтобы давать свою оценку, мой повелитель. – Юноша снова склонился в легком поклоне.

– Ты мудр не по годам и при этом тактичнее многих придворных. Думаю, тебя ждет большое будущее, даже если сегодня во время обряда инициации тебе не повезет. – Сатор подбадривающе улыбнулся.

– Простите за вопрос, император. Вам было страшно, когда настал черед вашего обряда? – Одобрение повелителя заставило Клавдия на время забыть о рамках приличий.

– Безусловно. Не верь тому, кто говорит, что не боялся этого дня. Страх – это хорошо. Страх придает сил, а его преодоление позволяет чувствовать себя сродни богу на земле. Не будь страха, не было бы и той империи, которую мы так любим. Он помогает удерживать подвластные нам народы от мятежа и в тоже время не дает нам перейти границы разумного в своем правлении.

– Вы думаете, мы сможем одолеть хаос?

– Ты ведь уже наверняка слышал о том, что к столице приближается консул Клетис. Наш дорогой друг стремится заключить союз с роем. Если все пройдет так, как он планирует, наши шансы резко возрастут, – в голосе Сатора при этом не слышалось бурного ликования.

– Да, весь город ждет его прибытия. Говорят, его триумф будет не похож ни на один из тех, что мы видели, – начал Клавдий, но осекся, видя, что его слова не приносят радости повелителю.

Юноша действительно был неглуп и, несмотря на свой юный возраст, уже прекрасно понимал, как устроен мир. Мест в пантеоне власти всегда было ограниченное количество. Если возвышается кто-то один, кто-то другой обязательно должен упасть.

– Простите мне мою глупость, господин, – Клавдий поспешил склониться в очередном поклоне и принести извинения.

– Ты все сказал верно, – грустно ответил император.

Их путь подошел к концу. С последнего этажа башни можно было окинуть взглядом весь кажущийся необъятным город. Сатор похлопал Клавдия по плечу, пропуская вперед. Сегодня был его день, и даже император не имел права украсть у него чувство собственной особенности.

Жрецы обступили молодого имперца. После беседы с императором Клавдий уже не чувствовал себя таким смущенным и напуганным, как прежде. Заметив своего повелителя, верховный жрец направился прямиком к нему, но Сатор поднял руку, давая понять, что подождет.

Из купола вниз спускалась цилиндрическая колонна, оканчивающаяся полусферой, исчезающей в полу. Сейчас эта конструкция не была примечательной, но император знал ее предназначение и с нетерпением ждал, когда увидит ее действие вновь.

Сатор до сих пор не мог понять, почему обряд инициации проходит в столь юном возрасте, но изменение многовековой традиции было бы слишком непопулярным решением для правителя. В шестнадцать лет воля многих имперцев еще не окончательно окрепла, но решение, принятое в этот день, определяло всю их дальнейшую судьбу.

Император внимательно следил за работой верховного жреца. У старика не было имени. Вернее сказать, все, кто мог его знать, уже давно умерли. Сатор даже не мог представить, сколько ему лет. Он ни капли не изменился с тех пор, как сам будущий император проходил свой обряд.

Служители стихии подвели Клавдия к куполу и показали ему, в каком месте стоит приложить ладонь. Разумеется, имперец знал наизусть всю теорию процедуры обряда, но одно дело читать об этом в книгах и совсем другое – впервые столкнуться с этим на практике. Права на ошибку у него не было, поэтому он постарался очистить свой разум и полностью довериться помощникам Безымянного.

Убедившись, что юноша все сделал правильно, жрецы образовали вокруг него кольцо. Верховный жрец подошел к стоявшему в противоположной стороне алтарю. Глаза его покрылись белой пленкой.

Сатор наблюдал за Клавдием, и на секунду его тоже захлестнуло волнение. Пальцы незанятой руки молодого имперца немного подрагивали. Безымянный лидер культа возвел руки к небу, и в венчающий башню купол ударила молния. Зацепившись за необычную конструкцию, она побежала вниз по цилиндрической колонне. Полусфера остановила ее бег, удерживая в необходимом для обряда месте.

Клавдий не отдернул руку. Это был хороший знак. Большинство испытуемых проваливались еще на самом первом этапе. Юноша лишь слегка морщился, когда один из витков молнии касался его ладони.

Все окружавшие эпицентр мистического обряда жрецы хранили молчание. Император так и не смог решить для себя, переживают ли они за своих подопечных или результат инициации не имеет для них абсолютно никакого значения. Зрачки юноши превратились в мельчайшие точки, в которых едва заметно отражалось буйство стихии.

В какой-то момент Сатору показалось, что юноша не справится. Прошло слишком много времени, и бесконтрольная молния рисковала погаснуть в любой момент. Клавдий прикрыл глаза и отпустил сферу. Маленький отрезок молнии завис между его ладонью и ловушкой для стихии. Опасность этого момента заключалось в том, что молния могла оборваться, и тогда экзамен считался проваленным.

Между тем, Клавдий все больше отдалял свою ладонь, а находящаяся в постоянном движении молния не обрывалась. Чем больше силы оказывалось в руке имперца, тем сложнее было ею управлять. Один из витков молнии отскочил в сторону, но его с нечеловеческой ловкостью поймал стоявший в оцеплении жрец.

На лице юноши появились глубокие морщины. Повинуясь его воле, молния опоясала руку, дойдя практически до локтя. На коже Клавдия проступили хорошо различимые вены. Превозмогая боль от ожогов и сковывающий страх, молодой имперец поднял руку над головой. Жрецы склонили колено перед новообращенным последователем культа.

Но это был еще не конец. Слишком многие расслаблялись в кульминационный момент и отпускали контроль, теряя единение со стихией. Верховный жрец подошел к испытуемому, неся перед собой на вытянутых руках классический тубус. Клавдий принял драгоценность свободной рукой. Сложив ладонь лодочкой, он аккуратно направил молнию в предназначенную для нее емкость. Когда дело было сделано, юноша с гордым видом захлопнул крышку сосуда.

Теперь имперец мог считаться успешно прошедшим обряд инициации, а значит, мог претендовать на лучшее будущее в сравнении с теми, кто потерпел неудачу. Признание стихией символизировало особое предназначение и открывало двери, закрытые для большинства остальных имперцев.

Обернувшись, он отыскал в толпе императора, чтобы получить его одобрение. Сатор одарил его довольной улыбкой. Жрецы увели Клавдия на этаж пониже, чтобы посвятить в тонкости управления обретенным оружием.

– Благодарю, что поставили дела духовные превыше светских, – верховный жрец склонился перед Сатором в уважительном поклоне.

– Никогда не лишне понаблюдать за тем, с чего мы все начинали, – в голосе правителя чувствовался установленный традициями официоз.

– За последний месяц было много плохих и хороших новостей. – Жрец жестом предложил выйти на балкон.

– Правда? Для меня они все звучали, как плохие, – ухмыльнулся Сатор, моментально плюнув на подобающий общению императора и верховного жреца этикет и проследовал за безымянным стариком.

– Здесь нас никто не услышит. – На жреце была красная туника, сильно контрастирующая с его синей кожей.

– Клетис возвращается в столицу с долгожданным миром, – тяжело выдохнул император.

– Консул Клетис. Я помню его. Блестяще прошел обряд инициации. Поистине бурерожденный. – Через лысый лоб, крючковатый нос и кривой рот собеседника императора шла черная линия, разделявшая его лицо на две равные доли.

– Не сомневаюсь в этом, но меня интересует другое. Вернувшись, он будет рассчитывать на положенный ему триумф и личную аудиенцию верховного жреца. Ты планируешь дозволить ему подняться на Башню бури?

Подавляющее число имперцев бывали в священной башне лишь раз в своей жизни. Повторного визита удостаивались лишь самые великие представители их народа, и Клетис, безусловно, заслуживал этого права.

– Сын империи преподнес ей величайший подарок, и было бы грубо лишить его положенной награды. Но тебя ведь интересует ответ на иной вопрос? Тебе осталось лишь задать его.

– Клетис почувствовал власть в своих руках и остановиться уже не сможет. Ты прекрасно понимаешь, что я хочу спросить, но, если ты настаиваешь на моем унижении, я все же его задам. Если… Когда речь зайдет о прямой угрозе моему правлению, ты поддержишь меня или предпочтешь увидеть на троне новую фигуру?

– Консул действительно уникальный представитель своего народа. При его правлении величие империи вспыхнуло бы, как никогда прежде.

Сатор пристально уставился на старика. Безымянный был ему неприятен. Особенно раздражала манера поведения, которая в совокупности со снисходительным тоном выставляла его собеседников крайне недальновидными глупцами.

– Однако, быстро вспыхнув, империя, как и все остальное, сгорит насовсем. Я предпочту то спокойствие, что дарит твое правление, той вспышке, что может предложить Клетис. Я поддержу тебя, император.

Правителю с трудом удалось сдержать свои лицевые мышцы и не выдать того облегчения, что подарил ему ответ жреца. Сатор был так рад, что даже забыл о просьбе, которую озвучивал при каждом своем визите.

– Император, я попрошу у стихии о твоей семье, – сам напомнил ему жрец, когда имперец уже собирался уходить.

Перед лестницей император еще раз встретился с Клавдием. В нем произошли большие изменения. Горделивая осанка, расправленные плечи, высоко поднятая голова. В нем не осталось ничего от того застенчивого юнца, которого Сатор встретил при подъеме.

Спускаясь, имперец остановился на предпоследнем витке лестницы. Здесь он все еще принадлежал себе, но стоило ему пройти еще пол-оборота, и он снова император. Самый влиятельный и могущественный пленник собственной судьбы пошел медленнее, наслаждаясь каждой ступенькой.

Внизу его все это время дожидалась свита. Десяток охранников и два десятка придворных. Все они склонились в трепетном поклоне при виде своего повелителя. Телохранитель поднес ему оружие. Короткий имперский меч в позолоченных, красиво украшенных ножнах легко нашел свое место на поясе. С другой стороны тут же оказался украшенный императорский гербом тубус. Сатор жестом подозвал одного из своих советников.

– Вскоре с башни спустится молодой Клавдий, успешно прошедший свою инициацию. Я хочу сделать ему подарок. Порадуйте его зачислением в сословие всадников, преподнесите соответствующий меч и полагающиеся выплаты.

Придворный удивился решению императора, но спорить не посмел. Прежде его повелитель не был склонен к импульсивным жестам доброй воли. В глубине души Сатор понимал, что его дни сочтены. Ему ничего не стоило порадовать юношу, зато он только что купил себе кого-то, кто точно помянет его добрым словом после кончины. Клавдий определенно запомнит этот день на всю жизнь. Тем более оценит ту милость, которой одарил его император.

Весь остаток дня прошел в государственных трудах. Бывший консул Клетис был уже близко, и столица бурлила, готовясь к празднеству, сопутствующему его появлению. Прочитав донесение Севериана о том, как он мужественно и доблестно сдерживает натиск порождений хаоса, Сатор решил, что с делами пора заканчивать.

В покои своей супруги он входил в прескверном настроении, но стоило ему встретиться с ней глазами, как все тревоги моментально улетучились. Скромно поднятые уголки губ на ее прекрасном лице говорили так мало и сразу все одновременно. Сатор не смог сдержать рвущуюся из него улыбку и заключил Кассию в свои объятия, стараясь не навредить новой жизни своей железной хваткой.