Текст книги "Молния среди леса"

Глава 8. Кто в теремочке живет

Лес проснулся и занимался своими делами: миграцией белок с одних деревьев на другие, проводил заседания птиц, вызвал показаться некоторых грибов. Трудно было удержаться от хорошего снимка. Видимо, заметив фотографа, показался заяц. С обычными глазами. Об осторожности я тоже не забывал: привязывал к веткам ленточки, смотрел на компас и отшагав расстояние, с которого эта ленточка была с трудом видна, привязывал новую. Попался мне на пути и ручей, сделав в моем сознании местность чуточку более знакомой.

Я углублялся в лес, время текло незаметно, однако часы говорили, что мой маршрут длится уже около сорока минут, а значит – до цели не так уж и далеко. Чаща была полна различных звуков, очень гармонично сливающихся между собой, словно музыка… Сознание подавало мне знаки прислушаться, быть внимательнее, сосредоточиться. Я повиновался внутреннему голосу и понял – действительно где-то звучит музыка! Фортепиано, если не ошибаюсь, но откуда здесь взяться этим звукам? Мелодия доносилась справа, компас же указывал, что мне нужно прямо. Соблазн выявить источник музыки был велик, но страх сбиться с пути оказался еще больше. Я повязал очередную ленточку, решив не снимать ее при уходе – слишком уж меня заинтересовал этот звук. Там что, кто-то живет? Очередной отшельник вроде Костомарова? Оставим этот вопрос на потом, моя цель должна уже быть очень близка. С каждым шагом во мне росло волнение: перед глазами был все тот же лес во всех своих вариациях, никаких признаков цивилизации или пребывания тут в недавнем времени человека. На стрелку компаса все чаще падали встревоженные взгляды. Откуда-то снизу, из нутра, горячей лавой поднималось отчаяние и разочарование.

Но вот впереди посветлело и с каждым новом шагом сердцебиение становилось быстрее. Даже казалось, что оно мешает мне сосредоточиться. За последними, перед стеной света, деревьями раскинулась поляна, точнее сказать – опушка. Я осторожно выглянул из-за дерева: не было видно ни души, глаз не цеплялся ни за что чужеродное, сделанное человеком.

Опушка и опушка. Упавшее дерево, ковер из волнующейся на легком ветру травы. Осмелев я вышел осмотреть место повнимательнее. Может быть, это не та точка, где был свет на фотографии? Даже если этот источник света не находился здесь постоянно, то должны быть какие-то следы, но вокруг одни листья да разнотравье. Старый пень еще торчит огромный, заваленный какими-то обломками веток да поросший кустарником, там явно давно никто не был. Честно говоря, мои ноги просили немного отдыха, и я не стал им в этом отказывать. Запримеченное ранее упавшее дерево выглядело вполне подходящим, даже не как лавка, а как спинка от нее. Сверху склонялись ветки, покрытые интересной хвоей, свисающей словно мокрая ткань. Иголко-травяной покров на земле выглядел достаточно комфортно.

Я плюхнулся возле осторожно выглядывавших из-под ствола грибов и медленно, словно бутылку дорогого вина, открыл флягу с водой. Все-таки в таких условиях привыкаешь радоваться мелочам и мне это нравилось. Мысли разбрелись, что было делать дальше непонятно: углубляться еще, изучить окрестности или возвращаться. Последний вариант звучал пораженчески и был отметен. Раздумывая, я слишком расслабил пальцы и фляга выпала на землю. Чертыхаясь, мне пришлось наклонится лицом прямо к стволу и рука, тянувшаяся за водой, замерла. На уровне моих глаз на дереве были вырезаны затейливые узоры. Переплетающиеся линии, в промежутках между ними цветки и грибы. Сам по себе факт этого прикладного искусства на опушке был удивителен, но через секунду озарило, что этот самый орнамент я вижу не впервые! Именно этот рисунок был нанесен на некоторые поверхности в избе, где прошла первая моя ночевка! О совпадении речи не шло. Приглядевшись стало понятно – рез дерева свежий, может быть несколько дней, но не месяцев. Конечно, может это какой-то умелец приходил сюда, отдыхал и заодно оставил свою метку, но неужели эта невероятное совпадение что где-то здесь является ночью яркий свет? Судьба, как известно, большая шутница. Так-так-так. Мысли лихорадочно закрутились в голове, я встал и начал нервно вышагивать. Что же делать? Сейчас еще только близится обеденное время, до появления света еще полдня. Вернуться и обсудить план с Костомаровым? Очень уж не хотелось вышагивать обратный путь, ведь чтобы мы с ним потом ни решили – наверняка мне снова придется быть здесь. Довольный своим рационализаторским ходом мыслей, я продолжил думать. Обнаруживать себя не стоило, чтобы здесь ни происходило, это не выглядело открытым для чужих глаз. Значит, нужно устроить себе наблюдательный пункт. Побродив по периметру опушки, я присмотрел себе уютное гнездышко: одна из высоких елей (не знаю точно породы дерева, очень высокий ровный ствол, у которого ветки начинаются метрах в двух от земли) упала на другую. В месте их столкновения из хвойных лап образовалось нечто вроде природного гнезда для огромной сказочной птицы. Я попробовал забраться в него с земли, но даже до ближайших веток мне было не дотянуться. Закидывание арканы и прочие фокусы с веревками были вне моих умений. Оставалось само упавшее дерево. Взобраться на его ствол оказалось выполнимо, но дальше пришлось осторожничать. Первые два шага убедили меня, что лучше будет преодолеть расстояние лежа на стволе, чем изображать из себя циркача. Зрителей-то все равно нет. Было трудно. Стоило чуть-чуть наклониться и тело стремилось перевернуться под ствол, чего совсем не хотелось. Фотоаппарат и кисет с гранатами, казалось, перетрут мне шею. Руки и ноги ныли от напряжения, едкий пот заливал глаза. Добравшись до цели, я ощутил себя чуть ли не завоевателем Сибири. Место оказалось отличное: среди ветвей было углубление, где можно было находиться не опасаясь быть обнаруженным, опушка была как на ладони, а в бинокль я мог разглядеть все в деталях. Возбуждение не утихало, но притворяться индейцем русских лесов было скучновато. Мое уже испытанное рационализаторское мышление подсказало, что, если я вижу связь между ночным светом и появлением тут людей, то и произойдет что-то в момент этого самого света, а значит нескоро. Пожалуй, рискну разведать насчет музыки. Правда, придется теперь вылезать из уютного гнездышка…

Было ощущение, что я в России уже минимум месяц, а не третий день: чаща не пугала, а звала, воздух не вызывал сонливости, напротив придавал бодрости и сил. Все перенесенные тяготы, чтобы добраться сюда, лишь грели мое самолюбие, добавляя картинной суровости в мой вояж. Вот и молодое деревцо с двумя ленточками. Музыка смолкла, передав ноты лесным обитателям, но я помнил с какой стороны она доносилась.

Прохождение немного усложнилось: какая-то из стихий повалила часть деревьев и крупных веток. Все это густо затянулось мхом и молодой порослью, образовывая практически непроходимые барьеры. На одном таком стволе мои руки соскользнули на мху, и я больно ударился о дерево. Это отбило охоту геройствовать и там, где нельзя было поднырнуть или легко перелезть – я пускался в обход. Также стали докучать комары, и спустя некоторое время стало понятно почему: чуть вдалеке, по правую руку от меня поблескивала водная гладь лесного болота. Маленького, но очень опасного. К вековым елям примешались березы, чьи стволы выглядели словно облезлые белые столбы, но в сочетании с мелкими листьями смотрелись мило. В России к ним употребляют метафору «кучерявые». Ленточки уже почти закончились и внутренний голос спорил сам с собой: повернуть назад либо применить старые туристические приемы, вроде насечек ножом, ломание веток, рисование мелком. Решать не пришлось. Бурелом стал реже и посреди деревьев я увидел маленькую избу. Она примостилась между уходящими в небо соснами-великанами и старым раскидистым дубом. Строение было без изысков, но очень аккуратным, от чего напоминало сказочное. Ставни были выкрашены цветной, ярко-синей краской, аккуратное крыльцо на входе, прикрытое от дождя навесом, на краю конька крыши сидел резной деревянный петух. Возле одной из стен, в дровнике, красивым штабелем лежали поленья. Мощный вековой дуб услужливо наклонил одну из своих рук-ветвей, держа в ней качели. Все это очень интриговало, но внутренний голос посоветовал оставаться скрытным. Осмотревшись, я максимально осторожно пересек лужайку перед домом и оказался возле дров. Тут же на большой колоде лежал топор-колун на длинной ручке. Не отходя далеко от стены, я все также на полусогнутых ногах двинулся вокруг избы, добираясь до окна. Подняться и заглянуть в него оказалось самым сложным: сердце бешено стучало, я уже представлял себе, как выглядываю – а там хозяин жилища. Воображение уже нарисовало, как он ожидает меня. Решившись, я начал медленно, словно осторожная змея, распрямляться как вдруг сзади раздался шорох. Мышцы сразу же словно парализовало, настолько, что даже голову было трудно повернуть. Когда же я смог это сделать, то увидел всего лишь белку с шишкой в маленьких лапках. Судя по ее виду, облако страха зацепило нас обоих, заставив замереть на месте. Испытав огромное облегчение, я почувствовал, что сильно вспотел. С другой стороны, эта разрядка придала мне немного смелости и взор устремился в окно.

Без сомнения, это была комната девушки: аккуратно застеленная кровать с резной спинкой, на которой ровненько, словно три сестры, расположились вышитые подушки. На прикроватной тумбочке стояла лампа с абажуром и лежала книга. Возле другой стены – комод. С его поверхности на меня взирали три куклы в прелестных платьицах. Мой взор сразу отметил, что куклы, в особенности одежда, были выполнены с особым тщанием. Не так давно я искал подарок для своей племянницы и видел подобные экземпляры ручной работы. Даже без учета экономической депрессии, которая пускай чуть, но затронула и нашу семью, я решил, что такая кукла слишком дорогая для ребенка. Еще в комнате стоял столик, чьей задачей было размещать патефон, причём на вид очень современный! Столешницу от царапин защищала домотканая салфетка. Что же это за принцесса живет здесь среди лесов? Я отвернулся от окна, мысли мои немного спутались. Вроде бы ничего необычного, как для дома, но девушка-отшельник? «Либо она живет не сама» – злорадно подсказал внутренний голос, и я снова напрягся. Пока все тихо нужно попробовать заглянуть в другое окно. Пока я совершал перебежку, взгляд заметил что-то чужеродное в ветвях дерева, растущего возле дома. Длинный металлический штырь, от которого к стене тянулся провод. Это что, антенна? Постойте, антенна, настольная лампа это все здорово, но ведь здесь нет электричества. Словно ища подтверждения, я обвел глазами окружающий лес, но разумеется, ничего не обнаружил. Возле другой стороны дома примостилась лавка, на стене висело большое деревянное корыто. Но главное, что здесь было – это цветочная клумба! Цветы в ней были полевые (насколько мог судить такой профан в цветоводстве как я), но они были высажены аккуратными полосами, создавая приятный глазу рисунок. Что было во второй комнате рассмотреть не удалось – ее содержимое хорошо охраняла плотная штора. Я закусил губу от легкого разочарования и тут боковым зрением засек движение в чаще. Пулей я пересек поляну и нырнул в густую поросль, лишь потом подумав, что могли сработать газовые гранаты. Между стеблями кустарника нашлась щель, через которую можно было продолжать наблюдение.

По лесу, словно сказочная нимфа, весело шла девушка. Длинные волосы спадали на плечи и умудрялись играть бликами даже при скудном освещении в чаще. Ее стройная фигура была облачена в интересную шубку короткого меха, до пояса, из-под которой виднелось простое, но аккуратное платье, украшенное вышивкой. Когда это прелестное создание подошло ближе, я смог разглядеть прекрасные, на вид такие большие и глубокие, карие глаза, красивый овал лица, тонкую девичью шею. Девушка принесла с собой ведро воды, из чего я заключил, что где-то рядом есть ручей или родник. Она поставила ведро, сняла корыто и пошла в дом. Очень скоро вышла, неся какую-то скомканную одежду и ребристую доску. Кинув тряпье в корыто, она снова удалилась, чтобы вернуться с еще одним ведром, от которого поднимался легкий пар. Вид веселой стирающей девушки отчего-то был магнетически привлекателен. Рука непроизвольно потянулась за кодаком. Но как же звук затвора? Улучив момент, когда она терла мокрый ком о ту самую ребристую доску, я с максимальной осторожностью отошел подальше. Ящерицей заполз за большой ствол, прицелился в видоискатель. Она как раз повернула голову, глаза ее так заманчиво блеснули, словно специально для меня. Фотоаппарат издал щелчок и девушка прислушалась. Не могу сказать, что испугалась, но явно услышала мои проделки. Я, само собой, был уже снова распластан на земле. Очень хотелось узнать, кто же еще живет так уединенно вместе с этой красавицей, но рассудив, что у меня уже есть одна цель и хорошо оборудованный пункт наблюдения, то стоит вернуться туда.

Не забыв снять свои ленточки, я без особых приключений вернулся в свое гнездо. Времени еще оставалось достаточно, чтобы перекусить и поразмышлять. Мне приходила в голову мысль, что само Чернолесье заслуживает заметки не меньше, чем мистические красноглазые животные. Абсолютно уединённое место, жизнь в котором тлеет благодаря всего лишь нескольким людям. При этом они живут не таким уж первобытным строем. Что это для них – любовь к природе, родным местам или уход от общества? От современной России или от социума в целом? Трудно сказать. Я уже комфортнее чувствую себя в здешних местах, не «тушуюсь» перед таким образом жизни, но все равно, где-то в подсознании есть крепкая страховка, на которой написано «Сан-Франциско, Калифорния, США». Для меня все сейчас вокруг – временное, объект изучения и получения новых ощущений, но я знаю, что есть место, куда можно вернуться и где тебя ждут дом, уют, родные. Трудно представить, как тяжело жить, не имея этого. После Октябрьской революции в мой город приехали несколько русских семей, насколько я понял, достаточно состоятельных в свое время. Для них Сан-Франциско был очень схож с лесной Россией для меня. Ведь человек – существо общественное и смена ареала обитания, равно как и смена его правил, очень важны. Как здесь относятся к новичкам, как здесь живут, что едят, как здесь приятно вести себя в магазине или в парке? Как здесь считают приличным общаться, что нужно для получения работы и начального веса в обществе? Язык вторичен перед такими вопросами. Размышления помогли мне скоротать время.

Небо снова опускало занавес, готовя ночные декорации. Я отлично поужинал, выпил кофе для излишней бодрости, хотя нетерпение и так держало меня в тонусе. Где-то ухнул филин, распевался хор цикад. Отвлекшись на мгновение от наблюдения, я осознал, насколько здорово, что в ночное время я именно на дереве, а не где-то внизу. Наблюдаемая опушка призрачно отсвечивала в лунном свете, хотя в самой чаще на вид было хоть глаз выколи. Нужный час настал. Сначала был звук, который был мной принят за какое-то животное. Что-то зашевелилось на бледной опушке и мои глаза припали к биноклю. Света было маловато, с трудом у меня получилось поймать в окуляр старый пень, но он тут же изменил сою позицию! Может галлюцинация, но он поднялся над землей и полетел, как ковер-самолет из сказки! Я отпрянул от бинокля и увидел тот самый свет, за которым пришел. В земле, на месте пня, образовалась дыра извергающая из себя яркое белое сияние. Мой взгляд, отошедший от белой вспышки, различил новое движение. Даже без оптики было понятно, что это были люди, вылезающие из чрева земли.

Словно муравьи, на поверхность вылезли около девяти человек. Я, разумеется, не забывал про фотоаппарат, хотя, при таком освещении, получить хороший снимок было делом трудным. Однако, стоило всем подземным обитателям выбраться, как свет погасили, оставив мне только лунную бледноту. Человеческие фигуры разбрелись по опушке, словно на светской прогулки, образовав небольшие группы по несколько человек. По красным светлячкам в воздухе я понял, что некоторые из них закурили. До моего слуха долетал звук речи, иногда смех, но слов разобрать я не мог. Кто же они такие? Какое-то тайное общество, религиозный культ? Бинокль помог мне разглядеть несколько лиц: обычные люди, бритые и с бородами, улыбающиеся и задумчивые. Не было каких-то татуировок на коже или предметов культа в одежде, вроде костей на веревочках или что там принято вешать. Мои познания в этой области можно было записать на одном листе блокнота, оставив обратную его сторону чистой. Мое тело затекло, но я боялся пошевелиться, отчасти опасаясь пропустить что-то важное, но в основном из-за боязни быть замеченным. Весь этот групповой моцион продолжался около часа, затем зловещий свет снова зажегся, заманивая к себе человеческие фигурки. Пень с куском опушки стал на свое место и природа словно позабыла об этом ночном происшествии, будто бы его и не было вовсе. Время было позднее, идти ночью через лес я не собирался, поэтому устроил ночлег прямо в своем гнезде, положив рюкзак под голову.

Пробуждение было легким. Снова легкий озноб, затекшие мышцы, но голова была ясной, легкой, если можно так сказать. Я думал, что наверняка проспал до обеда и Костомаров, вооруженный каким-то волшебным зельем, уже бродит по лесу. Часы же показывали немногим более семи часов утра, чаща уже наполнялась солнечным светом. Очень хотелось принять душ. Спустившись на землю, размяв тело и допив остатки кофе из термоса я направился в Чернолесье. Можно даже сказать домой.

По пути я не избежал получить порцию самодовольства, за развешенные ленточки. Я, конечно, уже немного освоил компас, но было так приятно просто видеть куда двигаться, а не вычислять. Возле деревца с двумя ленточками я посмотрел в сторону чудной лесной избушки, пообещав себе разузнать все подробнее. Один из самых сильных человеческих мотиваторов – желание поделиться какой-то новостью, о которой еще не знают. Стать значимым, центром внимания, пускай и на короткое время. У меня было полно новостей для обсуждения и на этом топливе я почти не заметил, как добрался до ручья. Вода очень заманчиво блестела и аппетитно журчала, заманивая к себе. Взгляд выхватил удобное местечко, чтобы набрать жидкости, что я с удовольствием и сделал. Живительная влага растеклась внутри и я, стоя возле ручья на коленях немного расслабился. Одна капля потекла с подбородка на шею. Естественным движение было вытереть ее, но не получилось. Видимо, шум ручья заглушил лишние звуки иначе как объяснить, что я не услышал, как кто-то подобрался ко мне сзади, резко схватил за шею, приставил мне к шее что-то холодное и больно давящее на кожу.