Текст книги "Маниакально-креативный психоз. Сборник стихов"

Маниакально-креативный психоз
Сборник стихов
Константин Селичев

© Константин Селичев, 2017

ISBN 978-5-4490-1116-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Бездарные строчки

Я расплождаю бездарные строчки,

чтобы с голоду пухла полигрАфия.

как свиноматка

бежавшая из колхоза,

наплевавшая на демографию

во имя маниакально-креативного психоза,

пока экраны заводятся

от разъяренных парламентариев,

талдычащих про какой-то прирост,

я расплождаю гневные комментарии,

непонятливые взгляды

и холокост,

геноцид косноязычных павлинов,

распушивших свой пафосный

хвост.

я расплождаю бездарные строчки

неуемно

отчаянно. дерзко…

внахлест.

Снеговик

я сублимат пустоты,

оборотень из плохого кино,

оскалившийся снеговик,

ожидающий ночи,

чтобы вспороть ей нутро

и вырвать из вечности,

как кадык.

только, как прежде, никто

меня не позвал на свой праздник,

и лишь окна горят как кресты,

я зашел и увидел,

как эти мрази

одиночество резали на конфетти.

расчленяли остатки

и прятали в чреве,

и брызгал кровью апельсин,

а потом исчезали,

как звезды в костлявом древе

растворялись в ветвях, как дым.

ну а я все ходил по пустым

коридорам и комнатам,

снеговик, проклинающий мир,

по нечетким размытым

телесным контурам

нанесенным на плоскость

сиротелых квартир

Садист

Последний трамвай усыпили в депо,

И пусто в соседнем киоске,

Ведь ночь вместе с ними всегда заодно.

На кухонных тесных подмостках

Меня вызывают еще раз на бис

Овации капель из крана,

И я измываюсь, как будто садист,

Над свежей словесною раной.

И я расчленяю, как будто маньяк

Вселенной движенье на строфы,

Чтоб снова ответить за солнце и мрак

На кухонной тесной голгофе…

Последний трамвай усыпили в депо,

И пусто в соседнем киоске,

А я препарирую ночи пером

На кухонных скромных подмостках…

Обреченные исчезать

Обреченные исчезать

Изотопировать в одиночество,

В длинные ночи,

Прокуренные утопией,

С книжных полок, экранов,

Изданий и форумов

Без права на отдых

И выходного пособия.

Обреченные угасать

В метастазах злокачества будней,

Наползающих

неотвратимо.

И только бумаге недолго

страдать в ожидании взмаха пера,

Как укола

морфина.

Обреченные выживать,

Мимикрировать в битые стекла

С отраженьем

Оскала,

Но однажды обрушимся,

Спрыснув свой яд,

Обездвиженным телом

С потерянным жалом…

Красный красный мир

Красное красное знамя

в красной красной комнате,

где-то там в углу

вместе с нами

есть Игрушка с оторванной лапою,

помните?

она лежала и кровоточила

на красный красный пол,

чтобы любому почти было ясно,

что кровь – это вовсе не кровь,

а элексир победы над ничем,

что есть уже для них прекрасно,

есть искусство в высшем своем

проявлении,

когда личинообразное рабство

на электрических креслах,

как будто шизлонгах,

ожидает богоявления.

или просто какого-то оголтелого кумира

лидера продаж, гения хайпа,

топового менеджера,

управленца красного красного мира,

стреляющего по красным тряпкам

калибром сообщений

из обезумевшего мессенджера.

***

Видно что-то пошло не так,

Если гениальность – есть жалкий выродок

кретинизма

с державой в руке,

мастурбацией на успех,

в рамках бездарной инсталляции

оптимизма.

Гештальт

Мне больше не с кем говорить,

И только точки из-за скобок

Я вынимаю, словно дробь

Из безнадежных черепных коробок.

Мне больше незачем любить

И ненавидеть, впрочем, тоже,

Как будто жить – значит курить,

А не курить все-таки сложно…

Как будто это мой пробег,

Такая псевдо-тренировка

До фильтра вычерпать свой век

И наплевать на котировки,

На их проценты и паи,

Ведь мне остались лишь затяжки,

Уж сколько есть, но все мои,

Как дикие голодные дворняжки

Они бегут день ото дня

Бегут, из дыма сделав сальто,

Бегут от жаркого огня

В наивных поисках гештальта.

Но все по кругу, и опять —

Курить, курить… и молча слушать…

О том, что не с кем больше говорить,

Лишь дыму исповедать душу…

Конченый человек

Вот, смотрите – еще один конченый

Неудавшийся человек,

Мое древо в бумагу вколочено,

И мой дом не построен вовек,

Моя имя не вековечено

В эти самые «семеро я»,

Мое тело почти изувечено

И задушено в простынях.

Мое тело повсюду разбросано

По неубранной темной квартире,

Там, где ночи в стаканы расплёсканы,

И посчитаны точно в промилле.

Там, где мысли сбиваются в строчки,

Там, где строф партизанский отряд,

Что натаскан на боль мою прочно,

Не отпустит живого меня…

Публичная оферта

А снег уже серым срывался с такового же серого неба,

И миллионы ртов, по швам трещащих разным ширпотребом,

Ловили обмякшие грязные хлопья в качестве десерта,

Потому что мечта стала просто предметом публичной оферты.

И у каждого было с собой по такому же серому гробу

Для всего что не спето, не сказано и не полюблено.

Ну а снег продолжал панихиду из бездонной небесной утробы

Над прожорливой пастью хрущевского Люблино.

Закат

Там, где закат – это только

Кровопедтеки дня,

Вечер до ночи

Скукожился,

Медленно душит меня.

Клаустрофобия

Города

Здесь никому не страшна,

Ведь за пределами холода

Где-то большая страна.

Ведь за пределами города

Есть манифесты царя,

Чтоб утолить чувство голода,

Ну и еще чуть угля

И уже нету сомнения —

Греет ни тьма, и ни свет,

А лишь центральное…

…отопление,

И чей-то грозный завет…

Там, где закат это только

Кровоподтеки дня,

Грязное вымя сосали

Тысячи глупых ягнят.

Город до сгустка

Скукожился,

И лишь колонны стоят,

Будто в асфальт кем-то вдолблены,

Пятых здесь не пощедят…

Смотрят глазами неистово

Сторожевые огни,

Ночью приходят как приставы,

Чтоб забирать твои дни.

Бросили в камеры темные

Много уже таковых,

Души кишат обреченные,

Как отработанный жмых.

Там где закат – это только

Кровоподтеки дня,

И я уйду, но только

Вы проклинайте меня…

Мультиплекс

Этот город всего лишь прикинулся милым,

как навязчивый наглый ритейлер,

а за снежной улыбкой зубоскалится новомодный мультиплекс,

готовит дешевую похлебку,

или как там они говорят – бестселлер,

и преграждает рекламными блоками рвотный рефлекс.

Этот город с утра мягко стелит метелью,

или просто отбеливает пасть,

инсталлирует постовых в качестве протезов и брЕкетов,

а потом разносортными сиренами

демонстрирует свою власть

и кричащими буквами распродажного рекета.

Этот город кишит, как чумная редакция,

и рыгает желтой мукулатурой,

чтобы всех без остатка накормить до конца своих дней,

набить голодные рты до потери реакции

низкокачественной барбитурой,

чтобы еще раз и впредь было «выше, быстрей и сильней»…

06.12.2017

Конвульсии лета (2017)

Это было, когда дождь устал

Монотонно по крышам

Клацать,

И бумага просила оставить ее в покое,

Не мацать,

Это было в то самое холодное лето

Две тысячи семнадцать,

Когда последние лучи ультрафиолета

Не могли сквозь их шкуры пробраться.

Это было то самое хмурое мокрое гетто,

Но никто не хотел признаться,

Что никто никому не нужен, лишь

Максимум червям,

Чтобы копаться…

Чтоб кишить в пустоте, облаченной в

Чей-то эпителий,

И ею питаться

На протяжении все тех же самых бесконечных

2017.

Это было, когда день и ночь перепутались в пляске

И никак не могли

расстаться,

И в предзимних конвульсиях лета

дождь со скорбью

по крышам клацал,

Забивал тишину, словно гвоздь в крышку гроба,

И не мог уняться,

И молчало промокшее липкое гетто,

Не пытаясь уже

сопротивляться…

Усталость металла

Утро собакой кусает за ногу

День,

Который и так уж весьма искалечен.

Я похож немую неброскую

Тень

От скудных пирамид на пути этих человечин,

Все время бегущих зачем-то,

Куда-то

Без оглядки и, конечно, сломя голову,

С утра надевающих доспехи

И латы,

Чтобы к обеду превратиться в олово —

Самый надежный и гибкий

Металл,

Чтоб нельзя упрекнуть за черствовсть,

Впрочем, и мой элемент весьма

Подустал,

Исписался за годы, приобрел потертость.

А в метро продолжался весь этот

Оргазм,

Изрыгая людей, как поток из влагалища,

А дорожный затор, как венозный

Спазм,

В ожидании чуда подогревал седалища.

Ну а День продолжал в инвалидной

Коляске

Передвигаться по привычной ему траэктории,

И дома танцевали от дикой кофейной

Встряски…

Да и мне уж сегодня не попасть в историю…

Швы

так быстро заживают швы —

на стыках кадров только слоганы,

как заряжают автоматы

и магазины детородных органов,

чтобы стрелять в утробы войн

огнем из пушечного мяса.

как быстро расплождают вонь,

когда, как зверь голодный, воет касса.

как быстро зашивают рты

одновременно с пуповиной.

и вот мы тихо рое

...

конец ознакомительного фрагмента