Текст книги "Шагатели"

Паркинсон засмеялся и взял ещё одну конфету. Не развернув обёртки снова положил на стол, с трудом встал и поставил железный чайник на спиртовку. Долго чиркал спичками, разжигая фитиль. Надорвал пакетик с чаем и всыпал заварку прямо в чайник. И без сил снова уселся за стол.

– У нас в студии в гостях победительница прошлогоднего конкурса красоты Леночка Азарова, – продолжал надрываться Андрюшка. – Скажите, Лена, как вы относитесь к поступку шагателя?

– Ну, выродок, чё. Осуждаем мы все, – сказала Азарова хрипловатым голосом. – Ну, то есть, мы все его осуждаем. Не правильно это.

– И какой кары заслуживает, по вашему мнению, этот враг всех истинно верноколёсных?

– А чё я то? – сразу возмутилась Леночка. – Это Спицы пускай решают! Вот суд будет пускай и приговаривают.

Послышался шорох. Это Кулешов, вместо того, чтобы отключить микрофон, просто прикрыл его рукой и начал сердито выговаривать Леночке. Его слов было не разобрать, зато отлично прорезалась реплика победительницы конкурса красоты и племянницы мэра Главной Станции: «Да соси ты, придурок!»

– А Ленка не такая дура, как кажется, – сказал Башмак с порога. Он зашёл и присел на табурет у входа. Следом, волоча ноги, прошла Аня. Она упала в кресло, скинула сапожки. Ступни были у неё стёрты до крови. Она заплакала. Паркинсон молча взял с полки аптечку, подошёл к внучке. Она обхватила его, прижалась. Он гладил её по голове, а Башмак, отвернувшись от них, продолжил:

– Андрюшке очень не везёт на гостей студии. Прошлый раз он додумался притащить ахта-землепашца. Чтобы тот рассказал, как хорошо всем живётся, заботами заведующих. Ну, ахт и брякнул – очень всем довольны, хозяин – кормят по два раза и даже иногда мясом, а бьют только если норму не выполним и по голове, не больно.

Заметив краем глаза, что Аня успокоилась, забрала у деда аптечку и вытащила пластырь, он поздоровался:

– Привет, Парки.

– Какой я тебе Парки? – зло ответил Паркинсон. – Завадский, Виталий Викторович. Профессор социологии.

* * *

Сержант Санитарной службы Андрей Каршев с явным неудовольствием разглядывал предъявленные ему документы. Предъявитель, студент Соломатин, вид имел виноватый, переминался с ноги на ногу, краснел, потел и на вопросы отвечал заикаясь. На Серёжу Соломатина ещё ни разу в жизни не направляли автомат. Ему было по настоящему страшно. А они здесь не шутят, думал Сергей, стараясь не встречаться взглядом со строгим сержантом.

– В резервацию мы вас не пустим, товарищ Соломатин, – лениво произнёс Каршев и протянул Сергею просмотренные документы.

– Бумаги не в порядке? – совсем разволновался Сергей.

– В полном порядке, – заверил сержант и поправил ремень автомата. – Только можете ими подтереться. Я подчиняюсь непосредственно начальнику караула. Он, в свою очередь, командиру части. А командир части, полковник Санитарной службы Супогреев, министру здравоохранения.

Про полковника Супогреева Сергей был наслышан. Это он в прошлом году штурмовал подпольный завод по производству генномодифицированных продуктов и приказал открыть огонь на поражение. Тогда «санитары» перебили две сотни персонала и взвод охраны завода.

– Но вот же письмо министра просвещения вашему министру им подписанное, – Сергей затряс перед носом сержанта бумажкой с водяными знаками и кучей разноцветных печатей.

– Ничего не знаю, освободите территорию, – сказал Каршев.

– Я буду жаловаться, – сказал Сергей.

– Студент, – душевно сказал сержант, снимая автомат с предохранителя. – Если я тебя пристрелю, мне отпуск дадут.

Соломатин резко развернулся и быстро потопал прочь от блок-поста. Он не слышал, как Каршев, прижав плотнее к шее кружок ларингофона, произнёс:

– «Гнездо», я «скворец». К бару двигается штатский с пропуском на объект. Передай бате, пусть за ним наружку пустят.

– «Скворец», что за штатский? Инспекция?

– Нет, не инспекция, – Каршев говорил, с трудом сдерживая смех. – Это студент. На практику к нам приехал. В этнографическую экспедицию! Антрополог, мать его…

В баре Сергей подошёл к стойке, оглядел просторное пустое помещение с пластиковыми столами и большущим грязным окном. Это даже не окно было, а настоящая витрина и ей недавно крепко досталось. Длинная трещина пересекала стекло по диагонали, а внизу отчётливо просматривались два пулевых отверстия. Сергей покачал головой и повернулся к бармену. Тот уже нацедил пива в высокий бокал и сочувствующе спросил:

– Не пускает?

– Гнида армейская, строевая, – с чувством ответил Сергей и глотнул пива. Пиво было холодным, но не ледяным, в баре было прохладно и после уличного солнцепёка это было хорошо.

– А тебе значит, очень хочется, – констатировал бармен.

– Вы не понимаете! – загорячился Сергей. – Это же уникальный материал для исследования. Полтораста лет изоляции! Мы же ничего не знаем, что там происходит.

– А значит и не надо нам, – заверил его бармен. – Раз вояки из СС карантин объявили, то нечего туда и нос совать. Мы не лезем, и ты не суйся. А то ещё заразу какую-нибудь притащишь.

– Да нет там никакой заразы!

– Тебе почём знать?

Сергей прикусил язык. То есть буквально выполнил распоряжение своего научного руководителя профессора Науменко. Напутствуя, Юрий Петрович сказал: «Главное, держи язык за зубами. Пропустят они тебя в резервацию или нет, это дело десятое. Нам просто надо понять, что там вообще происходит. Считай себя разведчиком. Поэтому не болтай!»

– Если там и была какая-то эпидемия, – сказал Сергей, обдумывая каждое слово, – то за сто с лишним лет все кто мог заразиться, уже умерли.

– А пожалуй, что и верно, – легко согласился бармен. – Ты учёный, тебе виднее. Мы люди тёмные, лицеев не кончали.

– Да что вы, – смутился Серёжа, – какой я учёный. Я студент пока, учусь.

Он допил пиво, расплатился и пошёл к выходу. Надо было забрать вещи в камере хранения и устраиваться в гостиницу. А завтра утром первым же антигравом придётся возвращаться в столицу. Накрылась практика, с тоской подумал Соломатин.

– Слышь, не учёный, – окликнул его бармен. – Ты вечером зайди, поищи Пеку.

– Пеку? – переспросил Сергей. – А кто она такая?

– Пека не «она», а «он», – усмехнулся бармен. – Фамилия у него – Пеклеванный. Поговори с ним. Только я тебе, ясное дело, ничего не рассказывал.

– Конечно, не сомневайтесь, – закивал Сергей.

– И ещё. Ты в следующий раз бумажник вот так наизнанку не выворачивай, чтоб каждому ломовику было видать, что у тебя хрустов немеряно. Ты не в столице, у нас народ грубый бывает. И это последний бесплатный совет.

– Спасибо, – снова кивнул Соломатин.

– Понравился ты мне, – продолжил бармен. – Очень напомнил дружка юности, Юрку Семецкого. Тоже всё в резервацию рвался, интересно ему было. Там и сгинул.

– А как он туда попал? – тут же спросил Сергей.

– Иди, студент!

– Да. Спасибо вам ещё раз. Я никому… – бормотал Соломатин пятясь к выходу.

Значит, Пека, подумал он уже на улице. Ну, Пека так Пека. И пошёл на вокзал.

* * *

Рассказ Паркинсона был настолько чудовищным, что не укладывался в голове. Поначалу Башмак ему просто не поверил. Но когда старик достал из тайника древнюю карту, молодой шагатель уже не мог от неё оторваться. А когда сопоставил масштаб с площадью территории внутри Обода, просто обалдел! Сколько земли – шагать, не перешагать! И водные пространства – «моря», и «горы», и какая-то «тайга». И никаких тебе крылатых демонов. У него захватило дух от незнакомых слов и непостижимой огромности мира. А вот Аню больше поразила подлинная история резервации.

– Значит мы все больные? – спросила она.

– Правильнее сказать, что вы все уроды, – безжалостно ответил Завадский. – Жертвы генетических экспериментов. Мутанты. Чёрт, вы же и слов таких не знаете! Короче, главное чтоб вы поняли: шагатели – я, ты, он – наиболее похожи на людей за Ободом Колеса. Мы – нормальные.

– Но в Инструкции сказано: «Блаженны верноколёсные на колёсах, ибо уподобятся они Колесу Изначальному».

– Забудь ты про инструкцию! – заорал профессор. – Я сам её сочинял. Я и два таких же идиота, которым удалось, исследуя собственный генетический материал, безмерно продлить себе жизнь. Мне почти двести лет! У меня ни одного седого волоса!! Если бы не болезнь, я бы моложе этого щенка выглядел!!!

– Ты не мой дедушка? – со страхом спросила Аня. На глазах у неё навернулись слёзы.

– Я твой пра-пра-пра и не знаю сколько ещё раз прадед.

– А синие полосочки, это что? – спросил Башмак.

– Реки, – с отвращением ответил Завадский.

– Реки, – заворожённо повторил Башмак. – А вот тут гора, больше восьми тысяч метров, это не опечатка?

– Нет.

Башмак даже застонал от восторга.

– А зачем? – снова спросила Аня. – Зачем надо было врать, придумывать всё это? Ты говорил, даже новые книги печатали, где нет упоминания о мире за Ободом, старые сжигали. Религию придумали… Зачем?

– Из самых благих побуждений, – заверил её Завадский. – Все гадости, Анечка, всегда делаются из желания добра потомкам. Мы не хотели, чтоб дети чувствовали себя ущербными. Когда стало ясно, что с территории объекта уже никто никогда не выберется, нами были брошены все резервы на создание собственного локального мира. Да, переписывали книги, картины, стихи и песни. По сути, мы создали уникальную культуру, и у нас неплохо получилось, если за несколько поколений никто не догадался об её искусственном происхождении. Ты пойми, и у аров, и у лебов интеллектуальные способности намного превышают среднестатистические за Ободом. Но они никогда не смогут их применить ни на что, кроме как на разгадывание кроссвордов и игры. Шахматы, ребусы, шарады – достойное применение для интеллектуальной элиты! Да ещё и атрофия нижних конечностей, побочный результат, на который поначалу не обратили внимания, а он взял да и закрепился в популяции. У ахтов атрофия мозга, у стражников вообще редукция конечностей…

– Люди за ободом боятся нас, потому что мы умнее?

– Они боятся нас, потому что мы другие. И правильно делают. Это страшно подумать, что будет, если наших уродцев выпустить в большой мир.

– А ведь Тапок говорил что-то подобное, – наконец оторвался от карты Башмак. – Дескать, должны быть за Ободом другие ары, которые типа и делают всё то, что мы из Дара Колеса получаем. Он поэтому к Ободу и попёрся, не поверил, значит, что там «смерть и пустошь». А я подумал, что он свихнулся.

– Он не свихнулся, – профессор открыл пузырёк с лекарством, вытряхнул на ладонь две капсулы и закинул в рот. Запил холодным чаем. – Тапок результат самой удачной мутации за сто лет. Я давно за ним наблюдаю. Он нормален физически, а способность к абстрактному мышлению просто феноменальная. Он доказательство того, что эксперимент надо продолжать. Он наша единственная надежда убедить людей за Ободом в возможности у нас положительных мутаций. Он наш пропуск в большой мир. Поэтому его, во что бы то ни стало надо спасти.

– Спасать его конечно надо, – согласился Башмак. – Он мужик правильный, шагатель прирождённый. Не знаю, как там у него насчёт абстрактного мышления, но он же учитель мой! Он же меня пацаном натаскивал на лыжах по зыбучке бегать, барахло в развалинах искать, маршрут в пустыне прокладывать. Как родители у меня под Гневом Колеса погибли, он меня и взял в ученики.

– И у меня тогда погибли, – сказала Аня. – Дед. А что такое тогда Гнев Колеса, если это не гнев колеса?

– А это, Анечка, был ракетный обстрел. Это нас всех убить хотели. Но вот почему не добили, я понять не могу.

Завадский встал, прошёл к тайнику и вытащил небольшой свёрток. Вернулся, положил на стол перед Башмаком, размотал тряпки.

– Это называется видеокамера.

– Знаю, я похожую у Гоши видел. Только у неё аккумулятор совсем дохлый был.

– Отлично, значит знаешь, как пользоваться, – профессор положил руку на плечо шагателя, заглянул в глаза. – Пойдёшь за Обод. Выйдешь к посёлку. Дорогу я расскажу. Снимешь, что за Ободом есть жизнь, есть другие люди. И эти люди все ногами ходят, а не в колясках ездят! Другими словами – добудешь доказательства, что Инструкция врёт. И на суде я предъявлю это как основание для освобождения Тапка.

– Ха, – сказал Башмак. – Так тебя Спицы и послушают!

– Это не твоя забота! – прикрикнул Завадский. – Как со Спицами разговаривать, предоставь мне решать. От тебя требуется, за Обод сходить и съёмку сделать.

– Ну, что ж, можно и сходить, – степенно заявил Башмак, хотя внутри у него всё замерло от перспективы выйти в большой мир. Может реку повезёт увидеть. Или гору. – Тем более у меня и карта есть!

И он важно выложил на стол карту с тайными тропами.

– Балбес ты всё-таки, Башмак, – Завадский с жалостью посмотрел на шагателя. – По этой карте Тапок ходил. И его повязали.

– Да, – сказал Башмак обескураженно. – Это я не подумал.

– Я вот чего не понимаю, – сказала Аня. – Кто его повязал? Ведь не стража заведующих на костылях в пески прискакала! Шагателя могли задержать только другие шагатели.

* * *

Тапок от души веселился глядя на толпу лебов, собравшихся под окнами изолятора. Мастеровые съезжались тихо, как бы по делу, но о делах никто не разговаривал, все поглядывали на шагателя, выглядывающего из-за решётки. Охранявший Тапка ахт попытался укатить за стражниками, но ему под колёса бросили бревно, и он раз за разом пытался форсировать препятствие, не догадываясь его объехать.

– Эдак над безмозглыми только детишки издеваются, – сказал Тапок, – а тут, кажись, люди взрослые все собрались. Зачем пожаловали, верноколёсные? Чем обязан таким вниманием?

Мастер Гоша, огляделся по сторонам, подъехал ближе и спросил:

– Брешут про тебя или правда ты к Ободу ходил?

– Кузнец, а ты не боишься, что тебя за такие вопросы рядом со мной на колесе вздёрнут? – Тапок очень похоже спародировал Александра Борисовича, когда он проповедуя, грозил пастве карами Колеса за неприлежность в обрядности.

– Опасаюсь, конечно, – Гоша почесал лысину и вздохнул. – Но вот только верноколёсные очень интересуются, что такого ты там увидел, если Спицы тебе так шустро решили рот заткнуть? Ведь казней с дней Гнева не проводили…

– А тебя значит, уполномочили за всех отдуваться? Сами-то ссут, в сторонке ёрзают.

– К чему же всем на плаху иттить? – резонно заметил кузнец.

– Мудр народ, – рассеянно сказал Тапок, над чем-то напряжённо размышляя. Ах вы суки, подумал он. Я вас самих на колесе растяну. Он очень чётко понял, как ему спастись. Важно было не переиграть. Он принял скорбный вид и продолжил:

– Молодцы какие! Сообразили, что не хотят Спицы, чтоб я правду поведал.

– Ну, мы само собой, не такие башковитые, как благородные ары, в шахматы не играем, но соображалка кой-какая всё же имеется, – довольно ответил Гоша и тут же заинтересовался: – А про какую правду ты речь ведёшь?

– Истину! – завопил шагатель так, что лебы отпрянули, а Гоша аж сгорбился в кресле. – Истину узрел за Ободом!! Чуть не сгинул в Запретных землях! В глаза смотрел демонам пустоши и пекло мрака опалило душу мою.

Он рванул на груди рубаху и замотал башкой, застонал, зажмурился. Понятно стало, что мучается человек, страшную тайну постиг и плохо ему от этого. Забыв про страх лебы подъехали вплотную, толкаясь колесами потянулись к Тапку, вытянули шею, вслушиваясь, потому что с крика шагатель перешёл на сбивчивый шёпот:

– Во грехе живём, праведники наши ложны, а проповедники лживы, не пощадят демоны никого, Колесо прогневалось и снова полетит с неба огонь, если не вернёмся к истиной вере…

– Неужто демонов видел? – недоверчиво спросил Коля-кондитер.

– Зрел, – веско ответил Тапок. – Как тебя сейчас. Ох и смердят отродья пустошей! И голос имеют громоподобный.

– Иди зефирки выпекай, – сказал Гоша и дал Коле по шее. Его поддержали и выпихнули Колю из круга. А пока все были заняты кондитером, к решётке протиснулась Леночка Азарова.

– Тапочек, я тебе пирожков привезла, с картошечкой, как ты любишь, – сказала она, пытаясь поймать взгляд шагателя. – Возьми покушать.

Вот дура, как не вовремя, подумал Тапок, выхватил у Ленки свёрток с пирожками и торжественно объявил:

– Приезжайте на судилище неправедное, что надо мной учинить собираются. Там истину вам поведаю.

– А ну разъедсь!! – закричал мэр Главной Станции Алексей Азаров. – Всех вас в изолятор позапрём сейчас, бунтовщики! Кто велел собираться?

Следом за мэром спешили стражники, а за ними катил Александр Борисович. Заведующий был хмур и решителен. Азаров продолжал надрываться:

– Ленка, шалава! А ну домой на всех колёсах. Я тебе космы выдеру, потаскуха!

– Иди в жопу, старый дурак, – с достоинством ответила Леночка.

* * *

Ноги у Башмака были крепкие, но вот силой рук он никогда не отличался. Он же не ахт-землепашец! Поэтому копать песок на жаре, неудобной сапёрной лопаткой, да ещё и постоянно озираясь по сторонам, было ему утомительно и противно. На непривычных к работе ладонях мигом надулись мозоли, подлый песок всё время осыпался обратно в выкопанную ямку, а обещанная Завадским труба никак не появлялась. Но указания профессора были совершенно чёткими. Он водил ногтем по карте и говорил: «Вот это прямая дорожка твёрдого песка посреди зыби образовалась потому, что под ней проходит древняя теплотрасса. Не понимаешь? Ну, труба. Старая, ржавая, где-то метр в диаметре». И Анька ещё поддакивала: «Точно, – говорит. – Я когда провались, почувствовала ногами что-то твёрдое. Поэтому может совсем меня в песок и не засосало».

Башмак отбросил лопатку, сел и напился воды из фляги. Горы, снова подумал он. Море. Хоть бы раз увидеть. Хоть одним глазком. Но с другой стороны, если подумать: здесь он шагатель! Один из немногих, а если не удастся Тапка спасти, то самый лучший. А там? Выходило, что большой мир состоит из шагателей и это открытие казалось ему очень неприятным. С детства Башмак привык думать, что он не такой как все, особенный. А там оказывается все такие. Это было более дико, чем море и горы.

Он снова взял лопатку, вонзил лезвие в песок. И сразу услышал, как лязгнул металл. Наконец-то. Быстро расчистил поверхность трубы. Она была такая ржавая, что казалось древнее железо можно проткнуть пальцем. Но пальцы Башмак решил поберечь. Он натянул резиновые перчатки, вынул из керамической капсулы большой стеклянный флакон. Отвинтил крышку и полил вязкой жидкостью обнажившуюся часть трубы. Зашипело, запузырилось, ударило едким паром. Башмак кашляя, выскочил из ямы. А ведь предупреждал профессор – когда кислота железо разъедать станет, ядовитый газ выделится! Башмак отбежал подальше, содрал перчатки, промыл глаза водой из фляги. Подождал, пока рассеется зеленоватый туман, вернулся к трубе.

Дыра получилась как раз, чтобы ему протиснуться. Надо лезть, а страшно. Башмак вздохнул, скинул в трубу рюкзак. Подумал с тоской, надо было зайти на могилку великого шагателя Семецкого, посидеть. Хорошая примета.

Он включил налобный фонарь, зажмурился и спрыгнул. Встал на четвереньки и, толкая перед собой рюкзак, стал пробираться. В трубе было сыро, очень душно, воняло говном каким-то. На ладонях очень быстро полопались свежие мозоли и Башмак снова надел резиновые перчатки. А вот колени он предусмотрительно заранее замотал тряпками. Труба всё тянулась и тянулась и Башмак привычно затянул шагательскую дорожную:

 
Все пески прошёл в лаптях обутый,
Ахтам контрабанду приносил,
Дул с песков мне в рожу ветер лютый,
Стражник после рожу эту бил.
 
 
Приморили, Спицы, приморили,
Загубили молодость мою.
Золотые кудри облетели,
Знать по краю Обода хожу.
 

Песня уносилась в трубу гулким эхом и было уже не так страшно, а даже интересно, даже весело становилось Башмаку, потому что понимал он – никто здесь до него не ползал, и не каждый бы вот так отважился в древнюю трубу спуститься, которая может уже так проржавела, что продавит её сейчас сверху песочек и похоронит заживо отважного шагателя, вообразившего себя трубопролезателем. И ведь не ради выгоды полез, не за барахлом, а товарища от верной смерти спасал! Очень собой гордился в этот момент Башмак и ничего уже не боялся, поэтому чуть не помер, когда услышал впереди негромкое:

– Эй…

Башмак весь заледенел в душной трубе, замер, трясущейся рукой выключил фонарь и на ощупь достал из рюкзака лопатку, перехватил поудобнее за черенок. А из темноты опять донеслось:

– Эй, кто здесь? Помогите!

Тогда шагатель, потихоньку отползая назад, спросил:

– Ты кто?

– Я Серёжа, – ответили ему. – Я ногу сломал. Я умру, если вы мне не поможете…

– А как же тебя сюда занесло, Серёжа? Этой трубе больше ста лет. Как ты тут оказался, твою мать?! – Башмак уже пришёл в себя и недавний страх выходил из него адреналиновой злостью.

– Вход в эту трубу мне показал Пека, – ответил Соломатин. – Я вам всё расскажу, только не найдётся ли у вас глотка воды? Я, видите ли, разбил свой фонарь, а потом в темноте пролил всю воду из фляжки.

– Ах, Пека показал, – ехидно восхитился Башмак. – Тогда понятно. Так вот прямо взял и показал?

– Не сразу. Я ему заплатил.

После этих слов, произнесённых совсем уже слабым голосом, неведомый шагателю Серёжа тихонько застонал. Матерясь про себя, Башмак снова включил фонарь и пополз вперёд, теперь уже по-пластунски. Потому что в правой руке продолжал сжимать лопатку. Вскоре он разглядел лежащее впереди тело. Парень не подавал признаков жизни.

– Слышь, шагатель! – крикнул Башмак. – Не боись, сейчас поможем.

Он подобрался вплотную, отвинтил крышку с фляги, полил водой запёкшиеся губы пострадавшего. Сергей начал жадно глотать воду, но глаз не открыл. Напившись снова застонал. Башмак осмотрел его ногу, присвистнул. Спросил:

– И как же ты, ползая на карачках, умудрился ногу сломать?

– Там дальше труба резко перепад по высоте делает. Я не заметил и свалился, – шёпотом ответил Сергей.

– Внимательнее надо быть, – задумчиво сказал Башмак, вытаскивая из рюкзака аптечку.

А дальше началось то, что потом Башмак очень не любил вспоминать. Он приматывал бинтом к черенку лопатки сломанную ногу Серёжи. Серёжа очень сильно кричал. Он просил его не трогать и даже пытался драться. Ему было очень больно. Но Башмак всё же зафиксировал ему ногу, примотав с внутренней стороны ещё и ножны от тесака, который всегда таскал с собой.

Потом они оба приходили в себя и, когда Серёжа перестал блевать, Башмак снова напоил его водой, напился сам и сказал:

– А теперь скажи мне, Серёжа, откуда ты всё-таки взялся. Я ведь думал, шагателей всех знаю. Ты с Комендатуры или с Обсерватории? Со Складов может?

– Не понимаю, – сказал Соломатин. – Я студент четвертого курса филологического факультета Университета Генетической Социологии. Я на практику приехал.

И тогда Башмак понял, что он только что спас человека из большого мира. Который видел горы и море. Для которого шагать так же естественно, как дышать.

* * *

– Вы мошенники! – орала Любовь Петровна и дёргала Завадского за рукав. – Девчонка взяла деньги и не принесла товар, а ведь она уходила на Главную станцию, я видела!! И Башмака я тоже видела. Вы ему мои денежки отдали?! Вы банда!

– Благородная ари, что вы такое говорите? Шагатели никогда не обманывают, это же всем известно, – пытался образумить её профессор. Аня горько плакала, закрыв лицо руками. – Аня просто не дошла, она в песок провалилась, в зыбучку. Чуть не погибла.

– Что ты мне врёшь? Я не дура, я знаю – из зыбучки ещё никто не выбрался!

– Так Башмак её и спас. Откопал, вернуться помог.

– А-ха-ха-ха, – гомерически расхохоталась Любовь Петровна. – Думаешь, я поверю, что он вот специально там с лопатой гулял?!

– Лыжами он её откопал, – уже теряя терпение, сказал Завадский. – А если бы понадобилось, то и руками песок разгрёб, не бросил.

– Нет, про Башмака я дурного не скажу, – чуть остыв, Любовь Петровна отпустила рукав профессора и поправила причёску. – Но на вас я составлю жалобу заведующим и вы же мне её на Главную Станцию отнесёте, никуда не денетесь. И деньги вернёте с процентами!

Она развернулась и стремительно поехала к выходу, но в дверях столкнулась с аром Малинниковым, толстым дядькой с красным от вечной гипертонии лицом. Малинников на своей коляске с усиленными шинами потеснил соседку и грозно спросил:

– Опять скандалишь, Петровна? Тебя наверное аж на Обсерватории слыхать. А ведь гласит Инструкция: верноколёсный угоден Колесу, созерцающим вращение Его. А ты вопишь с утра, какое тут созерцание?

Любовь Петровна фыркнула и выехала, не удостоив Малинникова ответом. Она его презирала, он плохо играл в шахматы, предпочитал преферанс. Малинников проводил её взглядом, покосился на плачущую Аню, неодобрительно покачал головой. Подъехал к сидящему за столом профессору, протянул руку.

– Здорово, сосед.

– Привет, Фёдор, – Завадский пожал протянутую руку, встал, достал из шкафчика стаканы.

– Ну, дееед, – сказала Аня.

– Молчи, – махнул рукой профессор.

Аня шмыгнула носом и ушла в другую комнату. Малинников, уже выложивший на стол огурцы, помидоры и несколько луковиц, замер на секунду, заметив облепленные пластырем Анины ступни, и выставил бутылку. Профессор порезал овощи, обильно посыпал солью.

– Пошла, значит, девка? – спросил он и разлил самогон по стаканам.

– Пошагала, – ответил Завадский.

Они выпили и захрустели – профессор луковицей, а Фёдор огурцом. Завадский сразу налил по второй. Выпили ещё. Профессор закусил таблеткой. Посидели молча, подождали. Стало хорошо и Малинников спросил:

– Ты радио слушал?

– Да. Казнь. Знаю, – отрывисто сказал Завадский.

– Ну и к чему бы это?

– Решили гайки закрутить, – пожал плечами профессор.

– Это ясно. Но почему за шагателей решили взяться? Ну, ушёл бы Тапок за Обод и хрен с ним. Они же сначала запретили вам в развалины ходить, теперь вот лучшего шагателя вздёрнуть собрались. Завтра за тобой придут, что делать будешь? У тебя вон и внучка ходячая оказывается.

– Я не знаю, – ответил профессор. – Не знаю, почему в этот раз шагатели, а до этого были библиотекари…

– А до этого агрономы, – вставил Малинников.

– Агрономы, дворники, повара…

– Поваров не помню, я маленький был, – огорчился Малинников.

– Я не понимаю их логики, если она вообще у Спиц есть, – продолжил Завадский. – Но если, как ты говоришь, за мной придут, им сукам мало не покажется.

– Я вот как думаю, – Малинников перегнулся через стол и зашептал, сжав в одной руке бутылку, в другой стакан. – Ведь если до драки дойдёт, то кто как не шагатели смогут всем этим стражникам, всем этим заведующим навалять? Особенно если вы объединитесь и как следует вооружитесь. Вы же сила, как ты не понимаешь?!

Он налил себе и выпил не закусив. Завадский отнял у него бутылку, тоже налил и выпил, погрыз луковицу.

– Я? – наконец сказал профессор. – Я как раз это очень хорошо понимаю. И я боюсь, что Спицы это тоже поняли.

* * *

Александр Борисович всегда с удовольствием отчитывался перед Спицами о проделанной работе. Он был хорошим работником и не испытывал страха перед дядей Максом и дядей Пашей. Он знал их с детства. Как и то, что станет заведующим, когда вырастет. Но сейчас он боялся. Ещё ни разу не видел он Спиц такими встревоженными.

– Не хотели расходиться? – в который раз переспрашивал дядя Паша, тот, которого Башмак прозвал при встрече Психом. – Даже когда стражники бить начали?

– Упирались, – снова подтвердил Александр Борисович. – Что-то про истину и демонов бормотали. Стражникам Гневом Колеса грозили.

– Это Тапок воду мутит, – сказал дядя Макс. – Я ж говорил, надо было удавить его по-тихому, а ты – казнь, казнь!

– Да, казнь, – вскинулся дядя Паша. – И побольше, и почаще. Страху нагнать такого, чтоб дышать боялись! На жопу посадить, кислород перекрыть! А Тапку язык отрезать, чтоб не болтал!!

– Нет, – возразил дядя Макс. – Казнить человека надо не покалеченного, иначе эффект смазывается.

Александр Борисович с благоговением следил за перепалкой Спиц. Не раз уже наблюдал он, как в ходе обмена незначительными, казалось бы репликами, находилось верное решение. Вот и сейчас принятое постановление оказалось гениальным в своей простоте.

– Залить ему рот гипсом! – воскликнул дядя Паша и стукнул кулаком по столу.

– Утверждаю, – кивнул головой дядя Макс. Головы у Спиц были меньшего размера, чем у всех остальных аров и это всегда поражало заведующего. Иногда он сомневался, ужасаясь своим тайным сомнениям, а точно ли к арам относятся великие и мудрые Спицы, вечно скрывающие свои ноги под просторными штанами? Александра Борисовича очень огорчало, когда подобная ересь посещала его, и он подолгу потом крутил позолоченное колесо над алтарём, вознося молитвы Колесу.

– А как же он на суде показания давать будет? – спросил Александр Борисович.

– А его показания будут письменными, – усмехнулся дядя Макс. – Вот ты, Шурик, садись сейчас и быстренько пиши эти самые показания. Вечером суд, завтра утром казнь. Нечего тянуть. Всё, хорош базарить!

Александр Борисович озадаченный вышел.

– Партию доигрывать будем? – спросил дядя Паша.

– А как же! – ответил дядя Макс. – Во имя Колеса!

– Именем Его, – заржал дядя Паша.

* * *

Соломатин вышел из санчасти на костылях, но с хорошим настроением. По студенческой страховке ему сделали регенерацию и пообещали, что уже через неделю он сможет играть в футбол. Отлично у военных медицина поставлена, в обычной больнице его бы с таким переломом на постельный режим определили и месяц процедурами мучали.

Серёжа срочно хотел связаться с профессором Науменко, доложить о результатах своей вылазки в резервацию, но свой новый коммуникатор последнего поколения он подарил спасшему его парню. Хотелось как-то отблагодарить. Можно было переговорить по общественному каналу, вон будки на каждом углу стоят, но Сергей был уверен, что за ним следят и будут прослушивать. Он сделал несколько неуверенных шагов на костылях и услышал за спиной детский смех:

– Спасайся кто может, стража заведующих!

Соломатин обернулся и увидел двух мальчишек лет десяти. Они тыкали в него пальцами и открыто потешались.

– Нехорошо, – строго сказал Сергей. – Над старшими, да ещё и больными насмехаться, нехорошо.

– Вы нас простите, – виновато сказал один из пацанов, – но у нас здесь так никто не ходит.

– Как это «так»?

– Ну, на костылях. Если кто-то ноги повредил, ни за что ни на костылях не пойдёт, ни в коляску инвалидную не сядет.

– Это почему?

– Потому что смеяться будут, – пояснил второй мальчик. – Потому что на колесников похоже. Потому что как мутант тогда.

– И как же у вас пострадавшие передвигаются? – спросил Сергей, чтобы скрыть растерянность. Похоже в посёлке об аборигенах было известно гораздо больше, чем он думал.

– Так на антигравах! На любой парковке берите и вперёд. Хотите я вам сюда пригоню?

– А давай, – согласился Сергей и пацанёнок умчался за угол санчасти.

– Ты не дашь мне свой комм? – осторожно спросил Сергей у оставшегося паренька. – Позвонить надо.