Текст книги "Вывоз мусора"

Константин Шеметов
Вывоз мусора

© Шеметов К., 2018

© Геликон Плюс, макет, 2018

* * *

По безнадёжности все попытки воскресить прошлое похожи на старания постичь смысл жизни.

Иосиф Бродский, «Меньше единицы»

Часть первая. Мусор

У меня на такие запахи чутьё.

Харуки Мураками, «К югу от границы, на запад от Солнца»

I. Мусорный бак

В транзитной зоне аэропорта встретились двое: она возвращалась, он улетал. Он когда-то любил её, она нет. Но теперь уже всё – это последнее их свидание. Она знала его как Тони (Антонио Гомес, Тони-curiosity, любопытство – по названию марсохода: все их беседы сводились к Марсу, экзопланетам и гравитации), а Тони помнил её как Эл (Элла-Баффи – в связи с астероидом из области рассеянного диска, транснептуновый объект 2004 XR₁₉₀).

Стояло лето, июнь, аэропорт Вильнюса. Он спросил её: «Как ты?»

– Никак, – Баффи возвращалась из Барселоны. – Красиво, конечно, но дома лучше.

– Лучше?

Он не сказал бы. Во всяком случае, он не вернётся. В РФ ему плохо, и ладно бы плохо – стыдно. Тони стыдился своей страны, её президента и электората этого президента. Его страна нарушала границы, захватывала территории и убивала инакомыслящих. Он был как птица. К примеру, голубь, но голубь отравлен – ему не жить, трафарет мыши (а не мышь) или собака с глазами, полными слёз и уже мёртвая – с ней поквитался догхантер (православный активист и колорад).

Короче, он был собакой – мёртвой, а до того шатающейся переулками, считай бездомной, но совершенно безвредной. Последние год-два Тони работал астрофизиком в институте имени Штернберга, где хоть и не открыл ни одной звезды, планеты или астероида, зато немало придумал их – и свои звёзды, и планеты с астероидами (а художнику дом не нужен).

– Меня это не касается, – ответила Эл.

На том и расстались.

Она вернулась в Москву. Он прилетел в Лиссабон, а оттуда в Конди (Vila do Conde), где устроился дворником, снял комнату с видом на море и, казалось бы, зажил счастливо, но нет.

Время от времени, хватая метлу или заглядывая в мусорный бак, Тони перемещался на одиночный пикет в Россию. Подчас он путался – вроде бы и не РФ, но вокруг все пришибленные (глаза пустые, говорят по-русски). И точно – пару раз его занесло в Тирасполь, он «посетил» Харьков, Одессу, муниципий Комрат в Молдове, Сухуми в Грузии и метеостанцию «Прогресс» в Антарктиде. Завидев Тони на пикете (а пикет, естественно, запрещённый), милиционеры арестовывали его, насиловали шваброй и выбрасывали на помойку. На помойке Тони приходил в себя, и всякий раз помойка оказывалась помойкой в его родном уже Vila do Conde. Он был потрясён, но старался не выдавать себя и как ни в чём не бывало продолжал работу.

Вот и на этот раз, сунувшись в мусорку на авенида Бразилия, Тони будто ударился головой. Ударился больно. Он вскрикнул и вдруг очутился у Соловецкого камня в Москве. На шее у него болталась табличка «Путин хуй», Гомес был повёрнут к Политехническому музею, а часы у метро показывали второе августа, 9:49.

Всё правильно. Минуту назад, в 7:48 по Гринвичу, он подтаскивал последний на сегодня контейнер к мусоровозу RosRoca. Испанский производитель явно постарался: машина и выглядела красиво, и функционально была ничуть не хуже немецких или даже американских аналогов. Строго говоря, RosRoca являлся мировым лидером на рынке мусоровозов с фронтальной, боковой и задней загрузкой и с объемом кузова от 6 до 43 кубометров. Помимо мусоровозов компания производила мусорные контейнеры, мобильные станции очистки и автоматические пневмосистемы сбора отходов. Прекрасное оборудование, размышлял Тони, недорого и эффективно. В основе качества продукции RosRoca лежали ни много ни мало 60 лет опыта.

И на ж тебе – «Путин хуй». «Путин хуй», да ещё в Москве. Гомес сроду не выходил на одиночный пикет до отъезда, и вот случилось.

Воскресным утром в Москве безлюдно.

Лишь девятый троллейбус пошёл на круг, да собака (видно, беременная) едва держалась метрах в пяти и всё поглядывала на Тони, но хуй ли Путин или нет – ей было без разницы. Собака устала жить. И тут к Гомесу подошли два милиционера.

– Путин хуй, значит? – спросили они.

Гомес кивнул.

– Пройдёмте с нами.

И он прошёл.

Как и прежде, слуги режима отвезли его в участок, там изнасиловали (всё той же шваброй), а уже в 7:50 Тони очнулся в своём мире. В привычном мире русского отщепенца и дворника Vila do Conde: контейнер, помойка и RosRoca на шасси Mitsubishi Fuso. Мусоровоз имел фронтальную загрузку, эргономичный пульт управления и был оснащён прессующей плитой. Лишь запястья болели от наручников и жопа.

Хотя бы жопа, подумал Тони. В целом же он был здоров и вполне мог работать. «Кто не работает, тот не ест», – припомнил он надпись в своём институте, где никто не работал, но все как-то ели, и не болели у них ни жопа, ни запястья.

Гомес вообще сомневался, открыли ли его бывшие коллеги хоть какую-нибудь галактику, звезду или экзопланету. Вряд ли. Во всяком случае, после сталинской шарашки ни о чём таком тут не помышляли: не было ни денег, ни любопытства. Молодые сбегали, а старых гоняли на Поклонную – то Путину поклониться, то колорадам (донецким и своим, естественно) или даже Обаме («Обама, верни наши пенсии!»). Мусор, короче.

И то – после окончания университета Тони продержался здесь почти два года. Самые страшные, думалось ему, годы после советской власти: Россия захватила Крым, развязала войну в Украине и избавилась от лучших своих людей. Многие уехали (Маша Слоним, к примеру, Дмитрий Зимин и Илья Франк). Кто не успел – сидели по тюрьмам или умерли, а немало и поубивали. Специально или так случилось (какая разница, в самом деле), не стало Натальи Горбаневской, ушла Валерия Новодворская, умер Алексей Девотченко и был застрелен Борис Немцов. Убийство Бориса Немцова, в сущности, стало последней каплей для Тони – он больше не мыслил себя частью режима, РФ опротивела ему, и Гомес засобирался.

Как он и предполагал, самым трудным оказалось найти работу. И всё же, несмотря на кризис и безработицу, некоторые профессии за рубежом ещё были востребованы. В США, к примеру (уровень безработицы 5,3 %), требовались врачи, в Канаде (6,8) – лесорубы, а на Гаити (40,6) – бандиты. Германия (4,7) принимала беженцев из Африки, Англия (5,6) – владельцев футбольных клубов, а Греция (25,5) – левых радикалов и бездельников.

Астрофизиков без имени, естественно, никто не принимал. Как, собственно, никто не принимал писателей без имени, музыкантов без имени и без имени же диссидентов. Украина (11,0) принимала известных политиков, экономистов и даже русских (казалось бы!). Испания (23,8) принимала известных футболистов, Босния и Герцеговина была на распутье (43,3), и лишь Португалия не гналась за славой (13,7) – страна выбиралась из кризиса и набирала штат дворников.

Тони не имел ничего против дворников, да и сам он, если копнуть, был почти португальцем. Во всяком случае, его прадедушка слыл португальским социалистом. В период диктатуры Салазара он состоял в сопротивлении, был арестован и в 1947-м умер от пыток. Дедушка Гомеса (Вашку Гомеш) в 1961 году бежал от службы в армии в СССР, где обосновался под именем Василий Гомес (выдавая себя за испанца-коммуниста). В 64-м Вашку женился на русской, а в 66-м у них родился Вашку-младший (будущий отец Тони). Приехали.

Так что Гомес не колебался. Он возвращался на родину, если хотите. И даже тайная его любовь к Англии (а та принимала, как мы знаем уже, преимущественно владельцев футбольных клубов), не осталась безответной. Прабабушка Тони, узнал он из Интернета, была истинной британкой и дочерью известного в ту пору художника Ллойда Брауна. Импрессионист и затворник, Браун писал помойки, гниющую Темзу и предзакатное солнце над свалками Грейс-Таррок.

Что до Тони – он родился в 1991 году в Москве в семье Вашку-младшего (Виктора Гомеса) и пианистки из Ужгорода Милены Шносицкой. В 2008-м Тони поступил в МГУ, а в 2011-м родители Гомеса трагически погибли, катаясь на лыжах в украинских Карпатах (и предоставив юному астроному самостоятельно разбираться и со звёздами, и с родословной). Тем не менее в тринадцатом Тони успешно окончил университет и устроился лаборантом, преподавателем и «открывателем звёзд» в Государственный астрономический институт имени П. К. Штернберга (ГАИШ).

И снова мусор. Видно, Тони начертано: даже в ГАИШе он занимался мусором. Правда, космическим, но велика ли разница? Мусор как данность. Мусор повсюду, он вездесущ, а его следы, не сомневался астрофизик, как ничто другое указывают на присутствие жизни. К тому же – время. Время и космический мусор были излюбленной темой Гомеса. «Земля и время, – записал он как-то, – что осенние листья. По осени от нападавших листьев Земля становится тяжелей, и время на ней замедляется». Романтик, короче. Время у него то замедлялось, то ускорялось – шёл ли дождь, падал снег или он влюблялся. С приходом Путина на третий срок любовь в России стала невозможной, вот он и уехал (Антонио Гомес – астрофизик из института Штернберга, а теперь дворник в португальском Vila do Conde).

Скажем так: космическое пространство полно мусора. Мусор летает там, и зачастую отличить его от планет (или тех же звёзд) почти невозможно. Глядя из России, похоже, что звёзды, а из Vila do Conde – нет, всё же мусор. Да и сама РФ выглядела помойкой. От неё дурно пахло, внизу копошились мухи, а над мухами кружил Владимир Путин в образе поливальной машины. «Дорожного пылесоса», – смеялся Гомес, но как-то с грустью, ведь не до смеха было: «пылесос» Путина забирал воздух. До последней молекулы забирал воздух свободы.

Дышать было нечем, зато мусора прибавлялось. РФ буквально утопала в мусоре, да и сами русские, как не раз уже убеждался Тони, – результат отрицательного отбора: худшие из тех, кто выжил, и лучшие из убийц.

В этой связи его «одиночные пикеты» представлялись Гомесу как своего рода наказание: за то, что молчал, пока жил в РФ (а должен был бы кричать во всю глотку), за то, что занимался не пойми чем, да ещё в государственной шарашке (а свободный человек не должен работать на тюремщиков), и за то, что вообще считал себя русским (а не португальцем, коим был его прадедушка, или подданным британской королевы, по примеру его прабабушки).

За всё это он и наказан, не сомневался дворник, и ведь прав был, зараза – в РФ не додумались даже до раздельного сбора мусора. Мусор в России сваливали в кучу (еда ли это была, пластик или металл), а местные позже (или птицы) как-то сами всё подъедали. Особенно ценными считались западные продукты, изъятые из магазинов под видом испорченных. И хоть вид у этого «пармезана» был так себе, его и птицы клевали, и люди таскали. Мешками, можно сказать, таскали: притащат домой, съедят – и на выборы (любимого президента на пятый срок!). А ведь до выборов ещё дожить надо – невесёлая перспектива.

Придя в себя после «пикета» (второе августа, утро, Конди), он тем не менее задумался: КАК? Каков механизм «наказания», и за счёт чего (какой энергии) этот механизм работал? Ведь ясно же – ничто не берётся из ничего. Мусоровоз, к примеру, изготавливают из пластика, металла и резины, а предприятие RosRoca – это громадная сеть поставщиков и персонала. Гомес и сам был частью этой сети, собирая пластик, металл и резину и предоставляя тем самым сырьё для мусороперерабатывающих заводов. Физическая энергия Тони в данном случае преобразовывалась, скажем, в гранулы пластика или прокатный лист.

Так же и с его «пикетами» – они явно были следствием некоторой функции. На вход загадочного процесса поступала неизвестная величина «икс», а на выходе получался «Путин хуй» (у Соловецкого камня). Или взять Землю, да те же звёзды с галактиками. В соответствии с теорией божественного происхождения их возникновение – чистый фокус. Но фокус – не волшебство, а, как известно, строгая и выверенная с математической точностью, последовательность действий. Опять же процесс – со своими входом и выходом.

Сперва он решил, что просто ударился головой о контейнер. Ударился, потерял сознание и увидел сон. Но нет – головой он не ударялся. К тому же случалось, достаточно было даже к контейнеру не подходить: убрать с дороги дохлую крысу, скажем, или почистить туалет на улице Мануэля Фернандеша – и он уже «перемещался». Что до контейнера воскресным утром – Антонио лишь заглянул в бак. Заглянул в бак, и то ли вид мусора на него подействовал, то ли запах (точнее, вонь).

II. Вонь

Согласно словарю Ожегова, «вонь» – это дурной запах, и там же: «вонища» – очень сильная (нестерпимая) вонь. Возможно, в этой «вонище» и крылся (секрет успеха) механизм перемещения в «одиночный пикет», размышлял Антонио Гомес, дворник из Конди и запоздалый протестант на Лубянской площади. Ведь и запах, насколько он знал из биологии (да и вообще знал – «потерять нюх» в России означало рисковать жизнью), представляет собой сильнейший раздражитель мозга.

Пятого сентября Гомес прогулял работу и отправился к морю. Условно говоря, он сел в поезд и по примеру Джоэла из «Чистого разума» уехал в Монток («Вечное сияние чистого разума», Eternal Sunshine of the Spotless Mind, фильм Мишеля Гондри, снятый по сценарию Чарли Кауфмана, в главных ролях Джим Керри, Кейт Уинслет; США, 2004). «Какая же холодрыга на этом пляже! – (Тони цитировал персонажа Керри), – Монток в феврале». Но нет – на набережной Конди стояла жара, + 33 (при такой температуре мусор «излучал» не то что вонь – он смердел). Из головы не выходил запах помойки.

И тут вонь ушла.

Вонь ушла. Подул ветер. Ветер принёс с собой чистейший запах водорослей, свежей рыбы и аромат солнцезащитной косметики. Шум прибоя усилился, а к Антонио приближалась, радостно улыбаясь и подпрыгивая, Подравка Смешту – беженка из Чадыр-Лунга (Молдова) и уборщица в магазине бытовой химии Henkel. В самом имени этой Подравки слышался смех, и снег падал, и кто-то словно поддразнивал тебя.

Они познакомились в кафе с месяц назад и – странно – тут же притянулись. «Притягивающиеся стороны», – размышлял позже Тони, вообразив абстрактную и с элементами философского символизма картину. Картина содержала две повёрнутые горизонтально буквы «Т» – одна на жёлтом фоне, другая на зелёном. Буквы притягивались друг к другу подобно бамперам железнодорожных вагонов. Притягивались, но не касались, а их касание означало бы ошибку: вагоны сошли бы с рельс, пассажиры погибли бы, и на этом всё. Подравка Смешту была не подарок. Она, впрочем, и не скрывала, что не подарок, называя себя «мстительной сучкой». С этой «сучкой», как ни крути, Тони и мог разве что бегать по пляжу, но билеты у них были хоть и с одного вокзала, зато в разных вагонах, да и поезда, собственно, были разные. Сучка ехала, куда поезд вёз, а он всё ж таки в «Монток» – подальше от людей, ближе к морю и, образно говоря, к своему мусору (в надежде избавиться от него).

– Вряд ли избавишься, – словно угадав его мысли, возразила Подравка и, притормозив, кинулась к нему. – Как же я рада! – неожиданно тихо промолвила она, и тут из её глаз потекли слёзы.

– Ну что ты, Сучка? – Гомес растерялся и лишь прижал её к себе, не зная, как быть, и полагаясь на шутку. Полагаясь на время, случай и страшась беды. «Онкология – это накопленные ошибки», – припомнил он передачу на радио «Свобода» об онкологии в России. Главная проблема рака там заключалась в поздней диагностике (больные думают, что здоровы, но вскоре умирают).

Как выяснилось, Подравка тоже была на «пикете». Накануне она убиралась у кассы и, заслышав русскую речь, упала в обморок. Была ли эта речь русской – так и неясно, но там, где она очутилась, все и впрямь говорили по-русски. А очутилась она в своём распрекрасном Чадыр-Лунге. Сучка стояла на площади у памятника Ильичу – полная ужаса и с табличкой «Русские, вон!». Подобно Тони в Москве, её арестовали и изнасиловали, но не шваброй, как Гомеса, а айподом с записями популярных российских исполнителей. «Путинские шестёрки, блядь!» – выругалась Сучка, и точно: плеер содержал не менее тысячи треков – от Валерии до неизлечимо больного Иосифа Кобзона (певца и депутата нижней палаты).

– Вся их палата неизлечимо больна, – заключила Подравка и в который раз уже прильнула к Антонио.

Хотя бы вернулась, утешал себя Гомес.

Значит, он не один такой. Вот и Сучка – она ведь тоже, будучи в своей Гагаузии, старалась не высовываться. В Чадыр-Лунге власть давно уже взяли колорады, и если формально автономией руководил очередной башкан (из местных), то на деле он не просто слушал Валерию с Кобзоном, а являлся их ярым поклонником.

В данный момент таким башканом была некто Ирина Влах – идейная коммунистка, почитательница Путина и сторонница интеграции с РФ. Она осуждала Евромайдан, приветствовала захват Крыма и сочувствовала украинским сепаратистам. Да и как не сочувствовать? Гагаузы и сами были сепаратисты. 98 % избирателей автономии являлись противниками ЕС и мечтали о Таможенном союзе.

Референдум, правда, был незаконным, но кто помыслит теперь о законе в русскоязычном сообществе?

– Никто, – отозвалась Подравка.

Вот и она, зная о таком положении, старалась не высовываться. В сущности, это и был её максимальный протест – она замкнулась, а когда башканом стала Влах, попросту сбежала. Присоединение к России Смешту воспринимала как плен. Она и без того чувствовала себя в плену (спасибо, не надо), так что хватит с неё советской эстетики. Оказалось – нет. «Эстетика» не отпускала, и «одиночный пикет» был тому подтверждением.

Уборщица и дворник подобрались к самому океану. Погода испортилась. Пошёл дождь, и вся картина вдруг переменилась. Волны накатывали всё с большей силой, они взрывались, и за их грохотом уже не слышались ни дождь, ни геликоптер в небе, и не запах пляжа теперь являлся источником сенсорной перегрузки, а интерференция летучих соединений морского дна.

Русская речь у кассы, впрочем, не всё. Подравка призналась, что добавила в пылесос немного VAX (шампунь для моющих пылесосов), а на этот VAX у неё аллергия. И снова вонь – из-за этой вони, подозревал Гомес, Смешту вполне могла потерять сознание, отсюда и кошмарный сон с пикетом в Чадыр-Лунге. Весьма наивное предположение, но не в русской же речи искать разгадку. К тому же и он, когда заглядывал в мусорку, не слышал никакой русской речи, а ощущал лишь вонь. Можно сказать, вонищу (сильную и нестерпимую). Интересно, привыкнет ли он к ней?

Можно ли вообще привыкнуть к вони? На какое-то время – да. Но в целом система обоняния устроена так, чтобы обеспечить человеку максимальную возможность для определения опасности. За редким исключением, правда. К примеру, люди весьма скоро перестают ощущать запах сероводорода – отсюда и частые смерти в нефтяной и газовой промышленности. В целом же, механизм привыкания к запахам (как и вообще механизм привыкания к чему-либо) далеко не изучен.

Да и как понять – привык ты или приспособился? Нельзя же привыкнуть к концлагерю, скажем, болезни или к смерти любимой – зато можно приспособиться. И наоборот – человек с лёгкостью привыкает к комфорту, деньгам или даже к унижению (если унижение сулит деньги и так далее, включая комфорт). В данном контексте сульфид водорода – как гибридная война: сначала он парализует обонятельный нерв, вам кажется, что всё в порядке, но вскоре вы умираете. Понапрасну и совершенно бесславной смертью донецкого сепаратиста, заключил Тони, так и не решив, что лучше (насчёт вони) – привыкнуть или приспособиться.

Остаток субботы он провёл в одиночестве, простившись с Подравкой и изрядно расстроенный собственной беспомощностью. Ночью Тони смотрел за звёздами (чистое небо, скопление Плеяд), а наутро Интернет взорвался сообщениями из Молдовы: в Кишинёве началась многотысячная акция протеста. «Молдавский Майдан» – по определению Би-би-си. Но удивительно – протестующих волновала лишь коррупция (из бюджета похищен миллиард евро), а отнюдь не русификация страны и не угроза потери территорий.

Видно, и вправду им всё равно. Насмотревшись на Украину с Грузией, они как бы знали всё наперёд и были предельно осторожны. Не трожь говно, как говорится, оно и вонять не будет. В том то и дело – будет. Не так сильно, конечно, как могло бы, но будет (и уже). Возможно, молдаване делали ставку опять же на привыкание (лучше привыкнуть к слабой вони, чем умереть от нестерпимой). Может, и так, Тони не знал.

В воскресенье он прихватил на работу респиратор, дышал ртом и, хоть с виду напоминал собаку, ощущал себя окунем в магазине морепродуктов на Rua de Tras. До сих пор окунь плавал в аквариуме, но теперь его вынули, засунули в пакет, и рыба думала, как поступить. «В пакете у окуня два варианта, – запишет чуть позже Тони, – затихнуть (сдаться) или всё же попрыгать, показав окружающим, какой он храбрый, и те испугаются. Персонал магазина и покупатели придут в смятение. Подтянутся зелёные, активисты Майдана, Мемориал с OBSE и, если повезёт, окуня отпустят».

Второй вариант кажется нам предпочтительным, но ведь найдутся и противники: явятся милиционеры, Потребнадзор, исламисты, православные, ФСБ. Да мало ли кто явится: коммунисты, чинуша из Единой России, нашисты, ЛДПР, а то и Сильвио Берлускони с Путиным. Их появление будет встречено одобрительным похрюкиванием, а из окуня сварят уху – древнейшее блюдо национальной кухни.

В любом случае – то, что Антонио дышал ртом, пошло на пользу: Тони не упал в обморок, не стоял в пикете и не попал в участок. За работой он много думал: о вони, о запоздалом протесте («Путин хуй!»), и к вечеру, кажется, кое-что прояснилось. Загуглив в Интернете «запах» и «обоняние», он открыл для себя массу интереснейших сведений.

Начать с того, что существует множество теорий восприятия запаха и ни одна из них не доказана полностью. Нет даже единого понимания самой природы запаха, не говоря уже о механизмах его воздействия на мозг.

Дался ему этот мозг. Но если не мозг, то что? Именно в мозге сосредоточены центры памяти, речи, совести, как он выяснил, и даже раскаяния. Мозг человека содержит миллиарды нейронов. Как звёзд в галактике. Они рождаются, живут и умирают, не прекращая колебаний до самой смерти и создавая вокруг себя электрические поля, подобно фонарным столбам, объединённым в единую энергосистему космического пространства.

Вот Тони и решил: если не мозг, то что (переносит его на пикет в приступе психоза)? Вряд ли жопа, как и не пенис (трепетно встающий при виде Подравки) и, естественно, не ноги, несуразно вытянутые под влиянием новой экранизации «Пены дней» Бориса Виана (L'écume des jours, режиссёр Мишель Гондри, в главных ролях Ромен Дюрис, Одри Тоту, Гад Эльмалех; Франция, Бельгия, 2013). Сколь модернистским ни являлось бы творчество французского писателя, не сомневался Тони, удлинённые ноги, опять же, управляются мозгом.

На самом деле всё, что известно о механизме распознавания запахов, можно сравнить с фрагментами сложнейшей головоломки, однако цельной картины так и нет. Известно, что за восприятие запахов отвечают специальные рецепторы, расположенные в носовой полости. Известно также, что существует множество видов рецепторов, каждый из которых реагирует на молекулы определённого типа. При встрече с такой молекулой (молекулой-одорантом) рецептор возбуждается и передает соответствующий импульс в нервную систему.

Предполагается, что каждый рецептор может реагировать лишь с молекулами конкретного типа и молекула-одорант выступает в роли своеобразного ключа, который «подходит» лишь к единственному рецептору. Однако эта логичная и внешне непротиворечивая модель плохо соотносится с экспериментальными данными. К примеру, известно, что молекулы идентичной формы могут пахнуть совершенно по-разному, в то время как абсолютно разные молекулы нередко пахнут одинаково. Чтобы объяснить эти несоответствия, необходимо выяснить, как именно взаимодействует рецептор с молекулой-одорантом.

Как бы то ни было, Гомес предпочитал так называемую Квантовую гипотезу, предложенную биофизиком Лукой Туриным (Luca Turin) в 1996 году и подтверждённую позже экспериментально группой учёных из Лондонского центра нанотехнологий (London Centre for Nanotechnology, LCN). Они пришли к выводу, что в основе восприятия запахов лежит туннельный эффект, описанный в рамках квантовой физики: благодаря волновым свойствам элементарная частица может перемещаться вопреки классическим законам. Элементарные частицы, к примеру, способны преодолевать непроницаемый барьер и даже переходить в невозможные, казалось бы, энергетические состояния.

Исследователи предположили, что под действием атомарных вибраций одоранта электроны в молекуле-рецепторе переходят в запрещённый энергетический статус, формируя нервный импульс. При этом разные рецепторы реагируют на вибрации конкретной частоты, а не на молекулы конкретного типа.

По мнению исследователей, распознавание одорантов больше похоже на считывание магнитной карты, нежели на взаимодействие типа «ключ – замок». То, что рецепторы реагируют в первую очередь на колебания молекул, позволяет объяснить феномены, противоречащие традиционным представлениям, – прежде всего тот факт, что разные по строению вещества пахнут одинаково, а практически идентичные – абсолютно по-разному. Частота колебаний атомов в молекуле определяется ее размером, составом и формой, при этом молекулы разной формы могут производить очень похожие колебания. Учёные отмечают, что химическое и механическое распознавание молекул тоже способно играть определённую роль в распознавании запахов, однако ключевыми здесь являются именно квантовые эффекты.

Гипотеза как гипотеза, но в отличие от других подобных теорий Тони привлекала здесь роль вибрации. Если он правильно понял Турина, колебания атомов вполне могли спровоцировать и собственно механизм, так сказать, «переноса на пикет». Вибрации в носовой полости создавали электрическое поле (чем сильней вонь, тем выше мощность), электричество проникало в мозг и там усиливалось колебаниями миллиардов нейронов, производя «панику», в том числе и в отделах, ответственных за воображение.

На этом «воображении», правда, Гомес остановился.

Что дальше – он не представлял, да и как представить? Ведь если параллельный мир на самом деле существует, едва ли для переноса туда хватит «паники» (читай – электрического поля нейронов). Даже исходя из более-менее доказанной Интерпретации Эверетта перемещение в другую реальность требует огромной энергии. «Энергии воображения», – искал Тони простых сравнений, чтобы как-то продвинуться и не заскучать. Интерпретация Эверетта (или Множественная интерпретация квантовой механики, Many Worlds Interpretation) была сформулирована американским физиком Хью Эвереттом (Hugh Everett) ещё в пятидесятых и действительно допускала существование в некотором смысле «параллельных вселенных». Согласно гипотезе, в каждой такой вселенной действуют одни и те же законы природы, им свойственны одни и те же константы, но находятся они в различных состояниях.

В ту ночь он так и не заснул, а к утру позвонил Эл: не знакома ли она с работами Хью и как Элла думает, хватит ли у Тони энергии (энергии воображения) для нескольких реальностей?

Нет, с работами Эверетта Баффи не знакома.

Она спала, за окном у неё шёл дождь. Что же за человек этот Тони! Видно, не зря он нашёл её в космосе (рассеянный диск). Нашёл бы на Земле – не звонил бы. Не звонил бы, давно разлюбил бы её и не придумывал её образ. Ведь она не такая. Не такая, как раньше, и уж тем более не такая, какую он придумал себе. Впрочем, и не придумать её Тони не мог. Любовь придаёт воображения, а безответная любовь особенно.

– Не знаю, Тони, всюду вонь.

В Москве и правда стояла вонь. В воздухе летали молекулы стирола и бензпирена. Содержание фенола вызывало тревогу у мировой общественности. Всюду кружились формальдегид, сероводород и говно. Судя по сводкам метеорологов, говно прилетало с юго-востока. Концентрация диоксида азота явно зашкаливала. В целом же запах столицы напоминал запах выгребной ямы. Иначе говоря, русские дышали канализацией, а МЧС их уверяло, что нет, это не говно и воздух пригоден для жизни. Редкие дожди что-то там смывали, но даже Баффи ощущала гадкую во всём том ложь.

– Я и сама стала врать. Не верь мне, – Эл приоткрыла окно. После дождя воздух и впрямь казался чище.

– Не буду, – ответил Гомес. Он явственно ощутил прилив радости (мало ли что означает «не верь»). – Не буду, – согласился Тони и повесил трубку.

Видно, он и вправду влюблён. Отсюда открытость, уколы совести и, вероятно, воображение (как знать?); образы, запоздалый протест и как следствие – причудливые «пикеты». Стоит же разлюбить – начинаешь всего бояться, и уже всё равно, чем дышать – фенол ли это, сероводород или выгребная яма.

То же и с Сучкой, подумал Тони. Если верны его предположения, Подравка запала на него и уже создаёт его образ. Так же как и он, Сучка открыта, по-своему счастлива, но и боли хватает. Могла ли она помочь ему? Вряд ли. «Никто не мог мне помочь», – вторил он Уэльбеку («Лансароте»). Разве что время. Хотя и тут засада: по осени от нападавших листьев Земля становится тяжелей, и время на ней замедляется. Замедляется, а в интервале между влюблённостью и равнодушием у них – вывоз мусора. Процедура тревожная, местами опасная, и неизвестно, чем всё закончится.

Наступила осень. Работы у Тони прибавится. Как и грязи.