Текст книги "Вывоз мусора"

Часть вторая. Туннельный эффект

Электрон на пути из точки А в точку Б, обходя препятствие, не всегда выбирает обходной путь, при этом он иногда ведёт себя подобно волне.

Хуберт Мания, «Стивен Хокинг»

I. Пневматический мусоропровод

Подобно волне? «Для описания свойств квантовых объектов, – прочёл как-то Тони у Хуберта Мании в “Стивене Хокинге”, – был разработан математический метод, действительно показывающий, как электрон проходит все возможные пути от точки А до точки Б: “сумма выше всех предысторий” Ричарда Фейнмана. С помощью этого способа расчёта вероятности движений сквозь пространство-время Фейнману удалось проследить и суммировать все возможные пути электрона».

Каждому такому пути мастер квантовой термодинамики присваивал определённое число, а сумма этих чисел показывала вероятность перехода из одной точки в другую. При этом учитывались все вероятные пути предыстории (отсюда и метод – «сумма выше всех предысторий»). Для макроскопических объектов при таком подходе в конце исчезают все маршруты, за исключением одного.

Об этом «конце» Тони как раз и размышлял апрельским утром 2019 года, прогуливаясь у океана в Vila do Conde; ведь он и был, как ни крути, макроскопическим и вполне себе движущимся из точки А в точку Б объектом.

Из возможных маршрутов, согласно Фейнману (Ричард Фейнман, Роберт Б. Лейтон, Мэттью Линзи Сандс, «Фейнмановские лекции по физике»), у него был один путь, но на практике, как выяснилось, несколько. Гомес терялся. Туннельный эффект, проявляющийся на субатомном уровне, проявился также и в отношении Тони с его моделью Sniffed and Moved («Понюхал и переместился»). День выдался на редкость прохладным и ветреным. С моря надвигалась туча в форме воздушного шара. Под шаром весело покачивалась гондола, а из гондолы, казалось, выглядывал Альберт Эйнштейн с высунутым языком.

Тони улыбнулся. После некоторого смятения последних месяцев он получил наконец патент на свой гаджет, а точнее – способ. «Way to move, – значилось в документах, – of macroscopic bodies due to the tunnel effect» (Способ перемещения макроскопических тел за счёт туннельного эффекта).

Невзирая на рутину согласования технических деталей, научный совет патентного бюро проявил выдержку. И хотя математическая модель, представленная Гомесом, грешила неточностями, практическая сторона Sniffed and Moved произвела впечатление. Серия опытов, поставленная на волонтёрах, подтвердила заявленный Тони эффект: волонтёры перемещались, возвращались назад, а само перемещение было вполне управляемым.

«Поздравляю», – написала Лекстор в Фейсбук и пропала. Тони так и не смог дозвониться ни Лекстор, ни её маме, ни Мотиной собаке в специальном приложении для домашних животных. Пропал также и профессор Додж. Он не отвечал на звонки, а отправленные ему SMS ожидали. С этим ожиданием, забегая вперёд, Тони, хочешь не хочешь, предстояло смириться. Бесконечности нет, отметил он про себя, но есть вещи, о которых никто не знает, когда они закончатся.

Спустя неделю изобретатель повстречал у акведука Подравку. Сучка, однако, не узнала его и лишь смутилась:

– Кто вы?

В самом деле, кто он?

Он был как муха, проспавшая на балконе зиму и вдруг проснувшаяся, не понимая, где она и зачем, из-за долгого анабиоза. Потерев лапками и побившись о стекло, в какой-то момент муха приуныла, но ненадолго. Апрельским утром, когда над морем показалась туча в форме воздушного шара, балконное окно неожиданно приоткрылось и муха вылетела на улицу. А не так уж и плохо, решила она, заработав крыльями, и понеслась навстречу Альберту Эйнштейну с высунутым языком.

Вернувшись домой, Тони посмотрел в зеркало – трудно не узнать: всё то же лицо, чуть измождённое, но в целом привычное. Слипшиеся волосы, длинная чёлка и булавка в ухе. Если присмотреться, он и правда напоминал насекомое и даже походил на муху – отнюдь не навозную, огромную муху, а скорей средних размеров, с любознательным выражением на морде, без брюшка и, казалось, изголодавшуюся в анабиозе. Гомес действительно хотел есть. Хотел быть узнанным и вообще – вернуть поскорей привычное состояние равновесия. На ужин он приготовил салат из помидоров, отварил картошки и украсил её зеленью.

«Что бы послушать такое?» – подумал Тони и поставил «Дежавю» Александра Подрабинека (радио «Свобода»). Эфир минувшего четверга – диссидент (один из последних в РФ совестливых и умных) делился сомнениями, стоит ли ожидать перемен к лучшему в России. Не сто́ит. Картофель оказался рассыпчатым, чуть сладковатым, но вкусным.

И всё же, что с ним, не унимался дворник из Конди. Дослушав передачу (странно, рассказ о России не вызвал у него былого интереса – ни радости, ни сочувствия), Гомес позвонил Лекстор.

– Да?

– Привет, это Тони, – обрадовался Тони, услышав знакомый голос.

– Вы не ошиблись?

Голос её звучал приветливо, как всегда эротично, но также и с заметным раздражением.

– Художник, астроном и дворник, – пошутил Гомес, но шутка зависла (он и сам завис). – А профессора Доджа вы хотя бы знаете?

– Знала. Он читал «Машины» в университете.

– И что?

– Читал и читал.

– Понятно.

Тони повесил трубку. Всё оказалось намного сложнее, чем представлялось. Лекстор не притворялась, не играла с ним и уж точно не догадывалась об их близости в недавнем прошлом.

Или догадывалась? Как бы то ни было, она не перезвонила, и Тони загуглил «Лекстор». Подтвердились худшие опасения. Лекстор Мотя Луиза Анна значилась на городском сайте в разделах «Налоги», «Услуги в Конди» и «Связь». Нынешняя Мотя была отнюдь не медсестрой, а продавцом-консультантом в салоне связи Tele2 на Rua da Fraga. Ни о каком Tele2 на улице Фрага Тони не знал, но недоверие к себе было столь отчаянным, что он собрался, вышел на улицу (стояла ночь) и отправился в сторону реки искать Tele2, а заодно подумать.

Других Лекстор на сайте не значилось, с моря дул лёгкий бриз. Как и ожидалось, на месте книжного магазина у Starbucks красовался фирменный, в чёрно-белых тонах салон сотовой связи – модный, со шведскими корнями и удручающе дешёвым тарифом Você nunca sonhou («Вам и не снилось», порт.).

Ему действительно не снилось. Он очутился в другой реальности. Параллельная или какая там она была, он не знал, но уже догадывался – перемены, возможно, связаны с его «пикетами». Так и было, наверно. Для уверенности Гомес набрал номер Майки. Тот разозлился (Додж словно ждал его): «Перестаньте звонить мне, я вас не знаю!»

Что ж, нет так нет. Знакомство с людьми опасно. Со временем к ним остываешь, к тому же не ясно, как они поведут себя в критический момент, когда вам понадобится их помощь или простое сочувствие.

В случае с Тони, правда, опасность представляли не столько люди, сколько обстоятельства (бегство из РФ, его любопытство, гаджет, постоянные сомнения в себе; короче, он сам). Реальность в его случае конкурировала с гиперболой. Подавленность, уныние; когда люди в депрессии, меняется их мозг, и чем чаще они в депрессии, тем сильнее он меняется. Связь мозга и реальности удручала, но делать нечего – чего нельзя избежать, можно украсить.

Наутро, посмотрев в Интернете достопримечательности Швеции, Тони отправился в Стокгольм – взглянуть, как работает там система вакуумного сбора мусора. Его усовершенствованный гаджет-переместитель (по документам A device for moving in space, DMS, или просто MS-гаджет) прекрасно справлялся теперь с доставкой в любую точку (без потери сознания, неловких падений, головокружения), и вскоре Гомес уже преспокойно прогуливался у озера в экологическом квартале Стокгольма Hammarby Sjöstad с населением в 25 тысяч (счастливых шведов) и зданиями в стиле функциональной архитектуры.

На глади озера покачивались немногочисленные лодки, а у ярко выкрашенных в цвета радуги коттеджей едва выступали над тротуаром серебристые мусороприёмники – терминалы наиболее передовой в Европе службы отходов. Туннельный эффект в действии (на этот раз применительно к грязи).

Тони заглянул в кафе, взял капучино и вдруг подумал о беспорядке. В соответствии со вторым законом термодинамики, энтропия (или беспорядок системы) либо сохраняется, либо возрастает, но никогда не уменьшается. Не уменьшалась энтропия и в Hammarby, однако точно не возрастала в отличие, скажем, от стран третьего мира, БРИКС, Таможенного союза и непризнанных анклавов РФ, включая Приднестровье, Абхазию, ОРДЛО и тому подобных.

От приёмников по специальным трубам шведский мусор со скоростью 70 км/час летел вниз и собирался в подземном хранилище. Отходы складировались в контейнерах под землёй, откуда их вывозили машины, так что увидеть в городе грузовики – большая редкость. Они не петляли по Стокгольму, а кратчайшим путём направлялись к месту утилизации. Если отходы не поддавались переработке, их сжигали на тепловой электростанции. Энергия ТЭС шла на нужды экологического квартала. Круг замкнулся.

Превосходный кофе подействовал ободряюще.

Тони сел на паром, соединяющий Hammarby Sjöstad с центральными районами, и, устроившись на корме, стал смотреть, как красиво, неспешно и последовательно отступает от корабля вода подобно расширяющейся Вселенной. Труба канализации, метро, акведук в Конди и в конечном итоге Тонины хождения по «пикетам», подумал Гомес, тоже являют собой туннели. «Вселенная бесконечна, – записал он на обрывке билета, – и скорей всего это шар. Шар, в пределах которого иллюзия бесконечности наиболее убедительна, но что за пределами этого шара – до сих пор не известно».

О причинах сдвига его реальности он тоже ничего не знал. Одна версия, правда, крутилась в его напичканном ароматами мозге, но опять же – гипотеза, и заключалась она в следующем: смещение могло произойти из-за регулярного применения к себе MS-гаджета. Злоупотребление туннельным эффектом, если просто, развило у Тони зависимость. Подобно частицам и античастицам в излучении Хокинга, его нейтроны с положительным зарядом в последний момент словно выпрыгивали из чёрной дыры сознания, создавая тем самым пресловутый сдвиг: без Лекстор, Майка Доджа, Подравки Смешту (и кто знает, без чего ещё).

Сойдя на берег в Старом городе, Тони взглянул на часы. Пора было возвращаться, но возвращаться не хотелось. В витринах бутиков отражалось закатное солнце, в воздухе ощущался запах дизеля, смазки, водорослей, людей почти не было, а на остановке автобуса сидел Карлсон. Мужчина с пропеллером на затылке курил сигарету и думал. Не красавец, но явно не глупый, он производил впечатление торта со взбитыми сливками (в меру упитанный и, как следовало из трилогии Астрид Линдгрен, любитель поесть).

– Здравствуйте, хотите гамбургер? – обратился Тони к мужчине. Тот удивился. – Меня зовут Тони, я из Португалии – художник, астроном и дворник.

– Хочу, – перестав думать, Карлсон и выглядел теперь счастливее.

Они поели, разговорились и, пропустив с десяток автобусов, пешком добрались до Свеавеген. Как и Тони, Карлсон чувствовал себя одиноким, к тому же брошенным и не то чтобы угнетённым, но разочарованным: его время ушло и в теперешней действительности «мужчина в расцвете сил» был, что называется, не при делах. Малыш и Гунилла давно выросли, выросли их дети, а дети детей предпочитали, если коротко, послушание и терпимость.

Тони напомнил ему о России: уроки патриотизма, детская преступность. Ненависть к инакомыслию (враги народа, пятая колонна), лояльность режиму, православные патрули, штурмовые отряды (включая детсадовские, школьные и в составе «трудных подростков» из колоний).

– Не хотите пожить там? Вседозволенность, хаос, дурное воспитание.

(Минимум кругозора, добавим. «Худших большинство», как заметил однажды греческий философ Эпиктет.)

– Спасибо, наслышан. Шутите?

У Тони отлегло. Карлсон явно не собирался жить по понятиям.

– Предпочитаю умных и с чувством юмора, – заключил он. – Русские психи, шведы чересчур замкнуты. Европейцы вообще, думаю, слишком серьёзны. Их шутки прямолинейны, ирония убийственна (смотри – французские карикатуристы), правда, и власть им подотчётна. Власть боится их, это хорошо, а нежная шутка льстит (холуйский юмор), ею не защитишься ни от политика, ни от исламиста (левака, нациста и прочих сограждан).

Окажись он в России, Карлсон непременно попался бы. В РФ доподлинно его ждёт участь педофила, гомосексуалиста и просто разумного человека по типу Виктора Шендеровича (избит), Сергея Пархоменко (арестован), а то и Бориса Немцова (застрелен). Так что нет, Карлсону в РФ не выжить. Во всяком случае, несдобровать.

Они свернули на Оденгатен.

Карлсон задумчиво теребил кнопку пропеллера, а Тони рассматривал вывеску Mården. Оказалось – аптека. Неподалёку расположились медицинский центр и театр современной пьесы «Интиман» (Intiman, Odengatan, 81). Соседство ничуть не удивило. Аптека, больница, театр (как заменитель жизни, модель) – если и не жизненный цикл, то, во всяком случае, заключительные его фазы. Дальше следовало бы кладбище, но кладбища поблизости не наблюдалось. Зато наблюдалось посольство Бразилии. «Бразильское чудо» давно закончилось, и теперь, свернув рыночные реформы, страна успешно скатывалась к гибридной демократии, боролась с инакомыслием и разворовывалась.

– Член БРИКС и надёжный партнёр России, – заметил Тони.

Карлсон кивнул.

В баре театра они взяли по чашке какао, плитку шоколада и песочный торт, украшенный безе, сладкими фруктами и фигурками людей – как выяснилось, персонажами пьес Августа Стриндберга (анархиста, но ошибочно принимаемого в дореволюционной России за демократа). Как бы то ни было, именем драматурга был назван кратер Меркурия. Именем кого только не назовут объекты в бескрайнем космосе.

Доев последние фигурки юных бунтарей, друзья вновь подобрались к реке, где к утру и расстались. Карлсон включил пропеллер и, помахав на прощанье, поднялся в небо. Тони же вдохнул свой «Синтезированный компонент» и спустя минуту уже мёл дорожку у киоска Tele2 в Конди.

Вот он и дома. Закончив работу и переодевшись, Тони с грустью узнал от коллег, что умер Чарли – собака, неформально приписанная к отделу утилизации. Группа поддержки, смеялся Гомес. Пара котов, с десяток ворон и Чарли обыкновенно находились неподалёку, где бы он ни убирался, и уже долгое время служили ему заменой психотерапевта. Тони кормил их, беседовал с ними, и такое общение создавало иллюзию покоя.

Чарли не был, конечно, выдающимся псом. Порой он злился, делал вид, что не замечает Тони, но ведь и Гомес был не подарком. Впрочем, и коты с воронами выглядели теперь иначе. Они словно не узнавали Антонио, чурались его и в целом подтверждали тем самым смену реальности последних дней.

Последние дни? Признаться, за время, проведённое в Стокгольме, Тони существенно поостыл и находил смену реальности не такой уж и трагичной. Воображаемый пылесос работал, а принцип вакуумной уборки мусора вполне сочетался с представлением Гомеса о развитии: с небольшими изменениями всё повторяется. За уборкой следует новая, а в промежутках можно наблюдать расширение Вселенной, обособление галактик и так далее, пока гигантский пылесос чёрной дыры не поглотит эти галактики и эту Вселенную. Затем пылесос отключится, чуть отдохнёт и, вытряхнув мешок с пылью, снова приступит к работе.

В ночь на 12 мая после долгого перерыва Тони проверил почту в ноутбуке и надо же – Элла прислала письмо. В теме она указала «Отрицательная этика». «Пропаганда в РФ, – писала Баффи, – пытается лишить базовые ценности опоры – она не настаивает на своей правоте, но как бы даёт свой взгляд на события и вопрошает: а другие разве не врут? Украина, к примеру, США, да все врут».

Беда с этой этикой, Элла права, но странно – у неё прежде не было таких мыслей. Она всегда слыла конформистом, и на ж тебе – отрицательная этика. Видно, и её коснулось. Письмо было датировано десятым мая. «Безумные дни», – припомнил Тони 2015-й. Бесконечные голоса и надписи, призывающие на Киев, Берлин, Нью-Йорк (и вообще, как следовало из транспарантов, Москва – лучший город на свете). Антибуржуазный пафос – по словам Александра Гениса. Население упивалось этим пафосом, вдохновлялось им, ело его и им же гадило, не заботясь ни о совести, ни об уборке.

«В РФ есть протест, но нет сопротивления, – продолжала Баффи. – Посмотрела на днях “Белую розу” (закрытый показ в “Больших надеждах” – клуб у Рождественского бульвара). Надеюсь, ты знаешь эту историю о подпольной группе в нацистской Германии. В основном студенты. Группа распространяла антифашистские листовки, целью акции являлось противодействие госпропаганде, в феврале сорок третьего участники Weiße Rose были казнены. Подобного сопротивления в России нет, а ведь режим не менее коварный, чем гитлеровский».

Да, он смотрел этот фильм и даже рассказывал ей о «Белой розе» в далёком – и, теперь кажется, вполне счастливом по нынешним меркам – две тысячи девятом (Die Weiße Rose, режиссёр Михаэль Ферхёвен, ФРГ, 1982). Элла забыла.

Зато он не забыл и всё это время думал о ней.

Покидая страну в пятнадцатом, Тони, если и сожалел о чём-то, то как раз о несостоявшейся связи с Эл. Вильнюс, транзитная зона. Встреча в аэропорту была случайной и оттого представлялась Гомесу пророческой, значимой и как следствие – закономерной. Ум сберегает тончайшие условности и в какой-то момент складывает из них мемориал.

Он влюбился в неё на улице (и даже не в неё, а в фотографию). Как-то осенью Эл случайно попала в кадр, когда Тони снимал антигрузинский и в высшей степени позорный баннер «Вон из города!» (скорее граффити у Последнего переулка). Большие надежды? Уже тогда никаких надежд почти не осталось. Россия погружалась в фашистский мрак. Но он влюбился, а когда понял, что Баффи этот мрак безразличен, было поздно. Образно говоря, пока он читал ей Уэльбека, она стучала на него президенту (у вас тут пятая колонна завелась).

«Что делать?» – спрашивала Эл в конце.

«По меньшей мере, две вещи, – ответил Тони, – (а там сама решай): перестать гордиться своей страной лишь потому, что ты родилась в ней, и попытаться понять, что к чему, а не верить ТВ – существуют и другие “источники наслаждения”, то есть иные способы обнаружения истины».

Нажав «Отправить», он тут же выключил ноутбук и ощутил необыкновенную лёгкость, как если бы заново влюбился. Ощутил, правда, и тревогу: что если Баффи (как и он сам, и его коты с воро́нами) – лишь проявление новой реальности, в которой все они ненадолго.

Из кухни доносился звук капающей воды. Он поставил The Flame Deluge американской панк-группы Thrice и вдруг понял, как ему невыносимо больно, страшно и одновременно счастливо, словно тончайшие нити из глубины живота втягивали внутрь его наигранный похуизм. Тони метнулся к мойке и замер: из крана действительно вытекала вода, но тут же, почти не задерживаясь, она просачивалась сквозь стенки раковины и плавно опускалась на пол коричневатыми хлопьями вперемешку с мельчайшим песком цвета банана.

Примерно так же буквально накануне он представлял себе новое состояние воды, называемое «туннельным». В отличие от давно известных (газообразного, жидкого и твёрдого) туннельное состояние воды можно заметить при заключении водных молекул в каналах берилла. The Flame Deluge постепенно стихла, нити в животе ослабли, да и бериллом, если подумать, Тони не располагал. К тому же опыт нуждался в низких температурах, а вода, вытекающая из крана, была относительно тёплой.

Приглядевшись, Гомес обнаружил на дне раковины едва заметный скол – вода проникала туда и, вероятно, выдавливала сквозь микроскопические отверстия скопившиеся внутри частицы кальция, окиси железа и извести. Под раковиной тоже была вода, и в ней копошились насекомые. Похоже, муравьи. Нет, оказалось – дрозофилы. Они с удовольствием плескались, подпрыгивали и, казалось, радостно махали Тони своими лапками.

Он помахал им в ответ.

Дрозофилы, как видно, тоже нуждались во внимании к себе. В их крохотном мире не существовало сознания, зато присутствовали звуки, кружился воздух, бесновались запахи и падал условный снег, демонстрируя квантовое движение частиц сквозь разделяющие их стены.

II. Туннельное состояние воды

 
Зима – ни звука, ни следа.
Стою один во всей вселенной;
Как голубой кристаллик льда,
Мечта чиста и совершенна.
 

Мишель Уэльбек, из сборника «Погоня за счастьем», «Оставаться живым»

Пришлось чинить кран, менять раковину и как-то разбираться с водой. Туннельное состояние воды было открыто в 2015 году учёными из Окриджской национальной лаборатории (Department of Energy's Oak Ridge National Laboratory, USA) совместно с коллегами из группы Резерфорда – Эплтона в Британии (Rutherford Appleton Laboratory). Статью об этом Тони нашёл в одном из старых номеров Physical Review Letters за шестнадцатый год плюс комментарии на околонаучных сайтах – в основном поверхностные, но в доступной форме объясняющие и теорию, и практическую сторону явления. Следует добавить: Гомес находил в «туннельной» воде также и эффектную метафору.

Туннельное состояние наблюдается при заключении водных молекул в шестиугольных сверхмалых – диаметром в пять ангстрем – каналах минерала берилла (ангстрем – 10^-10 метра, обычно такой диаметр имеет отдельный атом). В туннельном состоянии атомы кислорода и водорода молекулы воды «делокализованы» и присутствуют во всех шести равноценных с точки зрения симметрии позициях внутри канала одновременно.

Туннельное состояние, как он понял, должно помочь в описании термодинамических свойств и поведения воды в ограниченных средах. Такой как при диффузии, например, или передаче воды по каналам клеточных мембран и вдоль границ минералов.

По словам одного из авторов работы Лоуренса Эновица (Lawrence Anovitz), открытие даёт новое фундаментальное понимание поведения молекул воды и того, как она использует энергию своих связей. Что до метафоры, так захватившей Гомеса, – даже осязаемая материя, размышлял он, в состоянии преодолеть, казалось бы, непреодолимые барьеры. Макроскопический объект перемещается подобно античастице. Он нарушает законы классической физики. Почему бы и Тони, спрашивается, не вести себя так же и в соответствии с теми же механизмами нейронного рассеяния?

В четверг он не выдержал и набрал её номер.

Перемены в образе Эл пробуждали любопытство, давали надежду, и в какой-то момент Тони поверил в Винни-Пуха (Элла нуждалась в нём, он по-прежнему любит её, и у них всё получится).

Баффи обрадовалась, она ждала.

– Тони, здесь чума какая-то!

– В смысле?

– В смысле – всё кончено, я ненавижу эту страну и хочу уехать.

– Так уезжай.

– У меня ни работы, ни денег – вряд ли возможно.

Значит, дело в деньгах. А он настроил уже планов. В Тониной голове зароились, как пчёлы, дурные мысли. Пчёлы вели себя по обыкновению мрачно. Они ходили туда-сюда и ни мёда не делали, ни потомства. С чего он вообще решил, что Эл изменилась и вдруг поняла, как в РФ отвратительно? (Хотя и ясно – у Баффи было предостаточно времени, чтобы разобраться.)

Голос у неё неожиданно потускнел, стало скучно, а пчёлы всё роились, воспроизводя надоевшие давно диалоги.

– Я пришлю денег, сделаешь визу, приезжай, – решился он наконец.

– Правда?

Могла бы и не спрашивать. Эл и без того знала, что Тони пригласит её, он мечтал о ней, и ему всё равно – согласится та или нет. В сущности, он сделал первое, что пришло в голову, а мог бы и в любви признаться, если бы не страх. Страх оттолкнуть её, как уже случалось (и второго раза ему не надо). Иначе говоря, Баффи играла его чувствами, Тони понимал это, но прикидывался веником.

Он, собственно, и был веником – мёл себе улицу, возился с воспоминаниями, уставал от них и настаивал на своём праве быть дерзким и безответственным. Подобно молекулам воды в условиях «особого заключения», он проходил сквозь стены обыденности, падал, ударялся, вновь поднимался и подолгу ощущал себя делокализованным. И всё же у него были деньги, работа, воображение, наконец, позволяющее отринуть дурные мысли.

Вряд ли Баффи могла, как он, обходиться собою. Тони сочувствовал ей, и даже не люби он её, всё равно предложил бы помощь. Без работы – как в заключении: целыми днями дома, стены давят. В итоге ломаешься, идёшь на улицу, но без кофе, без сигарет, без книжного магазина, клубов, троллейбуса и метро – нет денег. Тони по себе знал. Лучше тюрьма, казалось, – там хотя бы имеешь цель, твой протест мотивирован, можно и потерпеть.

Половина мусора – упаковка. Так же и с любовью. Элла нравилась ему как раз остальной частью (той, что внутри: еда, пищевые отходы, средства гигиены, жидкости – читай истина; почти всегда она неприятна, отвратительна и даже губительна для эстетской сущности астронома, зато прекрасна в редкие моменты любовных приступов).

– Правда?

– Правда, – ответил Тони. – Адрес тот же?

Да, адрес тот же, но лучше переводом и до востребования – Moneygram, к примеру, Western Union или что там ещё осталось (одна за другой платёжные системы покидали РФ). По словам Баффи, так будет быстрей. И то верно.

– Ты одна?

Чуть подумав, Элла призналась – да. Раньше, правда, был кот, но в марте умер. Свалился с крыши.

– Не повезло.

– Можно и так сказать. А ты?

– Мои коты пока живы, но какие-то странные стали – смотрят и не узнают.

– Котам не угодишь.

– Как и людям.

– Точно.

Мысленно представив Эл в образе, вероятно, далёком от истинного, но как бы то ни было – любимом, Тони умолк и лишь улыбнулся про себя неожиданной аналогии: мусор как ценное сырьё.

К лету, впрочем, его коты существенно подобрели. Они привыкли к нему, при встрече мяукали и ели из рук, а 12 июля прилетела Баффи. На радостях он взял в прокате белую «Мазду» и уже к полудню был в Лиссабонском аэропорту Портела.

Международный аэропорт Лиссабона Портела (Aeroporto Internacional da Portela, известен также как Аэропорт Лиссабона, LIS, LPPT) расположен в северной части города и является крупнейшим аэропортом в Португалии. Аэропорт принадлежит госпредприятию ANA, имеет две взлётные полосы, два общественных и один военный терминал и оснащён автоматизированной системой управления багажом (Baggage handling system, BHS) на базе архитектуры RFID (Radio Frequency Identification, радиочастотная идентификация). Портела – главный аэропорт авиакомпании TAP Portugal.

Рейсом этой компании Баффи и прилетела.

В здании аэропорта было свежо и прохладно. Кондиционеры работали на полную мощность. +16°С, 13:05, и не менее тысячи пассажиров (кто улетал, кто возвращался) имели чуть растерянный, но полный решимости вид перелётных птиц, сбившихся в стаи. Внезапно птицы отделялись от общей группы, но тут же соединялись вновь под влиянием, казалось, значимых, но не вполне объяснимых обстоятельств.

На первый взгляд хаос. Но, нет. Любая стая подчинена правилам. У птиц, к примеру, одинаковая скорость, они придерживаются ближайших соседей и уворачиваются от хищников. Люди тоже передвигаются с относительно равной скоростью, но в отличие от птиц придерживаются указателей, сами выбирают путь и на своё усмотрение (а не повинуясь инстинкту группы) обходят препятствия.

Эл не обходила препятствий, стояла прямо (как и договаривались, у стойки бара) и курила электронную сигарету с ароматом анисового яблока. Окружающие сторонились её. Как и прежде, его подруга не отвлекалась по пустякам – она сосредоточенно вдыхала смесь и читала «Покорность» Мишеля Уэльбека.

Баффи заметно похудела. На ней было платье в горох, множество браслетов, белые чулки, очки с прозрачными стёклами в форме неправильных овалов, зелёные кеды на высокой подошве и тату Stay away чуть выше локтя («Не подходи»). Тем не менее он подошёл. Подкрался, если точнее, и не совсем, а так, чтобы находиться рядом и быть не сразу замеченным. На указательном пальце у неё поблёскивало кольцо. Красивые ногти, жёлтый лак, на запястье оранжевые Apple Watch. Завершали картину волосы цвета подсолнуха, собранные в пучок и ровно обрезанные спереди, как у Лоры из фильма High Fidelity (Ибен Хьеле).

Уэльбек явно увлёк её. Книга оказалась пророческой – во Франции и впрямь сложился весьма устойчивый альянс левых и исламистов. Дело за малым – дождаться выборов. Как бы то ни было, однако, исламизация Европы неизбежна. Не сейчас – так позже. Демократия работает в обе стороны. Вопрос времени, размышлял Тони. И теперь уже Эл, оторвавшись от чтения, с любопытством взирала на Гомеса, изучала его и убеждалась: нет, Тони остался таким же ботаником. Подтянут, тонкие пальцы, так же застенчив, хотя и чувствовалась теперь некоторая практичность в нём, что ли. Он чуть осунулся, но в глазах уже не было страха, как прежде, а были спокойная рассудительность и больше уверенности. Плюс жесты, манера держаться, ключи от кроссовера. Чем-то Гомес напомнил ей Джареда Лето из Mr. Nobody (в русском прокате «Господин Никто», фильм режиссёра Жако ван Дормаля, в главных ролях Джаред Лето – Немо и Диана Крюгер – Анна; Канада, Бельгия, Франция, Германия, 2009). Он Немо, короче, а она его Анна.

– Анна? – угадал её мысли Тони.

– Немо?

Они обнялись. Баффи взяла его за руку, он подхватил её сумку, и, выйдя на улицу, оба ощутили покой и лёгкость – они читали друг друга, им нравился текст, ход мысли, наигранная небрежность и самодельные обложки, словно писатель – и не писатель, а так, развлекался. Пошёл дождь. Доехав до Назаре (Nazaré), они свернули пообедать, но место очаровало их (пустынный пляж, океан, лодка с небесно-голубым парусом), Тони снял номер в отеле, и друзья решили не спешить. Спешить им некуда.

– Мы же друзья? – уточнила Эл.

– Не думаю, – ответил Тони.

Он любил её, она нет, но теперь уже пофиг: они разделись и, заплыв так далеко, насколько хватило сил, прильнули друг к другу. Поднялся ветер. Неподалёку приземлилась чайка. Покачиваясь на волнах, птица тоже хотела к кому-нибудь прильнуть, но других птиц поблизости не было. Назови дружбой их сцены или сексом – издательству всё равно. Так что да, вернувшись в отель, «писатели» предались разврату (как сказал бы папа Франциск, но не сказал). Наутро они продолжили путь и спустя час-полтора прибыли в Конди.

Конди, его коты, воро́ны, дом – были на месте.

Элла взяла себе мансарду – ей нравился вид из окна, она мечтала жить под крышей. К тому же телескоп – даже в солнечный день, как сегодня, на небосводе вполне были различимы Луна с Венерой, кольца Сатурна, взлетающий Боинг над Порту и авианосец НАТО «Рональд Рейган» в территориальных водах Испании.

– Спасибо, Тони.

На обед он сварил спагетти, приготовил салат из свежей капусты с помидорами и фруктовый соус с дольками сырой рыбы и мелко нарезанной морковью.

Остаток дня они провели на пляже. Элла кормила птиц, гладила клитор, просунув пальцы под тончайшее бикини с рюшками, и дочитывала Уэльбека; местами вслух, скажем: «Я вновь оказался среди себе подобных, что не доставило мне никакого удовольствия». Или вот: «С целомудрием, – признавал главный герой “Покорности” Франсуа (профессор Сорбонны и специалист по Жорису-Карлу Гюисмансу), – никаких проблем не возникало, не возникало никогда, и у Гюисманса в том числе; моё краткое пребывание в аббатстве Лигюже лишь подтвердило мои ощущения. Подвергните человека эротическим искушениям (совершенно, кстати, стандартным: глубокие вырезы и мини-юбки срабатывают безотказно, tetas y culo, лучше испанцев не скажешь), и он испытает сексуальное влечение. Уберите вышеупомянутые раздражители, и он перестанет его испытывать, а через несколько месяцев, а то и недель думать забудет о сексе».