Текст книги "Полное собрание стихотворений"

«Чернеет полночь. Пять пожаров...»

 
Чернеет полночь. Пять пожаров!
Столбами зарева стоят!
Кругом зажиточные села
Со всеми скирдами горят!
 
 
Иль это дьявол сам пролетом
Земли коснулся пятерней,
И жгучий след прикосновенья
Пылает в темени ночной!
 
 
И далеко пойдут по краю,
И будут в свете дня видны
В печальных лицах погорельцев
Благословенья сатаны...
 

«Есть, есть гармония живая...»

 
Есть, есть гармония живая
В нытье полуночного лая
Сторожевых в селе собак;
Никем не холены, не мыты,
Избиты, изредка лишь сыты,
Все в клочьях от обычных драк,
Они за что-то, кто их знает,
Наш сон усердно сторожат:
Пес хочет есть, избит, измят,
А все не спит и громко лает!
 

«По крутым по бокам вороного...»

 
По крутым по бокам вороного
Месяц блещет, вовсю озарил!
Конь! Поведай мне доброе слово!
В сказках конь с седоком говорил!
 
 
Ох, и лес-то велик и спокоен!
Ох, и ночь-то глубоко синя!
Да и я безмятежно настроен....
Конь, голубчик! Побалуй меня!
 
 
Ты скажи, что за девицей едем;
Что она, прикрываясь фатой,
Ждет... глаза проглядит... Нет! Мы бредим!
И никто-то не ждет нас с тобой!
 
 
Конь не молвит мне доброго cлoвa!
Это сказка, чтоб конь говорил!
Но зачем же бока вороного
Месяц блеском таким озарил?
 

«Заросилось. Месяц ходит...»

 
Заросилось. Месяц ходит.
Над левадою покой;
Вдоль по грядкам колобродят
Сфинксы с мертвой головой.
 
 
Вышла Груня на леваду...
Под вербою парень ждал...
Ионийскую цикаду
Им кузнечик заменял.
 
 
Балалайку парень кинул,
За плетень перемахнул
И в подсолнечниках сгинул,
В конопельке потонул...
 
 
Заросилось. Месяц ходит.
Над левадою покой...
Вдоль по грядкам колобродят
Сфинксы с мертвой головой.
 

«Устал в полях, засну солидно...»

 
Устал в полях, засну солидно,
Попав в деревню на харчи.
В окно открытое мне видно
И сад наш, и кусок парчи
Чудесной ночи... Воздух светел...
Как тишь тиха! Засну, любя
Весь божий мир... Но крикнул петел!
Иль я отрекся от себя?
 

«По завалинкам у хат...»

 
По завалинкам у хат
Люди в сумерках сидят;
Подле кони и волы
Чуть виднеются из мглы.
 
 
Сны ночные тоже тут,
Собираются, снуют
В огородах, вдоль кустов,
На крылах сычей и сов.
 
 
Вот зеленый свет луны
Тихо канул с вышины...
Что, как если с тем лучом
Сыч вдруг станет молодцом,
 
 
Глянет девушкой сова,
Скажет милые слова,
Да и хата, наконец,
Обратится во дворец?
 

«Гром по лесу. Гуляет топор...»

 
Гром по лесу. Гуляет топор!
Дебри леса под пыткой допрошены,
Мощной дрожью объята листва,
Великаны, что травы, покошены...
 
 
Только сбросят с коней одного,
Вздох его, будто вихрь, вырывается
И прогалину чистит себе,
И, раздвинув листву, удаляется,
 
 
Удаляется в степь, говоря:
«Не шуметь бы мне мощью зеленою,
Не гореть бы в огнях зоревых
Светлой думою, солнцем зажженною...»
 

«Выложен гроб лоскутками...»

 
Выложен гроб лоскутками
Тряпочек, пестрых платков;
В церкви он на пол поставлен, —
В крае обычай таков.
 
 
В гробе ютится старушка,
Голову чуть наклоня,
Лик восковой освещают
Поздние проблески дня.
 
 
Колокол тихо ударил...
Гроб провожает село...
Пенье... Знать, кокон дубовый
На зиму сносят в дупло.
 
 
Всякий идущий за гробом
Молча лелеет мечту —
Сказано: встанет старушка
Вся и в огнях и в свету!
 

«Нет ограды! Не видать часовни...»

 
Нет ограды! Не видать часовни!
Рядом гряд могилки подняты...
Спят тут люди, все под богом ровни,
С плеч сложив тяжелые кресты.
 
 
Разоделись грядушки цветами,
Будто поле, что под пар пошло;
Вдоль борозд, намеченных гробами,
Много тени к ночи залегло...
 
 
В этот год вы, грядки, помельчали;
Помню я: вас больше было тут.
Волны смерти тихой зыбью стали,
Год еще – и вовсе пропадут.
 
 
Дождь пройдет – вершинки обмывает;
Вспашут землю, станут боронить,
Солнце выжжет, ветер заровняет...
Поле было – полю тут и быть!
 

Мурманские отголоски

С.С. Трубачеву

«Будто в люльке нас качает...»

 
Будто в люльке нас качает.
Ветер свеж. Ни дать, ни взять,
Море песню сочиняет —
Слов не может подобрать.
 
 
Не помочь ли? Жалко стало!
Сколько чудных голосов!
Дискантов немножко мало,
Но зато не счесть басов.
 
 
Но какое содержанье,
Смысл какой словам придать?
Море – странное созданье,
Может слов и не признать.
 
 
Диких волн седые орды
Тонкой мысли не поймут,
Хватят вдруг во все аккорды
И над смыслом верх возьмут.
 

«Цветом стальным отливают холодные...»

 
Цветом стальным отливают холодные,
Грузные волны полярных зыбей,
Солнца полуночи тени лиловые
Видны на палубе подле снастей;
 
 
С этим наплывом теней фиолетовых
Только лишь пушки своей желтизной
Спорят как будто; склонились, насупились,
Стынут, облитые крупной росой.
 
 
Красная искра порою взвивается
В черном дыму; оживая на миг,
Ярко блестит! Перед нею туманится
Вечного солнца полуночный лик...
 

«Перед бурей в непогоду...»

 
Перед бурей в непогоду
Разыгралися киты.
Сколько их! Кругом мелькают,
Будто темные щиты
Неких витязей подводных.
Бой незрим, но слышен гром.
Над пучиною кипящей
Ходят волны ходенем,
Проступают остриями...
Нет сомненья: под водой,
Под великими волнами,
Занялся могучий бой!
Волны – витязей шеломы,
Бури рев – их голоса!
Блещут очи... Кто на вахте?
Убирайте паруса,
Чтоб не спутаться снастями
Между дланей и мечей;
Увлекут они в пучину
Нас, непрошеных людей.
Закрывай плотнее люки!
Так! Совсем без парусов
С ними мы еще поспорим!
Ходу дай! Прибавь паров...
Налетает шквал за шквалом,
Через борт идет волна;
Грохот, посвист и шипенье,
В стройных мачтах дрожь слышна.
Не уловишь взглядом в тучах
Очертаний буревых...
Как зато повеселели
Стаи грустных птиц морских!
Кто сказал, что в буре страхи?
Под размахами ее
Вялы, робки и пугливы
Только слабость да нытье...
 

«След бури не исчез. То здесь, то там мелькают...»

 
След бури не исчез. То здесь, то там мелькают
Остатки черные разбившихся судов
И, проносимые стремниной, ударяют
И в наше судно, вдоль его боков.
 
 
Сухой, тяжелый звук! В нем слышатся отзывы —
Следы последние погибнувших людей..
Все щепки разнесут приливы и отливы,
Опустят в недра стонущих зыбей.
 
 
Вдоль неподвижных скал стремниною несутся
Гряды подводных трав, оторванных от дна,
Как змеи длинные, их нити волокутся,
И светом их пучина зелена.
 
 
А там у берегов виднеются так ясно
Остатки корабля; расщепленное дно
До самого киля сияет ярко-красно...
У черных скал – кровавое пятно!
 

«Здесь, в заливе, будто в сказке...»

 
Здесь, в заливе, будто в сказке!
Вид закрыт во все концы;
По дуге сложились скалы
В чудодейные дворцы;
 
 
В острых очерках утесов,
Где так густ и влажен мох,
Выраженья лиц каких-то,
Вдруг застывшие врасплох.
 
 
У воды торчат, белея,
Как и скалы велики,
Груды ребр китов погибших,
Черепа и позвонки.
 
 
К ним подплывшая акула
От светящегося дна
Смотрит круглыми глазами,
Неподвижна и темна,
 
 
Вся в летучих отраженьях
Высоко снующих птиц —
Как живое привиденье
В этой сказке, полной лиц!
 

«Доплывешь когда сюда...»

 
Доплывешь когда сюда,
Повстречаешь города,
Что ни в сказках не сказать,
Ни пером не описать!
 
 
Город – взять хоть на ладонь!
Ни один на свете конь
Не нашел к нему пути;
Тут и улиц не найти.
 
 
Меж домов растет трава;
Фонари – одни слова!
Берег моря словно жив —
Он растет, когда отлив;
 
 
Подавая голос свой
Громче всех, морской прибой
Свеял с этих городов
Всякий след пяти веков!
 
 
Но уж сказка здесь вполне
Наступает по весне,
Чуть из них мужской народ
В море на лето уйдет.
 
 
Бабье царство здесь тогда!
Бабы правят города,
И чтоб бабам тем помочь,
Светит солнце день и ночь!
 
 
С незапамятных времен
Сарафан их сохранен,
Златотканый, парчевой;
Кички с бисерной тесьмой;
 
 
Старый склад и старый вкус
В нитях жемчуга и бус,
Новгородский, вечевой,
От прабабок он им свой.
 
 
И таков у баб зарок:
Ждать мужчин своих на срок, .
Почту по морю возить,
Стряпать, ткать и голосить;
 
 
Если в море гул и стон —
Ставить свечи у икон
И заклятьем вещих слов
Укрощать полет ветров.
 

«Снега заносы по скалам...»

 
Снега заносы по скалам
Всюду висят бахромой;
Солнце июльское блещет, —
Встретились лето с зимой.
 
 
Ветер от запада. Талый
Снег под ногами хрустит;
Рядом со снегом, что пурпур,
Кустик гвоздики горит.
 
 
Тою же яркостью красок
В Альпах, на крайних высях,
Кучки гвоздики алеют
В вечных, великих снегах.
 
 
В Альпах, чем ближе к долинам,
Краски цветов все бледней,
Словно тускнеют, почуяв
Скучную близость людей.
 
 
Здесь – до болот ниспадает
Грань вековечных снегов;
Тихая жизнь не свевает
Яркости божьих цветов;
 
 
Дружно пылают гвоздики,
Рдеют с бессчетных вершин
Мохом окутанных кочек,
Вспоенных влагой трясин.
 

«Какие здесь всему великие размеры...»

 
Какие здесь всему великие размеры!
Вот хоть бы лов классической трески!
На крепкой бечеве, верст в пять иль больше меры,
Что ни аршин, навешаны крючки;
 
 
Насквозь проколота, на каждом рыбка бьется...
Пять верст страданий! Это ль не длина?
Порою бероева китом, белугой рвется —
Тогда страдать артель ловцов должна.
 
 
В морозный вихрь и снег – а это ль не напасти? —
Не день, не два, с терпеньем без границ
Артель в морской волне распутывает снасти,
Сбивая лед с промерзлых рукавиц.
 
 
И завтра то же, вновь... В дому помору хуже:
Тут, как и в море, вечно сир и нищ,
Живет он впроголодь, а спит во тьме и стуже
На гнойных нарах мрачных становищ.
 

«Здесь, говорят, у них порой...»

 
Здесь, говорят, у них порой
Смерть человеку облик свой
В особом виде проявляет.
Когда в отлив вода сбегает
И, между камнями, помор
Идет открытыми песками,
Путь сокращая, – кругозор
Его обманчив; под ногами
Песок не тверд; помор спешит, —
Прилив не ждет! Вдруг набежит
Отвсюду! Вот уже мелькают
Струи, бегущие назад;
То здесь, то там опережают,
Под камни льются, шелестят!
А вон, вдали, седая грива
Ползущего в песках прилива
Гудит, неистово ревет
И водометами встает...
Скорей, скорей! Но нет дороги!
Пески сдаются, вязнут ноги,
Пески уходят под ногой...
Все выше волн гудящих строй!
Их гряды мечутся высоко,
Чтоб опрокинуться потом...
Все море лезет на подъем!
Спасенья нет... Блуждает око...
Все глубже хлябь, растет прилив!
Одолеваемый песками,
Помор цепляется руками,
И он не мертв еще, он жив —
А тяжкий гул морского хора,
Чтоб крик его покрыть полней,
В великой мощности напора
Стучит мильонами камней...
 

«Взобрался я сюда по скалам...»

 
Взобрался я сюда по скалам;
С каким трудом на кручу взлез!
Внизу бурун терзает море,
Кругом, по кочкам, мелкий лес...
 
 
Пигмеи-сосенки! Лет двести
Любой из них, а вышиной
Едва-едва кустов повыше;
Что ни сучок – больной, кривой.
 
 
Лет двести жизни трудной, скучной,
И рост такой... Везде вокруг
Не шум от ветра – трепетанье,
Как будто робкий плач, испуг.
 
 
Но счастье есть и в них: не знают,
Не ведают, что поюжней
Взрастают сосны в три обхвата
И с пышной хвоею ветвей
 
 
И что вдали, под солнцем юга,
В морскую синь с вершин Яйлы
Сквозь сетки роз и винограда
Глядят других сестер стволы...
 

«Из тяжких недр земли насильственно изъяты...»

 
Из тяжких недр земли насильственно изъяты,
Над вечно бурною холодною волной,
Мурмана дальнего гранитные палаты
Тысячеверстною воздвиглися стеной,
И пробуравлены ледяными ветрами,
И вглубь расщеплены безмолвной жизнью льдов,
Они ютят в себе скромнейших из сынов
Твоих, о родина, богатая сынами.
 
 
Здесь жизнь придавлена, обижена, бедна!
Здесь русский человек пред правдой лицезренья
Того, что божиим веленьем сведена
Граница родины с границею творенья,
И глубь морских пучин так страшно холодна, —
Перед живым лицом всевидящего бога
Слагает прочь с души, за долгие года,
Всю тяготу вражды, всю немощность труда
И говорит: сюда пришла моя дорога!
Скажи же, господи, отсюда мне куда?
 

«Хоть бы молниям светиться...»

 
Хоть бы молниям светиться!
Тьма над морем, тьма!
Вихорь, будто зрячий, мчится —
Он сошел с ума...
 
 
Он выводит над волнами,
Из бессчетных струн,
Гаммы с резкими скачками...
А поет бурун.
 
 
Что за свадьба? Что за пляска?
Если б увидать!
Тьма как плотная повязка, —
Где ее сорвать...
 
 
Сердцем чуются движенья
Темных сил ночных,
Изможденные виденья,
Плач и хохот их...
 

«Когда на краткий срок здесь ясен горизонт...»

 
Когда на краткий срок здесь ясен горизонт
И солнце сыплет блеск по отмелям и лудам,
Ни Адриатики волна, ни Геллеспонт
Таким темнеющим не блещут изумрудом;
 
 
У них не так густа бывает синь черты,
Делящей горизонт на небо и на море...
Здесь вечность, в веяньи суровой красоты,
Легла для отдыха и дышит на просторе!
 

Из природы

На реке весной

 
Последним льдом своим спирая
Судов высокие бока,
В тепле весны шипя и тая,
Готова тронуться река.
 
 
На юг сияющий и знойный,
К стране счастливой, но чужой,
Ты добежишь, поток спокойный,
Своей работницей-волной.
 
 
С журчаньем нежным и печальным
Другим звездам, в вечерний час,
Иным землям и людям дальним,
Река, поведай и о нас!
 
 
Скажи, как к нам весна приходит,
Что долго ждем, что скучны дни,
Что смерть с весной здесь дружбу водит
И люди гаснут, как огни...
 

Рассвет в деревне

 
Огонь, огонь! На небесах огонь!
Роса дымится, в воздух отлетая;
По грудь в реке стоит косматый конь,
На ранний ветер уши навостряя.
По длинному селу, сквозь дымку темноты,
Идет обоз с богатой кладью жита;
А за селом погост и низкие кресты,
И церковь древняя, чешуйками покрыта...
Вот ставней хлопнули: в окне старик седой
Глядит и крестится на первый луч рассвета;
А вот и девушка извилистой тропой
Идет к реке, огнем зари пригрета.
Готово солнце встать в мерцающей пыли,
Крепчает пенье птиц под бесконечным сводом,
И тянет от полей гвоздикою и медом
И теплой свежестью распаханной земли...
 

«Старый плющ здесь ползет...»

 
Старый плющ здесь ползет
Вдоль мохнатых корней;
Ель, замшившись, растет —
Вся в дремоте ветвей...
Опуститься б в тени,
Поглядеть на закат,
Как ночные огни
В небесах заблестят,
И, с темнеющим днем,
Всем своим бытием,
Как и день, отойти
На иные пути...
 

В листопад

 
Ночь светла, хоть звезд не видно,
Небо скрыто облаками,
Роща темная бушует
И бичуется ветвями.
 
 
По дороге ветер вьется,
Листья скачут вдоль дороги,
Как бессчетные пигмеи
К великану, мне, под ноги.
 
 
Нет, неправда! То не листья,
Это – маленькие люди:
Бьются всякими страстями
Их раздавленные груди...
 
 
Нет, не люди, не пигмеи!
Это – бывшие страданья,
Облетевшие мученья
И поблекшие желанья...
 
 
Всех их вместе ветер гонит
И безжалостно терзает!
Вся дорога змеем темным
Под роями их мелькает...
 
 
Нет конца змее великой...
Вьется, бьется, копошится,
В даль и темень уползает,
Но никак не может скрыться...
 

Мало свету

 
Мало свету в нашу зиму!
Воздух темен и не чист;
Не подняться даже дыму —
Так он грузен и слоист,
 
 
Он мешается с туманом;
В нем снуют со всех сторон,
Караван за караваном,
Стаи галок и ворон...
 
 
Мгла по лесу, по болоту...
Да, задача не легка —
Пересиливать дремоту
Чуть заметного денька!
 

Снега

 
Месяц в небе высоком стоит,
Степь, покрытая снегом, блестит,
И уж сколько сияет по ней
Голубых и зеленых огней!..
 
 
Неподвижная ночь холодна,
И глубоко нема тишина,
И ломается в воздухе' свет
Проплывающих звезд и планет...
 
 
Вот из белых, глубоких снегов,
На какой-то таинственный зов,
Словно белые люди встают,
И встают, и идут, и растут!
 
 
Светят лики неясные их,
И проходят одни сквозь других,
И по степи мерцает вокруг
Много, много светящихся рук...
 

Тучи и тени

 
Тучки набежали, тени раскидали,
Смотрят с неба синего, смотрят свысока,
Как легли их тени и куда упали:
На холмы, на пажити, в волны озерка.
 
 
Молвят тучам тени: «Золотые гряды,
Вам ли счастья, радости, краски не даны,
Вам ли нет раздолья, вам ли нет отрады
В переливах радужных светлой вышины?»
 
 
Отвечают тучи: «Темные созданья,
Бедные завистницы долей вам чужих!
Ближе вы к юдоли плача и страданья,
Но зато вы в близости радостей людских...»
 

Осенний мотив

 
Мой старый клен с могучею листвою,
Еще ты густ, и зелен, и тенист,
А между тем чуть видной желтизною
Уже слегка озолочен твой лист.
 
 
Еще и птиц напевы голосисты,
Ты ими полн, как плеском бег реки;
Еще висят вдоль плеч твоих монисты —
Твоих семян созревших мотыльки.
 
 
В них бывший цвет – твои воспоминанья,
Остатки чувств, испытанных тобой;
Но ты сказал им только: «До свиданья!»
Ты будешь жить и будущей весной.
 
 
Глубокий сон зимы обледенелой
Додремлешь ты и, покидая сны,
Весь обновлен, листвой своей всецело
Отдашься ласкам будущей весны.
 
 
Для нас – не то. Хотя живут стремленья,
И в сердце песнь, и грез душа полна,
Но, старый друг, нет людям обновленья,
И жизнь идет, как нить с веретена.
 

Утро

 
Вот роса невидимо упала,
И восток готовится пылать;
Зелень вся как будто бы привстала
Поглядеть, как будет ночь бежать.
 
 
В этот час повсюду пробужденье...
Облака, как странники в плащах,
На восток сошлись на поклоненье
И горят в пурпуровых лучах.
 
 
Солнце выйдет, странников увидит,
Станет их и греть и золотить;
Всех согреет, малых не обидит
И пошлет дождем наш мир кропить!
 
 
Дождь пойдет без толку, без разбора,
Застучит по камням, по водам,
Кое-что падет на долю бора,
Мало что достанется полям!
 

Жальник

А. П. Милюкову

 
Ну-ка! Валите и бук, и березу,
Деревце малое, ствол вековой,
Осокорь, дубы, и сосну, и лозу,
Ясень, и клен – все под корень долой!
Поле чтоб было! А поле мы вспашем;
Годик, другой – и забросим потом...
Голую землю, усталую – нашим
Детям оставим и прочь отойдем!
 
 
А уж чтоб где приберечь по дороженьке
Дерево, чтобы дало оно тень,
Чтобы под ним утомленные ноженьки
Вытянул путник в удушливый день, —
Этой в народе черты не отыщется,
Ветру привольно и весело рыщется!
Сколько в далекую даль ни гляди,
Все пустота – ничего впереди!
Но остаются по лесе печальники...
 
 
Любит наш темный народ сохранять
Рощицы малые! Имя им – жальники!
Меткое имя – умеют назвать!
В местности голой совсем потонувши,
Издали видный каким-то пятном,
Жальник едва прозябает, погнувши
Ветви под тяжким, глухим бытием!..
 
 
Мощные вихри насквозь пробирают,
Солнце отвсюду бесщадно палит;
Влаги для роста куда нехватает...
Жалок ты, жальник... нерадостный вид...
 
 
Бедный ты, бедный! Совсем беззащитен...
Но бережет тебя черный народ;
Хворых березонек, чахлых ракитин
Он не изводит вконец, не дерет...
И, беспощадно снося великанов
С их глубоко разветвленных корней, —
В избах в поддонках разбитых стаканов,
В битых горшочках, на радость детей,
Всюду охотно разводит герани,
Гонит корявый лимон из зерна!..
Скромные всходы благих начинаний
Чахнут в пыли, в паутине окна...
 

Утро над Невою

 
Вспыхнуло утро в туманах блуждающих,
Трепетно, робко сказалось едва...
Точно как сеткою блесток играющих
Мало-помалу покрылась Нева!
 
 
Кой-где блеснут! В полутень облаченные,
Высятся зданья над сонной водой,
Словно на лики свои оброненные
Молча глядятся, любуясь собой.
 
 
Света все больше... За тенью лиловою
Солнце чеканит струей огневой
Мачты судов над водой бирюзовою,
Выше их, ярче их – шпиль крепостной;
 
 
Давняя мачта! Огней прибавляется!
Блеск так велик, что где чайка крылом
Тронет волну – блеск волны разрывается,
Гребень струи проступает пятном.
 
 
Вон, пробираясь как будто с усильями
В этом великом свету, кое-где
Ялики веслами машут, как крыльями,
Светлые капли роняя к воде...
 
 
Что-то как будто восточное, южное
Видится всюду! Какой-то налет,
Пыль перламутра, сиянье жемчужное —
Вдоль широко разгоревшихся вод...
 
 
Вот... Вот и говор пошел, и несмелое
Всюду движенье; заметен народ...
Гибнет картина, как чудное целое,
Сгинет совсем, по частям пропадет...
 
 
Ну, и тогда, если где над пучиною
Чайка заденет плывучую зыбь,
Там не. пятно промелькнет над картиною —
Блестками, искрами скажется зыбь!
 

Наши птицы

 
Наши обычные птицы прелестные,
Галка, ворона и вор-воробей!
Счастливым странам не столько известные,
Сколько известны отчизне моей...
 
 
Ваши окраски все серые, черные,
Да и обличьем вы очень просты:
Клювы как клювы, прямые, проворные,
И без фигурчатых перьев хвосты.
 
 
В непогодь, вьюги, буруны, метелицы
Все вы, голубчики, тут, подле нас,
Жизни пернатой невесть что – безделицы,
Вы утешаете сердце подчас.
 
 
И для картины вы очень существенны
В долгую зиму в полях и лесах!
Все ваши сборища шумны, торжественны
И происходят у всех на глазах.
 
 
Это не то что сова пучеокая
Или отшельница-птица челна —
Только где темень, где чаща глубокая,
Там ей приятно, там дома она!
 
 
С вами иначе. То вдруг вы слетаетесь
Стаей большой на дорогу; по ней —
Ходите, клюете и не пугаетесь
Даже нисколько людей и коней.
 
 
То вы весь вид на картину меняете,
В лес на опушку с дороги слетев,
Белую в черную вдруг обращаете,
Сотнями в снежные ветви насев.
 
 
То, как лоскутина флера, таскаетесь
Стаей крикливою вдоль по полям,
Тут подбираетесь, там раздвигаетесь
Черным пятном по бесцветным снегам.
 
 
Жизнь хоть и скромная, жизнь хоть и малая,
Хоть не большая, а все благодать,
Жизнь в испытаньях великих бывалая,
Годная многое вновь испытать...
 

Прощание лета

 
Осень землю золотом одела,
Холодея, лето уходило
И земле, сквозь слезы улыбаясь,
На прощанье тихо говорило:
 
 
«Я уйду, – ты скоро позабудешь
Эти ленты и цветные платья,
Эти астры, эти изумруды
И мои горячие объятья.
 
 
Я уйду – роскошная южанка —
И к тебе, на выстывшее ложе,
Низойдет любовница другая,
И свежей, и лучше, и моложе.
 
 
У нее алмазы в ожерелье,
Платье бело и синеет льдами,
Щеки бледны, очи светло-сини,
Волоса осыпаны снегами...
 
 
О мой друг! Оставь ее спокойно
Жать тебя холодною рукою:
Я вернусь, согрею наше ложе,
Утомлю и утомлюсь с тобою!»
 

Мефистофель

1. Мефистофель в пространствах

 
Я кометой горю, я звездою лечу
И куда посмотрю, и куда захочу,
Я мгновенно везде проступаю!
Означаюсь струей в планетарных парах,
Содроганием звезд на старинных осях —
И внушаемый страх – замечаю!..
 
 
Я упасть – не могу, умереть – не могу!
Я не лгу лишь тогда, когда истинно лгу, —
И я мир полюбил той любовью,
Что купила его всем своим существом,
Чувством, мыслью, мечтой, всею явью и сном,
А не только распятьем и кровью.
 
 
Надо мной ли венец не по праву горит?
У меня ль на устах не по праву царит
Беспощадная, злая улыбка?!
Да, в концерте творенья, что уши дерет
И тогда только верно поет, когда врет, —
Я, конечно, первейшая скрипка...
 
 
Я велик и силен, я бесстрашен и зол;
Мне печали веков разожгли ореол,
И он выше, все выше пылает!
Он так ярко горит, что и солнечный свет,
И сиянье блуждающих звезд и комет
Будто пятна -в огне освещает!
 
 
Будет день, я своею улыбкой сожгу
Всех систем пузыри, всех миров пустельгу,
Все, чему так приятно живется...
Да скажите же: разве не видите вы,
Как у всех на глазах, из своей головы,
Мефистофелем мир создается?!
 
 
Не с бородкой козла, не на тощих ногах,
В епанче и с пером при чуть видных рогах
Я брожу и себя проявляю:
В мелочь, в звук, в ощущенье, в вопрос и ответ,
И во всякое «да», и во всякое «нет»,
Невесом, я себя воплощаю!
 
 
Добродетелью лгу, преступленьем молюсь!
По фигурам мазурки политикой вьюсь,
Убиваю, когда поцелую!
Хороню, сторожу, отнимаю, даю —
Раздробляю великую душу мою
И, могу утверждать, торжествую!..