Текст книги "Утерянное Евангелие. Книга 1"

Глава 7
Тихая пристань Опростадир

Бонд[7]7
   Боярин (норвеж.).


[Закрыть] Эйрик Бьодаскалли восседал посреди пиршественного зала в своем Большом доме в Опростадире. Его длинные седые волосы на висках были заплетены в две косицы так же, как длинная и седая борода. Эйрик был очень стар и постоянно мерз, поэтому даже в жарко натопленной пиршественной зале он кутался в козьи шкуры.

Три музыканта играли что-то веселое: местные на бубне и свирели, а Уис-музыкант – на норвежской скрипке-хардангерфеле. Эйрик дал им знак прерваться и поднял коровий рог с медом.

– Сейчас я хочу выпить за свою дочь Астрид Эйриксдоттир и ее сына Олафа Трюггвасона – законного наследника великого конунга Норвегии. Пусть он вырастет доблестным воином, и пусть у него будет столько добычи, сколько можно погрузить на ладью, но только чтобы она не утонула!

– За великого конунга Норвегии Олафа Трюггвасона! – подхватили пирующие с одной стороны большого стола.

– За правнука первого великого конунга Норвегии Харальда Прекрасноволосого! – раздались восторженные отклики гостей с другой стороны стола.

И опять Уис-музыкант взял свою хардангерфеле. И понеслась музыка. Свободная, воинственная, простая, но веселая и застольная:

 
Будет Олаф править Норландом,
Будут нам доспехов глянцы
Дети фьордов, лун и холода
В путь по морю – к иностранцам.
 
 
На ладьях своих потрепанных
В земли мы пойдем богатые.
А пока богатства… Вот они!
В сагах и штанах залатанных.
 
 
Будет нам и хлеб, и золото,
Завоюем у соседа.
Будет Олаф править Норландом,
Будут радости победы.
 

Отшумел пир. Отыграла веселая музыка Уиса-музыканта. Печальная Астрид укладывала маленького Олафа, перевозбужденного от излишнего внимания гостей. Женщина была в длинном сером платье из козьего пуха. Распущенные волосы густо спускались ниже пояса превосходными светлыми прядями. Эйрик, наблюдавший за дочерью с ложа, нарушил молчание:

– О чем ты думаешь, доттир[8]8
   Дочка (норвеж.).


[Закрыть]?

– Помнишь, было знамение, и колдунья сказала: «Твой сын объединит Норвегию»? – ответила Астрид, снимая мягкие кожаные сапоги и растирая слипшиеся пальцы ног. – А мой сын – беглец.

– А еще она сказала, что Олафу будет способствовать удача, – откликнулся старик. – Он ведь не погиб. Хотя и мог.

– Когда ты умрешь, – спокойно сказала Астрид, забираясь под медвежью шкуру к отцу, – ты передашь ему свою удачу. Олафу понадобятся воины. Его друзья, а не рабы. Чужая птица может стать более верной, чем родная.

– О чем ты?

– Гудред был троюродным братом Трюггви, – грустно сказала Астрид. – И он предал его…

В камине уютно потрескивали дрова, освещая колыбельку с уснувшим Олафом. Астрид после дальней дороги и всех переживаний наконец-то могла вручить свою жизнь самому сильному и любимому мужчине на всем белом свете – своему отцу. Но выспаться опять было не суждено.

Глубокой ночью прискакали дозорные с сообщением, что к Опростадиру приближается отряд вооруженных всадников. Их было человек тридцать. Ворота усадьбы заперли, над частоколом поставили лучников.

Вскоре из лесу выехали конные викинги в черных мехах.

– Нас прислал конунг Харальд Серая Шкура, – выкрикнул их предводитель, убедившись, что ворота усадьбы заперты и непрошеных гостей никто не собирается пускать внутрь.

– Конунг Харальд прислал нас сюда с предложением! Он добровольно берет на себя воспитание Олафа, сына Трюггви, – продолжил воин. – Он наилучшим образом вырастит ребенка и оправдает своего брата, убившего конунга Трюггви в честном поединке. Он воспитает мальчика с честью и сохранит его до его зрелых лет – для правления Норвегией, для которого он рожден!

– Передайте Харальду, что Серая Шкура показал на деле, насколько он полон лжи и коварной злобы. Так что мать Олафа не верит вашей благовидной лести. Олаф не поедет с вами против воли Астрид, и он никогда не попадет во власть Серой Шкуры, доколе моя дочь и мой внук захотят остаться здесь под моим покровительством, – ответил с частокола Эйрик Бьодаскалли.

Командир викингов дал знак своим спутникам, те зажгли смоляные факелы и принялись кружить вокруг усадьбы, закидывая горящие снаряды за крепкую ограду. Разгорающиеся костры тут же тушили младшие дружинники Эйрика – отроки лет двенадцати-четырнадцати.

– Где они взяли лошадей? – удивился Хэлтаф-мальчишка, стоящий тут же на частоколе вместе со всей дружиной убитого Трюггви.

– Отловили тех, что мы выпустили, – с досадой ответил Рагнар-хмурый.

– Давайте на север! – раздалась команда старшего дружинника Вульвайфа. – Там частокол низкий.

В поджигателей у деревянной стены полетели стрелы. Один из них, сраженный метким выстрелом, упал с коня на сноп сена.

– Ага! – торжествующе закричал Ретель-лучник. – Попался!

В ответ полетели дротики, один из которых прошил насквозь Хэлтафа-мальчишку, руководившего пожарной командой. Перестало биться молодое, но отважное сердце. Это подхлестнуло бойцов Трюггви, и они с удвоенной яростью ожидали активных действий врага.

Факел нападавших застрял в частоколе, ярко освещая укрывавшегося за бревном Ронета. Тот попытался сбросить факел вниз, но его кисть оказалась пригвожденной дротиком. Пока Ронет освобождал ее, еще четыре дротика воткнулись ему в шею и верхнюю часть спины. Мертвый Ронет беспомощно повис вниз головой…

Ретель-лучник, казалось, ничего не замечая вокруг, посылал стрелу за стрелой в нападающих, ни разу не промахнувшись и всякий раз хохоча от восторга. Рагнар-хмурый, подававший ему стрелы, вдруг заметил, что один из викингов умудрился забраться на частокол и в прыжке разрубил от плеча до пояса одного из бойцов усадьбы Опростадир. Рагнар всадил ему в живот меч в тот момент, когда викинг выпрямился и повернулся к Ретелю-лучнику. Еще один нападавший прыгнул с частокола на Рагнара. Хмурый успел повернуться и встретить его удар мечом.

Ретель-лучник выпустил последнюю стрелу в приблизившегося всадника, тот упал с лошади, гулко ударившись спиной об утоптанный снег, и его же конь наступил ему на лицо.

– Седьмой! – продолжал хохотать Ретель. – Славная охота!

В это время Рагнар-хмурый с мечом в одной руке и колчаном стрел Ретеля в другой отбивался от огромного викинга с медвежьей головой вместо шлема. Хмурый бросил колчан в лицо нападавшему и, опустившись на одно колено, резко полоснул мечом по животу противника. «Медвежья голова» упал лицом вниз, и Ретель дважды всадил меч ему в спину.

– Я же предупреждал, что дерусь не хуже, чем стреляю, – кричал лучник, отбиваясь от следующего врага.

Рагнар-хмурый делал свое дело молча. Его противник согнулся от короткого тычка мечом в живот, и невеселый дружинник покойного конунга, не теряя времени, наотмашь отрубил врагу голову.

– Стрелы-то где? – обратился к нему Ретель-лучник и указал ему за спину. – Их еще много!

Рагнар обернулся, не поднимая меч слишком высоко, всадил его в замахнувшегося викинга и пробежал, толкая его спиной вперед до валявшегося на земле колчана. Подобрав футляр со стрелами, Хмурый бросил его Лучнику и тут же, прямо в полете, сразил мечом очередного запрыгнувшего викинга…

Но что это? Один из нападавших добивал булавой поверженного Етхо-молчуна. От рождения глухой Етхо не умел ни кричать, ни рычать, как его собратья по оружию. Но бился он честно. И вот, похоже, наступал его последний час… Рагнар-хмурый, сатанея, подскочил к убийце молчуна Етхо и заколол его мечом в спину. Тот всем телом навалился на отошедшего в мир иной глухонемого воина. Раздосадованный Рагнар скинул врага с мертвого тела соратника.

– Даже мертвым не смеешь!

В это время сторонники Харальда Серой Шкуры, нападавшие с помощью крючьев на длинных крепких веревках, привязанных к лошадям, смогли повалить один из столбов ворот, и черные всадники один за другим заскакивали в образовавшийся проем, рубя оборонявшихся на скаку. С Хэлги сбили красивый позолоченный шлем, явно трофейный. Рассерженный Хэлга, который ударом кулака мог забить в дерево кованый гвоздь, что есть силы влепил по морде коню. Бедное животное неистово заржало и упало на землю, будто его ударило током. Расторопный Хэлга подскочил к ничего не понявшему всаднику и проткнул его мечом насквозь. Затем схватил мертвого за косу, обрубил ее и торжественно поднял над головой, издав победный клич. Но вдруг в грудь и спину Хэлги воткнулось сразу несколько дротиков. Отважный воин с диким рычанием стал вырывать их из себя. Но дротиков становилось все больше и больше. Хэлга упал замертво, хотя казалось, что эхо от его рыка еще разносилось в лесу, окружавшем частокол.

Ретель-лучник взобрался на крышу усадьбы и в свете полыхавшего сарая, неистово хохоча, посылал смертоносные стрелы в прорвавшихся за частокол викингов. Он поздно заметил, как к нему подобрались двое неприятелей: одного он успел застрелить, а второй… разрубил голову Ретеля русским «тапр-окс». Тонкие пальцы мастера стрельбы выпустили надежный прочный лук, и грянувший оземь Ретель так и остался лежать с остекленевшим взглядом и застывшей улыбкой на молодом лице.

Вульвайф и Хергер-весельчак схватили заточенные толстые жерди и встали в темном месте на пути скачущих прямо к Большому дому всадников.

– Держи! – кинул Вульвайф еще одну жердь подбежавшему к ним Уису.

– Что мне с ней делать?! – растерялся музыкант.

– Подопри ногой и стой! – скомандовал Вульвайф.

Ждать пришлось недолго. Трое передних всадников со всей прыти насадили груди и шеи своих коней на жерди. Предсмертные крики лошадей, хруст ломающихся жердей и костей всадников заглушались остервенелым рычанием оставшихся в живых дружинников покойного Трюггви, рубящих в капусту поверженных викингов.

Рог протрубил отступление. Защитники Опростадира бежали до самых ворот, кидая в спины всадников копья и дротики. В темноте попасть трудно, но еще одного беглеца, спрыгнувшего с крыши, все же удалось убить.

В свете горящего сарая люди подбирали своих раненых и вели их в Большой дом. Чужих раненых добивали. Иссеченный Рагнар-хмурый, упав на колени, тяжело дышал, держась двумя окровавленными кистями за рукоять воткнутого в землю меча. Скальд подошел к нему и поднес к губам умирающего рог:

– Выпей меду, друг мой.

Рагнар-хмурый сделал последний в своей жизни глоток. Рог из его мертвых рук приняла подошедшая вдова конунга Трюггви – Астрид. Вся в саже, с растрепанными волосами, она допила хмельной мед и спросила Скальда:

– Мы умрем?

– Такое… возможно, – услышала она невеселый ответ.

Хальфредр Беспокойный – так на самом деле звали Скальда – ловил разгоряченным лицом падающие с неба снежинки. Астрид взяла его за руку:

– Пойдем! Ты сочинишь мне сагу о моем покойном муже Трюггви, а я награжу тебя, как может наградить женщина.

– Почему же он, а не я? – раздался удивленный и обиженный голос Уиса-музыканта.

Действительно, непревзойденным мастером сочинять саги был он, и это знали все.

– Хорошо, сочинишь ты, – согласилась Астрид. – Но я вознагражу все равно его.

С этими словами она повела Скальда за собой…

– Как скажешь, кюна[9]9
   Кюна (норвеж.) – королева.


[Закрыть] Астрид, – улыбнулся вслед музыкант.

…Утром их нашел на сеновале и разбудил Уис-музыкант.

– Вставай, – обратился он к неожиданному избраннику вдовы храброго Трюггви, пряча взгляд от обнаженной груди Астрид Эйриксдоттир.

В Большом доме их ждали Вульвайф, Эйрик Бьодаскалли, Хергер-весельчак и еще пара человек из местных.

– Нам не выстоять против всей армии Харальда Серой Шкуры, дочь, – обратился старик к Астрид. – А тебе надо вырастить наследника норвежского престола. Ты сегодня же отправишься в Швецию, в усадьбу моего старого друга. Его так и зовут – Хокан Старый. Возьмешь оставшихся людей своего мужа. В провожатые я пошлю с вами Торольва Вшивую Бороду и его сына Торгисля.

…Так недолго гостила Астрид у своего отца.

* * *

– Знаю, – ответил на церемониальное представление Хокан Старый, и глаза его загорелись жарким огнем. – Я знал Эйрика Бьодаскалли еще юношей, знал и его отца… А ты, девочка, очень похожа на него! Гордись этим! – обратился старый швед к Астрид. – Мы ходили вместе на Миклогард через Кенугард и Хольмгард[10]10
   Константинополь, Киев и Новгород соответственно.


[Закрыть]. Как он там у себя в Норланде?

– Наверное, погиб, – обреченно воскликнула Астрид.

– Что ж, – торжественно произнес Хокан Старый. – Такова судьба воина, даже когда он старик.

Древний швед восседал на огромном стуле, покрытом шкурой бурого медведя. Сам он был одет в шубу из цельных куньих шкур. По левую руку от Хокана на меховом стуле поменьше сидела то ли молодая жена, то ли старшая внучка. Торольв Вшивая Борода не знал, можно ли ей доверять, и поэтому, приблизившись вплотную к Хокану, прошептал ему на левое ухо:

– Астрид с младенцем-наследником норвежского великого престола Олафом Трюггвасоном. С ней ее наложник Хальфредр Беспокойный Скальд. Они будут представляться мужем и женой.

Астрид Эйриксдоттир не могла взять Скальда в мужья, так как он был ниже ее по происхождению, но ее наложником он быть мог. И родись у Астрид от него дети, их бы величали не по отцу, а по матери – «Астридссон» или «Астридсдоттер». Так и спустя много веков сын галицкого князя Ярослава Осмомысла и некой Настасьи, Олег, звался не Олег Ярославич, а Олег Настасьич[11]11
   Имя в те времена давалось не для того, чтобы отличать человека, как сейчас, а напротив: чтобы отождествлять внука и деда. А для того чтобы отличать одного человека от другого, давали прозвища, многие из которых впоследствии стали фамилиями, и с этого момента по ним отождествляли выходцев из одной семьи.


[Закрыть].

– …И еще одно… – продолжал нашептывать Торольв старику. – Эйрик просил укрыть Олафа до поры…

– Вот как? – поднял брови Хокан Старый и глубоко задумался…

* * *

Старый раб Буртси в шерстяном сильно изношенном рубище, надетом поверх серой льняной туники, отдавал распоряжения челяди, растаскивавшей угощения по столам.

– Музыканты туда, – указал он Уису-музыканту, увидев в его руках норвежскую скрипку-хардангерфеле.

На большом вертеле скворчала истекающая жиром туша вепря.

– Вы оказали нам гостеприимство, Хокан, – обратился к хозяину усадьбы Торольв Вшивая Борода, держа в руках связку из сорока соболиных шкур, которых как раз хватало, чтобы сшить шубу. – Вот вам наши подарки!

Вульвайф, одетый в длинную замшевую тунику, достал из сумы корень на кожаном шнурке, показал его всем присутствующим, а затем с легким поклоном протянул его молодой жене Хокана – Вилю.

– Кван, – пронесся вздох среди присутствующих женщинж. – Он подарил ей кван!

Вместо того чтобы позволить Вульвайфу надеть на себя кожаный шнур, Вилю поймала в воздухе душистый корень и глубоко вдохнула его восхитительный аромат. Вульвайф с щедрой улыбкой отпустил шнур и позволил хозяйке усадьбы самой надеть на себя парфюм. Он понял, что его предыдущий жест был слишком фамильярен.

Торгисль подал отцу еще одну связку шкур, на этот раз куньих. Торольв Вшивая Борода вручил их сияющей Вилю, чуть потрясая, чтобы она увидела, как играют на блестящем меху отблески горящих факелов.

– Охохо-хо-хо-хо! – воскликнула от восторга Вилю и повернулась к старому мужу, чтобы тот тоже погладил великолепный куний мех. Когда она развернулась обратно к дарителю, тот протягивал ей еще одну связку выделанных шкурок, на этот раз беличьих.

Вульвайф достал из сумы шапку из огненно-рыжего меха лисы, сшитую колпаком с двумя хвостами по бокам, и с поклоном вручил самому Хокану Старому. Хозяин усадьбы ко всеобщему удовольствию тут же водрузил ее себе на голову. Присутствующие одобрительно посмеялись.

Торольв Вшивая Борода указал на длинный стол, на котором разместились верховое седло, конская узда, украшенная серебряными бляхами, моржовая кость и тюленьи пузыри для изготовления непромокаемой одежды.

– Здесь все наши подарки, ты сам их раздашь, почтенный Хокан!

Мажордом Хокана, а его звали Отар, объявил:

– Хокан Старый хочет услышать сагу о конунге Трюггви Олафссоне! Все слышали о нем, потому что слава бежит впереди потомков великого конунга Норвегии Харальда Прекрасноволосого.

Отар обнял за плечо одного из гостей и вывел поближе к Хокану:

– Это Хальфредр Беспокойный, – громко объявил мажордом. – Он скальд конунга Трюггви, он сложил о своем конунге посмертную сагу, и мы будем вместе ее слушать!

– О-о-о-о!!! – раздались поощрительные возгласы.

Мажордом указал Скальду на невысокую скамью с резной спинкой, на которую он сел сам и усадил рядом с собой поэта.

– Вилю, – чуть слышно позвал молодую жену Хокан Старый и, указав на Скальда глазами, произнес: – Рог.

Вилю поклонилась мужу и повелителю, проскользнула в угол с напитками и возникла перед Хальфредром с длинным турьим рогом, до краев наполненным хмельным медом. Она протянула ему двумя руками рог и, улыбаясь, произнесла:

– Твои мысли далеко, чужеземец, наверное, они рядом с твоей красавицей женой и маленьким сыном? Вернись обратно, будь счастлив с нами!

Скальд тоже двумя руками принял рог с медом от молодой хозяйки усадьбы, оглядел присутствующих и осушил его, пролив немного на свою накидку, сшитую из двух шкур молодых серых тюленей.

Вилю внимательно, чуть наклонив голову набок, смотрела на действие хмельного меда. Ее лицо немного расплылось в глазах Скальда. Хозяйка усадьбы приняла опустошенный рог и опрокинула его, показывая присутствующим, что сосуд пуст и всем остальным также надо выпить из своих бычьих рогов размером поменьше. Служанки сновали между выпивающими, наполняя их остроконечные кубки из кожаных бурдюков.

Музыканты начали негромкую и неторопливую музыку, аккомпанирующую новой саге о конунге Трюггви Олафссоне:

 
…Серая бухта прощается с конунгом славным,
Вороны съели отважное сердце героя.
Будет теперь на ладье в царстве Одина плавать,
Гордый народ восхваляя, он славой покроет.
 
 
Ветер холодный несется над фьордами:
Трюю-ю-ггви.
Астрид кричит: «Я тебя не забуду!»
Трюю-ю-ггви.
Славные воины плачут о конунге
Трюю-ю-ггви.
Снег засыпает, что было до гибели
Трю-ю-юггви.
 
 
Да. Он погиб от предателя подлой измены,
Трон королевский от лютых врагов защищая.
Подвиги Трюггви для «нордов» навеки нетленны.
Голос его нас направит к победам, вещая.
 

Пронзительная сага Скальда заставила умолкнуть всех участников хмельного пиршества. Эти слова были прожиты вместе с чудо-поэтом, и вот уже вся зала подтягивала вместе с ним:

 
Ветер холодный несется над фьордами:
Трюю-ю-ггви.
Астрид кричит: «Я тебя не забуду!»
Трюю-ю-ггви.
Славные воины плачут о конунге
Трюю-ю-ггви.
Снег засыпает, что было до гибели
Трю-ю-юггви.
 

По окончании песнопения хозяин пиршества, Хокан Старый, резко встал, что было удивительно для его почтенного возраста, и ударил посохом об пол.

– Ну что ж! Я принял решение! Они остаются с нами! Да будет так!

Глава 8
И все-таки плен

Шло время. Астрид с Олафом и Хальфредром Беспокойным жили в отдельном доме. Хокан приставил к ним несколько служанок для работ по дому и старого раба-грека по имени Буртси. Таков был неписаный закон скандинавов: мальчика, будущего мужчину и воина, с самой колыбели должны воспитывать мужчины.

Буртси очень полюбил маленького норвежца. За три года, пока Астрид скрывалась на усадьбе Хокана Старого, Олаф пошел из рук матери в руки Буртси и говорить начал одновременно на языке своих корней и на языке раба-грека.

Если мальчика укладывала спать Астрид, она рассказывала сыну древние норвежские сказки. А когда засыпающего Олафа сторожил Скальд, он повествовал малышу старинные скандинавские саги. Если же с малышом оставался Буртси, то старый грек делился с несмышленышем самым сокровенным:

– Я, Олаф, много стран повидал и много языков знаю. Ну вот слушай… Сто лет назад мощи святого папы римского Климента на полузатопленном островке близ города Херсонеса были обретены римскими монахами – Константином Философом и его старшим братом Михаилом.

Буртси совсем не умел разговаривать с детьми. Откуда? Ведь у него их никогда не было. Незавидная участь раба – вот единственное, что он видел с отрочества. И все же маленький Олаф, не понимая и половины из того, что говорит старый грек, с интересом слушал его вкрадчивый и надтреснутый от времени голос.

– …Также в их распоряжении оказался «Подголовный камень святого Климента», и они вступили в диалог с голосом Господа нашего Иисуса, а тот рекомендовал им перевести Его учение на славянские языки, как когда-то Он сказал то же самое апостолу Павлу: «С эллинами по-эллински, с иудеями по-иудейски».

– Буртси, а он им прямо из камня так и говорил? – спросил по-гречески Олаф.

– Да, малыш, ангел говорил с Моисеем из горящего куста, а Иисус говорил из камня. И вот Константин Философ и Михаил составили славянскую азбуку и перевели с греческого на болгарский язык основные богослужебные книги.

– Азбука – это как руны? – Олаф, казалось, и не собирался засыпать. Удивительно, но, даже будучи еще совсем маленьким, он уже выбирал из рассказов Буртси самое главное.

– Да, азбука – это как руны, только больше знаков, тридцать восемь, а рун, чтобы ты знал, двадцать четыре.

– Мне не нравится азбука, ее трудно учить, – заявил трехлетний малыш.

– Богословы Западной церкви тоже, как ты, посчитали, что Учение Иисуса может быть верным без искажений только на трех языках, на которых была сделана надпись на Кресте Господнем: арамейском, греческом и латинском, – продолжил свою быль старый грек. – Поэтому греки Константин Философ и Михаил были восприняты как еретики и вызваны в Рим.

– И они поехали туда, чтобы их там наказали?! – поразился мальчик.

– Да, малыш, часть мощей они оставили в Херсонесском храме вместе с подголовным камнем Климента – так велел им голос Господа нашего Иисуса Христа. А часть мощей второго папы римского они отвезли в Рим.

– И их там поставили в угол?

– Нет, – тихонько засмеялся старый грек, погладив мальчонку по голове своей иссохшей рукой. – Там их встретил папа Адриан II. Братья передали ему мощи святого Климента, и тот утвердил богослужение на славянском языке. Мощи святого Климента и переведенные книги папа Адриан II приказал положить в базилике святого Климента, по-италийски – San Clemente. В этой базилике также похоронили славянского просветителя Константина Философа, который принял схиму и новое имя – Кирилл. Его старшего брата папа рукоположил в епископы с именем Мефодий.

– Жалко Константина, почему он умер?

– Так было угодно Господу Богу. У епископа Мефодия служил мой отец, и так он уважал этого Мефодия, что назвал меня его именем. Да-да, мой мальчик, в детстве меня звали Мефодием, а Буртси меня прозвали уже тут, когда мы с отцом попали в рабство к Хокану Старому…

Старый раб заметил, что трехлетний непоседа наконец-то уснул. Он оставил мальчика в колыбельке и вышел поинтересоваться источником необычного шума снаружи. Это к Хокану Старому прибыли гонцы от Харальда Серая Шкура. Норвежский конунг прознал, что наследник великого престола скрывается в Швеции, и прислал конный отряд с требованием, чтобы мальчик ехал с ними. Предводителем отряда был норвежский ярл Хокан Могучий. Встретивший его прямо у конюшни Хокан Старый не согласился выдать Астрид и Олафа и ответил так:

– Тезка, сама Астрид должна располагать отъездом, как своим собственным, так и ее сына Олафа, и она с тем отдалась во власть мою, чтоб ей уже ни в чем не зависеть от твоей воли.

– Я убью тебя, старая крыса! – свирепо процедил Могучий и взялся за рукоять своего меча.

Внезапно в его грудь уперлись большие навозные вилы. Верный раб Буртси вырос перед воином как из-под земли. Еще никто и никогда не видел старого грека таким злым.

– Кто ты такой, дерзкий и надменный? И как ты осмеливаешься грозить нашему господину?! Или ты сейчас уберешься прочь со всем твоим коровьим стадом, или я нанесу тебе вечное бесчестие – сдохнешь от руки раба, заколотый навозными вилами!

– Хорошо! – надменно засмеялся Хокан Могучий. – Живите. Но помните: великий конунг Норвегии…

– Великий конунг Норвегии – это Олаф Трюггвасон! Запомни это, слуга предателя! – послышался гневный голос Астрид.

Женщина стояла за спиной у Хокана Старого. Тетива лука в ее руках была натянута.

– Я – дочь викинга и не промахнусь! Лучше проваливай!

– Баба-воитель! Ха-ха-ха, – во весь голос засмеялся Могучий – так, что его конь аж развернулся от неожиданного крика и попятился.

И все-таки в глазах Хокана был страх. Погибнуть от руки женщины, хоть и жены конунга, было не менее позорно, чем от руки раба.

Посланник норвежского конунга не посмел захватывать шведскую усадьбу так, как они поступили с Опростадиром в Оппланне, и счел за лучшее удалиться и обратиться к шведскому конунгу за разрешением забрать наследника великого норвежского престола у бонда Хокана Старого.

В эту же неделю Хокан Старый снарядил ладью-снеккар на двадцать пар весел в гребной поход rott[12]12
   Произносится как «росс».


[Закрыть] на Гардарику. Дело в том, что Сигурд, сын Эйрика из Опростадира и родной брат Астрид, служил воеводой через море, в Кенугарде у конунга Святослава Ингварсона и был в большом почете. Хокан Старый решил отправить Астрид в Кенугард[13]13
   Киев.


[Закрыть], так как в случае приказа своего шведского конунга он будет вынужден выдать Олафа норвежскому конунгу Серой Шкуре. Вместе с небольшой дружиной покойного мужа Астрид, а также Торольвом Вшивой Бородой и его сыном Торгислем Хокан Старый отправил с Олафом и его воспитателя – грека Буртси. После того преступления, что сотворил старый раб, он в любом случае был в Скандинавии не жилец.

* * *

По дороге на Хольмгард ладья Торольва Вшивой Бороды попала в сильнейший шторм. Экипаж успел убрать квадратный шерстяной парус и всю ночь на веслах разворачивал свой снеккар так, чтобы волны не опрокинули его ударом в борт. С рассветом шторм стих так же внезапно, как и начался. Обессилевшая команда воинов-гребцов забылась глубоким сном, пригреваемая лучами ясного летнего солнца.

Двенадцатиметровый снеккар, названный так за изображение змеиной головы на носу, покачивался на легкой морской ряби, и маленькому Олафу казалось, что он опять спит в своей младенческой люльке и слушает бесконечные легенды грека Мефодия-Буртси. Резкие крики чаек разбудили малыша. Он зубами развязал веревку, которой Астрид привязала его к себе, и выскользнул из объятий спящей матери. Мальчик очень хотел пить. Он пробрался к питьевой бочке, зачерпнул ладошкой водицы, хлебнул и тут же выплюнул, оросив лицо спящего рядом с бочкой Торгисля. Тот вскочил, как ужаленный, и увидел по правому борту остров, покрытый деревьями с ярко-зеленой листвой.

– Земля! – закричал молодой норвежец.

– Это, наверное, остров Даге, – заключил, вглядевшись, Торольв Вшивая Борода, который проснулся от крика сына.

– Без него мы бы прошли мимо, – Торгисль указал на Олафа. – Нам бы пришлось тяжело без пресной воды.

– Я помню этот остров по прошлым походам с Эйриком Бьодаскалли и Хоканом Старым, – сообщил старый норвежец. – Никому не везло, кто искал здесь пристань.

Через несколько минут, когда все гребцы были разбужены, Торольв Вшивая Борода уже командовал движением весел: «en-to, en-to, en-to». Снеккар двигался на юг вдоль острова Даге в поисках ручья или островной речушки.

– Подальше от берега, Вульвайф, – скомандовал рулевому Торольв Вшивая Борода.

Вульвайф управлял ладьей при помощи рулевого весла с коротким поперечным румпелем, установленным на правом борту у кормы. Он вдруг крикнул:

– Торольв, драккар по правому борту!

– Сушите весла, – скомандовал Вшивая Борода.

Гребцы подняли весла и принялись оглядываться, пытаясь через плечо рассмотреть черную ладью, появившуюся внезапно справа, из островного залива.

– Они не показывают нам белую изнанку щита[14]14
   Знак мира у викингов.


[Закрыть]? – с надеждой спрашивали задние гребцы, которым совсем ничего не было видно.

– Это эсты, наверное, – гадали гребцы с передней части снеккара.

– Э! Хергер! – позвал Весельчака рулевой Вульвайф. – Замени меня.

Хергер взялся за румпель, а старший дружинник быстро пробрался на нос.

– Это эсты! – объявил он всей команде гребцов. – Гребите назад.

– Стойте! – отменил команду Торольв Вшивая Борода и пояснил свое решение: – Никто не сможет сказать, как мы убегали! Если они нападут, то узнают, как кусаются наши мечи!

Норвежцы внимательно всматривались в драккар на тридцать весел под свернутым черно-сине-белым парусом.

В этот момент сзади снеккара, пока еще вдалеке, появилась еще одна ладья.

– Еще один драккар, – крикнул с кормы Уис-музыкант.

Вульвайф мрачно всмотрелся в развернутый ветром квадратный черно-сине-белый парус.

– Мы попали в западню, – заключил он.

– Пусть только попробуют напасть на нас, – Уис-музыкант бросил весло и с обнаженным мечом подскочил к высоко задранной корме.

– Сегодня будет много работы, – объявил Вульвайф гребцам.

Когда уже можно было докричаться до драккара эстов, приблизившегося к ним на веслах, Торольв подошел к носу и оперся о змеиную голову.

– Кто ваш предводитель? – крикнул эст в бронзовом шлеме, закрывающем пол-лица, из-под забрала которого была видна лишь длинная рыжая борода.

– Я! – крикнул в ответ старый норвежец. – Торольв Вшивая Борода, со мной Вульвайф, старший дружинник покойного конунга Трюггви Олафссона. А ты кто?

– Я – Клеркон, – последовал ответ рыжебородого, который снял шлем, подставив под солнечные лучи вытянутое веснушчатое лицо с голубыми глазами. – Со мной мой брат Ацур!

Услышав свое имя, стоявший за Клерконом молодой эст с короткой рыжей бородой горделиво ее задрал.

– Ты можешь выбрать, – заявил Клеркон. – Или сойди на берег и отдай нам все добро, или мы вас всех перережем!

– Только эсты так спешат за чужой добычей, – бесстрашно ответил Торольв и спросил: – Ты не любишь драться, Клеркон?

– Бог Один решит, кто победит! – выкрикнул Клеркон и отпрянул в сторону.

Ацур резко метнул копье и попал прямо в Вульвайфа. Тот рухнул на палубу на глазах ошеломленных гребцов. Один из них – с топором, заткнутым сзади за пояс – прикрыл Торольва и Вульвайфа щитом. Вшивая Борода вытащил копье из груди мертвого старшего дружинника и крикнул на подоспевшего Торгисля:

– Уходи! Уходи! – он опасался, что меткий копьеметатель Ацур убьет и его сына.

– Готовьтесь к бою! – скомандовал Клеркон своим гребцам, одновременно надевая на голову свой тяжелый шлем. – Разбирайте оружие, убирайте весла!

– Ты дорого мне заплатишь за это! – рычал сквозь зубы Торольв, натягивая через голову кольчугу поверх своей кожаной туники.

Драккар эстов по инерции приближался к снеккару норвежцев. Зубастая пасть дракона проскользнула мимо высоко задранной головы змеи.

– Уберите весла! – скомандовал Торольв, надевший железный шлем с наносником и «очками». Он пробежал к мачте, прикрывавший его щитом гребец бросился за ним.

Морские разбойники забросили на борт снеккара «кошки» и принялись подтягивать левый борт ладьи норвежцев длинными веревками. Одна «кошка» зацепила гребца-шведа за шею, он безуспешно попытался обрубить веревку боевым топориком, но так и был утянут за борт.

– Рубите «кошки»! – скомандовал Торольв.

Все гребцы, у кого были мечи, бросились исполнять его команду. Удар нужен был рубяще-режущий, поэтому топоры были бесполезны. Одному из мечников тут же впилась в спину стрела.

– Аха!!! – раздался торжествующий клич лучника-эста, взобравшегося на самую макушку мачты драккара.