Текст книги "Авдюшин и Егорычев"

– Устроился, гад.

4

Воздушно-десантная бригада принимала гвардейское знамя.

Вчера приехав, они сегодня становились гвардейцами.

– С корабля на бал! – сказал Алеша, Николай очень удивился:

– С какого корабля? – И, выслушав объяснение, присвистнул: – Надо же!

В небольшом городке, где стояла бригада, выстроились на стадионе, заняв гаревые дорожки и половину футбольного поля.

– Под знамя, смирно!

Вынесли знамя, и, преклонив колено, несколько тысяч человек повторяли вслед за грузным полковником слова гвардейской клятвы, и они, эти слова, как эхо, катились над стадионом.

Потом все поднялись, разом отряхнули колени и стояли вольно, а затем старший лейтенант – командир роты и лейтенант – командир взвода пошли вдоль строя. Рядом с ними шел сержант, они уже знали его фамилию – Карпов, и нес в вытянутых руках раскрытый вещмешок. Ротный брал из вещмешка гвардейские значки и вручал солдатам.

Николай и Алеша привинтили их друг другу на правую сторону груди. Значок был красивый – темно-красное, словно бархатное знамя с четкой надписью «Гвардия», под ним звезда, по краям золото – он немного напоминал орден Красного Знамени.

А потом – парад.

«…К торжественному маршу! Поротно! Дистанция на одного линейного! Первая рота, прямо! Остальные напра-во! Шагом м-арш!…»

Оркестр грянул марш, не захочешь – пойдешь. Они взяли на плечи свое противотанковое ружье – они были теперь в роте ПТР. Ружье было длинное, оно лежало на их плечах. Николай как первый номер расчета – впереди, Алеша – второй – сзади. Их связывала теперь эта грозная железная тяжесть.

Вот они «дают» уже строевым, скосив глаза направо, на знамя, на командование бригады.

– Хорошо идете, бронебойщики!

И они отвечают под левую ногу:

– Служим! Советскому! Союзу!

Вечером, когда они ужинали – на ужин была рисовая каша с тушенкой, – Алеша сказал:

– Полк этот запасной как дурной сон вспоминается. Правда?

Николай засмеялся:

– Еще бы!

Стали изучать парашют ПД-41 – купол, стропы, подвесная система, тренироваться – прыгать на землю с четырехметрового трамплина, не с парашютом, конечно, просто так.

Командир взвода, москвич, молодой, но уже воевавший и раненный, говорил:

– Нужно хорошо свое дело знать, очень хорошо знать то, что делаешь. Материальную часть знать в совершенстве. Ясно? Это еще Суворов говорил, что солдат должен знать свой маневр. Ясно? Еще важна и привычка, навыки. Это с опытом приходит. На фронте, например, надо исполнять определенные правила, иначе погибнешь сразу ни за грош. Ясно? Как, скажем, в большом городе, вот у нас в Москве, нужно знать правила уличного движения. Перешел улицу, а там еще трамвай или левый поворот. Провинциал мечется, а москвич идет спокойно, многое инстинктивно делает. Он уже приобрел навыки, у него точная реакция. Ясно? Вот и при прыжке с парашютом то же самое. Знание, хладнокровие, расчет! А теперь можно покурить. Разойдись!

Алеше очень нравился лейтенант.

Подошли к аэростату, влезли в его корзину – Николай, Алеша, третий номер их расчета маленький Колотилов и парашютист-инструктор. Сели, посмотрели друг на друга.

Дали команду, и аэростат вознесся ввысь с такой прытью, с такой неожиданной легкостью, что они ахнули. Он взлетел стремительно, как воздушный шарик, вырвавшийся из рук малыша, – голубому пространству, которое его влекло, было безразлично – детский шарик это или аэростат.

Сверху открывался большой кругозор, как с балкона, скорее как с площадки, которые бывают на высоких старых башнях или на пожарной каланче, – обзор на все четыре стороны. Только этот балкон, эта площадка все время поднималась и поднималась, заставляя быть собранным и напряженным.

Вдруг аэростат резко мотнулся в сторону, как, бывает, воздушный шарик или воздушный змей, – почти горизонтально, потом опять вверх. Наверху был ветер, сильный ветер. Корзина стала раскачиваться.

– Приготовиться! – сказал инструктор.

Первым прыгал Алеша. Не потому, что он был самый смелый, а потому, что он вошел в корзину последним, просто так получилось. Теперь он стоял, держась за бортик, не глядя на Николая.

– Пошел!

Алеша помедлил всего мгновение, а потом, судорожно глотнув воздуху, перепрыгнул низенький порожек и разом исчез, ухнул вниз, как в прорубь.

– Молодец! – Николай встал, подошел к раскрытой дверце.

Корзину сильно раскачивало.

– Пошел!

Николай прыгнул не как следовало – ногами вниз, а как плохой пловец, упал вперед, плюхнулся. животом на тугой, ощутимо движущийся воздух. Он полетел так, ничего не помня, ожидая удара, но тут его дернуло вверх, будто кто-то схватил за шиворот, – это над ним раскрылся белый перкалевый купол.

Ветер был сильный, Николай болтался на стропах, как маятник, но не обращал на это внимания: «У земли затихнет!»

Он не видел, как идущий следом Колотилов не захотел прыгать, стал цепляться, как инструктор ловко оторвал от бортика его пальцы, и Колотилов, тихонько вскрикнув, оборвался вниз, и над ним тоже распустился купол: он раскрывался автоматически – принудительное раскрытие.

Николай посмотрел вниз. Ниже его и впереди по движению опускался Алеша.

– Алеша! – крикнул Николай.

– Ага!

– Как дела?

– Порядок!

Еще не один раз ему случится прыгать вот так вслед за Алешей и с удовольствием спрашивать в воздухе: «Как дела?» – и с удовольствием слышать: «Порядок!»

Ветер был сильный, их отнесло километра на полтора, там уже сидели, собрав парашюты, и курили прыгнувшие раньше их ребята.

Занимались много: и прыжки, и матчасть, и длинные, изнурительные «выходы», и стрельбы.

Алеша слегка побаивался стрелять из ПТР, остерегался отдачи. У винтовки и то отдача сильная, а тут такая махина – как даст в плечо. И он срывал спусковой крючок, нажимал не плавно, а резко, ствол сдвигался, все прицеливание шло насмарку.

Командир отделения Карпов заметил это, – Егорычев, крючок срываешь!

– Я не срываю, товарищ гвардии сержант!

– Давай на огневой рубеж!

Алеша лег, прицелился, а потом, невольно зажмурившись, дернул крючок. Послышался сухой щелчок, выстрела не последовало.

– А оно не заряжено, – сказал Карпов, очень довольный своей хитростью. – Теперь сам видишь, что срываешь! Повторить!

Алеша уходил с огневого рубежа, опять возвращался, усталый, мокрый, пока другие отдыхали в тени. Теперь, когда ружье было не заряжено и отдачи быть не могло, он плавно нажимал пальцем на спусковой крючок.

– Плечо, плечо сильней прижимай к прикладу.

Другие снова стали стрелять по мишеням – макетам танков. Алеша подошел, должно быть в тридцатый раз, лег, тщательно прицелился, плавно потянул крючок. Выстрел грохнул неожиданно. Пока он уходил с рубежа, Карпов зарядил ружье.

Сейчас он оторвал от глаз бинокль.

– Есть попадание!

Они стояли в строю на опушке леса, а перед ними на траве стояло на двух своих железных ножках новое противотанковое ружье.

– Получаем новое оружие, – говорил лейтенант, прохаживаясь вдоль строя, – более совершенное, более мощное. Ясно? Противотанковое ружье системы Симонова вместо системы Дегтярева, которое было у нас на вооружении до сих пор. Ясно? Новое ружье имеет более совершенный дульный тормоз, лучше амортизирует, специально для вас, Егорычев. Оно тяжелее, но разымается на две части – ствол и коробку. – Он показал, как это делается. – Ясно? Это удобно в походе. Колотилов, покажите, как разымается ружье. Правильно, становитесь в строй! Главное же в том, что оно, в отличие от однозарядного дегтяревского, пятизарядное. Ясно? На что похожа магазинная коробка этого ружья?

– На СВТ!

– Правильно, Авдюшин. Молодец! Но самозарядная винтовка Токарева часто отказывала – это ружье действует хорошо. Сейчас получим у старшины ружья, очистим от заводской смазки – и на занятия. Ясно?

Пришло на новый адрес письмо от Клавы и фотография – она держит мальчика, серьезного, с напряженным взглядом. Николай долго смотрел на карточку, качал головой:

– Надо же! Похож? Снимусь, им фото вышлю… На обороте письма карандашный контур – детская рука с растопыренными пальчиками и приписка: «Вот какая ручка у нашего Миши».

Николай засунул письмо в бумажник – надо было идти в наряд – и словно забыл о нем.

Через неделю он проснулся ночью в землянке от острой, как боль, тоски по жене и сыну.

…Совершили учебный групповой прыжок с самолета, приземлившись, разыскали ПДММ (парашютно-десантный мягкий мешок, сбрасываемый на грузовом парашюте) со своим ружьем, отрыли окопы, вскоре опять поднялись, марш-бросок через лес километров двадцать. Кроме десантного рюкзака, лопатки, противогаза, фляжки, финки, автомата, плащ-палатки (горе, если это плохо подогнано!), ствол и коробка (она вдвое легче ствола) противотанкового ружья. Они несут их по очереди – три номера расчета. Маленький Колотилов с коробкой отстает. Сержант Карпов выхватывает ствол у Николая – у самого Карпова нет ружья, он командир отделения. Карпов кричит:

– Помоги Колотилову! Где коробка?…

Ствол без коробки не оружие. Николай бежит обратно, крикнув Алеше: «А ты – вперед!» – видит Колотилова, который плетется по лесу, хватает коробку, бежит, хрипя: «За мной!»

Колотилов не может поспеть, снова отстает, а Николай догоняет своих, передает коробку Алеше. Ворот у Николая распахнут, пилотка в кармане, грязный пот течет по лбу.

– Шире шаг! – командует лейтенант.

На опушке остановились, долго не могли отдышаться.

Снова лейтенант расхаживал перед строем.

– Вы бронебойщики! Ясно? Танки должны вас бояться, а не наоборот. Вы видите все, обзор из танка ограничен; вы можете зарыться в землю, а он нет! Чем ближе вы к танку, тем вы страшней для него, а не он для вас! Ясно? Объясняю задачу.

Они попрыгали в окопы, приготовленные здесь, вблизи леса, настоящие окопы в полный профиль со стенками, обшитыми тесом.

И тут они услыхали рев. Рев моторов. И Алеша увидел, как вдали, метрах в трехстах, из лесу выходят три танка. Они шли совсем медленно, верхние люки были открыты, и Алеше был виден танкист в шлеме, возвышающийся над башней. Но вот он исчез и опустил за собой крышку люка. Танки резко прибавили скорость.

– Бронебойными огонь! – Это кричал лейтенант. Николай, вжавшись плечом в приклад, нажимал на спуск, но выстрела не было – как тогда у Алеши на стрельбище, – только сухой щелчок: ружье было заряжено даже не холостыми – учебными патронами. Алеша помогал перезаряжать.

Они смотрели на приближающиеся танки, и каждый видел свое: Алеша видел наши танки со звездами, нашего танкиста в шлеме, закрывшего люк, комбата, ротного, начальника штаба, стоящих в стороне, а Николай – далекий день, шоссе, танк, оскользнувшийся на булыжнике, болото, упавшего Мылова, грязное рябое лицо Музыкантова.

Танки били из пулеметов. Они были совсем уже рядом, это уже не было похоже на игру.

– Ружье! – крикнул Николай.

Алеша, нагнув голову, потянул за ножки, схватился за ствол, они втянули ружье в окоп, бросили на дно… Что-то страшное, черное, пахнущее горячим железом и бензином, закрыло свет, осыпая на них землю, с ревом прошло над головой. Николай быстро приподнялся, вытащил из ниши деревянную болванку в виде противотанковой гранаты, метнул в прошедший танк. Болванка упала на та «к сзади, там, где бензобаки, и скатилась вниз.

«От-бой!…» – пропела труба.

Они, еще не опомнившись, перемазанные землей, вылезли из окопов. На их место подошла другая рота – проходить «утюжку» в траншее. Танки были уже на исходных.

Расчету Авдюшина командир роты объявил благодарность.

Слова «красноармеец», «боец» вышли из употребления. Говорили «солдат», а официально «рядовой». Как приятно было докладывать:

– Гвардии рядовой Егорычев.

А Николаю присвоили звание младшего сержанта.

– Гвардии младший сержант Авдюшин.

– Товарищ лейтенант, разрешите обратиться. Можно сходить сфотографироваться?

– Зачем?

– Ну как? На память…

– Хочется иметь собственное изображение? Идите. Они подошли к будочке у входа на рынок. Нет, им не надо никакого рисованного фона. Фон гладкий и все! Это сказал Алеша. Размер? Девять на двенадцать.

Они стояли рядом, почти касаясь друг друга плечами, как много раз стояли в строю. У обоих чистые подворотнички. У одного две лычки на погоне, у другого погоны гладкие. У обоих на правой стороне груди гвардейский значок, а рядом не менее почетный знак – синий парашютик. У обоих на ремне левее пряжки – финка (положено!): у одного с наборной ручкой, у другого с простой. У обоих ботинки и обмотки на ногах (давно развалились у Авдюшина сапоги), но этого не видно, диванчик загораживает их ноги.

– Все? Когда будет готово?

И в разные места пошли два письма, не треугольнички, пришлось клеить конверты, и лежали в них две одинаковые фотографии, и стояли на конвертах фамилии двух женщин – Авдюшиной и Егорычевой.

5

Уехали совершенно неожиданно и для маленького городка, где стояли, и для себя. Получили приказ, а назавтра уже подан эшелон. Перед отправкой уложили свои парашюты, так что куда едут – сомнений не было.

Стучат колеса, мощно идет эшелон. Раскрыты обе двери, и приятный сквозняк гуляет по вагону. Все дальше идет эшелон, чтобы удобнее было десантироваться, все ближе к врагу, чтобы меньше было лететь.

Лейтенант сказал:

– При десантировании разное бывает, могут все эти каптерки и канцелярии пропасть. Нужно чтобы каждый знал на память домашние адреса всех остальных солдат из своего отделения, всех своих товарищей. Пока едем, выучить. В двадцать ноль-ноль командирам отделений доложить! Ясно?

И началось: Москва, Арбат, 12, квартира 22… Дмитриев… село Уклоново, Вышнерецкого сельсовета, Колобковского района… Карпов… город Арзамас… Колотилов… город Лисогорск, улица Челюскинцев, 14, квартира 3… Авдюшин… Воронеж… деревня Кустовка… Хабаровск…

А поезд все шел и шел…

Подъезжали к большой узловой станции. Поезд замедлил ход, и было непонятно, остановится он или протянет мимо на такой скорости. Они все стояли у двери вагона и смотрели – на соседнем пути остановился другой эшелон, он тоже, судя по всему, шел на фронт, только, наверно, не в том направлении, а может, и в том же самом. И солдаты с того, другого эшелона, стоя в вагонах или внизу, около них, смотрели на этот медленно катящийся состав.

Неизвестно, непонятно, как взгляд Николая наткнулся на высокого сутуловатого человека, стоящего внизу у вагонов. Он стоял спиной к проходящему поезду, но Николай мгновенно почувствовал, понял, вспомнил, что где-то встречал его, где-то видел эту сутуловатую спину. Сверху Николаю были видны лейтенантские погоны на плечах человека, и это как будто мешало ему вспомнить что-то до конца.

– Лейтенант! – крикнул вдруг Николай срывающимся голосом.

Тот обернулся, и Николай увидел знакомое, такое близкое, что он сам поразился, загорелое рябое лицо и недоумевающий, ищущий взгляд.

– Музыкантов!

Он увидел Николая и всего одно мгновение не понимал, кто это.

– Авдюшин!

А в это время машинист передвинул рычаг, кочегар подкинул угля в топку. Поезд плавно, но сильно прибавил ходу, стало ясно, что он здесь не остановится.

В степи, в небольшой роще, которая маскировала их, они отрыли неглубокие землянки и ждали приказа, летной погоды.

– Сидим у неба и ждем погоды, – сказал Алеша.

Парашюты их были уложены, противотанковые ружья, боеприпасы, а также пулеметы и минометы из других рот были упакованы в ПДММ. Все было готово. И они жили в напряженном ожидании: ложась вечером, они не знали, что ждет их завтра. И в душе у Алеши жила тревога, но вместе с ней ясная уверенность в том, что все окончится хорошо – с ним во всяком случае.

Поодаль стояло несколько белых мазанок, слышались женские голоса, но там расположился штаб, комендантский взвод, и соваться туда не имело смысла.

Объяснили задачу, и взводный напомнил:

– Кроме немцев, там две дивизии власовцев. Так что если кто и говорит по-русски, это не значит, что он наш. Ясно?

Стали прибывать «дугласы». Сначала один сделал круг и пошел на посадку, ему выложили букву «Т» – посадочный знак, – он плавно, как лыжник с горки, съехал на равнину, подрулил к тополям, стал под ними.

За ним второй, третий, четвертый.

Около белых мазанок появились летчики. Они были словно из другого мира, эти аристократы войны, в своих кожаных куртках, шлемах, унтах, с висящими ниже колен большими планшетами. Николай и Алеша пошли туда, к хаткам, и Алеша завороженно смотрел на летчиков. Один из них, совсем молодой, сняв шлем, сидел на каком-то ящике и пил молоко из кринки.

– Хочешь молока? – спросил он Алешу и, когда Алеша отказался, допил все.

Подошел другой, постарше, и угостил их папиросами. Не табаком, а настоящими папиросами «Казбек». Какого звания были эти летчики, неизвестно, потому что были они в кожаных куртках без погон, но, конечно уж, офицеры.

– Ты посмотри, какой подсолнух, – сказал старший летчик, – как блюдо все равно. Надо бы Валерке привезти…

– А у вас сын? – спросил неожиданно Алеша. – Вот и у младшего сержанта, – он кивнул на Николая, – сын…

– Да, сын, – ответил летчик, не заинтересовавшись сыном Николая, – сын у меня, Валерка. У нас, у летчиков, многие так сыновей называют – Валерий. В честь Чкалова…

Стало вечереть. Подъехали грузовики с обмундированием. Что еще такое? Ротный вскочил на машину, стал наверху, в кузове, расставив ноги.

– Слушать внимательно! Всем известно насчет власовцев? Сейчас получите ватное обмундирование – брюки и фуфайки. Во всей нашей оперативной группе, начиная от рядового и кончая генералом, не будет ни одного человека в шинели. Все слышат? Ни одного нашего человека в шинели! Если кто-нибудь в шинели будет кричать: «Свои!» – или что еще, бей без разговору: это враг! Получить новое обмундирование!

– Ясно? – крикнул взводный.

Надели все новое, шинели побросали в грузовики. Получили свои парашюты. Надели десантные рюкзаки, тяжелые, в них продукты, боекомплект, гранаты – все хозяйство. Сверху, на спину, – парашют. Впереди, на животе, запасного парашюта нет – при боевом прыжке не положено. Со всем этим стоять на ногах тяжело, легли на бок, единственно удобное положение, – стали ждать.

Совсем стемнело. Они лежали молча, ждали, ни о чем не думая. Карпов начал рассказывать, непонятно к чему, об одной девчонке, любившей его. Она была дочкой начальника ленских золотых приисков, и если бы он ответил ей взаимностью, то тоже был бы сейчас большим начальником, была бы у него броня, но он честный человек и уехал оттуда. А девчонка решила его разыскать…

Карпов явно врал, и чем дальше, тем больше, но никто не пытался опровергнуть его и вывести на чистую воду.

На земле было очень тихо, потом взревел заведенными моторами первый самолет.

Старшина принес спирт, его как-то разливали в темноте по кружкам. Николай сунул Алеше кружку и сухарь. В кружке было мало. Алеша выпил разом, пожевал сухарь.

Потом лейтенант подал команду, они встали и пошли, и шли довольно долго, подошли к самолету, остановились, натыкаясь на передних. Лейтенант побежал что-то выяснять, они ждали, затем он вернулся, и они стали подниматься в самолет по трапу.

Они сели на две длинные скамьи, идущие вдоль самолета, друг против друга. Горела синяя лампочка, и лица их были неприятного, странного цвета. Кто-то крикнул снизу, снаружи:

– Счастливо!

– Спасибо! – ответил лейтенант.

Двери закрыли, зашумели моторы, сперва один, потом второй, самолет слегка задрожал, все громче ревя моторами. Потом он двинулся с места, стал разгоняться, но они знали, что это был еще не настоящий разгон, он замедлил движение, остановился, вырулив на старт, и вот теперь стал разгоняться по-настоящему, затем он оторвался от земли и сразу же немного провалился вниз, словно его потянуло обратно, словно он не хотел расставаться с землей. Но тут же резво пошел вверх.

Они долго летели, сидя в синем полумраке, глядя на странно освещенные лица товарищей и ничего не говоря, потому что в реве моторов ничего нельзя было услышать. Прямо против Николая сидели Карпов и Колотилов. Карпов сидел твердо, положив руки на колени и хмуря брови. Колотилов ерзал на месте, то жмурился, то вновь открывал глаза, то опускал голову, то задирал ее, касаясь затылком парашюта.

Алеша сидел рядом с Николаем, справа от него. Они касались друг друга плечами, как в строю, как на том снимке. Николай покосился на Алешу. Тот задумчиво смотрел на Карпова, но, должно быть, не видел его.

Они не знали, сколько они летят, но Николай чувствовал, что скоро они будут на месте. Один раз за бортом самолета возникло несколько лопающихся и свистящих звуков, и Алеша вопросительно глянул на Николая, но тот сидел так же неподвижно.

Потом резко зазвучала сирена, и тут же замигала у входа в штурманскую кабину красная лампочка – «приготовиться!»

Они встали и повернулись направо – в затылок друг другу, будто стояли в очереди. И Николай стоял следом за Алешей. Открыли обе двери, на обе стороны. Там, за дверьми, был мглистый рассвет, что-то серое – не то дым, не то облака.

– Пошел!

Очередь двинулась, и уже первые исчезли в мутных проемах дверей. Лейтенант стоял спиной к пилотской кабине и, как регулировщик, делал отмашки – направо, налево, направо, налево. Скорей! Скорей! Скорей!

Полетели вниз ПДММ с противотанковыми ружьями – в одну дверь. А в другую уже Алеша делает короткий шаг и вылетает наружу, и Николай следом выходит в ту же дверь, видит мутное серое небо – не то в. облаках, не то в дыму разрывов – и окунается в него. Несколько мгновений спустя он уже сидит на лямках подвесной системы, слышит пальбу внизу и видит недолго, ниже и правей, спускающегося Алешу.

«Алеша! Как дела?» – хочет крикнуть он, но не решается, будто кругом тишина и на земле могут услышать его. Внизу стреляют, и он опускается, высвобождая автомат.