Текст книги "Приют горного странника"

Леопольд Фомич вышел в биллиардную комнату, где негромко беседовали Павел Иванович и Инесса Львовна, рассматривающие картины на стенах.

– Изумительные вещи, – Инесса Львовна не скрывала восхищения. – Как точно передано ощущение воды: оттенок морской лазури и белоснежная пена набегающих волн. Просто тянет окунуть в нее руки! Не могу разобрать фамилию художника, но в мастерстве он не уступает Айвазовскому!

Присоединившийся к ним Леопольд Фомич заметил:

– Эти две картины я приобрел на выставке присутствующего здесь художника.

– Как?! – Инесса Львовна в изумлении посмотрела на Павла Ивановича. – Так это ваши картины, Павел Иванович?

Павел Иванович деликатно кашлянул пару раз:

– Я – не Айвазовский и не стремлюсь ему подражать, у меня свой стиль, и он неповторим. Я горжусь своим именем и не променяю его ни на какое другое, пусть даже очень известное.

По лестнице спускались Глеб и Люся. Инесса Львовна на мгновение задержала взгляд на Глебе, затем придирчиво рассмотрев обтягивающее платье Люси, неодобрительно хмыкнула. Люся шепнула Глебу:

– Ну вот, я же тебе говорила, что мы не опоздаем к обеду. О! Да тут целая выставка картин!

Последовала череда обычных фраз, которыми обмениваются при знакомстве на отдыхе. У каждого сложилось первое впечатление о присутствующих. Вопросительный взгляд Инессы Львовны, направленный на Глеба, сопутствовал пренебрежительному, брошенному на его спутницу. Инесса Львовна натянуто улыбалась и говорила ничего не значащие фразы.

Гостей пригласили в столовую. Глеб и Люся выбрали уединение, первыми заняв угловой столик, расположенный немного поодаль. За соседним столиком оказались Инесса Львовна и Павел Иванович.

– Если вы не возражаете, я составлю вам компанию? – Леопольд Фомич вопросительно посмотрел на них.

– Что вы! Ну, конечно же, – Инессе Львовне льстило радушие и благородство хозяина гостевого дома. – Как замечательно у вас все организовано! Вы здесь хозяева?

– Мы с женой здесь работаем по найму уже почти три года. Она – администратор, а я – ее заместитель по хозяйственной части. Но все так привыкли видеть в нас хозяев, поэтому часто так и обращаются к нам. Это заведение – частный гостевой дом. Нынешний владелец сделал капитальный ремонт, потребовавший немалых вложений…

Из кухни появилась Елизавета Капитоновна с подносом, заставленным горячими блюдами. Леопольд Фомич посмотрел на нее восхищенным взглядом, прокашлялся и продолжил:

– Если бы не моя Лизи, то мы бы сейчас не сидели здесь с вами. Она работала бухгалтером, фирма лопнула, и моя дражайшая половинка наткнулась на эту вакансию. Прежние арендаторы вели дело так, что гостевой дом почти перестал приносить прибыль. Все требовало перемен, если можно так выразиться… Скажу откровенно, поначалу я был решительно против. У меня была стабильная работа, хотя… – Леопольд Фомич неожиданно прервал свою речь, положил вилку и, легким движением руки откинул волосы со лба. Он приподнял руку и обвел окружающих медленным, полным скрытого значения, взглядом:

– «Быть или не быть? Вот в чем вопрос! – первые фразы Леопольд Фомич продекламировал неторопливо, негромким голосом, но затем темп речи возрос, порождая динамизм и экспрессию. От неожиданности гости перестали есть и неподвижно замерли. – Что благороднее: сносить ли гром и стрелы враждующей судьбы или восстать на море бед и кончить их борьбою? Когда стряхнем мы суету земную? Вот что дальнейший заграждает путь!»

Леопольд Фомич замолк. Первой нарушила тишину Инесса Львовна. Она захлопала в ладоши:

– Восхитительно! Браво! Я не ожидала оказаться в обществе таких интересных и творческих людей, – она бросила взгляд на сидевшего справа от нее Павла Ивановича, затем, обратившись к Леопольду Фомичу, сказала:

– Вы увлекаетесь Шекспиром?

– Это не увлечение, – меланхолично вздохнул Леопольд Фомич. – Это состояние души…

– Понимаю, понимаю, – с живостью согласилась Инесса Львовна.

– Я бы даже сказал больше, – негромким голосом добавил Павел Иванович. – Это, так сказать (в разговоре Павел Иванович часто использовал выражение «так сказать», которое в его исполнении преобразилось в «такскаать»), потребность состояния души.

На некоторое время воцарилось молчание, прерываемое стуком столовых приборов. Но длилось оно не долго. Инесса Львовна быстро нашла тему для продолжения разговора. На этот раз она обратилась к паре молодых супругов:

– Мне кажется, что горы притягивают людей с определенным складом души… своего рода романтиков… Вы со мной согласны? – она вопросительно посмотрела в сторону соседнего столика. Глеб и Люся перекинулись быстрыми взглядами, смысл которых означал, что ответить придется Глебу:

– Мы с женой в горах впервые. У нас свадебное путешествие, и Люся, – он с нежностью посмотрел на жену, – предложила провести его в горах…

Последовала пауза, которую опять нарушила Инесса Львовна:

– Я вижу, здесь – чудесно! Сердце чувствует, что горы дарят покой, я бы сказала —полный покой…

Она продолжала одаривать окружающих первыми впечатлениями от пребывания в горной местности, сопровождая их восторженными эпитетами в адрес горного дома и своего уютного номера. Павел Иванович не принимал участия в беседе, начиная испытывать некоторое неудобство от излишне разговорчивой соседки.

Обед заканчивался. Гости допивали чай. Глеб прошептал Люсе:

– У меня сложилось впечатление, что мы здесь отдыхаем уже давно. Или горный воздух так влияет, но… ты заметила, как все непринужденно общаются?

– Дорогой, я заметила только не закрывающую рот женщину… она так высокомерно посмотрела на меня в биллиардной. Я думаю, она хочет произвести впечатление на этого интеллигентного мужчину-художника.

Павел Иванович первым поднялся из-за стола:

– Позвольте выразить свое восхищение уютной обстановкой и хорошим сервисом.

Леопольд Фомич, поднявшись вслед за Павлом Ивановичем, присоединился к нему в холле, дружески обняв его за плечи:

– Пал Иваныч, ты просто привык к походной жизни художника и не избалован всякими там гостиничными пансионами, где все включено… Кстати, я сейчас сгоняю в город ненадолго за покупками, сам понимаешь… вот, взгляни, какой список покупок составила моя женушка, – он протянул Павлу Ивановичу листок, полностью исписанный мелким, уверенным почерком. – Служба, понимаешь… Давай, перед ужином, часиков эдак в шесть встретимся, обсудим наше дело?

– Договорились, – Павел Иванович одобрительно кивнул в ответ.

Елизавета Капитоновна, по просьбе Инессы Львовны, присела выпить чашечку чая вместе с гостями.

– И как вы все успеваете? – Инесса Львовна продолжала изливать накопившиеся эмоции. – Да еще ухитряетесь так чудесно выглядеть! Кстати, а кто-нибудь еще из гостей подъедет?

– Да, – взгляд Елизаветы Капитоновны рассеянно скользнул по столу. – Один забавный пожилой мужчина, – она улыбнулась.

Инесса Львовна критично изучала Елизавету Капитоновну.

…Как ей все идет… красивые волосы, немного наивный взгляд, и одета просто, но со вкусом. А ее муж… молодо держится, как мальчишка. Как удачно они развернулись с этим бизнесом. Ну, что-же… кому-то везет.

И она глубоко вздохнула.

– Он уже останавливался у нас после каких-то разногласий со своей женой, – продолжала Елизавета Капитоновна. – Пожил пару дней, говорит: «Все. Возвращаюсь домой. Не могу жить, когда на меня никто не ворчит. Скука заедает». А на днях опять проходил мимо, зашел и говорит: «Ишо пущаете на немного деньков? А то я шибко рознообразия хочу».

Елизавета Капитоновна попыталась воспроизвести низкие хриплые нотки. Женщины рассмеялись. Потом Инесса Львовна заметила:

– Я вам по-хорошему завидую. Вы с мужем так друг друга дополняете. Это хорошо, особенно в совместном деле. А я вот иду по жизни одна. Знаете, мужчины – это не для меня, – она посмотрела на Елизавету Капитоновну пристальным взглядом, голос ее зазвучал быстрее, в нем появились холодные, металлические нотки. – У меня свои интересы: искусство, литература. Вот, посмотрела работы Павла Ивановича, в них что-то есть, некая точно схваченная глубина. Я тоже общаюсь с художниками, приобретаю кое-что для себя… Ну, спасибо вам еще раз! Все просто замечательно! – Инесса Львовна натянуто рассмеялась.

После того как Инесса Львовна покинула столовую, Елизавета Капитоновна еще некоторое время задумчиво сидела за столом.

…У этой женщины холодный взгляд, в нем сквозит жесткость натуры. И как она переменилась в лице, когда заговорила о мужчинах.

А Инесса Львовна, тем временем, догнала в холле Павла Ивановича, лениво направлявшегося в свой номер.

– О, нет. Я вас так не отпущу!

Павел Иванович уже знал, кому этот голос принадлежит, и со вздохом обернулся. С застывшей улыбкой, Инесса Львовна слегка коснулась его руки:

– Позвольте просить вас об одолжении. Я просто сгораю от любопытства посмотреть, как рождаются ваши шедевры. Надеюсь, вы мне не откажете?

– Отчего же, – равнодушно кивнул Павел Иванович, но все же добавил. – Хотя, признаться, творчество художника требует полного погружения в себя, так сказать… Где-то через часик я выйду начать, как вы изволили выразиться, очередной шедевр.

– Обещаю вам быть самой деликатностью. Я буду просто стоять и любоваться, вам не помешаю, – и она, одарив его широкой улыбкой, скрылась в своем номере.

Глеб разместился в кресле холла, его взгляд скользнул по лежащим на столике газетам и журналам. Он наугад выбрал журнал и бесцельно листал его, когда раздался звонок. В холле появилась Елизавета Капитоновна. Сняв трубку переговорного устройства, она нажала кнопку отпирания калитки.

– Еще один гость к нам пожаловал, – Елизавета Капитоновна оглядела себя в зеркале, висящем около входной двери, поправила прическу.

Вскоре, постукивая палкой, на пороге появился высокий, седобородый старик. На его голове блестел козырек моряцкой фуражки со значком в виде якоря. Заметно сутулясь, он остановился перед Елизаветой Капитоновной, щурясь и оглядывая холл прячущимися под кустистыми бровями подвижными глазами.

– Ну, хозяюшка, встречай гостюшку, – его хриплый голос нарушил тишину холла. – Вот и свиделись ишо. Извиняйте, уж сам напросился.

Дед засмеялся и закивал белой бородой, затем достал из кармана плаща большой платок и промокнул вспотевший лоб. На нем был длинный плащ зеленовато-серого цвета, в каких обычно ходят на рыбалку; из-под него выглядывали старые кирзовые сапоги; за плечами висел рюкзак; в одной руке была палка, на которую он опирался, в другой – пакет с поблескивающими серебристыми боками недавно пойманными рыбами.

– Доброе местечко не бывает пустечко… На-ка вот тебе, хозяюшка, улов небольшой, – и он протянул Елизавете Капитоновне пакет.

– Ох, Дормидонт Нилыч… Ну зачем снова приносите с собой еду? Мы вас и так бы попотчевали.

– Коли Бог не дает – не поешь, а коли подвалит малеца – так всяко сгодится.

И дед засмеялся тихим смешком так, что его фигура начала покачиваться в такт смеху.

– Спасибо за рыбку. Вот к ужину будет гостям выбор блюд. Проходите сюда, Дормидонт Нилыч, – Елизавета Капитоновна указала деду его номер.

– А где муженек-то твой? Пусть зайдет, побалакаем…

– В городе он. К ужину приедет.

Дед зашаркал сапогами в отведенный ему номер. Глеб еще немного посидел, поднялся, походил по холлу, затем нетерпеливо постучал в свой номер.

– Все, все, Глебушка, уже выхожу.

Через пару минут в холле показалась Люся, облаченная в спортивный костюм.

– Я готова. Ну, куда пойдем?

– Я тут подумал… Пожалуй, на хребет надо идти с утра. Скоро уже пять часов, и мы не успеем вернуться к ужину. Давай спросим у хозяйки, куда здесь еще можно сходить.

Елизавета Капитоновна, незадолго перед этим вышедшая в холл, услышала их разговор и пришла на помощь, принеся подробную карту местности с указанием туристических маршрутов:

– Вы правы, на хребет Медвежий идти лучше сразу после завтрака.

– А это что за гора? – Люся указала на отмеченную слева от хребта горную вершину.

– Эта гора называется Белая сопка. До нее километров девять, но путь довольно проблематичен для новичков. Пробираться надо по лесистой местности, пересекаемой каменными реками…

– А что реки бывают каменные? – недоверчиво спросила Люся.

– Это остатки схода лавин с вершин хребтов.

– Я вижу еще какой-то маршрут, – Глеб указал на синюю стрелку, идущую в обход озера.

– Это путь к соседнему хребту, который называется Голубой. Если вы спуститесь к озеру, то увидите его покрытую легкой голубоватой дымкой вершину. Отсюда и название. Путь туда не близок, займет два-три дня и потребует некоторой начальной подготовки. Так что, я вам его не советую. Зато если вы, следуя по нему, пройдете километра три, огибая озеро, то выйдете к избушке староверов-отшельников.

Глеб и Люся недоверчиво посмотрели на Елизавету Капитоновну и улыбнулись.

– Нет, серьезно. Там раньше жила семья старообрядцев. Места там дикие, кроме медведей никто их и не беспокоил…

Люся ахнула:

– Так это правда, что здесь бывают медведи! А я думала, что они тут только раньше водились, и сейчас их нет.

Елизавета Капитоновна с улыбкой посмотрела на Люсю:

– Они тут не водятся, они тут живут… Да, не волнуйтесь так, – добавила она, заметив растерянность на лице Люси. – Еще не было ни одного случая, чтобы медведь побеспокоил наших гостей. Отдыхайте и набирайтесь здоровья и положительных эмоций. Все это горы предоставят вам с избытком…

Павел Иванович и Инесса Львовна по каменистой дороге спустились к озеру.

– Скажите же, разве это – не чудо?! – сорвалось с уст Павла Ивановича.

Перед ними раскинулась широкая водная поверхность, такая неподвижная и прозрачная, что казалась ложем для чистейшего, наполненного еловым ароматом горного воздуха. Со всех сторон озеро окружали каменные уступы и близко подступавший к воде лес. Берега имели изрезанные очертания и изобиловали каменными отложениями. Дальний, противоположный берег озера переходил в тайгу, за которой открывались круто поднимающиеся вверх горные массивы.

Художник установил этюдник, подготовил холст, стараясь односложно реагировать на многочисленные вопросы Инессы Львовны. Он понял, что придется терпеливо сносить эту прилипчивую, неспокойную особу, дабы не обидеть ее.

Постепенно Павел Иванович так увлекся процессом творчества, что перестал слышать монолог женщины. На холсте появлялись очертания озера, огромные камни, выступающие из воды у берега и панорама окутанных в серо-синие тона горных хребтов. Карандашный набросок был сделан, и Павел Иванович стал готовить палитру. Смешивая цвета, добился нужного оттенка, затем осторожно стал наносить первые мазки на холст. Он уже не замечал присутствия Инессы Львовны: сознание погрузилось в некий призрачный сон, когда все, находящееся вне поля зрения, стирается из сознания. Вероятно, нечто подобное овладело и Инессой Львовной. Она, затаив дыхание, с волнением наблюдала за работой художника, боясь шелохнуться, чтобы нечаянно не отвлечь его. Но все же долго удерживать свои эмоции она не смогла:

– Можно мне подержать вашу кисть? Хочу почувствовать ощущение художника в момент творения.

Ее голос резко прозвучал у самого уха Павла Ивановича. Он вздрогнул, глубоко вздохнул, снял очки и протер их платком. Потом отошел немного назад и задумчиво стал оценивать намечающийся пейзаж. Краем уха он продолжал слышать:

– Передо мною тот же вид, что и перед вами, но, увы, я лишена способности перенести его на холст.

Счастливому случаю было угодно прийти на помощь Павлу Ивановичу. На дороге показалась чета Непрухиных. Они приблизились и остановились, заворожено глядя на работу художника.

– Мне кажется, мы отвлекаем его, – Люся тихонько зашептала Глебу. – Когда на тебя смотрят несколько человек, тут не до творчества…

Непрухины, стараясь не привлекать к себе внимания, пошли по тропе вдоль озера. Инесса Львовна уже успела выпустить пары восторга в честь художественного творения Павла Ивановича, и теперь ее интерес переключился на молодых супругов.

– Вы пошли вдоль озера? Можно мне присоединиться к вам? – и, не дожидаясь ответа, Инесса Львовна бодро зашагала рядом с ними.

Павел Иванович издал глубокий вздох облегчения.

…Неужели не понятно, что художник погружен в творчество, и внешние реалии для него не существуют.

Он достал несколько новых тюбиков с красками.

– Вы знаете, куда ведет эта тропа? – энтузиазм Инессы Львовны, казалось, только прибавился в обществе Непрухиных.

– Как нам объяснила хозяйка, если двигаться по ней, огибая озеро, то мы выйдем к жилищу староверов, – Глеб задумчиво посмотрел на туманные очертания противоположного берега и возвышающихся вдали хребтов.

– Вы же не собираетесь идти к этим староверам?! – встрепенулась Инесса Львовна. – А… вообще, они… что там действительно живут?

– Как я понял, нет, – задумчиво ответил Глеб. – Но… кто его знает, всякое бывает…

– Слушайте, – голос Инессы Львовны дрогнул. – Да это же непредсказуемые люди! И кто знает, что у них на уме? Вы видели, у нас появился новый отдыхающий – старик? У него какой-то подозрительный вид. А вдруг, он – один из этих староверов? – Инесса Львовна испуганно посмотрела на Непрухиных. – Вот уж не думала, что в двадцать первом веке еще живут какие-то староверы… И где! Почти рядом с нашим областным центром! Надеюсь, они не нападают на туристов?!

Глеб усмехнулся:

– Как раз наоборот… Мне пришлось, однажды, заступится за одних старообрядцев, чтобы…

Глеб осекся, почувствовав, как Люся слегка подергивает его за край куртки. Он понял намек жены и не стал продолжать рассказ. Но было уже поздно. Инесса Львовна, безо всякого чувства неловкости, задала давно интересовавший ее вопрос:

– Вы меня, конечно, извините, но… ваше увечье… не связано ли оно с тем случаем?

Лицо Глеба помрачнело, утратив добродушно-беспечное выражение. Он достал сигареты и закурил. Между тем они приблизились к развилке тропы: левое ответвление огибало озеро, правое – уводило в лес.

– Полагаю, нам туда, – Люся указала налево.

Глеб продолжал курить, храня молчание. Они шли неторопливо, и неловкость ситуации витала в воздухе. Постепенно тропу плотно обступил еловый лес, так что солнечные лучи едва проглядывали сквозь мохнатые кроны деревьев, и озеро не просматривалось. Земля была влажной, местами приходилось перепрыгивать через лужи. Зеленый мох покрывал большие камни, стелился мягким ковром на старых пнях.

– Глеб служит в полиции, – наконец прервала молчание Люся. – Увечье он получил, когда в одиночку задерживал банду автоугонщиков. Причем, тогда он находился не на службе…

Инессе Львовне показалось, что Люся несколько раз метнула в ее сторону недовольные взгляды. Глеб, храня мрачное выражение лица, продолжал молчаливо курить.

Неловкость ситуации усиливалась, что вызвало у Инессы Львовны чувство негодования.

…Я же не просила ее подробно описывать, как и где ее муж получил это злосчастное увечье! Я только спросила про случай с этими иноверцами. Могла же просто ничего не объяснять.

Инессе Львовне уже не хотелось идти дальше. Настроение было испорчено, и она искала предлог для возвращения.

– Глеб, посмотри, сколько здесь грибов! – Люся показала в направлении старого пня. – Интересно, а они съедобные?

Глеб достал ножик и срезал небольшую кучку, сросшихся у основания грибов, осмотрел их и понюхал:

– Выглядят, как опята, но я не уверен. Бывают ложные опята.

– Давай соберем и покажем нашим хозяевам. Если они хорошие, то нам могут приготовить из них ужин.

Пока Глеб с Люсей были увлечены сбором грибов, Инесса Львовна стояла на тропе, всем своим обликом выражая неудовольствие.

…Какая глупая беспечность – собирать эти, скорее всего, ядовитые грибы!

Она бы, не раздумывая, вернулась назад, но ее пугал путь через лес в одиночестве. Остаток прогулки Инесса Львовна держалась на почтительном расстоянии от Непрухиных, которые старались не замечать испорченное настроение их спутницы.

Мазки на холсте ложились в определенной последовательности, из которой рождалась композиция. Первой нашла свое художественное воплощение вершина Голубого хребта, освещаемая начинающим склоняться к закату солнцем.

Погружение Павла Ивановича в процесс творения было таким глубоким, что он проигнорировал момент, когда некто ткнул его в бок. Затем тыканье в бок усилилось. Ощущения Павла Ивановича напоминали призрачное сознание спящего человека, которого будят, а он, наблюдая дивный сон, не хочет просыпаться, дабы не окунуться в повседневную реальность.

Легкое покашливание и усилившиеся тычки в бок заставили Павла Ивановича вернуться в окружающую реальность, и первым признаком его возвращения к действительности была мысль, что Инесса Львовна вернулась с прогулки вдоль озера и желает продолжить восхищения его творчеством.

Павел Иванович обернулся. Седовласый, сгорбленный дед, наваливаясь грудью на палку, тыкал его в бок пальцем, издавая кашляющие смешки.

– Што, оробели, кхе-кхе… Вижу, вижу, оробели… Пригожее местечко-то… Вы, гостюшко-то городской… эт, брат, сразу видать… Наш лапотник-то… он за версту о себе весть подает, вроде руки-ноги те же, ан нет… наметанный глаз сразу вашего выделит. Ну, давай поздоровкаемся… Дормидонт Нилыч, – и старик протянул красноватую, грязную руку.

– Пал Иваныч…

– Ты, чай, художником промышляешь?

– Да, я – художник. Сейчас на пенсии, езжу, рисую… так сказать, удовлетворяю духовные и материальные потребности.

– Э-э… я б тоже порисовал, да уж руки дрожат, да глаз кривой, – старик опять тихонько похихикал в ладонь. – Я ниче, што… тово… побалакаю с тобой? Ты… можо… слышал про меня? – дед зыркнул на Павла Ивановича прищуренным глазом из-под кустистых бровей.

…Про тебя мне только еще слышать не довелось.

Павел Иванович погрузился в уныние. Вслух же произнес:

– Нет, дедушка, сорока на хвосте не приносила вестей о тебе.

– Тута ведь тово… ежели кругом озера итить, так километра три будет, где я энтим летом живу-то… Изба старая уж больно, да спасибо хоть не осыпатся. Там ране староверы жили, а щас их уж там нема…

– А где бабка-то твоя? Или один остался?

– Ох ты, куды вставил… што бабка… В деревни живет, пироги печет… мать ее с яйцом курица!

Дед засмеялся и, тряся бородой, достал из кармана платок, промокнул вспотевший лоб.

– А я вона под старость лет то мир повидать захотел!

– Ты, дед, прямо как Лев Толстой. Тот тоже пошел с посохом и котомкой куда глаза глядят.

– Што ты, какой толстый? Отродясь худой был… А ну, дай-ка твою писанину-то гляну.

И дед бодро отодвинул Павла Ивановича в сторону. Постоял, молча рассматривая холст, пошевеливая кустистыми бровями, причмокивая губами и, изредка, кивая головой.

– Мудрено… Я же все иконы ранее видал, а твою-то писанину ишо не пойму…

– Я ее еще не закончил. Видишь, только небо да полоску гор рисую.

Дед недоверчиво поморщил нос:

– Шо, кормит тебя стряпня-то энтова?

– Кормит дедушка. На чай с вареньем хватает, и на том спасибо. А ты-то чем живешь?

– А я-то шо… летом живу ишшо ничаво, животину никаку не держу, так огородик токо маненький дозволил расти… дак и то у нас же тута холода, высокогорие, землица-то плохо родит…

– А зиму-то где проводите?

– Зиму-то… – дед вздохнул и замолк, устремив взор в сторону гор.

Павел Иванович воспользовался заминкой в разговоре, отошел на несколько шагов от этюдника, в раздумье теребя пальцами бородку. Его мысли вернулись к картине.

…Кажется, уже нашел нужный оттенок, но нет, снова не то… небо до конца никак не удается передать. Пожалуй, на сегодня надо заканчивать.

Павел Иванович, храня молчание, стал складывать кисти и тюбики с красками. Дед зашевелился и, кряхтя, заговорил:

– Вот ты спрашиваешь, где зиму провожу… То с бабкой моей, а коли заист меня поедом, дык… то хожу куды глаза глядят… кормлюсь у сторонних людей. Што мне старику? Самое малость надоть… я сам не напрошусь: коли предложит што добрый человек старику похлебать – благодарствую его, а коли забудет – так и на водице спасибо… Душа-то живая, она добрым словом держится… Вот и тянет на людей-то, а то тоскливо иногда на душе-то… Тута вон добрые люди – Лепольдий Фомич да его благоверная Лизавета Капитонна, – на заросшем лице деда заиграла улыбка. – Добрые оне люди.

Павел Иванович посмотрел на часы. Приближалось время намеченной встречи с Леопольдом Фомичом.

– Вижу, сынок, тебе идтить надо… Да и я пойду, – кряхтя, старик поплелся по каменистой дороге в сторону гостевого дома. Павел Иванович еще некоторое время задумчиво смотрел в сторону далеких, голубых вершин, затем и сам направился к гостевому дому.

Вернувшись в гостевой дом, Павел Иванович постучал в административный номер. Ответа не последовало. Со стороны кухни доносились звуки музыки. Он спустился. Елизавета Капитоновна занималась приготовлениями к ужину.

– Как устроились, Павел Иванович?

– Спасибо, все замечательно… а Леопольд Фомич еще не вернулся?

– Сама жду с минуты на минуту.

Павел Иванович поднялся в свой номер, открыл дорожную сумку и, бережно достав из-под одежды игрушечного белого кролика, размером чуть больше ладони, посадил его на подоконник.

– Надеюсь, тебе здесь понравится, хотя… вид из окна не очень…

Потом опять вернулся к сумке и достал со дна кожаный, местами потертый от времени альбом. Сел в кресло, положил альбом на колени, поглаживая его гладкую поверхность. Размышляя, погрузился в себя…

Стук в дверь прервал его раздумья. Он быстро вернул альбом под одежду на дно сумки и открыл дверь.

– Добрый вечер, извините, если заставил вас ждать, – бодрый голос сопровождал появление Леопольда Фомича. – Если не возражаете, мы могли бы пройти в альпийскую комнату. Это – хорошее, уединенное место, где мы сможем обсудить сделку. Жду вас в холле.

Закрыв за Леопольдом Фомичом дверь, Павел Иванович обернулся к сумке, снова осторожно вытащил альбом и, бережно завернув его в пакет, вышел в холл. Мужчины поднялись по лестнице на небольшую площадку второго этажа. Отперев массивную деревянную дверь, они оказались в круглой мансардной комнате, окруженной по периметру окнами. Свет солнца, медленно погружающегося за вершину Медвежьего хребта, окрашивал стены в золотисто-оранжевые тона. Создавалось ощущение, будто комната излучает мягкий, теплый свет.

– Как вам моя альпийская комната? Посмотрите, какой отсюда открывается вид на хребет.

– Вижу, вижу… так сказать, какие перспективы можно извлечь из этой панорамы. Достаточно бросить несколько мимолетных взглядов, и в памяти запечатлеется этот вид. Позже, в городе, останется только воспроизвести увиденное на холсте…

– В вас говорит художник. А я в душе философ… люблю посидеть здесь вот именно в эти часы, наблюдая, как солнечный диск медленно опускается за хребет. Я стараюсь каждый вечер поймать этот момент. Все треволнения дня уносятся прочь. Посмотрите… у вас не создается ощущение, что вы как будто и сами находитесь вне Вселенной, парите вместе с солнцем на некой вершине мира? У Шекспира где-то есть строчки: «О, ты – властелин мира, и горы склоняются к твоим ногам, и солнце благосклонно дарит тебе свой свет…».

– А небо… – Павел Иванович, прищурившись, смотрел вдаль. – Постоянно меняются оттенки его цвета и вершины хребта…

– Вот этот миг! Смотрите… все! Последний краешек солнца скрылся за каменной грядой. Но, как светла полоса неба над вершиной…

– Это самый трудный аспект работы художника – постоянная изменчивость натуры. Еще пять минут назад перед нашими глазами была совершенно другая картина.

– Можно сфотографировать, а потом неспешно переносить изображение на холст.

– Конечно, можно… Да, я так иногда и поступаю, ну… в зависимости от внешних обстоятельств, так сказать, но… понимаете дух момента, вот эта аура, которая тебя окутывает, она же питает творчество. Картина получается вдохновленной, она живет моментом творения, она им дышит.

Небо окрашивалось в фиолетовые тона, когда Леопольд Фомич заметил:

– Ну ладно, поговорили о прекрасном и вечном, пора вернуться к нашей бренной действительности. Смею предложить коньячку, – Леопольд Фомич панибратски хлопнул ладонью по колену Павла Ивановича.

– Не откажусь, но… по чуть-чуть.

Коньяк подействовал успокаивающе на Павла Ивановича. Если и было некоторое волнение, с которым он шел на сделку, то оно окончательно рассеялось. Возможно, тому еще и способствовал уверенно-деловой тон голоса Леопольда Фомича и его благожелательное отношение. Поставив рюмку на стол, Леопольд Фомич первым заговорил о деле:

– Итак, вы привезли с собой эту марку. Ее история полнится слухами. Насколько мне известно, это была одна из первых Российских марок, используемых для оплаты почтовых услуг.

– Впервые в печати с сообщением об этой марке выступил архитектор-коллекционер Шмидт, – Павел Иванович допил коньяк, взял пакет и вытащил кожаный альбом.

– Ох, уж эти Шмидты-пострелы, везде поспели. Но слухи об этой марке ходили с середины восьмидесятых годов девятнадцатого века.

– Да, и лишь за несколько дней до начала Первой мировой войны отыскалось всего три экземпляра. Первые два сейчас в частных коллекциях. А третий экземпляр поступил для комиссионной продажи в середине тридцатых годов.

– Неужели, при Сталине кто-то еще решался коллекционировать раритеты… – задумчиво проговорил Леопольд Фомич.

Павел Иванович не успел ответить, как послышались шаги и легкий стук в дверь.

– Я не помешала? – белокурая головка Елизаветы Капитоновны заглянула в комнату.

– Нет, дорогая. Мы с Пал Иванычем просто беседуем.

– В таком случае, Лео, не мог бы ты спуститься в номер Дормидонта Нилыча? Ему нужна помощь.

Леопольд Фомич бросил вопросительный взгляд на Павла Ивановича, тот утвердительно кивнул.

– Идите, идите. Я подожду.

Проходя через холл, Леопольд Фомич галантно кивнул Инессе Львовне, занятой просмотром журналов, подошел к номеру Дормидонта Ниловича, постучал и, не дожидаясь ответа, вошел, оставив дверь неплотно прикрытой, так что до Инессы Львовны долетали отдельные фразы беседы:

– Извиняй, уважаемый Лепольдий Фомич, коли отвлекаю, да вот елевизор-то не кажит…

– Как не кажет, видишь, показывает…

– Пошто тут мужик балакает? А кина-то нет! Я кина хочу…

– На этом канале мужик говорит, а чтобы посмотреть кино, нужно переключить на другой канал… Вот, смотри, тебе и кино

– Шоб тебе всегда сытно и мягко жилось… Спасибо, уважил старика. Ан нет… постой маненько. Шоб громче было сказано в кине-то этом шо нужно сделать?

Звук телевизора сделался громче, заглушив остаток разговора, после чего Леопольд Фомич поднялся к ожидающему его в мансардной комнате Павлу Ивановичу. Они опять воздали должное коньяку.

– У вас очаровательная и умная жена. Я смотрю… вы так удачно дополняете друг друга. И, кажется, она нежно вас любит, – голова Павла Ивановича слегка затуманилась от спиртного.