Текст книги "Про Савраску и Генидку. Сказка-быль для маленьких взрослых"

Жеребенок ниоткуда

Их хотели везти на телеге, но Генидка все же заставил себя подняться и стал приводить в чувство товарища. Шатаясь, поднялся и Савраска. Их вывели во двор, и свежий апрельский воздух ударил в ноздри, прояснив затуманенные головы.

Савраска и Генидка стояли посреди рождающейся весны, которая вмиг наполнила их тела и души новой силой, но ее было все-таки недостаточно для исцеления. Пошатываясь стояли товарищи на нетвердых ногах, прислоняясь друг к другу, и понимали, что вдвоем они, все-таки, сильнее и смогут дойти до… Они никогда не ходили в этом направлении, но, как и любая лошадь в хозяйстве, знали, куда ведет эта тропка, теряющаяся среди редкого, будто вымирающего, подлеска.

За ними шел молодой меринок, который почему-то привязался к Савраске еще в лазарете ветстанции. Он был так назойлив, что Савраска, когда был еще не так плох, позволил меринку оказывать себе знаки внимания. Он видел, что меринок не понимает Савраскиной вселенской души и ищет в нем только плотское, поэтому он не обижался на незамысловатые комплименты меринка в свой адрес. Он говорил меринку: «Не мечтай понапрасну. Мое сердце навеки принадлежит моему другу, а кто он – тебе не понять. Он – это я… Мы с тобой расстанемся очень скоро. Ты найдешь свой собственный путь в жизни. Наша нынешняя встреча коротка, и ты лишь – временный мой спутник. Но суженный мне, мой друг и господин – не ты».

Меринок шел за ними следом, тупо смотря то себе под ноги, то на Савраску с Генидкой. Он силился вникнуть в их необычайную связь но, привыкший только гонять кобылиц в стаде, никак не мог понять этого явления. Меринок видел лишь его небесную огромность, которую он не в состоянии объять своим сознанием. Его снедала ревность к их огромному чувству, и он втайне, боясь приоткрыть это себе самому, желал его погибели, не понимая, должно быть, что таковое означало бы гибель их самих.

– Если ты будешь идти вслед за нами, тебя могут тоже… – сказал Савраска. – Ступай, у тебя своя дорога. Нас ведь ничего не связывает. Иди.

Но меринок упорно топал следом, больше напоминая собою упрямого молодого бычка.

Солнце поднималось, рассеивая остатки тумана, клубившегося в неглубоких лощинах подлеска. Тропка спрямлялась и стала видна полностью, а в конце ее показалось неприметное сооружение с железными воротами. Лошади вдруг остановились, прядая ушами, и по их телам прокатилась волна дрожи. Ноздри почуяли странный запах, который они никогда ранее не встречали, но который, казалось, был знаком им всегда, еще до того, когда они, придя в этот мир, стали осознавать себя лошадьми. Этот запах был особо понятен Савраске с Генидкой, потому что им дано было познавать вечность – через любовь.

Теперь им предстояло познать вечность через изнанку любви. Смерть была изнанкой любви, и смертью наполнен был воздух возле видневшегося впереди сооружения, не имевшего опознавательных знаков, но узнаваемого всеми, идущими сюда.

Они остановились у ворот и, когда послышался пронзительный скрип ржавых петель, Савраска лишился чувств. Генидка успел поднырнуть под него, чтобы поддержать товарища, но ослабшие ноги подогнулись, и он пал на колени. Так стояли они, а меринок стоял рядом, не отводя своих осовелых глаз. И конюх стоял рядом и, кажется, плакал, или это дождь начинал моросить и каплями покрыл его лицо? Все почему-то замерло, и время остановилось, как это случалось всегда, когда Савраска и Генидка прижимались друг к другу, превращаясь в одно целое. Замерли даже клубы дыма, которым конюх щедро насыщал природу, выкуривая одну за одной свои самокрутки из энциклопедий, словарей, из Шопенгауэра и «Небесного путника» – сборника стихов одного талантливого, но пока еще малоизвестного поэта. И мудрые слова поднимались в небо вместе со струйкой табачного дымка, строфы стихов распадались, чтобы снова сложиться в уже иные стихи, которых на земле никому не суждено было прочитать, а если и было суждено, то только тем, кто познал дар любви…

 
…На вздохе сердце вырвалось из плена земной любви…
К любви небесной высясь,
В восторге мига обретенья счастья
Ликуя, вырвалось на волю сердце.
 
 
Почуяв плен иных объятий, сердце
Застыло на мгновение в сомненьи…
Но, услыхав вторую половинку своей души,
Как песни поднебесной,
Нежданно зазвучавшей в тихом храме,
Забилось ровно и спокойно…
Вместе
Они вошли под радужные своды.
Они прошли сквозь города и годы,
Чтобы взлететь в искрящиеся выси.
 
 
И больше не было на свете силы,
Чтоб разлучить смогла она два сердца,
Чтоб разделить смогла она две жизни,
Две ноты, ставшие началом песни…
 

– Идемте, ребята. Пора, – произнес вдруг конюх на чистом лошадином языке.

Лицо конюха просветлело и над головой его – померещилось, что ли? – обозначилось легкое сияние.

Лошади поднялись. Лошади вошли в ворота и остановились посреди двора. Лошади ждали.

Генидка поднял голову и увидел, что в самом центре низко нависших серых туч, показалось промытое дождем синее око небес. Он вдруг почувствовал, как макушки будто коснулась чья-то невидимая рука. И мозг его ожил, в нем зазвучали дивные струны, полились звуки чудесной музыки. Генидка вмиг понял что-то очень важное.

– Мы спасемся, – сказал он на ухо Савраске.

– Безнадежно, – ответил товарищ, едва державшийся на ногах.

– Ты любишь меня, Савраска? Ты все еще меня любишь?

– Да. Люблю.

– Тогда не все потеряно. Мы спасемся.

– Как?!.

– Мы взлетим. Ты забыл, ведь я делал это дважды, помнишь?

– Да, но я не умею летать… А теперь даже не в силах идти.

– Тебе придется научиться. И у тебя всего одна попытка. У нас…

– Но, Генидка, ты, как всегда фантазируешь. Я не смогу.

– Сможешь. Я научу тебя, – твердо сказал Генидка, хотя сам не знал, как научить, потому что не задавался целью постичь суть феномена левитации.

– Слушай внимательно, – продолжал он. – Когда войдем вон в тот загон с железным полом, следи за человеком в кожаном фартуке. Он положит руку на рукоять рубильника. Когда он опустит рукоять вниз, пойдет разряд. Мы должны собрать все силы и подняться над полом. В этот момент надо произнести заветные слова. Проблема в том, что какие именно слова надо произнести – никто не знает. Они являются в сознании в миг перед рождением, или в миг перед смертью. Нужно зафиксировать этот момент, а слова эти произнести, но не только произнести, а прочувствовать всем сердцем. Тогда мы взлетим.

– Но ведь ты не делал этого, когда летал над лугом ночью… – пробормотал Савраска.

– Это была другая ситуация, тогда мы купались в счастье. Теперь ситуация экстремальная, все иначе. Не трусь, у нас получится. Мы полетим.

– Вы забыли меня, – послышался вдруг чей-то тоненький голосок, и лошади увидели маленького жеребенка. Он выглядел каким-то необычным: глаза его были слегка раскосыми, как у лани, с длинными золотистыми ресницами, и голубого цвета, а носик чуть вздернут, так что он больше напоминал добродушного игривого теленка.

– Откуда ты взялся? – в один голос спросили изумленные товарищи.

– Ниоткуда, – просто ответил жеребенок.

– Но кто ты?

– Я – ваш жеребенок.

– Но у нас… гм… нет детей, – смутившись, сказал Генидка.

– Вы такие взрослые, мудрые, вы должны понимать. Я – плод вашей любви. Когда существует любовь между двоими, обязательно появляется третий, вы должны знать, это закон Вселенной. А раз вы не думали… то подумали за вас, и я появился, и какая вам разница, откуда.

При таких отношениях, как у вас, этого не могло не произойти. Поэтому я – ваш.

– Действительно, в нем многое от нас, – произнес Савраска, который внутренне сразу принял просьбу жеребенка. Это понял и Генидка, почувствовав внутреннее согласие с мнением Савраски. Но он не знал, как можно взять с собой жеребенка, когда они и сами не уверены в том, смогут ли спастись. А если нет? Ведь тогда погибнут все трое!

– Возьмите и меня… – послышалось вдруг заунывно.

У ворот, которые почему-то не затворили, стоял меринок и смотрел исподлобья. Он тупо жевал клочок травы и ковырял передней ногой.

Савраска с Генидкой вздохнули и промолчали, только Савраска скользнул отсутствующим взглядом в сторону меринка.

Тогда ворота со страшным скрежетом затворились, и лошадей повели вперед, под низкий навес, и их копыта непривычно гулко зацокали по металлическому полу.

Савраска от страха совсем ослаб и весь дрожал. Генидке тоже было страшно, но он понимал, что если он сдаст, то все пропало, это уж точно.

«Только прошу тебя, не забудь. Это придет в тот момент, когда он опустит рукоять рубильника. У тебя все получится», – шептал он на ухо Савраске.

Жеребенок семенил рядом с ними. Савраска стал дрожать еще сильнее, он сам уже не понимал, за кого больше боится – за себя, или за жеребенка.

– Как хоть зовут тебя, глупыш? – спросил Генидка.

– У меня нет имени. Меня не успели назвать, ведь я появился совсем недавно. Вот сегодня, как раз, неделя исполняется…

Лошади дружно всхрапнули. «Неделя! Неделя безвременья. Вот почему он не боится смерти. Но тогда, если его убить, то он не погибнет, напротив, он как раз станет жить полной жизнью, – лихорадочно думал Генидка, – Но мы-то, мы?.. Есть! Если я не ошибаюсь, эврика!!! Мы узнаем его имя в тот самый момент… Да, теперь я это вижу точно. Но, как страшно. И как терзают сомнения. И некому меня поддержать… Вот и Савраска, такой надежный всегда, теперь сник. А ведь у нас одна общая жизнь. И я живу ради него. Чтобы он жил ради меня. Все это из-за любви, я хочу, чтобы мы любили вечно. Разве это возможно, Господи? Разве это возможно, когда мы на краю гибели, и даже в Савраске, кажется, остывает любовь, которую Ты подарил нашим сердцам?!»

Затворили плотно двери загона. Свет исчез. Наступила тишина.

Липкий запах давней пролитой лошадиной крови поднялся густым, почти осязаемым туманом. Послышались шаги человека в длинном кожаном фартуке. Его силуэт был хорошо виден на фоне заляпанного грязью, мутного окна загона.

Товарищи тесно прижались друг к другу. Жеребенок стал перед ними вплотную, просунув голову между их шеями, и друзья прижали к себе его тепленькое, хрупкое тельце. Страх сковал Савраску и Генидку.

Они настороженно следили за действиями человека в фартуке. Вот он подошел к изгороди. Отвернулся. Послышалось журчание, и ноздри лошадей уловили запах человечьей мочи. Потом человек рывком повернулся, на ходу поправляя фартук, подошел к стойке и положил руку на рубильник.

«Все пропало», – подумал Савраска. В его больших глазах застыли лужицы слез.

«Все пропало… – собрался было подумать и Генидка, но, почувствовав вдруг, что они с Савраской в резонансе, как в те счастливые времена вдвоем, мгновенно пресек поток мыслей. И тогда, серебряной вязью, спустились из глубины звездного колодца Вселенной слова, которые то ли кто-то нашептывал Генидке, то ли Генидка нашептывал кому-то…

«Друг мой, мой друг…»

– Я тебя люблю, Савраска, – сказал Генидка.

– И я тебя люблю, Генидка, – сказал Савраска…

…как раз в тот момент, когда рука человека с рубильником опустилась вниз… и молния разряда осветила чистые глаза жеребенка, в которых отразилось его истинное и полное имя.

Они, все трое, единым воплем, в котором смешались ужас и восторг, вдруг исторгли это имя, одновременно на лошадином, человечьем и английском языках. Молния разряда прошла под лошадьми, когда их тела были уже в полудюйме от железного пола и плавно, но все быстрее стали подниматься выше. Когда крыша загона внизу стала размером с носовой платок, они разделились и выстроились в цепочку – Генидка, Савраска, и жеребенок по имени Любовь.

Старый конюх долго провожал взглядом их силуэты, удалявшиеся от него, приближавшиеся к диску луны, который в этот вечер, на безоблачном уже небе, был удивительно светел и чист.

Про Савраску и Генидку. Вторая лошадиная сага

Прерванный полет

Дорогой читатель, ты, наверное, уже простился с необычайными моими героями. Не удивлюсь, если при этом твой взор, провожавший их, летящих в освещенном луной ночном небе, затуманила слеза. И я, признаться, всплакнул, решив, что более никогда уж не увижу дорогих моему сердцу лошадок. Но Судьба распорядилась по-своему, и волею ее, я стал свидетелем продолжения истории моих друзей.

Они летели втроем – Савраска, Генидка и жеребенок по имени Лю.

Это было его истинным, хотя и неполным именем. Истинное же и притом полное имя в экстремальной ситуации взлета выпало из памяти моих небесных странников. Вместе со всем, что только могло выпасть, выпали и их болезни, и друзья находились в бодром и приподнятом настроении.

Им не страшно было бы и вернуться, так как здоровым лошадям уже не угрожала бойня, но вернуться, похоже, было не в их власти.

Раньше им, за исключением Генидки, летать никогда не приходилось, поскольку отсутствие у лошадей крыльев препятствовало даже представлению о такой возможности. Ведь крылья даны только Пегасу, о котором Савраска ничего не знал, а Генидка решил не упоминать об этом товарищу – а то, чего доброго, разуверится в реальности происходящего, да и кувыркнется с неба на землю. Генидка, как вы, вероятно, помните, умел летать и по ночам, втайне от всех, иногда делал это. Такая генидкина практика сыграла решающую роль, определив возможность экстренного взлета, вырвавшего лошадей из лап смерти, как и самого процесса полета, напоминавшего известную тактику боевых истребителей: Генидка выступал в роли ведущего, Савраска – ведомого, а жеребенок являлся как бы стрелком-радистом.

Они летели высоко в небе и видели, как им навстречу, из-за дугой выгнувшегося горизонта просачивался полоской бледный свет, затем появлялся край огненного солнца, которое поднималось все выше, и они летели навстречу этому огромному сгустку света и тепла, дарившему жизнь всему миру. Друзья смотрели вниз, где по шири земной пластались лоскутами территории городов и деревень, пространства желтых полей и зеленых лугов рассекались серо-голубыми изгибами рек, а зеркала озер ловили малюсенькие отражения их фигурок.

Потрясение от внезапной перемены, спасшей им жизни, смешанное с изумлением от неожиданно открывшейся новой способности и с радостью свободы полета словно оглушило моих героев, и какое-то время те летели, безучастно повинуясь незримой силе, увлекавшей их вперед и вверх. Но, разогретые теплом поднявшегося солнца, они постепенно оживились и стали активней участвовать в процессе полета, вначале осмысливая само это событие, а затем пытаясь управлять своими телами, совершая действия всеми подвижными частями оных. Вот только ни направление полета, ни его цель, а значит, и продолжительность, не были им известны.

– Куда мы летим? – произнес, наконец, Савраска, и то были первые с момента взлета слова, придавшие этой мистической ситуации черты реальности.

– Никуда, как я понимаю, – ответил Генидка, задумчиво пожевывая прилипшую к его губе травинку – память о родном пастбище. – Или, точнее, вникуда.

Жеребенок Лю молча сопел, удивленно и с опаской поглядывая вниз, на появившиеся под ними облака.

– Как же нам узнать направление, в котором мы должны двигаться? – начав уже тревожиться, вопрошал Савраска.

– Неопределенность направления определяет направленность, – глубокомысленно изрек Генидка.

Савраска недоуменно смотрел на него.

– Я имею в виду, что неопределенность направления является причиной, побуждающей это направление, определять, чем и определяет, по обыкновению, оное. Равно, как и направленность, заданная изначально, делает направление неопределенным, – пояснил Генидка.

Савраска силясь понять, начал терять высоту.

– Ybrelf – сказал Генидка.

На сангринском диалекте лошадиного языка, на котором, как урожденный сангринец, говорил Генидка, это означало «никуда».

– Что? – переспросил вконец испуганный Савраска.

– Никуда… Это самое верное направление. Ты спросишь «почему?».

Потому, что те, кто выбирают направление и думают, что идут к выбранной цели, на самом деле не знают, идут ли они к ней. Может, они идут от нее. Или вообще не идут… И лишь тот, кто идет в никуда – на самом верном пути. Потому что, куда бы ты ни пошел, идя в никуда, ты всегда будешь туда идти, и идти будешь туда всегда… Ты никогда не собьешься с пути, идя вникуда. Иначе говоря, неопределенность направления определяет его направленность.

– Кажется я понял, – сказал после долгой паузы Савраска, набирая высоту. – Так будет до тех пор, пока мы не спустимся вниз.

Генидка подивился сообразительности друга, нашедшего столь оригинальное решение этой, прямо сказать, дзеновской головоломки.

– Но тогда мы прекратим лететь… – спохватился вдруг разочарованно Савраска и вновь стал терять высоту.

– Гениально, – отозвался Генидка.

В это время жеребенок Лю вскрикнул. Слой облаков под ними разредился, явив рябившую волнами морскую равнину, простиравшуюся во все стороны, на сколько хватало глаз.

Лошади никогда не видели настоящего моря. Стало жутковато от присутствия внизу этой темной глубины и от понимания, что открывшаяся у них способность к полету вовсе не означает наличие такой же способности к плаванию, во всяком случае, к дальнему.

Хотелось, чтобы вновь внизу появилась земля.

И она появилась. Маленькая, как плевок.

– Что это? – воскликнул Савраска, прядая ушами.

– Мальта, – отвечал Генидка, узнавший по очертаниям, походившим на след башмака, остров, о котором он читал в книгах.

Здравствуй, моя маленькая мальта

Остров, а точнее, небольшой архипелаг островов, приковал к себе взоры небесных странников. Савраска предложил спуститься. Генидка, в общем, не возражал. Его тревожила лишь проблема, каким образом они смогут обеспечить себе жизнь в стране, где никого не знают и никому неизвестны. Конечно, им придется работать, чтобы прокормиться. Но непонятно, каковы порядки на этом острове. Примут ли их на работу? И каковы нравы и обычаи тамошних людей – не станут ли они обижать лошадей? Ведь совсем еще недавно их чуть было не лишили жизни! Если обычаи острова основаны на физическом труде, то обеим лошадкам не привыкать. Если на интеллектуальном – то надежда на генидкину ученость и способности. …А как быть с жеребенком?..

Между тем, небесные странники начали терять высоту и вскоре им стало понятно, что происходит это независимо от их воли. Та же сила, что увлекала их в полете, точно иссякая, позволяла лошадям постепенно, но с нарастающей скоростью, опускаться вниз, к земле.

Генидка лихорадочно перебирал в памяти все, что когда-либо читал об этих местах. Мозг его работал, словно бортовой компьютер космического корабля.

«Растительность – есть. Вода – нет… но научились собирать дождевую.

Людоедов – нет. Конеедов – нет. Один из центров мирового туризма.

Климат – жаркий, десять месяцев лета…»

Оказалось, что на острове находится университет. Но разве кто-нибудь согласится разрешить лошадям преподавать в университетах? А вот если бы… нет, лошадиный университет на острове отсутствует, а вот школа верховой езды здесь как раз имеется. И уж если не им самим, то жеребенку, для его развития, это было просто необходимо. Ведь, как известно, все дело состоит в том, что люди учатся ездить верхом у лошадей, и одновременно, лошади учатся у людей верховой езде с седоком. Но главное, лошади и люди могут обмениваться космической информацией, и вот этому, как раз, и обучают в школах верховой езды.

Савраска, особо опекавший жеребенка, и предложил эту идею в качестве основного мотива к приземлению, а Генидка без колебаний согласился. Наверное, потому, что у жеребенка было необычное для лошадей имя. Наверное, потому, что Генидка полюбил этого жеребенка. А может, ради Савраски, которого Генидка любил еще до того, как они с Савраской появились на свет.

– Объявляю снижение, – уверенно сказал Генидка, возвращаясь в статус ведущего.

Он вновь овладел управлением полета, и друзья присоединились к нему своими усилиями.

Башмачный след внизу, приближаясь, увеличивался в размерах.

Пронеслись два острова – маленький Гозо и совсем малюсенький Комино.

Открылись северные берега Мальты, местами пологие, местами круто обрывающиеся в темные средиземноморские глубины. Странники пролетели над ними, устремляясь к центру острова. Прорвав тонкий слой облаков, они увидели мальтийский ландшафт. На покрытой скудной пыльной зеленью равнине не было ни одной речушки. Среди полей кучковались, во множестве, низенькие сооружения в мавританском стиле, вперемежку с современными постройками. Кое-где возвышались купола местных храмов из ноздреватого, изъеденного временем камня и несколько огромных, как океанские лайнеры, отелей.

Их неудержимо, с нарастающей скоростью влекло вниз, и Генидка, понимая ответственность за жизни друзей, напрягал все силы души и тела, чтобы избежать жесткой посадки, не говоря уже о возможности катастрофы. Поэтому он принял решение приземляться в аэропорту.

Возможно, этому способствовало также незнание им данной местности.

Что бы то ни было, но, как мы увидим впоследствии, это оказалось ошибкой, сыгравшей ведущую роль в развитии дальнейших событий.

Но пока никто из странников не знал, что готовит им будущее.

Продолжая стремительно снижаться, они миновали взлетную полосу, чтобы как можно мягче приземлиться на зеленой траве летного поля.

Они сорвались с неба, и шмякнулись на траву, как гроздь спелых бананов – Генидка, на него Савраска, а сверху – жеребенок Лю.

«Здравствуй, моя маленькая Мальта», – успел подумать Генидка, теряя сознание.