Текст книги "Записки «ренегата»"

Ночью, при прохождении пролива Лаперуза, мне позвонил капитан. Обычно спокойный, как мороженый минтай, наш Корнеич был озабочен и сказал: «Дите (он меня неофициально так называл, мне было лет 30, но он был в два раза меня старше), мы получили сигнал «SOS» – рыбацкое судно намотало на винт кошелек и дрейфует на скалы». Мы, поскольку погода была ветреной, отбуксировали рыбацкое судно за мыс. И приступили к очистке лопастей его винта от накипевшего на них капрона. Ныряли по очереди, но ножи тупились довольно быстро, и их точили прямо на палубе. Прошло несколько часов, и винт был свободен. Замерзши как собака, я поднялся в каюту Корнеича, где капитаны вели обстоятельную дискуссию о подписании акта о спасении судна за «рюмкой чая»… Колхозный капитан предлагал рассчитаться наличкой, чтобы не заниматься «бюрократией», наш – стоял на «букве закона», надеясь получить причитающееся вознаграждение (которое мы, кстати, так и не получили!). Мне дали громадный бутерброд с красной икрой и налили стакан водки, для «сугрева». Три опорожненные капитанами бутылки уже катались по каюте. Подписав необходимые документы, мы заспешили на бункеровку в Сингапур, опоздание куда грозило нам неприятностями.

Про благословенный город Сингапур, его чистоту, удивительную архитектуру и аромат написано столько, что я опущу описание моих первых впечатлений от него и перейду сразу к нашим приключениям в Аравийском море (нужно отметить, что по дороге в Севастополь я насчитал не менее 14 морей, которые мы пересекли). После Цусимы в Восточно-Китайском море у нас на судне жила три дня ушастая сова, отдыхая на перелете. Шел 1982 год, и похороны Брежнева застали нас у берегов Йемена, на подходе к Баб-Эль-Мандебскому проливу, где мы остановились на минуту молчания. («Баб-Эль-Мандебский пролив, дядя, – это самое гиблое место на Земле!», как было сказано в одном популярном советском фильме, помните?). Тогда еще не было череды похорон верховных старцев, которые потом стали повторяться с небольшими интервалами, вызвав целую серию грустно-ироничных анекдотов:

– «Какой любимый спорт в Политбюро? – Езда на лафетах»

Или:

– «Товарищ, куда вы рветесь через оцепление на похороны Генерального секретаря? У вас есть пропуск?

– У меня абонемент!»

Судно дало продолжительный гудок в память о Брежневе, мы стояли на палубе, и в это время появился патрульный американский самолет, который на бреющем полете несколько раз заходил на нас, видимо, фотографируя наши скорбные лица. Но несмотря на все усилия помполита, музыка звучала почти в каждой каюте! Немного жалко было дедушку Брежнева, привыкли мы к нему, но лихорадка меломании охватила тогда всех! Команда, набрав в Сингапуре магнитофонов-двухкассетников и кучу кассет с любимыми исполнителями, поющими «пестни» нашей молодости – Битлы, Абба, Саймон и Гарфункель с их знаменитым – «Высоко кондор летает» – «El Condor Pasa», Элтон Джон с не менее известной «Дорогой из желтого кирпича» – «Yellow Brick Road», Пинк Флойд с «Темной стороной луны» – «Dark Side of the Moon», очаровательно хриплый Род Стюард и темнокожие красотки – Донна Саммер (Donna Summer) и Шейд (Shade). А я «встрял» в музыку стиля блюз – особенно в творчество Би Би Кинга – с легкой руки моего севастопольского коллеги и друга Валеры Петрова. Хотя слушали и таких певцов того времени, как Валерий Ободзинский и Муслим Магомаев – непревзойденные на мой взгляд таланты, каких сейчас просто нет! Покупали все, чего не было в советских магазинах. Я, например, купил ментоловые таблетки «Тик-так», думая, что это какое-то волшебное средство «от сердца», а некоторые члены экипажа, готовясь к заходу в порт, скупали в лавках некую «хрень-мазь», я думаю, вы понимаете, зачем.

При прохождении острова Миникой в Индийском океане, красивого, зеленого, привлекательного, несмотря на то, что, судя по лоции, этот остров ранее служил колонией для больных проказой, так хотелось под его пальмы на золотистый песок! Финиковые пальмы Суэца, минареты и пряничные домики, лепящиеся на склонах Стамбула, так и притягивали взгляды после серых «хрущевок» нашей родины. И хотя мы также видели на берегах Суэца глинобитные норы бедняков, лодки, подвозившие к нам лоцманов и «вочменов» (watchmen), клянчивших все что попало, цветистый Восток привлекал, манил. И когда при прохождении Босфора наш помполит сказал: «Да-а-а, не такой хотел бы я видеть Турцию!» мы, собравшиеся на палубе, спросили: «А какой??» Ответ был – «Социалистической!» Все так и «грохнули»! Тогда еще не было массового исхода из СССР, и почти ничего не предвещало краха системы. Поэтому, замороченные пропагандой, мы не мыслили о том, чтобы сбежать за границу. Позже я прочитал об ученом Славе Курилове, который в 1974 году спрыгнул за борт круизного судна и 3 суток плыл в океане (позже он написал об этом книгу «Один в Океане». Слышал я и страшные истории о людях, которые прыгали за борт с аквалангом, пытаясь уйти из «советского рая», а капитан и помполит отдали приказ ходить по этому месту и рубить «изменника Родины» винтами, каково? Сейчас это звучит дико, а тогда многие воспринимали это с одобрением. Недаром еще 21 ноября 1927 года, по информации «Новой газеты», ЦИК СССР (высший орган государственной власти) постановил: «Лица, отказавшиеся вернуться в Союз ССР, объявляются вне закона. Объявление вне закона влечет за собой: а) конфискацию всего имущества осужденного, б) расстрел осужденного через 24 часа после удостоверения его личности. Настоящий закон имеет обратную силу».

Однако вернемся в Суэцкий канал. Гигантские суда, идущие в обратном направлении, когда мы зашли в озеро, чтобы их пропустить, отделенные от нас полосой песка, казалось, плывут прямо по дюнам. Те лоцманы и «вочмены»[43]43
  Охранники-наблюдатели.


[Закрыть], которые сели к нам на борт, хотя были очарованы пышными формами нашей поварихи Раечки, есть нашу пищу отказались и потребовали отдельно им готовить. Мы решили выдать им продукты сухим пайком, и я, со вторым помощником, спустился в трюм, чтобы они выбрали, что разрешает есть их религия. Когда мешок заполнился, включая блок перемороженной камбалы, чудом сохранившийся еще с Дальнего Востока, толстый араб сказал своему длинному напарнику: «Ты неси мешок, я – босс!». Но длинный был противоположного мнения, и сказал: «Я – босс!». Последовала перепалка на арабском языке в лучших традициях фильма Леонида Гайдая «Бриллиантовая рука», после которой длинный, недолго думая, врезал между глаз толстому. Тот сразу понял, «кто босс», и, схватив мешок, живо побежал на палубу. Готовя себе еду на палубе, они, причмокивая и щелкая языком, провожали нашу повариху Раечку восхищенными взглядами, когда она проходила мимо них в коротком халатике. Лоцман тоже не сводил с нее взгляда, так что я даже боялся, что мы сядем на мель. В Босфоре турецкий лоцман вел себя более сдержанно, но тоже сказал, что такая женщина очень дорого стоит, если жениться, – калым придется платить большой. Поэтому женятся они поздно, лет в 28–30, когда уже встанут на ноги, имеют хорошую зарплату и собственный дом.

В 1986 году я опять оказался на борту «Гидронавта» в Японском море. Опускали подводный аппарат (ПА), наблюдая крупных гребенчатых креветок, крабов, опускали дночерпатель, драгу, наблюдали за поведением крабов и крупных креветок у ловушек и гигантских актиний (Фото 14). Мне даже удалось поймать одну из креветок рукой-манипулятором! В заливе Петра Великого (Японское море) уже сам ПА был пойман в трал одним из судов, ведущих донный промысел рыб. Находясь на борту судна-носителя, мы, беспокоясь о жизнях наших двух товарищей, срочно связались с «удачливым» капитаном и потребовали, чтобы он осторожно «выбрал»[44]44
  Что значит поднять, вытащить.


[Закрыть] трал. После этого наши водолазы подплыли к всплывшему аппарату и освободили его от сети. Он самостоятельно подошел под борт нашего судна-матки. На следующий день слышали в эфире диалог двух капитанов, щедро сдобренный ненормативной лексикой:

«Ты, говорят, какую-то хрень поймал?» – «Ага, какой-то вельбот переделанный – шпионы, наверное, но больше я там тралить ни в жисть не буду!».

Работая у северного Приморья, мы зашли ненадолго в поселок Рудная Пристань. Я пошел собирать землянику, а когда вернулся, обнаружил нескольких наших «гидронавтов» во главе со стармехом Борей Нечаевым в веселом состоянии духа, что-то живо обсуждавших между собой. Оказалось, что они, идя по улицам поселка, набрели на дом, где на веранде за накрытым столом сидели девушки, а во дворе несколько мужиков крушили друг другу ребра штакетинами от забора. Осторожно обойдя их, они поднялись на веранду и были приглашены за стол. Оказалось, что это геологическая партия празднует день рождения одной из девушек, и их мужики выясняют, кто главнее, прямо как упомянутые арабы в Суэце! Нужно ли говорить, что девушки потом пришли на причал и долго махали нам вслед платочками (некоторые были почему-то с годовалыми младенцами на руках)… После работ на севере Приморья мы опять спустились в залив Петра Великого, зашли на остров Попова пополнить запасы перед броском на запад – пора было возвращаться в Севастополь, на основную базу. За время рейса продолжительностью около четырех месяцев «ТИНРО-2» прошел под водой расстояние, равное дистанции от Петербурга до Севастополя!

Проходя вдоль Курил, мы встретились с судном-колхозником, занимающимся приемкой лосося на переработку. Рыба вспарывалась, икра солилась в бочки, а вспоротые тушки летели за борт. Мы подошли и обменяли кое-какие продукты на лосось, которым нам засыпали всю палубу – все равно выбрасывать! Два дня шла засолка, свежайшую рыбу ели на завтрак, обед и ужин, но часть все равно пришлось выбросить – морозильные камеры-то на нашем судне были заменены на ангар для подводного аппарата. Мне тогда это не казалось таким уж диким – только много позже я стал задумываться – как не по-хозяйски мы распоряжаемся тем, что дала нам мать-природа! И та самая столица дикого лосося – Петропавловск-Камчатский много лет являл собой тогда жалкое зрелище. Только недавно, в двухтысячные, он стал перестраиваться, но все равно – видишь привычный для Камчатки контраст между золочеными куполами недавно выстроенного храма на сопке, супермаркетами и убогими в основной своей массе жилищами камчадалов. Я уж не говорю про поселки, стоящие на рыбных реках, утопающие в грязи и нищете – все деньги-то идут мимо местных бюджетов! Позже, когда я уже работал во Всемирном фонде дикой природы (WWF), мы старались помочь местным жителям принять участие в управлении своим хозяйством – был создан модельный бассейновый совет на реке Большой. Я рад, что Бассейновый совет, как и Коалиция «Сохраним лосося вместе», которую собрал Сергей Иванович Вахрин с нашей помощью, существуют до сих пор (в виде одноименного фонда).

До Южно-Китайского моря мы прошли без приключений, там решили погрузиться, но ничего особенного под водой из ПА не увидели – гороховый суп. Видимость почти нулевая из-за влияния речных стоков, и нам пришлось быстро брать аппарат на борт, так как надвигался шторм. Во время шторма мы наблюдали удивительное явление – пятно затишья в бушующем море диаметром 1 км! Потом опять Сингапур, который здорово преобразился за то время, что меня там не было – снесена очень большая часть старого города, намыты мысы, посажены парки, выросли новые небоскребы. Я часто думаю о том, как может существовать и так динамично развиваться город-государство, у которого нет даже собственной воды?[45]45
  Ее приходится завозить из Малайзии.


[Закрыть] Одно осталось неизменным – бойкая торговля всем, чем можно, тогда часто невысокого качества, если не покупать это в фешенебельных магазинах, типа «Райфлз», например. В этот раз я «затарился» огромным количеством кассет с блюзами и магнитофоном-двухкассетником для их прослушивания. И конечно, всякий ширпотреб, который в СССР можно было сыскать только по большому блату: кроссовки, фен для жены, джинсы, тостер и т. п. Китайские торговцы, тонкие психологи, часто отвлекали внимание покупателей, подсовывая морякам некачественный товар в надежде, что и так сойдет. Так, наш механик ПА с характерной украинской фамилией Несправа купил обе кроссовки на левую ногу, и народ потешался: «Ну ты действительно – Не-справа, все у тебя слева!». Много позже – в 2015 году, когда я опять попал в Сингапур, я опять ощутил родные запахи, но старого Сингапура уже, увы, нет. Тем не менее, приятно было пройтись по ночным улицам, посидеть на набережной Льва, где я с удивлением увидел живых камчатских крабов в аквариумах, скорее всего привезенных из России. На обратном пути в аэропорт я разговорился с таксистом (с ними иногда очень интересно разговаривать). Он сказал, что в такси работают только сингапурцы – по 12 часов в день. Водитель оказался большим любителем разных кошек и когда узнал, что я из WWF, поведал, что он просто балдеет, когда ходит с детьми в местный зоопарк посмотреть на амурского тигра, но особенно ему нравится рысь сибирская! Расплатился я с ним старой банкнотой сингапурских долларов, которая осталась у меня с тех еще времен, когда мы заходили в Сингапур в 80-х. Он удивился, сказал, что давно их уже не видел в обращении, но деньги взял.

Но вернемся в 80-е годы. После перехода через Индийский океан у нас была запланирована передача оборудования на судно-близнец «Гидробиолог», работающее у берегов Йемена «на каракате», т. е. изучающее биоресурсы каракатиц и кальмаров в этом районе. Мы встретились у обрывистых берегов острова Сокотра, где я всю жизнь мечтал понырять. О погружении аппарата не могло быть и речи, а поплавать в акваланге на местных рифах очень хотелось! Но для одуревших от жары и радующихся как дети встрече экипажей толку было не добиться, а для моего коллеги – начальника «каракатного» рейса Валерия Петрова из Севастополя эти погружения давно превратились в рутину. Поэтому я не нашел понимания своего «романтического порыва» и так и не смог погрузиться в теплую как молоко воду Аравийского моря. Частично я компенсировал это перед заходом в Суэц, когда мы чистили днище судна от животных-обрастателей, чтобы увеличить скорость судна. Наша скорость была слишком мала для прохода пролива после нарастания целой бороды из водорослей, усоногих раков-балянусов и т. п. Здесь же пришлось отмахиваться скребком от небольших акул, пробующих «на зуб» из любопытства наши ласты… Потом при встречах я мстительно напоминал Валере Петрову о том, что он мне не дал понырять у Сокотры, но обижаться на этого человека практически невозможно. С нами в рейсе был как-то Валерий Федоров – геолог из Москвы, подводный наблюдатель, написавший книги об исследованиях с помощью подводных аппаратов, в том числе и на Дальнем Востоке[46]46
  Я о нем уже говорил – последняя его книга под названием: «Погружение разрешаю» вышлу – рекомендую!


[Закрыть] (он обладал обширными знаниями и впоследствии стал сотрудником государственного экологического ведомства, сделавшим много полезного для развития природоохранного законодательства нашей страны). Вместе с тем Федоров был немножко педантом и аккуратистом, даже в рейсе иногда носил костюм с галстуком, чуть ли не на палубе. Однажды он пришел на вечеринку научной группы, как всегда, в своих «доспехах». Петров, хитро прищурившись, спросил: «Хочешь, тезка, ты запомнишь этот вечер надолго?». Федоров легкомысленно согласился, и Петров, недолго думая, «отчекрыжил» ему галстук под самый узел портняжными ножницами… Джентльмен, биолог и математик, гидронавт и обладатель уникальной коллекции тропических «ракуханов», т. е. раковин, он обладал потрясающим чувством юмора, о котором можно говорить бесконечно. Вот только один пример. Когда мы пришли в Севастополь и отчитывались на Совете гидронавтов, один из тамошних начальников СКБП (Севастопольской базы по подводным исследованиям, которая, после распада СССР приказала долго жить), отставной капитан первого ранга, в просторечии – «черный полковник», в ответ на сетования гидронавтов о том, что техника стареет, становится опасно погружаться, сказал задумчиво: «Все мы рискуем…». На что последовал точный, как укол шпагой, ответ Петрова: «Вы, любезный, рискуете только чаем поперхнуться, узнав, что мы утонули! Это МЫ рискуем!».

Вообще, СКБП собрала под своей крышей массу интереснейших людей. Взять хотя бы капитанов аппаратов: Михаила Гирса, Леонида Пилунского, Юрия Сидоренко, подводных наблюдателей: того самого Валерия Петрова (по кличке «Дон Пэдро» за его благородный облик и элегантность), Славу Попова (вылитый Арамис из «Трех мушкетеров»), Валеру Фейзулаева по кличке «Фейс» – о нем я уже упоминал, старшего механика Борю Нечаева по кличке «Боб», гидролога Сашу Шутенко, фотографа Яглова – перечислять можно бесконечно! Последний обладал красной физиономией, был крайне нахален, но за его юмор и жизнелюбие ему многое прощалось. Например, когда у острова Сокотры подвыпивший старпом с соседнего судна, разжалованный недавно из капитанов, начал «качать права», то Яглов его быстро осадил. И на стандартный вопрос: «Ты кто такой?» ответил гордо: «Я – фотограф с “Гидронавта” Яглов, а ты кто?». Тот гордо сказал: «А я – капитан дальнего плавания такой-то!». На что последовала реплика под громовой хохот: «Н-не-а, ты не капитан, ты – хорек!». Грубо, но точно, так как тот в этот момент действительно был похож на оскаленного злобного хорька. Перед заходом в Севастополь я заметил, что у части команды над кроватями поменялись фотографии – дальневосточных пассий сменили семейные фото севастопольских членов семейств! Как выразился один штурман – у нас «любовь от Босфора дальневосточного до Босфора черноморского – жизнь есть жизнь!». По окончании этого долгого рейса один из ихтиологов послал своей жене радиограмму о его скором прибытии, подписав ее «Самец три, желудок ноль, остатки брэнди[47]47
  Ихтиологические термины, «въевшиеся» в лексикон за многомесячный рейс намертво.


[Закрыть]» – шутка для знатоков, однако! Но смешные истории происходили не только на наших судах, но и на академических. Забавную историю рассказали мне в Институте биологии моря о том, как жена, ожидавшая мужа из рейса, находясь в морском заповеднике на острове Большой Пелис, послала ему радиограмму: «Сижу на Большом Пелисе, встретить тебя не могу». Но телеграфистка решила, что тут явная ошибка, и в названии острова «л» поменяла на «н». Муж, конечно, был очень впечатлен! Интересно, что иногда человек запоминается благодаря всего одной фразе. Помню, например, молодого ученого из ИБМ, с которым мы встречались пару раз на конференциях. Он запомнился мне фразой: «Ваши первые впечатления?», которую он произнес, когда один из ученых – участников застолья после окончания конференции ударился босой ногой о ножку стола и шипел себе под нос что-то явно матерное, не осмелившись выражаться при дамах[48]48
  Парень позднее погиб при странных обстоятельствах, когда занялся бизнесом.


[Закрыть]!

В 1983 году я начал готовиться в рейс во Вьетнам на севастопольском судне с подводным аппаратом, как делал это не раз в северных морях. Было уже подготовлено рейсовое задание, судно стояло на рейде Владивостока. Но «человек предполагает, а Бог располагает». Произошло событие, нарушившее все мои планы. Нашим истребителем был сбит южнокорейский «Боинг», который упал у южной оконечности острова Сахалин. И наше судно с подводным аппаратом было послано на поиски в район катастрофы. Я не пошел в этот рейс, науки там не было, хотя опыт был бы, без сомнения, уникальный. Ребята, участвовавшие в рейсе, рассказывали потом, что видели на дне останки погибших людей и обломки самолета, в воде – плавающие стодолларовые бумажки. Много позже удалось узнать более или менее правдоподобную версию этого инцидента – и стало ясно, сколько цинизма и пренебрежения человеческими жизнями было проявлено с обеих сторон[49]49
  Кстати, это был не первый корейский Боинг, сбитый нашими ВВС, у аналогичный инцидент произошел в Карелии.


[Закрыть].

После развала СССР и закрытия Базы «Гидронавт» уникальные материалы, на сбор которых потрачены сотни тысяч, если не миллионы долларов, были частью утрачены, частью сохранены бывшими гидронавтами, которые при сожжении их «самостийниками» выхватывали тома отчетов и протоколов погружений из огня, разожженного на дворе Базы в Севастополе! У меня есть мечта собрать эти материалы и продолжить исследования. И на мой взгляд, рано отказываться от обитаемых ПА, особенно для разведки ресурсов на шельфе и материковом склоне (про военные аппараты я не говорю). По моему убеждению, подводные роботы не могут полностью их заменить. Я уже не говорю о возможности развития подводного туризма с помощью ПА. И их применения для довольно неожиданных задач, которые не сразу приходят в голову. Например, когда прекратила свое существование База «Гидронавт», японско-вьетнамская компания подрядила «ТИНРО-2» добывать глубоководные кораллы во Вьетнаме для производства ювелирных украшений (фото 15). Что, на мой взгляд, является не лучшим способом использования подводной техники ввиду редкости этих кораллов и их важной роли в функционировании глубоководных экосистем. Но тут уж – «кто платит, тот и заказывает музыку», а вьетнамское природоохранное законодательство, по-видимому, такого рода деятельность, увы, не регулирует. По крайней мере, компания подверглась преследованию отнюдь не за это, а за финансовые нарушения, и в 2014 году часть ее руководства вьетнамским судом были приговорены к пожизненному заключению, а один из руководителей – к смертной казни! О дальнейшей судьбе ПА «ТИНРО-2» мне ничего не известно…

Рейсы на судах базы «Гидронавт» в 1990 году на Дальнем Востоке, к сожалению, закончились. Начался новый этап – работа на иностранных судах, работающих в нашей зоне. Нашу группу в составе начальника Охотскрыбвода Аскольда Пынько (его именем впоследствии назвали пограничный катер-сторожевик) и нескольких ученых ТИНРО отправили в Петропавловск для посадки на борт американских краболовов. По прибытии на Камчатку нам сообщили, что американские корабли в Петропавловск не пустили, и нам нужно лететь в Провидение, на Чукотку, где они нас и заберут. В Провидении нам пришлось отослать все советские деньги домой, таковы были тогдашние правила. Еще одно дурацкое правило – на каждый выезд за границу нужно было получать отдельное разрешение представительства МИД на Дальнем Востоке, расположенного в Находке. И когда я уже стоял на палубе катера, который должен был нас доставить на борт американского судна, прапорщик, державший мой паспорт, ехидно улыбаясь, сказал: «А вы знаете, что вы не можете проследовать для посадки на иностранное судно, так как ваше разрешение на выезд погашено вашей поездкой в Канаду, и вам нужно ехать в Находку, в представительство МИД – ставить новое разрешение в паспорт?». И я остался в Провидении на берегу один, без денег, без обратного билета, в условиях нелетной погоды. Пришлось провести там почти две недели, питаясь чем придется. Но сдружившись с двумя магаданцами, ждавшими, как и я, самолета, я перехватил у них денег на билет и, добравшись до Магадана, заняв у коллег из Магаданского отделения ТИНРО, отдал им долг. Вернувшись во Владивосток, сел за научные статьи и отчеты. Но тут у меня появилась возможность реабилитироваться в своих глазах. Когда я уже дописывал годовой отчет, к нам в лабораторию вбежал специалист по палтусу – Леонид Кодолов и сказал, что ему нужен напарник, знающий английский язык, на американское судно-ярусолов, работающее по совместной программе. Судно называлось романтически – «Alaska Mist», ну как я мог отказаться! Мы улетели в Петропавловск-Камчатский, где не обошлось без новых приключений. Так как такси тогда было найти проблематично, меня, на одолженном у приятеля «Запорожце», ждал мой товарищ, «летнаб»[50]50
  Летный наблюдатель, он потом переехал в Ростов, где погиб, вступив в неравную схватку с местными милиционерами.


[Закрыть] Костя Непомнящий, который в КамчатНИРО занимался учетом с вертолета заходящего в реки лосося (мы как-то до этого уже летали с ним на учет – никогда меня в море так не укачивало, как во время резких зигзагов вертолета вдоль извилистых лососевых рек!). На Камчатке раньше, ввиду того, что такси не хватало, местные компании старались охватить как можно больше клиентов за раз, поэтому, даже когда ты опаздываешь на самолет, такси может по заявке опоздать на 30 минут и больше. И диспетчер будет рассказывать встревоженному пассажиру, что водитель «проколол колесо», что его задержали гаишники, и прочие байки. До тех пор, пока до этого пассажира не дойдет очередь отвезти его куда надо. Но зато потом тебя везут «со свистом по ухабам», и ты практически гарантированно успеваешь на свой самолет! Поэтому – лучше всего иметь «свои колеса»! Естественно, дома у него нас ждал ужин, с большим количеством копченого лосося и соленой красной икры. Мы торопились, и на нашем «Запорожце» сделали лихой разворот и в кромешной тьме въехали в грязь[51]51
  Сразу вспомнились мой родной Кисловодск и Севастополь, где цветы на клумбах пересаживали почти каждый день и телефонные будки мыли с мылом.


[Закрыть]. Пришлось выйти и выталкивать «украинский броневик».

И тут я почувствовал, что моя нога проваливается в пустоту – в открытый канализационный люк! Нога распухла моментально. Я решил – растяжение и к врачу не пошел, тем более, что утром нам нужно было лететь в поселок Корф в Корякском округе вместе с российской частью палубной команды и обработчиков и коллегой из ТИНРО. По прилете в Корф меня через залив отвезли на катере-буксире в местную больницу и сделали рентген распухшей лодыжки – оказалась трещина в кости. Ну что было делать? Я был единственный англоговорящий среди двадцати человек! Ногу загипсовали, и меня, как Юрия Никулина в популярной комедии «Бриллиантовая рука», судовым краном доставили на борт. Откуда-то взялся капитан-американец, который, увидев меня, сразу сбегал за костылем. С этим парнем, по имени Марк Доуни, обладавшим гремучей смесью итальянской и ирландской крови, мы крепко подружились, так как он поселил «болезного» в своей двухкомнатной каюте. В отличие от многих виденных мной капитанов, этот работал в две смены – стоял вахту как штурман, а потом шел насаживать вручную наживку – кальмара на крючки[52]52
  Ведь палтуса и треску мы ловили ярусом – канатом, так называемой хребтиной, с отходящими от нее тонкими прочными веревками – поводцами с большими крючками на концах.


[Закрыть]. Ловил палтуса он азартно, чуть ли не бегая по потолку рулевой рубки, если крупная рыбина срывалась с крючка. Он также доплачивал своей команде сверхурочные из своего кармана, объясняя это тем, что владелец судна «closefisted» – «жадина». Причем в его отсутствие любой из членов экипажа мог зайти в его каюту и взять из холодильника все, что ему понравится!

Американцы учили наших рыбаков ловить ярусом и перерабатывать рыбу согласно требованиям японского рынка, японцы-инспектора принимали палтуса по качеству обработки. Палтуса и крупную треску обезглавливали по особой технологии, и на крюках замораживали каждую рыбину отдельно. Отдельные экземпляры гигантского белокорого палтуса достигали 1,5 метра в длину, а веса не меньше 100 кг. Я видел в 1986 году такого палтуса из подводного аппарата – впечатляющее зрелище! Гигант килограммов на 150–200, потревоженный аппаратом, сорвался с грунта, поднимая тучи ила и песка, мощно работая хвостом – настоящий тигр беринговоморского шельфа!

На борту судна врача не было, и, когда одному из американцев на палубе рассекло голову крючком, первую помощь ему оказали японцы-технологи, профессионально сделав обезболивающий укол, продезинфицировав и зашив ему рану, перед тем, как отправить его на берег в больницу. И все это с шутками и прибаутками, несмотря на хлеставшую из раны кровь! Когда мы подошли к берегу, нас встретили пограничники в овчинных тулупах и глава поселкового совета – азербайджанец в лисьей шапке. Увидев шапку, наш старпом-испанец аж подпрыгнул на мостике – так она ему понравилась! И стал предлагать за нее сначала один блок сигарет Мальборо, потом – два, три и т. д. И несмотря на то, что с «куревом» тогда было плохо, «глава» гордо отказывался! В конце концов азартный испанец предложил отдать весь пароход, но это ему не помогло… Обмен все же состоялся, но обменивали американцы свои костюмы для работы на палубе – на наши зеленые костюмы химзащиты, которые оказались гораздо удобнее во время постоянных зимних штормов! Кроме того, учитывая постоянное обледенение судна (фото 16), американцы, легкомысленно использующие для скалывания льда бейсбольные биты, которые через полчаса начинали крошиться, запросили привезти им несколько стальных ломов, орудуя которыми они отлично справлялись с обледенением («Советское – значит отличное»)! В палубной команде, без всяких скидок на женскую слабость, работала палубным матросом худощавая, довольно симпатичная американская девушка по кличке «Сэм». Вот когда первый раз я столкнулся с американской эмансипацией – теорией равенства полов – она таскала тяжеленных рыбин наравне со здоровенными краснолицыми членами палубной команды. Тогда же я у нее впервые увидел скобки на зубах, несколько портившие ее миловидность.

Зимнее Берингово море, да еще на костыле, я вам «докладу» – это не курорт! Постоянные циклоны и шторма, качка, перепады атмосферного давления изматывали, не давали отдохнуть даже ночью. Приходилось спать «расклинившись», упираясь в переборки руками и ногами. Особенно доставалось коку-американцу, его чертыханья и грохот посуды часто можно было слышать из камбуза. Он постоянно был зол и при случае крепко накостылял подвернувшемуся ему под горячую руку американскому матросу, неудачно пошутившему по поводу летающих на камбузе тарелок. Ссоры в море могут случаться по сущим пустякам – потом на берегу вспоминая, просто диву даешься, а ты ли это был, когда «хлестался» с кем-нибудь из экипажа по совершенно, казалось, пустяшному поводу. На этом судне еда была отличная от той, которой кормят на наших «рыбаках». Могли подать, например, мясо в сладком соусе, которое в глотку не лезло, но зато постоянно были свежие фрукты в вазах – ешь сколько хочешь, «от пуза», молоко и хлопья стояли на полках. Там впервые в своей жизни я попробовал йогурт и подумал – пища богов! Несмотря на гипс на ноге и большое количество работы и как переводчика и наблюдателя, я умудрялся иногда крутить взятые с собой «нунчаки»[53]53
  Палочки для молочения риса, которые японцы использовали как оружие.


[Закрыть] на палубе. Потом, правда, я снял гипс себе сам, и стало легче передвигаться. Когда мы «отловились», забив морозилки крупным палтусом и треской, нас высадили на рейде Петропавловска, и капитан, с которым я успел подружиться, помогал мне донести мои пожитки до рейдового катера. Мы обнялись, он даже пустил слезу, и пообещали «держать связь». Это было легче сказать, чем сделать, – в то время не было в СССР электронной почты, а обычная почта, не говоря уже о факсах, все еще контролировалась. Зато не было таких драконовских проверок в аэропортах, тем более провинциальных. И я, что называется сдуру, взял с собой в самолет свои любимые нунчаки. Как сейчас помню, как плотоядно улыбнулась дама на контроле, обнаружив их. Нунчаки, как холодное оружие, конфисковали, хорошо с рейса не сняли! И по прошествии недели в ТИНРО пришла бумага о том, что я перевозил холодное оружие… Хорошо – дело замяли благодаря дружеским контактам с отделом кадров института. Сейчас бы это закончилось гораздо хуже – терроризм, вместо обещанного коммунизма, шагает по планете!