Текст книги "Дело возмущенных мертвецов"

«Понаехали»

Эти похороны все испортили. Первый день в Москве и на тебе – начало самостоятельной жизни Кости Селеверстова совпало с окончанием жизни какого-то старичка. А ведь как хорошо все начиналось – каким солнечным выдалось утро, какими улыбчивыми были стюардессы.

Впрочем, похороны недолго занимали Костю. Кому-кому, а уж ему известно, что каждые полторы секунды на Земле умирает один человек. Почему бы одному из них не закончить свой жизненный путь в доме №1/15 на Котельнической набережной города Москвы. Такова жизнь – кто-то рождается, а кто-то умирает, и в промежутке между этими событиями большего удается достичь тому, у кого есть свой жизненный план.

Костя не знал был ли такой план у дедушки, который в окружении причитающих старушек лежал сейчас в лакированном гробу, но у него самого такой план несомненно был. И это было не что-то типа «Почистить зубы, сделать зарядку, позавтракать…», а настоящий план, долгосрочный, на годы вперед, где все расписано по шагам и которого следовало придерживаться каждый день.

План заключался в следующем: после Института криминалистики, в который Костя поступил этим летом и который непременно закончит с красным дипломом, он вернется в родной Пятигорск и станет младшим криминалистом в местном отделе полиции. После раскрытия череды запутанных и, как думал Костя, увлекательных преступлений его ожидает продвижение по карьерной лестнице сначала в его городе, а затем в краевом центре. Через четырнадцать-пятнадцать лет (это была допустимая погрешность для долгосрочного планирования) Костя собирался вернуться в Москву уже в звании подполковника и занять на одну из должностей в Министерстве внутренних дел. Что произойдет дальше, сейчас загадывать было рано, так как существовало большое количество факторов, учесть которые на сегодняшний момент Костя был не в состоянии.

И хотя до работы в министерстве было еще далеко, Костин план уже начал воплощаться в жизнь и одним из его пунктов была на первый взгляд банальная покупка авиабилета. Костя приобрел билет через интернет. Этим он убил сразу нескольких зайцев. Во-первых, так было дешевле. Во-вторых, удобнее – не пришлось никуда ехать. В-третьих, это позволяло выбрать питание, а учитывая, что Костя был убежденным вегетарианцем и, памятуя о том, что подают на обед в самолетах, выбор еды для будущего оперативника-криминалиста был очень важен.

Как следовало ожидать, не многие разделяли Костины взгляд на здоровое питание. Одной из них оказалась стюардесса, с которой пришлось даже поспорить. Поначалу она никак не желала понять, что вегетарианский обед предполагает отсутствие говяжьей котлеты, даже если она сделана «специально для пассажиров авиакомпании «Бездонное небо». Беря во внимание то, что полет был ограничен по времени, Костя попытался в двух словах объяснить девушке, чем отличаются животные от растений. Несомненным плюсом его краткой речи было то, что он сдержался и даже вскользь не упомянул теорию Дарвина, хотя был вправе это сделать. Услышав такие аргументы, стюардесса согласилась с Костиными доводами, но тут же все испортила.

– Тогда, может быть, рыбу? – предложила она, расплываясь в принужденной улыбке.

В этот момент Костя подумал, что отбеливающие зубные пасты стоит изъять из широкой продажи, и продавать их лишь тем, у кого IQ хотя бы немного выше среднего.

Как говорила статистика, а этой науке Костя доверял безоговорочно, неумные люди улыбаются гораздо чаще людей образованных. И если так пойдет дальше, то в мире останутся лишь улыбчивые бортпроводницы, официантки и продавцы яблок. Все остальные ослепнут от блеска их зубов и со временем вымрут, как класс небелозубых.

Будучи большим сладкоежкой, продавцов яблок Костя недолюбливал отдельной строкой. Он подозревал их в том, что они зачастую, мягко говоря, говорят неправду. В их устах кислое превращалось в сладкое, а сладкое – в «мед». Зачастую Косте удавалось вывести их на чистую воду, но и тогда продавцы яблочных прилавков не сдавались, а лишь переименовывали свой товар в «кисло-сладкий» – слова, которые в Костиной голове не могли стоять рядом. Должно быть или кисло, или сладко. Поэтому Костя очень редко поддавался уговорам торговцев отведать «медовых яблочек». Почти всегда его самого ожидало разочарование, а его лицо – оскомина.

«Бог с ними – с яблочниками. Похоже, что сегодняшний обед без Дарвина может вовсе не состояться», – подумал Костя, но от предложения заменить котлету на рыбу все же отказался..

– Я очень извиняюсь за рыб, – сообщил он склонившейся над ним бортпроводнице. – Но они тоже относятся к классу животных, а я заказывал вегетарианский обед. Понимаете, вегетарианский.

На секунду улыбка стерлась с лица стюардессы, но ее профессионализм, который в эту секунду был во всех смыслах на высоте, сделал свое дело. Губы снова вернулись на положенное им место и растянулись еще шире. Лишь глаза девушки выдавали ее настоящее желание. Они говорили о том, что будь ее воля, то этот «худосочный, прыщавый малолетка в очках» сейчас бы не летел, а шел, и не в Москву, а в то место, на котором сидит. Однако, был конец месяца и, хотя котлета с макаронами так и просилась украсить голову «этого сосунка», терять из-за него премию не хотелось. Поэтому хозяйка обеденной тележки предпочла скрыться за занавеской и спустя некоторое время вернулась обратно, неся поднос с персональным Костиным обедом.

– Пожалуйста! – ядовито оскалилась она. – Ваш викторианский обед.

Костя простил ей эту ошибку.

– Большое спасибо! – ответил он и довольный принялся за еду.

Лишь потом он вспомнил, что упаковка его обеда была вскрыта, а тушеная капуста подозрительно возвышалась над пустым местом, которое по своей форме подозрительно напоминало вынутую оттуда котлету. Несмотря на это, Костя остался доволен. В его самостоятельной жизни это была первая хоть и небольшая, но победа. Он настоял на своем. Остальное было неважно.

Костино настроение поднялось еще выше, когда в аэропорту многомиллионной Москвы, виданное ли дело, он встретился с земляком.

– Как доехаль, брат? – распахнул ему объятия не в меру радостный и настолько же незнакомый таксист. – Как отэц, мать? Как сестренка? – таксист тискал Костю как родного.

– Мы разве знакомы?

– Канэшна, – доверительно прошептал тот. – Я – Арамис. Тебя, как земляка, домчу за полцены, а то эти, – он кивнул на посматривающих в их сторону официальных таксистов. – Тебя как липку оберут. Видишь, какие злые?

С этими словами он подхватил Костин чемодан и почти бегом пустился к выходу.

– Скорее, брат, бабушка Ануш ждет. Все глаза проглядела.

Усевшись в машину, которую новоявленный «родственник» назвал «Быстроногой ланью», но которая из-за зеленой облупившейся краски больше походила на престарелого крокодила, Костя с чисто профессиональным интересом своей будущей профессии спросил.

– Вы тоже из Пятигорска? Как узнали, что я ваш земляк?

Таксист даже не моргнул.

– Э-э-э, я земляка за тысячу километров чую. Ты еще взлетал из этого, как ты сказаль, Пятигорска, а я уже чувствовал – вот он летит, дорогой! Как я любиль город моего детства. Как скучаль. Ах, какие там девушки – персики. Вай, я там каждую улочку исходиль, каждое деревце целоваль. Мы жили в центре, на улице Ленина…

– Погодите, но в Пятигорске нет улицы Ленина.

Арамис недоверчиво покосился на Костю.

– Как нэт улицы Ленина? Везде эст улица Ленина, а у вас нет? Вот вчера земляк из Волгограда прилеталь – у них эст такая улица, потом – брат из Тюмени. И там тоже эст. Как можешь так говорить? В каждом уважающем себя городе должна быть улица Ленина. Ты меня не перепутывай. Лучше говори, куда ехать.

Костя знал адрес наизусть, но для вида порылся во внутреннем кармане куртки и достал оттуда конверт.

– Москва, Котельническая набережная, 1/15 – вот сюда.

Взгляд таксиста из насмешливого превратился в уважительно оценивающий.

– Туда четыре тысячи будет, – сказал он, щелкнув пальцами.

Костя потянулся к ручке дверцы.

– Тогда я лучше на «Экспрессе».

– Вай, какой «Экспресс»-энурез? Знаешь, сколько стоит, вай? Там всякие кондуктора-директора. Завезут туда, куда Армэн ягнят не гонял. Я же сказаль, тебя как земляка за три довезу. Видишь, идет к нам такой большой и злой? Это местный таксист. Сейчас заберет тебя и повезет за пять тысяч. Хочешь?

– Нет.

– Тогда поехали, – Арамис завел машину и перед самым носом «большого и злого» вырулил со стоянки.

Костя и раньше бывал в Москве, но только проездом и вместе с родителями. Теперь все было иначе. Он стал студентом Московского института криминалистики. Он – взрослый, самостоятельный и сам себе хозяин. Теперь все в его жизни зависит только от него самого.

Выбор своей будущей профессии Костя сделал давно и вполне осознанно – три года назад, после очередного просмотра своего любимого фильма «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона». В фильме не было стрельбы и погони. Косте это было не нужно. Его интересовал способ раскрытия запутанного убийства, для разгадки которого великий сыщик использовал нескольких химических формул и свой знаменитый дедуктивный метод. «Чтобы изобличить преступника необязательно бегать с пистолетом и делать полицейский разворот. Иногда для этого достаточно кусочка лакмусовой бумажки. Вот в чем настоящее искусство криминалиста», – говорил себе Костя.

Итак, цель была поставлена, и Костя Селеверстов шел к ней. Он был лучшим учеником школы, которую закончил с золотой медалью и максимально возможным количеством баллов по ЕГЭ. Кроме того он всегда побеждал во всех школьных и краевых олимпиадах по математике, физике и химии. Не удивительно, что в институт его приняли с распростертыми объятиями, для галочки дав сдать лишь один экзамен.

И вот теперь он едет в московском такси, а в его нагрудном кармане лежит письмо прочитанное им за последний месяц раз сто – не меньше. Вот, что там было написано:

«Здравствуйте, дорогой Константин! С радостью узнала о вашем поступлении в Московский институт криминалистики и поэтому предлагаю поселиться в моей четырехкомнатной квартире одного из самых красивых зданий Москвы. Мое мнение – имея персональное жилье, вам будет проще сосредоточиться на учебе. Квартплаты с вас не требую – только порядочность и чистоплотность, которые вам не занимать. Ключ прилагаю в конверте. Надеюсь на ваше согласие и до встречи в новом учебном году. С уважением, К.В.»

И хотя Костя не верил в случайности и взял за правило не принимать подобных подарков, тем более от посторонних людей, на предложение автора письма пожелавшим скрыться за инициалами «К.В.», согласился. Зная Костину разборчивость и самостоятельность, родители тоже были не против.

Прощаясь с Костей, младшая сестренка попросила:

– Пожалуйста, привези мне ракушку.

– Но я ведь еду не на море, малыш, а в Москву. Там нет ракушек.

– А что там есть?

– Кремль, Мавзолей…

– Тогда привези мне мавзолей.

Отец попрощался с сыном, молча пожав руку.

– Ну, будь, – только и произнес он.

Мама была готова сказать куда больше, но Костя предупредил ее.

– Не нужно. Долгие проводы – лишние слезы. В аэропорт доберусь сам.

Мать только прикрыла рукой рот, готовая в любой момент расплакаться.

– Как приедешь – позвони.

– Хорошо, мам.

И вот он в Москве, едет и с нетерпением высматривает шпиль высотки, в которой ему предстоит жить и о которой он так много прочел во всезнающем интернете. Предвкушая долгожданный миг, Костя поймал на себе изучающий взгляд таксиста. Тому явно что-то хотелось спросить.

– Слюшай, а ты к кому едешь? – наконец не выдержал тот.

– Ни к кому, – ответил Костя. – Я – студент. Учиться приехал.

– В этом доме у тебя родственники?

– Нет. Если честно, я их не знаю, – Костя повертел в руке конверт с письмом. – Здесь нет ни имени, ни телефона. Только адрес.

Арамис прищелкнул языком.

– Ты такой смелий, как я десять лэт назад. Приехаль сюда – ни друзей, ни знакомых, ни, где остановиться. А теперь земляков – половина Москвы. Телефон трещит. Помоги, говорят, брат Арамис, отвези-привези, туда-сюда. Я Москву лучше своего Еревана знаю. Все ходы-выходы – могу из конца в конец за полчаса довезти.

– Так вы же говорили, что из Пятигорска.

– Э-э-э! Пятигорск-Шестигорск – какая разница. Все люди братья. В институт поступиль, а таких простых вещей нэ знаешь. Я в одном журнале прочиталь, что все люди произошли от одного прапрапрапра… короче, от дедушки. Он жиль много лэт назад и биль таким сильным мужчиной, ты меня понимаешь, что у него дети рождались без перерыва на обед. Все время толпились у него под ногами – только успевали относить. А когда они выросли, то разъехались кто куда. Кто – в Воронеж, кто – в Волгоград, а кто – в Гонолулу. Паэтому все мы – братья и сестры и нада, вай, любить друг друга, как любит всех Арамис.

– А Арамис – это ваше настоящее имя?

– Вообще-то, правильно Арамаис. Такое старинное армянское имя. Переводится как «Сын бога Ара». Но я называюсь, как Арамис. Так людям легче запоминать, понимаешь?

– Понимаю.

– И ты, если что будет нужно – куда-нибудь поехать, что-нибудь найти – звони. Мы же братья. Вот визитка.

За разговором Костя не заметил, что они приехали.

– Вот твой дом – высокий как гора Арарат. Случайно, не тебя там встречают?

Перед главным подъездом стояла толпа старушек. Причиной этому были те самые похороны. В Костиной голове всплыло где-то давно прочитанное: «Смерть – есть прекращение биологических и физиологических процессов жизнедеятельности организма, переход вещества из одного состояния в другое. Не стоит придавать смерти большого значения».

Собравшихся у подъезда было немного, но обходя их, было никак не миновать гроба с покойным, и как Костя ни старался, но проходя мимо, не смог не взглянуть на усопшего. От представившегося зрелища он невольно замедлил шаг. Выражение лица покойника было не тем умиротворенным, какое бывает у людей покинувших этот бренный мир, а являло собой озлобленную гримасу. Будто в последнюю секунду своей жизни он был чем-то очень недоволен, настолько, что даже смерть не смогла стереть это выражение с его лица. Что было тому причиной, теперь сказать было трудно.

Больше ни на кого не оглядываясь, Костя прибавил шаг и проскользнул в высокую дверь подъезда. Колючие взгляды и возмущенный старушечий шепот «Ходят тут всякие, а потом молоко скисает» остались снаружи. Внутри Костю встретила благоговейная тишина, и отскакивающие от мраморного пола звуки его собственных шагов. Их стук разлетался по просторному холлу и поднимался к высокому потолку, где в обрамлении пыльной лепнины шагали пионеры и взлетал в голубое небо планер. Вокруг по стенам тянулись барельефы, на которых рабочие и колхозницы, снопы колосьев и зубастые шестерни, тракторы и самолеты устремлялись в далекое и освещенное медной люстрой светлое будущее.

Завороженный этой картиной, Костя не заметил, как поравнялся со стойкой консьержа.

– Куда? – раздался неожиданный рык сторожевого пса, которому неосторожный прохожий наступил на хвост.

От неожиданности Костя подпрыгнул на месте. Остановивший его оказался швейцаром – самим воплощением суровой неприступности. Он был высок, широк в плечах и громко сопел раздувавшимися ноздрями. Казалось, не разделяй их с Костей спасительная стойка, хранитель двустворчатых дверей сейчас же накинулся на него. Многолетнее пребывание швейцара в образе блюстителя порядка отдельно взятого подъезда оставило на нем свой отпечаток, превратив его лицо в строгую маску. «Они все тут такие недовольные?» – пронеслось в голове у Кости, когда он озирал большой нос, а под ним жесткую щетку серо-коричневых усов. О местонахождении глаз швейцара можно было догадаться лишь по расположению, таких же густых, как и усы, бровей. Впрочем, и они едва выглядывали из-под козырька форменной фуражки. Кроме нее, несмотря на теплую погоду, швейцар был облачен в толстую темно-серую униформу с широким зеленым воротником. На его груди и рукавах сверкали золотые, будто только что начищенные, пуговицы, на ладонях скрипели черные перчатки.

– Куда прешь? – повторил швейцар тем же рычащим басом.

– Туда…, – еще не придя в себя, ответил Костя.

Швейцар-консьерж пошевелил усами.

– Квартира?

– Двести пятьдесят девять дробь один.

– Кто?

– Я?

– Ну, не я же.

– Студент.

– На каком основании?…

В этот момент за спиной швейцара отворилась дверь, из которой появился человек лет тридцати в жилетке и вообще приятной наружности. Он, видимо, только что пообедал – его грудь еще украшала широкая салфетка. В отличие от консьержа, незнакомец оказался более приветлив. На его чисто выбритом лице сияла улыбка. У Кости, который начал думать, что в этом доме живут одни недовольные люди, отлегло от сердца: «Хоть один выглядит как человек».

– В чем дело, Асбест Поликарпович? По какому поводу шум? – спросил человек с салфеткой, но заметив Костю, обратился прямо к нему. – Что вам угодно?

– Вот, – Костя протянул конверт с письмом. – Здесь все написано.

– Интересно-интересно. Узнаю почерк, – произнес тот, пробегая глазами строчки. – Позвольте узнать, а как давно вы получили это приглашение? Ах да, я вижу штемпель. Два месяца назад, – он вернул конверт Косте. – Что же, все в порядке. Значит, будете проживать в двести пятьдесят девятой?

– Дробь один.

– Само собой, дробь один, Константин. Приятно познакомиться. Меня зовут Олег Игоревич. Я управляющий этого дома. Извините за такой, так сказать, дотошный прием, но такова работа – не пропускать посторонних. Сами понимаете – террористы, бомжи, всякое такое.

– Понимаю. Я тоже очень рад знакомству. Мне можно идти?

– Абсолютно, – с приятной улыбкой ответил управдом. – Пожалуйста, лифт прямо.

Костя пошел, а за его спиной снова послышалось ворчание швейцара.

– Понаехали. А тут еще эти мрут, как мухи, – швейцар вынул из угла веник и стал подметать усыпанный траурными гвоздиками пол. – За месяц четверо похорон – где такое видано.

Квартира №259/1 оказалась на предпоследнем – двадцать пятом этаже. Во входной двери, которая, судя по всему, стояла тут с самого времени постройки дома, темнела щель почтового ящика. Костя заглянул в нее. Внутри угадывались очертания погруженной в полумрак квартиры – коридор и часть комнаты.

Рядом с дверью чернела кнопка звонка. Костя нажал. Внутри раздался дребезжащий звук. Прошло немного времени, но никто не появился. Костя нажал еще раз, и опять никого. «У меня же есть ключ», – вспомнил он и достал из кармана похожую на рогатого жука железяку.

Два оборота и дверь распахнулась. В прихожей Костю окутал запах лаванды, и засаленные обои вокруг выключателей. Коридора в квартире практически не было – прямо из прихожей открывался вид на небольшую гостиную.

Спотыкаясь о лежащий на полу ковер и невидимую в полумраке мебель, Костя пробрался к окну и отдернул густую штору. В комнату ворвался яркий солнечный свет – теперь можно осмотреться.

Первое, что бросилось в глаза – это выходившее в гостиную большое количество дверей. Казалось, стены состоят только из них. Простенки были так малы, что смогли вместить лишь самый минимум мебели – сервант с потертыми углами, напольные часы и горшок с фикусом.

Кое-где на стенах висели расписные блюдца и фотографии. На одной из них, черно-белой и уже изрядно пожелтевшей Костя заметил двух девушек. Фотография была не лучшего качества, но в чертах лиц было много общего. Это были сестры, и скорее всего двойняшки. Им было лет по двадцать пять, не больше. Немного худощавые, в простых ситцевых платьицах. Они были чересчур серьезны для своего возраста – стиснутые губы, смотревшие мимо фотокамеры глаза. «Наверняка, какие-нибудь комсомолки».

Остальная обстановка гостиной теснилась на некогда пушистом, но давно потерявшем свой ворс ковре. Центральное место занимал внушительных размеров старый диван. Перед ним возвышался монументальный видавший виды комод. На нем, резко контрастируя с остальным окружением, стоял новенький телевизор. Картину дополняли этажерка, резной столик с хрустальной вазой и расположившееся около окна кресло-качалка.

Оглядев комнату, Костя вернулся к окну. Снаружи раскинулась полуденная Москва. Сотни и тысячи домов наполняли до горизонта все видимое пространство. Из этого кирпично-бетонного ковра выглядывали одинокие высотки и торчали дымившие трубы. Костя прижался лбом к стеклу и посмотрел вниз. Там ни на миг не останавливаясь, двигалась бесконечная вереница машин, куда-то спешили маленькие фигурки прохожих. По сверкавшей солнечными зайчиками Москве-реке скользили катера, степенно плыли теплоходы, и там, где они исчезали из вида, виднелись… красные стены Кремля. До него, казалось, можно достать рукой.

– Вот это да! – с восторгом выдохнул Костя и с трудом оторвался от окна. – Итак, я здесь. Осталось дождаться хозяина и узнать, что у него на уме.

В прихожей распахнулась дверь.

«Ага, вот и он».