Текст книги "Академик Ландау. Как мы жили. Воспоминания"

Глава 23

– Коруша, сегодня в Химфизике, по соседству, праздничный вечер. Хочешь, вместе пойдем. Только имей в виду, я буду бегать, искать хорошеньких девиц. А ты должна искать себе поклонников.

– Нет, Дау, иди один, бегай за девицами, а я с удовольствием натру полы в квартире.

Когда я кончила натирку паркета в передней, Дау вернулся с вечера.

– Ты что так рано? Там бал, вероятно, в самом разгаре?

– Да, Коруша, но ни одной хорошенькой девицы!

Как-то с очередной вылазки на «охоту» Дау вернулся очень расстроенный: погасла улыбка, а в глазах – отчаяние. Шуба нараспашку, кашне волочит по полу.

– Даунька, что случилось?

– Коруша, ужас! Я обхамил девушку.

– Ты? Дау, этого не может быть! – подавляя восторг, сказала я.

– Представь себе, очень миловидная девушка. Фасон платья много обещал и так культурно прижималась, полез за пазуху – и ничего нет. Не то что мало, а просто ноль. Ну я от нее, как от лягушки, удрал, не попрощавшись даже. А сейчас угрызаюсь! Здорово Сологуб написал об Ахматовой:

 
Любовь к пленительной Ахматовой
Всегда кончается тоской,
Как ни люби, как ни обхватывай, Доска останется доской!
 

Но главное, Коруша, когда эти строки дошли до Ахматовой, она наивно удивилась, сказав: «Откуда он это знает?»

Гарику три года. В подарок от правительства мы получили роскошную дачу под Москвой в звенигородских лесах, в два этажа о шести комнатах. Со всеми удобствами и даже с центральным отоплением, как в Москве.

Собираясь жить на даче с Гариком, мама мне сказала:

– Кора, дача большая, а Гарик маленький. Я одна не справлюсь, мне нужна помощница.

– Хорошо, мама, я буду искать няню для Гарика.

– Кора, я ее нашла. Лена, домработница Лифшицев, очень просит взять ее, такая хорошая девушка. У Лифшицев ей очень плохо, спит на полу в кухне, а потом ей уже 18 лет, а Елена Константиновна ей не дает выходных, оберегает ее нравственность, не пускает вечерами в кино.

– Мама, это неудобно – переманивать домашнюю работницу только на том основании, что у нас у нее будет отдельная комната.

– Кора, я уже спросила у Дау, он сказал, что если девушке не нравится жить у Лифшицев, она имеет полное право распоряжаться своей судьбой.

Я спросила у Дау:

– Дау, ты считаешь, что можно у Лифшицев сманить их Леночку?

– Коруша, естественно, если сама Леночка этого хочет! Она не обязана заботиться о благополучии Лифшицев, если они не могут создать ей приличных условий для жизни.

Так Леночка поселилась у нас. Однажды утром она, рыдая, вбегает ко мне в комнату: «О, простите, простите меня, ради бога, я больше никогда не буду забывать вынимать газету из почтового ящика и класть у дверей Льва Давидовича».

– Леночка, что с тобой? Да ты успокойся.

– Как же успокоиться, когда Лев Давидович спустился вниз и вынул газету из почтового ящика сам.

– Леночка, но он это проделывает каждое утро. Мне непонятно, почему это тебя так взволновало?

– Меня Елена Константиновна учила, что Евгений Михайлович очень важный профессор. Когда он проснется, газета должна быть у его двери. А когда я забывала вынимать газету для Евгения Михайловича, она очень сердилась: если ты еще раз забудешь вынуть газету для профессора, я тебя выгоню. А ведь Лев Давидович – академик, он поважнее Евгения Михайловича, а я забыла достать для него газету.

– Леночка, запомни одно: газету достает тот, кому она нужна. Ты ведь ее не читаешь?

– Нет.

– Так зачем же ты будешь о ней помнить?

Леночку мы поселили в маленькой балконной комнате, а телефон перенесли в кабинет Дау. Леночка вечерами и в выходные дни стала свободной, у нее появились поклонники. Вдруг как-то днем Дау стремглав сбежал с лестницы:

– Коруша, где Леночка?

– Она в парке, гуляет с Гариком.

Дау, не дослушав меня, что есть мочи пустился бежать в парк. Я следом за ним. Через некоторое время мне навстречу бежала Леночка. Дау я нашла в парке. Он шел с Гариком.

– Дау, объясни, что случилось?

Его глаза сияли:

– Коруша, Леночку позвал к телефону ее мальчик!

Я забрала у него Гарика, примерно через час пришла мама. Гарика я оставила на маму, вернулась домой. Дау сидел на ступеньках нашей лестницы, а Леночка беседовала со своим мальчиком по телефону в кабинете Дау.

– Дау, это Лена воркует по телефону со своим мальчиком целый час?

– Нет, Коруша, только сорок минут, – сказал он, посмотрев на часы и сияя улыбкой.

– Дау, может быть, ей напомнить о времени?

– Что ты! Как можно! А вдруг это первая любовь?

Это действительно оказалась первая любовь, за этого Ванечку Лена впоследствии вышла замуж.

Однажды после обеда Гарик и бабушка спали у себя наверху. Я неосторожно попросила Леночку помыть в кухне пол, меня засек Дау. Он сейчас же с лестницы позвал меня строгим голосом к себе наверх, плотно закрыл дверь, с упреком сказал мне: «Коруша, я от тебя этого не ожидал. Девушка сидит, читает «Анну Каренину», а ты к ней пристаешь с каким-то полом. Побойся бога. Чистота в квартире нужна в основном тебе: ты и убирай!»

Я и убирала: помыв все шесть трехметровых окна в нашей квартире, я попросила домашнюю работницу вымыть одно окно, самое маленькое, в кухне. Опять проявила неосторожность. Дау опять вызвал меня наверх. Я подверглась более сильной проработке: «Коруша, как ты можешь так издеваться над девушкой? Мыть окна – это очень трудно, а потом эта работа не имеет никакого смысла. Ты моешь свои окна и от этого получаешь моральное удовлетворение. Ты дошла даже до такого абсурда, что вытираешь пыль под кроватью, а она никому там не мешает, но ты все это проделываешь для собственного удовольствия. Но над посторонним человеком ты не должна издеваться». Я мыла в кухне пол, а Леночка только поджимала ноги, не отрываясь от «Анны Карениной». Хорошо, что «Войну и мир» она начала читать уже на даче.

Возвращаясь из Крыма, заехала сестра Дау Соня со своим мужем Зигушем. Соня работала, отпуск кончался. Мы все вместе поехали повидать Гарика на дачу. Соня и Зигуш от дачи пришли в неописуемый восторг. День выдался великолепный, яркий, солнечный, гуляли в лесу. Мама обильно и вкусно кормила. А вечером, возвращаясь в машине в Москву, Зигуш и Соня решили, что на следующее лето они всей семьей приедут отдыхать к нам на дачу. Но Дау сказал: «Ни в коем случае. Я вам не разрешу этого сделать!»

– Почему? – спросила Соня.

– Я вам достаточно даю денег, пользуйтесь курортами, там тоже неплохо. А обижать Татьяну Ивановну не дам, представляю, как расстроилась бы бедная старушка, если бы вы все нагрянули к ней на дачу, да еще на все лето.

Я вела машину, не включаясь в разговор. Вспомнила, как только бабушка с Гариком обосновались на даче, а Женька уже тут как тут и, как всегда, стал действовать через Дау.

– Коруша, скажи, в какие дни ты возишь продукты на дачу?

– В пятницу и во вторник.

– Понимаешь, Коруша, Женька меня очень просит одну комнату на даче. Он будет ездить два раза в неделю со своей Зиночкой, любовь в машине стала опасной. Он мне рассказывал: как-то в лесу к его машине подошел милиционер и попросил предъявить права. К счастью, Женька был уже в брюках. Он просит субботу и четверг.

– Как? Свой танец любви систематически, регулярно и навек твой Женька хочет исполнять на нашей даче? Даунька, а не слишком ли жирно будет для их семьи? Зигуш с Лелей у нас в квартире, а теперь Женька и Горобец обоснуются на нашей даче?

– Коруша, в твоем голосе чувствуется злобное шипение змеи. Почему человеку не сделать добро? Даже не в ущерб себе. Сама ты на даче бываешь два дня в неделю. Там шесть комнат, а постоянно живут только три человека. Кому может помешать приезд Женьки и с Зиночкой на два-три часа раза два в неделю? Я говорил с твоей мамой. Она не возражает. Причем в ее голосе я совсем не почувствовал злобности. Почему не подарить людям счастье?

– Потому, что мне просто отвратительна эта белобрысая гусыня с птичьими глазами. И твой слизняк Женька!

– Коруша, если ты сейчас же не попросишь прощения за свою бестактность влезать в чужие дела, штраф пятьсот рублей. Высчитаю из очередной зарплаты.

– Не попрошу и еще добавлю: твой гнусный Женька и любовь несовместимы!

– Коруша, штраф 100 рублей. Если через пять минут не придешь просить прощения, штраф в тысячу рублей высчитаю из очередного гонорара за мои книги.

Штраф был высчитан полностью. Но избавить дачу от Женьки я не смогла. Мне по «злобности» только удалось его субботу перенести на понедельник. В понедельник и четверг Евгений Михайлович Лифшиц исполнял свой любовный танец у нас на даче в Мозжинке не один год.

– Даунька, представь себе: Леля выгнала Женькину Зиночку, когда та нанесла ей очередной визит.

– Да, об этой наглости мне Женька рассказал. Вот у Лели тоже много злобности. Как мило Женька встречает Зигуша и остальных Лелиных мальчиков, ведь когда Леля решила освоить Витю, чтобы скрасить его одиночество, Женька помог Леле. Витя пробовал сопротивляться. Но Женька ему сказал, что он почтет за честь уступить ему свое брачное ложе. Этим проявлением дружбы Витя воспользовался и очень высоко оценил Женькин поступок. С тех пор он стоит за Женьку горой, считая его своим самым близким другом!

– Как «побратался» твой Женька с Витей, мне Леля рассказала. Все эти интрижки умиления во мне не вызывают, а действующие лица скорее анекдотичны, это не герои романов!

– Коруша, а я тоже анекдотичен?

– Нет, ты герой романа! Ты романтик! У тебя такая же мятущаяся душа, как и у твоего любимого поэта Лермонтова. Твой любимый художник Рембрандт. Это ли не совершенство вкуса!

– Ты, Коруша, не подлизывайся, твои грехи я простил! Но не забыл. Как ты могла нанести мне такой предательский удар ножом в спину! Исподтишка! Как враг!

– Даунька, если простил, не пили, умоляю!

– Корочка, я так боюсь, а вдруг ты опять сорвешься.

– Нет, клянусь, этого теперь не может случиться, у меня есть Гарик. Лишить сына такого отца невозможно. Даунька, ни в руках, ни в сердце у меня нет больше предательского ножа против тебя!

А случилось вот что. Весной, еще в 1946 году, когда я ждала Леночку, моя мама еще не приехала, а Зигуш временно пребывал в Ленинграде.

Даунька влетел в мою комнату, крепко обнял меня, звонко поцеловал в нос, объявил: «Корочка, я к тебе с очень приятной вестью, сегодня вечером в двадцать один час я вернусь не один, ко мне придет отдаваться девушка! Я ей сказал, что ты на даче, сиди тихонечко, как мышка в норке, или уйди. Встречаться вы не должны. Это ее может спугнуть!

Пожалуйста, положи в мой стенной шкаф свежее постельное белье».

Объятия крепкие и очень нежные разомкнулись, и Даунька исчез. Я не упала только потому, что окаменела.

Непреодолимое, жгучее, болезненное любопытство охватило меня, вместе со свежим постельным бельем в стенном шкафу осталась и я.

Трепет, боль и бешеный стук сердца были так сильны, а ожидание запретного, в каковое я посмела вторгнуться, слились в мощный поток нездорового любопытства – преодолеть его было немыслимо!

Вдруг он ей скажет те самые слова, что говорил мне?

Но слова были другие, говорил не он, щебетала она, ее слова не имели смысла.

Очень скоро понадобилось постельное белье.

Дау открыл шкаф, из шкафа вышла я, молча, гордо подняв голову: он ей не говорил слов любви!

Я ушла из дома. Долго бродила по Воробьевке. Итак, я нарушила наш брачный пакт о ненападении. Жалела? Нет! Бродила по Воробьевке и думала, что не вернусь к Дау, уйду навсегда из этого, ставшего не моим, домом.

Вернулась очень поздно. Из гущи цветущей сирени наблюдала за окнами квартиры. Наверху горел свет, вышел Женька, видимо, Дау призвал его на помощь для очередных советов. Напрасно! Расплачиваться буду я одна!

Все окна нашего дома давно погасли. Уснул «капичник». Вероятно, очень поздно. Наконец, наверху у Дау погас свет. Теперь я могла войти в квартиру, взять самое необходимое и уехать в Харьков. Подальше от Академии наук. Как много «лифшицев» в этой системе и какая здоровая обстановка на производстве. Там настоящие люди.

Босиком, неслышно пробралась в квартиру. Хорошо, что мои комнаты внизу, лестница наверх так скрипит! Только бы его не увидеть! Пока укладывала чемодан, стало совсем светло, вдруг до боли застучало сердце: вошел он. Босой, в ночной рубашке. Ниже склонилась, застегивая чемодан. Нет, не могу встретить его взгляд, говорить не о чем, я в силах перечеркнуть все! Но только, только без объяснений! Стараюсь игнорировать его приход. Спокойно, замедленным движением ставлю закрытый чемодан.

Заговорил он:

– Вижу, закусила удила всерьез? Ты куда собралась?

– У меня свои планы.

– А ребенок?

– Он уедет со мной.

– Ты не просишь прощения?

– Разве можно такое простить?

– А ты попробуй, черт возьми! Человек, совершивший бестактность, должен просить прощения!

– Даунька, я сама себе это простить не могу!

Неудержимым потоком беззвучно хлынули слезы. Заключив меня в объятия, он сказал:

– Глупенькая ты моя дурочка, ты самая драгоценная, я не могу тебя разлюбить! Когда ты, наконец, поймешь, что ты для меня значишь! Скажи, что подобное никогда не повторится!

– Даунька, это не может повториться: второй раз пережить такое нельзя! Немыслимо!

– Ты противоречишь здравому смыслу. Я уверен, ты меня любишь, в моих объятиях ты вся трепещешь, ты мне ничего не жалеешь, все лучшее подсовываешь только мне! И вдруг ты пожалела для меня какую-то чужую, совсем тебе не нужную девушку. Где логика? Ведь ты не можешь желать мне зла, если я стал преуспевать у девушек, ты должна радоваться моим радостям, моим успехам! Я так боялся жениться. Я, вероятно, плохой муж, но врать, что-то придумывать я не умею и не хочу, пойми, это просто омерзительно! Я ничего дурного не делаю, у меня нормальное влечение к красивым женщинам, не в ущерб тебе, в тебя я влюблен навек, я полностью принадлежал только тебе целых двенадцать лет. Это ли не верность? Ты появилась слишком поздно, в мои двадцать семь лет, все двенадцать лет ты олицетворяла для меня всех женщин мира! О других, разных я только болтал, а сейчас пришло время, я очень хочу изучать на деле, как устроены другие женщины. Помни, не в ущерб тебе, не в ущерб нашей любви. Но как тебе могло прийти в голову уехать?

– Дауличка, милый мой, прости, прости меня, я раскаиваюсь, я больше никогда не посмею посягнуть на твою свободу и никогда не вмешаюсь в твои интимные дела.

А некоторое время спустя он спросил: «Коруша, я могу располагать своей половиной квартиры?» – «Да, конечно, я буду оставлять ужин на двоих и уходить».

В середине лета талия исчезла, уходить на несколько часов стало трудно. Я запиралась у себя внизу, моя спальня под кабинетом Дау, его окно над моим. Тогда против нашего дома не было жилых домов. И Дау не имел привычки задергивать штору вечером. Его окно открыто, сноп света золотит верхушки липы, стройные молодые побеги липы смотрят в открытое окно Дау, шелковистые молодые листья нежно шелестят, они все видят. Не отрываясь, пристально и напряженно я смотрю на освещенную макушку липы. О, как я ей завидую, я изучаю ее движения, хочу понять, о чем говорят ее листья?

Я так жадно жду, чтобы закончился этот танец листьев, так вызывающе золотящихся в снопе электрического света, момент – и все погружается в ночной мрак.

Этот момент приносит невыразимое облегчение и даже счастье! Вместе со светом гаснет буря «примитивных» чувств. Щелкает английский замок: она ушла.

Оцепенение исчезает: там, наверху, акт любви окончен. Дау дома, он со мной, он мой! Очень скоро у меня будет его ребенок. Несмотря ни на что, я выбрала хорошего отца для своего ребенка: он чист и честен не только в науке, но и в жизни, он говорит то, что думает, а его слова никогда не расходятся с делом. Перед сном погружаюсь в сказочно счастливые времена своей жизни, когда отселился Женька, и мы с Дау остались вдвоем на всю нашу роскошную пятикомнатную квартиру, тогда еще даже Зигуш не селился у нас со своей страстной любовью к чужой жене. Фантастически счастливые времена!

– Коруша, бросай все, иди ко мне наверх, я тебе буду читать английское издание Киплинга по-русски.

Полулежа, прикорнув уютно на его плече, слушаю Дау: «Где-то в Африке молодой английский офицер на охоте в джунглях находит младенца орангутанга. От безделья он его выходил, выкормил эту огромной силы обезьяну. Орангутанг отплатил своему хозяину беззаветной преданностью и любовью. Друзьям офицер рассказывал: «Поймите, это не зверь, это друг, он всегда у моих ног, я только подумаю закурить, он подает мне трубку, он понимает каждый мой взгляд, как тень всюду следует за мной. Когда офицер задумал жениться, собрался в Англию за своей Мери, ему советовали сначала убрать зверя, а потом привозить жену. Зверя он не убрал, а, отлучившись однажды из дома и вернувшись, вместо Мери он нашел мокрое месиво и только белокурые окровавленные локоны говорили о том, что это была Мери».

Так, если сказать правду, в те тихие вечерние часы, когда в гости к Дау приходила девушка, готовя им ужин, я завидовала орангутангу. В меня вселялся тот самый зверь, он мог стереть с лица земли соперницу.

И кто знает, не сорвись я тогда, не останься в стенном шкафу, во что бы еще вылились приступы моей ревности!

О, сколько, сколько раз, стиснув руки, устремив взгляд на освещенную верхушку липы, мысленно я повторяла поступок орангутанга. Вот так, растерев до месива соперницу, казалось, можно было достигнуть удовлетворения своих «пламенных» страстей!

Зверю хорошо: совершив злодеяние, он удрал в джунгли, мой удел был – совершать злодеяния мысленно. Соблазн был велик, но я держала себя в крепкой узде: за этим стоял Дау, его здоровье, его сон, его наука. После моего «заседания» в стенном шкафу он с трудом оправился, серьезно проболев две недели. Это не должно было повториться.

Переселившись в Москву, я пробовала, конечно, вызвать его ревность. Появился поклонник: красивый, молодой. Ревности не вызвала. Даунька воспользовался моим поклонником для знакомства с новыми красивыми девушками. Что делать? Примириться? Нет, невозможно, все во мне бунтует!

И я опустилась до низкого шпионства и выслеживания. Я даже не понимала, зачем я это делаю. С большим напряжением всей нервной системы, строжайше соблюдая конспирацию, за много «сеансов», я, наконец, увидела, в какую дверь вошла моя соперница в красивом старинном доме на Каляевской.

А потом, когда Дау уехал на юг, получив его первое письмо, взяв дорогой мне конверт с милыми каракулями, обожгла мысль, а вдруг и ей он написал. Не вскрывая своего письма, я помчалась на Каляевскую в тот красивый старинный дом. В голубом почтовом ящике на ее двери в нижних круглых отверстиях виднелся конверт с почерком Дау! Как добыть конверт? Помогла специальность химика: в мозгу возникли длинные тигельные щипцы. Помчалась на Б. Калужскую в магазин химтоваров.

И снова я у голубого почтового ящика на Каляевской, конверт еще там, руки дрожат, металлические тигельные щипцы выбивают тревожную звонкую дробь, соприкасаясь с жестью почтового ящика.

Как было страшно, сердце так стучало, голова кружилась, но вот заветный конверт у меня в руках.

Я уже дома, над кипящим чайником очень искусно вскрываю оба конверта, взволнованная, трагически настроенная, читаю письмо к ней, ничего не понимаю, перечитываю очень внимательно еще раз. Письмо совсем пустое. В нем нет оснований для такой ревности. Он спрашивает ее, как она встретилась со своим женихом и когда их свадьба. Странная невеста, подумала я.

В письме ко мне, как всегда, нежность, любовь!

Недолго думая, я в конверт с ее адресом вкладываю письмо Дау, адресованное мне, запечатываю и, удовлетворенная после совершения этой подлости, опускаю письмо в ее почтовый ящик уже не дрожащей рукой.

Вернувшись с юга, Дау, смеясь, сказал: нельзя в один день писать письма жене и любовнице.

– Коруша, эта девица вышла замуж и уехала из Москвы.

С чувством глубокой вины я слушала Дау, а сама думала: девица поняла из письма, адресованного мне, что этот академик любит жену, и, пока есть жених, поспешила замуж. Все девушки хотят замуж, эта традиция моде не подвластна.

Мир и счастье опять воцарились у нас в доме. Год, два, три Дау ужинает дома с друзьями или со мной, только один раз в неделю уходит. Я не интересуюсь куда. От счастья я расцвела.

Глава 24

Гарику пять лет. Я все еще пользуюсь успехом, молодые парни пристают на улицах Москвы, все называют девушкой. Я тщательно слежу за собой. Мне нужно соревноваться с молодыми и красивыми девушками Дау. С какой жадностью я ловлю взгляды Дау, когда его глаза искрятся. Я чувствую, что он мной любуется, я горда. Все свои свободные деньги трачу на тряпки и портных. Стала очень вежливо и доброжелательно высказываться о Женьке, его Зиночке и Зигуше, чтобы избежать крупных штрафов за каждую сказанную злобную шпильку в адрес его друзей. Иногда сдержаться очень трудно, не удержишься, съязвишь, но через пару минут раскаиваешься. Прошу прощения у Дауньки, и штраф отменяется. Дау рад и горд, что так меня «отшлифовал». Он был горд, что приобщил меня к настоящей культуре!

– Смотри, Коруша, как ты воспиталась. Давненько я тебя не штрафовал, давай я тебя профилактически оштрафую на пару тысяч, чтобы ты вдруг не начала меня снова ревновать.

А потом вдруг, как снег на голову, нашлись «друзья», которые сочли нужным открыть мне глаза. Оказывается, у Дау уже четыре года роман с Верочкой Судаковой. Вспомнила, давно вошло в систему: Дау, Гарик, чета Судаковых на выходной день выезжают на нашу дачу и ходят на лыжах.

В очередной приезд к маме на дачу я ее спросила:

– Мама, скажи, эта Верочка очень красива?

– Ты что, уже узнала?

– Да, узнала!

– И кому это понадобилось рассказывать тебе?

– Мама, это совсем неважно. Она красива?

– Да, красива, Корочка, она лучше тебя и совсем еще молодая.

Я ощутила унизительное чувство своей неполноценности: она еще молода, а я стою на пороге уже второй молодости! Надо примириться, покориться. Гарик уже школьник, ему отец нужнее меня. Когда сын вырастет, я ему скажу: отца я тебе выбрала замечательного. Главное для меня было сохранить отца для сына. Я безгранично верила Дау, знала: если я не нарушу нашего «Брачного пакта о ненападении», он никогда не оставит меня, и ни одной раскрасивой красавице, обладающей неоценимым даром молодости, не удастся его женить на себе. В этом я была уверена так же, как и в том, что завтра опять взойдет солнце. Ужасно, когда на склоне лет академики оставляют своих жен и женятся на молодых.

– Корочка, что случилось, почему ты такая грустная, опять забыла о том, что ты самая счастливая женщина? Давай на всякий случай оштрафую за грустное выражение лица!

Приходилось врать:

– Даунька, у меня болят ноги. Прости, что же делать?

– Я вызову врача.

– Нет, Дау, не надо, уже поздно.

– Все равно, ты очень виновата, врачи настоятельно тебе советовали курортное лечение каждый год, а ты в прошлом году пропустила, твое тело – это моя собственность, и я не могу допустить, чтобы ты так небрежно относилась к тому, что мне так дорого. Вот, слушай мои условия: если ты не поедешь в этот сезон на курортное лечение Сочи – Мацеста, штраф в пять тысяч рублей высчитаю из первого книжного гонорара. Если едешь лечиться, вся стоимость курорта из моего личного фонда.

– Как? И девушкам на шоколад и цветы меньше останется?

– Да, Коруша, но ведь и ты моя девушка, так что все твои курортные расходы за мой счет.

– Коруша, когда ты сегодня была на даче, из Ленинграда звонила Соня, она очень просила, чтобы Эллочка погостила это лето у нас. Этой весной Элла кончает институт.

– Даунька, а можно устроить так: когда Элла приедет к нам выходить замуж, Зигуш воздержится от своих командировок в Москву.

– Конечно, он не заинтересован посвящать дочь в свои интимные дела.

Эллочка сразу завела роман с одним из учеников Дау, приезжать стала часто. Зигуш приедет – Элла уедет, Элла уедет – Зигуш приедет.

Что делать? У всех любовь, у всех романы, а я должна всех их обслуживать! И мне стало тошно! Всему есть предел.

– Корочка, тебе не надоело до сверкающего блеска натирать полы? Я все равно всем рассказываю, что ты так же развлекаешься, как и я, но с бльшим успехом. Сбилась со счета своих любовников.

– Даунька, в романах друзья дома становятся любовниками жен, а твои друзья – просто зверинец!

– Почему ты молчала? Сам я не догадался. Я посоветуюсь, кого мне пригласить для тебя.

И через несколько дней…

– Корочка, задала ты мне работу! Но мне удалось выяснить: есть неотразимый мужчина, он славится на всю академию. Я опросил множество девиц. Все назвали Л.. Но спрос на него велик, к нему девицы стоят по нескольку лет в очереди. На завтрашний вечер я кое-кого приглашу, придет и Л.

– Дау, это тот самый Л., который, когда его по просьбе жены ее дяди, генералы, вернули с фронта в Казань, он с вокзала до Казанского университета добирался больше месяца, т.е. дольше, чем шел на фронт? До которого так и не дошел!

– Коруша, это не его вина, его по дороге с вокзала до университета перехватывали девицы.

– Да, к такому верному мужу, как ты, мне только не хватало такого любовника, как Л..

– Ты опять недовольна?

– Даунька, я просто избегаю очередей.

Неотразимый мужчина явно растерялся, когда впервые пришел к нам. Он не понимал, зачем он понадобился Ландау.

Дамы отсутствовали (хозяйка не в счет), танцы тоже отсутствовали. Ужин, легкий светский разговор. Прославленному танцору и кавалеру негде было развернуться. В его глазах был вопрос к Ландау, были цепкость, жадность к успехам. А когда все разошлись, Дау спросил:

– Корочка, он тебе не понравился? Ты совсем с ним не кокетничала.

– Даунька, этот Л. с тебя глаз не спускал. Вероятно, он ждал, чтобы ты с ним заговорил о науке. По-моему, у него большая жадность к спецзаданиям. Он все пытался перевести тебя на этот разговор.

– Да, Курчатов их институт игнорирует, но говорить с Л. о науке мне и в голову не пришло.

Через несколько дней, когда Дау был дома, я отлучилась и несколько раз подряд из автомата телефонной будки набирала наш номер телефона. Услышав голос Дау, я опускала трубку на рычаг. Проделав такую операцию в течение нескольких дней, я достигла цели.

– Коруша, когда тебя нет, раздаются телефонные звонки, по-видимому, адресованные тебе. На мой голос поспешно трубка опускается на рычаг.

– Дау, это просто случайные звонки, мне звонить некому.

– Нет, Корочка, эти звонки стали довольно часто повторяться и как назло, когда тебя нет дома. Кто-то явно добивается тебя!

А однажды, воспользовавшись тем, что Дау больше обычного не было дома, на следующее утро я стала отчаянно врать ему (не могла же я допустить, чтобы знаменитый бабник Коля Л. так мною пренебрег на глазах у Дауньки, нельзя допустить, чтобы Дау усомнился в моем совершенстве):

– Дау, ты оказался прав, мне вчера вечером позвонил Колечка. Он сказал, что наконец-то услышал мой голос. Он пригласил меня в кино.

– Ты пойдешь?

– Я побегу!

В нашем брачном пакте о ненападении в основу была положена двусторонняя свобода личной жизни, я не имела права вмешиваться в его интимные дела, а врать о своих личных делах я имела право. Вот таким путем, сходив несколько раз в кино и один раз в театр, я испугалась: ведь может случиться и так, что Дау со своей девицей будет в театре или в ресторане и встретится там с Колей, которого будет сопровождать его очередная дама. Ведь Л. не знал, что он мой поклонник.

– Даунька, мне звонил сегодня Колечка, он предложил мне поехать к нам на дачу в Мозжинку.

– Отлично, Корочка, следовательно, ты его скоро освоишь?

– Даунька, но сегодня понедельник, и на дачу поедет Женька со своей Зиночкой. Я не посмела ставить Колю в известность о том, что у нас на даче очередное любовное свидание твоего друга, начала путано отказываться. По-моему, Коля обиделся. А вдруг он мне больше не позвонит?

– Корочка, мне очень жаль, что так получилось, но ты не печалься. Если у тебя возникла такая ситуация, я скажу Женьке, чтобы он прекратил свои любовные поездки на дачу.

Встревоженный Женька примчался ко мне. Он по-деловому решил установить очередность. Но уже с разрешения Дау диктовала я: «Нет, Женя, точность расписания и очередность исключается. Я заранее никогда не знаю, когда мне позвонит Коля и когда у меня возникнет необходимость поездки с ним на дачу».

Потом долго не верилось, что так легко, буквально не сходя с места, мне удалось отвадить Женьку от дачи. Окрыленная успехом, я обнаглела. Когда Дау стал собираться на юг, так как я сама, что называется, завертела хвостом, то он уже не скрывал, что едет в отпуск не один, а с какой-то новой девицей.

– Как, Даунька, милый, ты разлюбил Верочку? – спросила я с нескрываемым восторгом. – А говорят, что она так красива.

– Была очень красива, а сейчас уже подурнела, и потом она досковата. Это ведь только ты умудряешься с возрастом хорошеть. Коруша, очень трудно оставлять девицу, мне очень жаль Верочку, я ее разлюбил, а она продолжает меня любить. Она очень добрая и очень хорошая, пытается сохранить нашу дружбу.

– В отпуск ты едешь с Герой?

– Да, с ней, только ты теперь не прибедняйся, ты покорила самого Л.

– Я в этом еще не совсем уверена, на прошлой неделе он звонил, спрашивал, когда ты уезжаешь в отпуск, и больше не звонит и никуда не приглашает, может быть, он ждет твоего отъезда. Я очень боюсь, только ты уедешь, а ко мне нагрянут твои родственники, а вдруг Колечка захочет у меня переночевать? Даунька, у меня может сорваться еще не начавшийся роман. Пожалуйста, напиши в Ленинград, чтобы они не приезжали ко мне, хотя бы в то время, когда ты отсутствуешь.

– Коруша, мне лень им писать, а если они приедут, ты скажи сама, что у тебя в постели лежит голенький любовник и они тебя стеснят.

– Даунька, ты мне разрешаешь так им сказать?

– Да, конечно, твой роман имеет первостепенное значение, это я скажу своим родственникам, когда буду в Ленинграде.

Наконец! Наконец, на моей улице праздник! Как счастливы были те времена.

В выходной день навела в квартире потрясающую чистоту, полураздетая нежусь в постели с интересным романом и большой коробкой шоколада. Зазвонил звонок входной двери. Я уверена, приехал Зигуш: его очередь. Приоткрыла дверь. Да, это он с чемоданчиком.

– Зигуш, простите, я не одета. Дау нет, а у меня мой возлюбленный.

Хотела захлопнуть дверь, он попытался вломиться.

– Кора, я не собираюсь вам мешать, я тихонько пройду в свою комнату.

– О нет! Нет! Мой любовник очень застенчив, – сказала я, с силой захлопнув дверь. Казалось, моему счастью не будет конца. Я даже перестала бояться Дау, если просочатся к нему сведения о настоящих любовных связях этого неотразимого мужчины. На этот случай я приготовилась разыграть бедную, брошенную. Выигрыш был велик. По дошедшим до меня сведениям, ленинградские родственники никогда уже больше не переступят порог моего дома. Они не могут мне простить мое недозволенное поведение.