Текст книги "Кровавый меридиан, или Закатный багрянец на западе"

Прочь руки от лошади, рыкнул Глэнтон.

Старик не говорил по-английски, но сделал, как было велено, и начал излагать свою просьбу. Он жестикулировал и указывал назад, на остальных. Глэнтон смотрел на него, но было непонятно, слышал ли он хоть слово. Повернувшись, взглянул на юношу и двух женщин и снова воззрился сверху вниз на старика.

Вы кто такие?

Старик выставил ухо в сторону Глэнтона, глядя на него снизу вверх и разинув рот.

Я сказал, кто вы такие? Шоу?

Тот обернулся к остальным.

Шоу, повторил Глэнтон. Bufones[76]76
  Шуты, клоуны (исп.).


[Закрыть].

Лицо старика просветлело. Sí, подтвердил он. Sí, bufónes. Todo. Он обернулся к юноше. Casímero! Los perros![77]77
  Да. Да, клоуны. Всё. Казимир, собак (исп.).


[Закрыть]

Тот подбежал к ослам и стал что-то вытаскивать из багажа. В руках у него оказалась пара совершенно лысых бледно-коричневых животных с ушами, как у летучих мышей, и размером чуть больше крысы. Он подбросил их в воздух и поймал на ладони, где они стали бездумно выделывать пируэты.

Mire, mire![78]78
  Смотрите, смотрите (исп.).


[Закрыть] призывал старик. Он порылся в карманах и вскоре уже жонглировал перед лошадью Глэнтона четырьмя деревянными шариками. Лошадь фыркнула и подняла голову, а Глэнтон наклонился в седле.

Ну, дрянь ведь полная, сплюнул он и вытер рот тыльной стороной руки.

Продолжая жонглировать, старик что-то кричал через плечо женщинам, собаки пританцовывали, женщины суетились, готовя что-то еще, но тут к старику обратился Глэнтон.

Вот этой вашей чокнутой белиберды больше не надо. Хотите ехать с нами – пристраивайтесь в конце. Обещать ничего не обещаю. Vamonos.

И тронул коня. Отряд с бряцаньем пришел в движение, жонглер побежал, гоня женщин к ослам, а юноша остался стоять, распахнув глаза и прижимая к себе собак, пока старик не обратился к нему лично. Они проехали через толпу мимо гор шлака и отходов. Народ смотрел им вслед. Некоторые мужчины держались за руки, как любовники, а мальчик-поводырь со слепым на веревочке вывел подопечного туда, откуда отряд было хорошо видно.

* * *

В полдень они пересекли каменистое дно скудного потока реки Касас-Грандес. Они ехали вдоль поймы мимо места, где много лет назад мексиканские солдаты вырезали лагерь апачей. Вся округа на полмили была усыпана костями и черепами женщин и детей: крохотные конечности и беззубые, тонкие, как бумага, черепа младенцев, чьи скелеты походили на скелеты обезьянок, лежали там, где их убили; посеревшие обломки корзин и осколки горшков перемешались с галькой. Путь отряда лежал дальше, по лаймово-зеленому коридору деревьев вдоль реки, прочь из этих голых гор. К западу виднелись зубцы Каркаха, а на севере, неясные и голубоватые, вставали вершины А́нимас.

Вечером они разбили лагерь на ветреном плато среди араукарий и можжевельника, пламя костров стелилось по ветру во мраке, и по кустам разлетались горячие цепочки искр. Циркачи разгрузили ослов и стали устанавливать большую серую палатку. Размалеванный тайными знаками брезент хлопал и рвался из рук, полотнище взлетало, дергалось, вздымалось, надувалось и обволакивало их. Держа один край, девушка легла на землю. Ее потащило по песку. Жонглер семенил. На свету глаза женщины будто застыли. Все четверо вцепились в хлопающий брезент, словно вознося молитву у юбок безумной и взбешенной богини, и на глазах отряда их беззвучно поволокло прочь, в завывающую ветрами пустыню, куда уже не достигал свет костров.

Дозорные видели, как палатка, жутко хлопая, унеслась куда-то в ночь. Когда семья циркачей вернулась, они о чем-то спорили между собой, старик снова направился к границе света костров, вглядываясь в разбушевавшуюся темень, говорил с ней, грозил кулаком и вернулся, лишь когда женщина послала за ним мальчика. Теперь он сидел, уставившись на пламя, а семья распаковывала вещи. Они с тревогой посматривали на старика. Наблюдал за ним и Глэнтон.

Циркач, произнес он.

Жонглер поднял голову. Приставил палец к груди.

Ты-ты, подтвердил Глэнтон.

Тот поднялся и подошел, волоча ноги. Глэнтон курил тоненькую черную сигару. Он посмотрел на жонглера.

Судьбу предсказываешь?

Глаза у того забегали. Cómo?[79]79
  Как вы сказали? (исп.)


[Закрыть] переспросил он.

Глэнтон сунул сигару в рот и изобразил руками, что сдает карты.

La baraja, сказал он. Para adivinar la suerte[80]80
  Колода карт. Предсказывать судьбу (исп.).


[Закрыть].

Жонглер вскинул руку. Sí, sí, яростно закивал он. Todo, todo. Он вскинул вверх палец, затем повернулся и направился к своему барахлу, которое уже наполовину сгрузили с ослов. Вернувшись, он приветливо улыбался, ловко манипулируя картами.

Venga, позвал он. Venga.

К нему подошла женщина. Присев на корточки перед Глэнтоном, жонглер негромко заговорил. Обернулся к женщине, перетасовал карты, встал, взял ее за руку, отвел подальше от огня и усадил лицом в ночь. Женщина оправила юбки, устроилась, а он вынул из рубахи платок и завязал ей глаза.

Bueno, громко произнес он. Puedes ver?[81]81
  Зд.: Так. Что-нибудь видишь? (исп.)


[Закрыть]

No.

Nada?[82]82
  Ничего (исп.).


[Закрыть]

Nada, повторила женщина.

Bueno[83]83
  Хорошо (исп.).


[Закрыть], сказал жонглер.

С колодой карт в руке он подошел к Глэнтону. Женщина сидела, словно окаменев. Глэнтон отмахнулся.

Los caballeros, сказал он.

Жонглер повернулся. На корточках у костра сидел негр, наблюдая за ним, и когда жонглер раскрыл карты веером, негр встал и подошел.

Жонглер посмотрел на него. Сложил карты, развернул их веером, провел над ними левой рукой и протянул Джексону. Тот вытащил одну карту, взглянул.

Bueno, приговаривал жонглер. Bueno. Он предупреждающе прижал указательный палец к тонким губам, взял карту, поднял ее повыше и повернулся. Карта резко хлопнула. Старик обвел взглядом сидевших у костра. Все курили, все не сводили с него глаз. Он медленно провел картой перед собой картинкой от себя. На карте были изображены шут в пестром наряде и кот. El tonto[84]84
  Дурак, шут (исп.). Согласно принятым толкованиям, шут в таро означает плоть, жизнь чувств, безрассудное поведение в его наиболее бессмысленном выражении. Он может также предупреждать о наступлении значительной перемены. Другое толкование данной карты – действие, предпринимаемое в неизвестных обстоятельствах, сопряженное со страхом и риском.


[Закрыть], громко произнес он.

El tonto, повторила женщина. Чуть задрав подбородок, она монотонно забормотала нараспев. Темнокожий вопрошающий стоял мрачный, словно ему предъявили обвинение. Его взгляд скользил с одного человека на другого. Перехватив этот взгляд, судья, сидевший у костра с наветренной стороны голым по пояс, как некое великое бледное божество, усмехнулся. Женщина умолкла. Ветер вырывал из костра языки пламени.

Quién, quién[85]85
  Кто, кто (исп.).


[Закрыть], вскричал жонглер.

El negro, проговорила она, помолчав.

El negro, воскликнул жонглер, поворачиваясь с картой в руке. Его одежда хлопала на ветру. Женщина снова заговорила, теперь уже громче, и негр повернулся к товарищам.

Что она говорит?

Жонглер уже отвешивал полупоклоны отряду.

Что она говорит? Тобин?

Бывший священник покачал головой.

Идолопоклонство, Черныш, идолопоклонство. Не обращай на нее внимания.

Что она говорит, судья?

Судья усмехнулся. Большим пальцем он ловил какую-то мелкую живность в складках безволосой кожи и теперь поднял руку, сведя два пальца в жесте, похожем на благословение, а потом швырнул что-то невидимое в костер. Что она говорит?

Да, что она говорит.

По-моему, она хочет сказать, что в твоей судьбе сокрыта судьба всех нас.

И что это за судьба?

Судья ласково улыбнулся, и его лоб покрылся складками, совсем как у дельфина.

Ты выпиваешь, Джеки?

Не больше, чем некоторые.

По-моему, она советует тебе остерегаться демона-рома. Довольно разумный совет, как считаешь?

Разве это предсказание?

Вот именно. Святой отец прав.

Глядя на судью, черный нахмурился, но судья наклонился вперед, внимательно глядя на него. Не хмурь на меня черное чело свое, друг мой. В конце концов ты все узнаешь. Как и все остальные.

Кое-кто у костра, похоже, взвешивал слова судьи, другие обратили взгляды на негра. Тот стоял, смущенный таким вниманием, и через некоторое время отошел подальше от света, а жонглер встал, раскрыл карты веером и пошел по периметру мимо сапог бойцов, вытянув карты так, словно они сами должны были найти кого надо.

Quién, quién, нашептывал он.

Желающих не нашлось. Когда старик оказался перед судьей, который сидел, положив руку на необъятный живот, судья воздел палец.

Вон там, юный Блазариус, указал он.

Como?

El joven[86]86
  Юноша (исп.).


[Закрыть].

El joven, прошептал жонглер. Он озирался с таинственным видом, пока не нашел глазами того, кого так назвали, и направился к нему мимо остальных искателей приключений, ускоряя шаг. Присел на корточки перед мальцом и медленным ритмичным движением, сродни танцам некоторых птиц в брачный период, раскрыл карты веером.

Una carta, una carta, бубнил он.

Малец посмотрел на него, потом на сидящих вокруг.

Si, si, тянул к нему карты жонглер.

Малец взял карту. Таких карт он раньше не видел, но та, что он держал в руках, показалась знакомой. Он перевернул ее, рассмотрел и повернул обратно.

Жонглер взял руку мальца в свою и повернул карту так, чтобы тот ее видел. Потом взял карту и поднял выше.

Cuatro de copas[87]87
  Четверка кубков. На карте изображен сидящий под деревом юноша, который, похоже, не удовлетворен стоящими перед ним тремя кубками. Рука из небес протягивает ему четвертый кубок, но юноша не проявляет интереса к нему. Карта указывает на период опустошенности и скуки, когда человека ничто не устраивает.


[Закрыть], громко произнес он.

Женщина подняла голову. Она походила на манекен с завязанными глазами, которого привели в движение, дернув за веревочку.

Cuatro de copas, повторила она и повела плечами. Ветер трепал ее одежду и волосы.

Quién, громко вопросил жонглер.

El hombre… проговорила она. El hombre más joven. El muchacho[88]88
  Мужчина. Самый молодой. Малец (исп.).


[Закрыть].

El muchacho, громко повторил жонглер. И повернул карту, чтобы все видели. Слепая вещунья сидела, словно между Боазом и Яхином[89]89
  Боаз и Яхин – черный и белый медные столпы, отлитые для храма Соломона, каббалистические и масонские символы Мудрости и Разума.


[Закрыть] на карте из колоды жонглера – карте, которую лучше бы никто для них не вытаскивал[90]90
  Имеется в виду Верховная Жрица: на карте таро она сидит между двумя столпами, черным и белым, которые символизируют всякую двойственность. Появление этой карты обычно предлагает спрашивающему искать новые потаенные пути к мудрости.


[Закрыть]. Столпы истины и карта истины, пророчица, чьи слова для всех – ложь. Женщина снова завела свое монотонное причитание.

Судья беззвучно смеялся. Он чуть наклонился, чтобы лучше видеть мальца. Тот посмотрел на Тобина и на Дэвида Брауна, взглянул и на Глэнтона, но те не смеялись. Коленопреклоненный жонглер следил за мальцом с непонятной напряженностью. Он видел, как малец бросил взгляд на судью. И криво улыбнулся, когда малец опустил глаза на него.

Шел бы ты к черту от меня, сказал малец.

Жонглер выставил ухо вперед. Обычный жест, понятный на любом языке. Ухо было темное и бесформенное, словно уже получило немало оплеух, когда его так выставляли, а может, на него оказало губительное воздействие то, что некогда было услышано. Малец повторил, но кентуккиец по имени Тейт, который, как Тобин и еще несколько парней из отряда, сражался среди рейнджеров Маккаллока[91]91
  Бенджамин Маккаллок (1811 – 1862) – техасский рейнджер, прославившийся борьбой с индейцами. В 1846 г. с началом войны с Мексикой, создал отряд рейнджеров, который мог регулярно проходить 250 миль минимум за десять дней. Свободно говорил по-испански.


[Закрыть], наклонился и что-то прошептал оборванцу-предсказателю. Тот встал, слегка поклонился и отошел. Женщина умолкла. Жонглер стоял, вибрируя на ветру, а из костра, стелясь по земле, вылетел длинный жаркий язык пламени. Quién, quién, громко возгласил жонглер.

El jefe, произнес судья.

Жонглер нашел глазами Глэнтона. Тот даже не шевельнулся. Жонглер бросил взгляд на старуху; та сидела поодаль, обратившись во мрак и чуть покачиваясь, будто летела в ночи в своих лохмотьях. Он поднял палец к губам и развел руками, показывая, что не знает, как быть.

El jefe, прошипел судья.

Жонглер повернулся, зашагал мимо собравшихся у костра, дошел до Глэнтона, склонился перед ним и предложил на выбор карты, разложенные в обеих руках. Если он что-то и сказал, этого никто не расслышал, слова унесло ветром. Глэнтон усмехнулся, и глаза его сощурились в узкие щелочки навстречу колючему песку. Протянув руку, он замер, глядя на жонглера. Потом взял карту.

Собрав колоду, жонглер засунул ее под одежду. И потянулся за картой Глэнтона. Может, он дотронулся до нее, а может, и нет. Карта исчезла. Она была в руке Глэнтона, а потом ее не стало. Хлопая глазами, жонглер стал искать ее там, где она исчезла в темноте. Возможно, Глэнтон увидел, что это за карта. Что она могла значить для него? Жонглер потянулся в сплошной хаос вне света костра, но потерял равновесие и навалился на Глэнтона, как-то странно прильнул к нему, обняв старческими руками, словно желая утешить на своей костлявой груди.

Выругавшись, Глэнтон отшвырнул его, и тут послышался монотонный речитатив старухи.

Глэнтон встал.

Задрав голову, старуха что-то бормотала в темноту.

Скажи ей, чтобы замолчала, велел Глэнтон.

La carroza, la carroza, громко вскрикивала старая карга. Invertida. Carta de guerra, de venganza. La ví sin ruedas sobre un río oscuro…[92]92
  Карета, карета. Перевернутая. Карта войны, мести. Я видела ее без колес в какой-то темной реке (исп.). Имеется в виду карта «Колесница» – сражение, которое может выиграть вопрошающий, если у него хватит силы воли. Сражение обычно внешнее, с ясной целью и планом действий. Если карта перевернута, значение остается тем же, однако для вопрошающего существует опасность проиграть сражение из-за недостаточного контроля.


[Закрыть]

Глэнтон прикрикнул на нее, и она замолчала, будто услышав, но ничего не слышала. Видимо, уловила в своих пророчествах новый поворот.

Perdida, perdida. La carta está perdida en la noche[93]93
  Потеряна, потеряна. Карта потеряна в ночи (исп.).


[Закрыть].

Девушка, все это время стоявшая на краю завывающего мрака, молча перекрестилась. Старый malabarista[94]94
  Фокусник, жонглер (исп.).


[Закрыть] оставался на коленях там, куда его отшвырнули. Perdida, perdida, шептал он.

Un maleficio, воскликнула старуха. Que viento tan maleante…[95]95
  Погибель. Какой губительный ветер (исп.).


[Закрыть]

Ты замолчишь у меня, клянусь Богом, проговорил Глэнтон, вытаскивая револьвер.

Carroza de muertos, llena de huesos. El joven qué…[96]96
  Карета мертвых, полная костей. Юноша, который… (исп.)


[Закрыть]

Будто некий великий и могучий джинн, через костер ступил судья, и языки пламени пропустили его, словно огонь был для него родной стихией. Он обхватил руками Глэнтона. Кто-то сорвал с глаз старой женщины платок, ее вместе с жонглером оттерли прочь, а когда отряд уже улегся спать и гаснущий костер гудел на ветру, как живой, эти четверо еще жались среди своих странных пожитков на земле у края света от костра и смотрели, как драные языки пламени отрываются и летят по ветру, словно оттуда, из этой пустыни, из пустоты, их засасывает некий водоворот, некий вихрь, против которого и жизнь человека, и его суждения ничего не значат. Словно помимо воли или судьбы жонглер, и скот его, и имущество его двигались, как по картам, так и в реальности, к некоему третьему и иному предназначению.

Когда отряд трогался в путь в блеклом свете утра, солнце еще не взошло, а ветер давно стих; все ночное сгинуло. Жонглер на своем осле подтянулся рысцой в голову колонны, где поравнялся с Глэнтоном, и так они и ехали до самого вечера, когда отряд добрался до городка Ханос.

* * *

Сплошь глинобитные стены старого форта, высокая глинобитная церковь, глинобитные дозорные вышки – все размыли дожди, все было комковатым и рассыпалось в прах. О приближении всадников возвестили жалкие собачонки, которые, уязвленно завывая, украдкой выглядывали из-за потрескавшихся стен.

Они проехали мимо церкви, где меж двух приземистых глинобитных дольменов висели на шесте старинные испанские колокола, окрашенные веками в цвет морской волны. Из лачуг таращились темноглазые ребятишки, в воздухе висел дым от костров на древесном угле, в дверных проемах молча сидели несколько стариков pelados[97]97
  Голодранец (исп.).


[Закрыть], и многие дома провалились и обрушились и больше походили на хлевы. Навстречу неверной походкой вышел старик, заискивающе протянул руку. Una corta caridad, прохрипел он проезжающим лошадям. Por Dios[98]98
  Подайте чего-нибудь. Бога ради (исп.).


[Закрыть].

На площади двое делаваров и разведчик Уэбстер сидели на корточках в пыли подле древней старухи, белой, как трубочная глина. Иссохшая старая карга, полуголая, из-под накинутого платка вываливаются груди, похожие на сморщенные баклажаны. Она сидела, уставившись в землю, и даже не подняла головы, когда со всех сторон ее обступили лошади.

Глэнтон оглядел площадь. Городок казался опустевшим. В нем стоял небольшой гарнизон солдат, но они так и не появились. По улицам катилась пыль. Его лошадь наклонилась, обнюхала старуху и мотнула головой, задрожав. Глэнтон потрепал лошадь по шее и спешился.

Она была в мясном лагере[99]99
  Мясной лагерь – временный лагерь, где индейцы сушили мясо про запас.


[Закрыть] милях в восьми отсюда вверх по реке, сообщил Уэбстер. Ходить не может.

Сколько их там было?

Да вроде человек пятнадцать-двадцать. Запасов у них там всего ничего. Что она там делала, не знаю.

Глэнтон прошел перед своей лошадью, переведя поводья за спину.

Осторожнее с ней, капитан. Кусается.

Старуха подняла глаза и теперь смотрела на его колени. Глэнтон толкнул лошадь назад, достал тяжелый седельный пистолет и взвел курок.

Эй, поберегись.

Кое-кто попятился.

Женщина подняла голову. Ни мужества, ни уныния в старческих глазах. Глэнтон махнул левой рукой, старуха повернулась в ту сторону, а он приставил к ее голове пистолет и выстрелил.

Грохот заполнил печальную маленькую площадь до краев. Некоторые лошади шарахнулись и принялись перебирать копытами. На другом виске у женщины образовалась дыра с кулак размером, оттуда хлынуло кровавое месиво, старуха, наклонившись, рухнула в лужу собственной крови, и все было кончено. Глэнтон поставил пистолет на предохранитель, большим пальцем смахнул отработанный капсюль и собрался перезарядить барабан. Макгилл, позвал он.

Подошел мексиканец, единственный представитель своего народа в отряде.

Получи для нас квитанцию.

Тот вынул из-за пояса свежевальный нож, подошел к старухе, взял ее за волосы, намотал вокруг кисти, провел лезвием ножа вокруг черепа и оторвал скальп.

Глэнтон посмотрел на своих бойцов. Одни стояли, глядя на старуху, другие уже занимались лошадьми или снаряжением. Не сводили глаз с Глэнтона лишь рекруты. Вставив пулю в отверстие каморы, он поднял голову и окинул взглядом площадь. Жонглер с семьей выстроились в шеренгу, как свидетели. Лица людей, наблюдавших из дверей и пустых окон длинного глинобитного фасада, исчезли под неторопливым взглядом Глэнтона, точно марионетки в вертепе. Глэнтон загнал пулю, вставил капсюль, крутанул в руке тяжелый пистолет, вставил его обратно в чехол на загривке лошади, взял из рук Макгилла трофей, с которого еще капала кровь, повертел в свете солнца, будто шкуру животного, оценивая качество, потом передал обратно, поднял волочившиеся поводья и повел лошадь через площадь к броду на водопой.

Лагерь разбили в тополиной роще у ручья прямо за стенами городка, и с наступлением темноты все небольшими компаниями разбрелись по дымным улочкам. Циркачи поставили на пыльной площади небольшую палатку, а вокруг – несколько шестов с масляными светильниками. Жонглер колотил в подобие небольшого барабана из жести и сыромятной кожи и высоким гнусавым голосом громко оглашал программу представления, а женщина пронзительно кричала «Pase pase pase»[100]100
  Зд.: «Заходите, заходите, заходите» (исп.).


[Закрыть] и размахивала руками, словно приглашая на грандиозное зрелище. Тоудвайн и малец смотрели на нее из толпы местных. К ним наклонился Баткэт.

Гляньте-ка, ребята.

Они посмотрели туда, куда он показывал. За палаткой стоял голый по пояс негр. Когда жонглер повернулся, взмахнув рукой, девица отпихнула негра, и тот, выскочив из палатки, стал расхаживать вокруг, принимая странные позы в неверном свете светильников.

VIII
Новый бар, новый советчик – «Монте» – Поножовщина – Самый темный угол таверны заметнее всего – Все спокойно – На север – Мясной лагерь – Грэннирэт – Под вершинами Анимас – Ссора и убийство – Новый отшельник, новый рассвет

У входа в бар они остановились и устроили складчину, Тоудвайн откинул высохшую коровью шкуру, что служила дверью, и они вошли в заведение, где царил мрак и ничего нельзя было разобрать. Единственная лампа свисала с поперечной балки на потолке, и в углах, куда не достигал свет, сидели и курили какие-то темные фигуры. Все трое прошли через зал к стойке. В заведении стоял запах дыма и пота. Появившийся за стойкой худой человечек церемонно положил руки на керамические плитки столешницы.

Dígame[101]101
  Что угодно (исп.).


[Закрыть].

Сняв шляпу, Тоудвайн положил ее на стойку и провел по волосам когтистой пятерней.

Есть чего выпить такого, чтоб не сразу ослепнуть или помереть?

Cómo?

Тоудвайн приставил большой палец к горлу.

Выпить есть?

Обернувшись, бармен посмотрел на стоявший у него за спиной товар, словно прикидывая, есть ли у него что-нибудь, отвечающее их запросам.

Mescal?

Все будут?

Валяй, сказал Баткэт.

Отмерив три порции из глиняного кувшина в мятые жестяные кружки, бармен осторожно двинул их вперед, как шашки по доске.

Cuanto?[102]102
  Сколько (исп.).


[Закрыть] спросил Тоудвайн.

Бармен опасливо глянул на него.

Seis?[103]103
  Шесть (исп.).


[Закрыть] неуверенно произнес он.

Seis чего?

Тот поднял вверх шесть пальцев.

Сентаво, уточнил Баткэт.

Выложив медяки на стойку, Тоудвайн опрокинул свою кружку и заплатил снова. Движением пальца показал на все три кружки. Малец взял свою, выпил и поставил назад. Пойло оказалось отвратительное – кислое и слегка отдавало креозотом. Как и все остальные, малец стоял спиной к стойке и разглядывал бар. За столиком в дальнем углу играли в карты при свете единственной сальной свечи, а вдоль стены напротив горбились фигуры тех, кому свет, похоже, был противен, и они пялились на американцев пустыми глазами.

А вот и игра для вас, сказал Тоудвайн. Сразитесь в потемках в «монте» с шайкой черномазых. Он поднял кружку, осушил, поставил на стойку и пересчитал оставшиеся монеты. Шаркая ногами, из полумрака к ним приближался какой-то человек. Под мышкой у него была бутылка, он осторожно поставил ее на плитки стойки вместе с кружкой, что-то сказал бармену, и тот принес глиняный кувшин с водой. Подошедший повернул кувшин ручкой вправо от себя и взглянул на мальца. Уже в годах, в шляпе с плоской тульей, какие редко встречались теперь в этой стране, в грязных шерстяных штанах и рубашке. Huaraches[104]104
  Кожаные сандалии (исп.).


[Закрыть] у него на ногах походили на привязанные к подошвам сушеные почерневшие рыбины.

Вы Техас? спросил он.

Малец посмотрел на Тоудвайна.

Вы Техас, сказал старик. Я был Техас три года. Он поднял руку. От указательного пальца остался лишь первый сустав – возможно, старик показывал, что случилось в Техасе, а может, просто хотел годы подсчитать. Он опустил руку, повернулся к стойке, налил в кружку вина, потом взялся за кувшин и подлил воды. Выпил, поставил кружку и повернулся к Тоудвайну. Вытер тылом руки жиденькую седую бородку, а потом воззрился на Тоудвайна снова.

Вы – sociedad de guerra. Contra los bárbaros[105]105
  Военный отряд. Против варваров (исп.).


[Закрыть].

Тоудвайн не знал, как быть. Вылитый неотесанный рыцарь, что пытается решить загадку тролля.

Старик приложил к плечу воображаемую винтовку, издал губами звук выстрела и повернулся к американцам. Вы убивать апачи, да?

Тоудвайн глянул на Баткэта.

Чего ему надо?

Вандименец тоже провел трехпалой рукой по рту, но никакой симпатии не выразил. Старик набрался, сказал он. Или свихнулся.

Тоудвайн оперся локтями о плитки и, взглянув на старика, сплюнул на пол.

Что, с катушек съехал хуже беглого негра?

Из дальнего угла донесся стон. Один из сидевших встал, прошел вдоль стены, наклонился и что-то сказал остальным. Стон раздался снова, старик дважды провел рукой перед лицом, поцеловал кончики пальцев и поднял глаза на троицу.

Сколько вам платят?

Все промолчали.

Убиваете Гомеса – вам платят много денег.

Madre de Dios[106]106
  Матерь Божья (исп.).


[Закрыть], снова застонали в темноте у дальней стены.

Гомес, Гомес, повторил старик. Даже Гомес. Кто устоит против техасцев? Они солдаты. Qué soldados tan valientes. La sangre de Gómez, sangre de la gente…[107]107
  Такие храбрые солдаты. Кровь Гомеса, кровь народа… (исп.)


[Закрыть]

Он поднял голову. Кровь. Эта страна есть дай много крови. Это Мексика. Эта страна хочет пить. Кровь тысяч Христов. Ничего.

Он махнул рукой туда, где раскинулся внешний мир, где во мраке лежала вся страна и стояли великие оскверненные алтари. Повернувшись, этот старый приверженец умеренности налил еще вина, снова разбавил водой из кувшина и выпил.

Малец внимательно следил за ним. Смотрел, как старик пьет, как вытирает рот. Повернувшись, тот заговорил, обращаясь не к мальцу или Тоудвайну, а, видимо, ко всем присутствовавшим в баре.

Я молюсь Господу за эту страну. Говорю это вам. Молюсь. В церковь я не хожу. Зачем мне говорить там с этими куклами? Я говорю здесь.

Он ткнул себя в грудь. Когда он повернулся к американцам, голос его зазвучал мягче. Вы прекрасные кабальерос, сказал он. Вы убиваете bárbaros. Им не спрятаться от вас. Но есть еще один кабальеро, и вот от него, я думаю, не спрячется никто из людей. Я был солдат. Это как во сне. Когда даже костей не остается в пустыне, с тобой говорят сны, и тебе уже не проснуться никогда.

Осушив кружку, он взял бутылку и тихо побрел в своих сандалиях в дальний полутемный угол бара. Человек у стены вновь застонал, призывая своего бога. Вандименец поговорил с барменом, тот указал на темный угол и покачал головой. Американцы опрокинули по последней, Тоудвайн подтолкнул к бармену несколько тлако[108]108
  Тлако – 1/8 реала, мексиканской валюты до 1897 г.


[Закрыть], и они вышли на улицу.

Это его сын, сказал Баткэт.

Кто?

Паренек в углу, которого пырнули ножом.

Его порезали?

Пырнул один из этих типов за столом. Они играли в карты, и один его пырнул.

Что он тогда до сих пор тут делает?

Вот и я спросил.

И что он сказал?

Вопросом на вопрос ответил – а куда, мол, ему идти?

Они пробирались по узким, стиснутым между стен улочкам к воротам и кострам лагеря. Послышался чей-то голос: Las diez y media, tiempo sereno[109]109
  Пол-одиннадцатого, все спокойно (исп.).


[Закрыть]. Это сторож совершал обход; он прошел мимо с фонарем, негромко сообщая, который час.

* * *

По звукам в предрассветном мраке можно было предположить, что именно предстанет сейчас перед глазами. Первые крики птиц в деревьях вдоль реки, позвякивание сбруи, пофыркивание лошадей, с тихим шорохом щиплющих траву. В сумрачном городишке подают голоса первые петухи. В воздухе пахнет лошадьми и древесным углем. Лагерь приходит в движение. Тут и там в прибывающем свете дня сидят местные ребятишки. Никто из просыпающихся бойцов не знает, как долго просидели они здесь в темноте и безмолвии.

Мертвой индианки на площади уже не было, и по пыли кто-то недавно прошелся граблями. На шестах чернели пустые светильники жонглера, а костер перед палаткой давно потух. Когда они проезжали мимо, рубившая дрова старуха выпрямилась и застыла, сжимая топор обеими руками.

В середине утра они проехали по разграбленному индейскому лагерю, где большие почерневшие куски тонко нарезанного мяса висели по кустам или болтались на шестах, будто странное темное белье. На земле на колышках были растянуты оленьи шкуры, а на камнях в первозданном хаосе валялись белые или охряные кости. Лошади, навострив уши, пошли быстрее. Отряд ехал дальше. Во второй половине дня их догнал чернокожий Джексон, который едва не загнал падавшую от усталости лошадь. Повернувшись в седле, Глэнтон смерил его взглядом. Затем послал лошадь вперед, негр присоединился к своим бледнолицым попутчикам, и все продолжали путь, как раньше.

Ветерана хватились только вечером. Судья пробрался сквозь дым костров, где готовили еду, и присел на корточки перед Тоудвайном и мальцом.

Что с Чемберсом? спросил он.

Я так думаю, слинял.

Слинял?

Похоже на то.

Он утром выезжал?

С нами не выезжал.

Ты же вроде как отвечаешь за свою группу.

Тоудвайн сплюнул. Он, похоже, сам за себя отвечает.

Когда ты видел его в последний раз?

Вчера вечером.

А сегодня утром нет.

Сегодня утром нет.

Судья пристально смотрел на него.

Тоудвайн чертыхнулся. Я думал, ты знаешь, что он смылся. Не такой уж он маленький, чтоб его потерять.

Судья посмотрел на мальца. Потом снова на Тоудвайна. Затем поднялся и пошел обратно.

Утром исчезли двое делаваров. Отряд поехал дальше и к полудню уже забирался вверх, к проходу в горах. Ехали через заросли дикой лаванды и юкки, а над головами вставали вершины Анимас. Над цепью всадников мелькнула тень орла, поднявшегося с этих высоких скалистых твердынь, и все задирали голову, следя за его полетом в хрупкой и чистой голубизне. Миновав рощицы араукарии и заостренного дуба, они пересекли горный проход по высокому сосняку и горной тропой двинулись дальше.

Вечером выбрались на плоскую вершину, откуда хорошо просматривались все окрестности к северу. Солнце разливалось на западе пылающим заревом, откуда ровным строем поднимались маленькие пустынные летучие мыши, а на севере вдоль подрагивающего периметра мироздания по всему пространству дымами далеких армий поднимались клубы пыли. Под долгой синевой вечернего неба, похожие на мятую вощанку, в какую заворачивают мясо мясники, лежали четкие складки гор, чуть поближе лунным Морем Дождей мерцала глазурь высохшего озера, а в гаснущих сумерках по равнине двигались на север стада оленей, спасаясь от волков, чей окрас сливался с цветом пустынных просторов.

Глэнтон долго сидел в седле, взирая на эту картину. Разбросанные по плоской вершине клочья сухой травы схлестывались на ветру, словно донесенные долгим эхом земли пики и копья древних схваток, которые так и остались не запечатленными в веках. В небе царила смута, на вечернюю землю быстро опустилась ночь, а вдогонку за скрывшимся солнцем, негромко вскрикивая, устремились маленькие серые птицы. Глэнтон понукнул лошадь. Теперь ему и всем остальным нужно было решать непростую задачу борьбы с темнотой.

В тот вечер они разбили лагерь у подножия осыпного склона. Там и произошло убийство, которого ожидали уже давно. Белый Джексон пьянствовал в Ханосе, а потом два дня ехал по горам с угрюмым видом и красными глазами. Он сидел, расхристанный, у костра, сбросив сапоги и попивая из фляжки aguardiente[110]110
  Тростниковую водку (исп.).


[Закрыть], в пространстве, ограниченном его компаньонами, воем волков и провидением ночи. В это время к костру подошел чернокожий – бросил на землю чепрак из бизоньей шкуры, сел на него и принялся набивать трубку.

В лагере разжигались два костра, и не было никаких правил, гласных или негласных, относительно того, кто имеет право ими пользоваться. Но когда белый Джексон, глянув на другой костер, увидел, что делавары, Джон Макгилл и новенькие в отряде перебрались со своим ужином туда, он махнул рукой, выругался сквозь зубы и предложил черному убираться прочь.

Человеческие законы здесь не работали, и все договоренности были непрочными. Негр оторвался от трубки. У некоторых сидевших вокруг костра глаза отражали свет огня и сверкали, точно горящие угли в черепах, у других ничего подобного не происходило, а вот глаза негра открылись целыми коридорами, через которые хлынула ночь, оголенная, со всем, что в ней было, и та ее часть, что уже прошла, и та, что еще не наступила. В этом отряде каждый сидит, где хочет, сказал он.

Белый мотнул головой – один глаз полуприкрыт, нижняя губа отвисла. Его пояс с револьвером лежал, свернутый, на земле. Белый дотянулся до него, достал револьвер и взвел курок. Четверо сидевших у костра встали и отошли.

Ты не стрелять ли в меня собрался? проговорил негр.

Не унесешь свою черную задницу прочь от костра, будешь лежать у меня тихо, как на кладбище.

Негр бросил взгляд туда, где сидел Глэнтон. Тот наблюдал за ним. Сунув трубку в рот, негр встал, поднял чепрак и сложил его на руке.

Это твое последнее слово?

Последнее, как суд Божий.

Негр снова глянул через огонь на Глэнтона и двинулся прочь в темноту. Белый поставил револьвер на предохранитель и положил перед собой на землю. Двое из тех, что отошли, вернулись, но им было не по себе, и они остались стоять. Джексон сидел, скрестив ноги по-турецки. Одна рука у живота, другая, с тонкой черной сигаркой, на колене. Ближе всех к нему сидел Тобин, который попытался было встать, когда из темноты выступил негр, держа обеими руками, словно некий церемониальный предмет, нож «боуи». Белый поднял на черного осовелый взгляд, а тот шагнул вперед и одним ударом снес ему голову.

Темная кровь хлестнула из обрубка шеи в четыре струи – две потолще и две потоньше, – и они, изогнувшись дугой, с шипением брызнули в костер. Голова с выпученными глазами откатилась влево, к ногам бывшего священника, и остановилась. Тобин отдернул ногу, вскочил и попятился. Костер зашипел и почернел, поднялось серое облако дыма, потоки крови из шеи, понемногу ослабев, лишь негромко побулькивали, точно жаркое; потом стих и этот звук. Белый Джексон продолжал сидеть, только без головы, весь в крови, с зажатой между пальцами сигаркой, наклонясь к темному дымящемуся углублению среди языков огня, куда ушла его жизнь.