Текст книги "Сердце Запада"

III

ПРЕРИИ И ДИКИЕ пустынные каньоны Юты уже давно не видели грозы подобной той, которая прошла. Пахло землей, впервые за долгое время смоченной дождем. Прекрасный запах, тем более после стольких недель звенящего зноя.

Для того чтобы мы могли двигаться быстрее, чем шагом, Рамоне пришлось освободить меня от шины. Я прекрасно видел, что она перерезает веревки скрепя сердце.

– Ладно, кажется, пронесло тебя. Если не помер, значит, именно от этого укуса уже не помрешь, – хмуро произнесла она, усаживаясь в седло. – Постельный режим ты все равно вряд ли соблюдал бы.

Какой-нибудь час назад бушевала ужасная гроза, но сейчас об этом можно было только догадываться – над нами снова светило жаркое солнце. Мы пускали лошадей то рысью, то галопом, потому что обоим хотелось побыстрей добраться до дома. Эта достаточно долгая поездка в компании друга, которого давно не видел, показалась мне, по крайней мере, раза в два короче.

Первым признаком того, что дом близко, было огромное дерево Джошуа, возвышавшееся великаном на самом гребне холма. Здесь я натянул поводья, и Рамона последовала моему примеру.

– Что случилось? – она взглянула на меня.

– Да ничего, я просто хотел сначала заехать в город, узнать последние новости.

– Ну так поехали, – она тронула свою пегую и стала спускаться с холма.

– Эй, меня подожди! – воскликнул я, разворачивая рыжего.

До города мы добрались за считанные минуты, а по дороге стали свидетелями буйного веселья семейки бизонов. Двое взрослых и один несмышленый малыш с громким радостным фырканьем принимали водные процедуры в огромной глубокой луже. Зрелище было – дай Бог! Даже в прерии такое нечасто увидишь. Мы с Рамоной хохотали от души, наблюдая за ними, но потом папаша семейства поднялся и громадной сплошной горой весьма целенаправленно двинулся в нашу сторону. Мы свинтили оттуда быстрее, чем вы можете себе это представить.

В Дженнифер-таун мы въехали где-то около половины пятого – голодные, уставшие и порядком запыленные. Однако, невзирая на это, все же завернули сначала в стоявшую чуть в стороне от города конюшню. Том Вандер – главный конюх и одновременно ее хозяин – встретил нас с охапкой душистого сена в руках. Мне он крепко пожал руку, Рамоне – почтительно поклонился. Ох уж этот Том, всегда знает, что сказать и когда улыбнуться. Старый лис…

Он нас накормил и сообщил последние новости. Сидя напротив нас с кружкой кофе в руке, Вандер неторопливо рассказывал:

– У нас тут все тихо и спокойно. Была пара чужаков, но так, проездом. Работу не искали. Просто побыли немного и уехали. Местные ребята слегка перебрали в салуне, подрались чуток, но Джо и Гарри их усмирили.

– Гарри Койн наш шериф, – объяснил я Рамоне, и она, кивнув, взяла с тарелки еще одно «медвежье ушко».

– Отличные пончики, мистер Вандер, – похвалила она.

– Спасибо, мисс, – он был сама скромность.

– Ладно-ладно, Том, – пожурил я его, – сам ведь прекрасно знаешь, что это чистая правда и что ковбои в очереди стоят за твоими «медвежьими ушками». Валяй дальше о событиях.

– Ну так, значит, пару дебоширов Гарри посадил в тюрягу на несколько дней. Но это все мелочи. Мелочи… Главная же новость заключается в том, что в каньоне Одноухого гризли обнаружили золото.

– Да ну? – не поверил я, опуская руку с вилкой.

– Вот тебе и «да ну», – усмехнулся Том.

– Большая залежь? – по-деловому поинтересовалась Рамона, глянув на конюха.

– Залежь начинается в каньоне Одноухого гризли, который принадлежит правительству, и уходит в сторону, на территорию ранчо «Лилия», а она является собственностью некого мистера Фокса Дарранта.

– Ты хочешь сказать, что основная залежь располагается на моей земле?! – я, наверно, проорал этот вопрос, точно не помню.

– Именно! – облокотился Том на стол. – Фокс, мой мальчик, ты самый везучий из всех знакомых мне людей. Ты хозяин самого лучшего и большого ранчо в этом округе, если не во всей Юте, ты богатый человек, а стал еще богаче. Итак, молод, достаточно хорош собой, богат, причем сказочно… И главное, – Том поднял вверх указательный палец, – холост. В общем, завидный жених. Девицы сейчас на тебя гроздьями вешаться начнут. Учти. Мисс Симаррон, я вам по-дружески советую не упускать шанса покорить это дикое сердце. Он, конечно, далеко не идеал, грубоват, но приличная девушка сможет сделать более совершенным этот образец представителя бледнолицей расы.

При этих его словах я подавился бобами и закашлялся.

– Боюсь, я буду чувствовать себя неполноценной рядом с ним, – улыбнулась Рамона.

Новостью о золоте я был буквально раздавлен. Господи, за что?! Живу тихо-мирно, никого не трогаю, никому не мешаю… Почти.

Мое состояние можно было определить только, как шоковое.

Вандер хлопнул меня по плечу:

– Ты чего, Фокс, онемел от счастья?

Я поднял на него взгляд и положил вилку в тарелку с бобами:

– Но, Том, мне не нужно это золото!

Теперь конюх впал в шоковое состояние. Не убирая своей руки с моего плеча, он посмотрел на меня долгим внимательным взглядом. Он изучал меня как наш врач, доктор Росс, изучает своих пациентов. Не знаю, что конкретно он искал на моем лице, но, наверно, что-то, что напоминало бы последствия солнечного удара. Наконец он прямо спросил:

– Ты на солнце не перегрелся случайно?

Я заверил его, что это не так и что я пострадал не от самой горячей звезды на небе, а от неизвестной нам змеи.

– Так… хорошо… – он потер ладонью лоб, – это меня успокаивает. Однако объясни – почему?

Я снова взялся за вилку и покопался ею в тарелке:

– Золото, в любых количествах, несет с собой смерть. Я понял это давно, еще в те далекие времена, когда работал охранником дилижансов, перевозивших золото. Я видел, как люди убивали друг друга ради этого гибельного металла. Ни один другой драгоценный металл или камень не обагрены кровью до такой степени, как ею обагрено золото. Я не хочу, чтобы из-за этой жилы в каньоне погибли люди. Достаточно тех, чьи кости белеют под солнцем Калифорнии. Я не золотоискатель и не старатель, моя задача – коневодство, потому я и развожу лошадей. Я всегда хотел этим заниматься.

– Да, но правительственные старатели вовсю машут там лопатами, – откинулся Том на спинку деревянного стула, – и они очень… Да нет, даже не они, а само правительство непосредственно надеется на содействие с твоей стороны в этом вопросе. Причем немедленное.

– По-моему, зря надеются, – ответила за меня Рамона. – Дохлый номер.

Я покопался еще некоторое время в успевших уже остынуть бобах и, отодвинув, наконец, тарелку, подтянул к себе кружку с кофе. Из-за проклятого золота кусок в горло не лез. Опять влип, что за напасть такая!..

– Эй, эй, вы будто сговорились! – запротестовал Вандер, и мы с Рамоной переглянулись.

– Слушай, Том, – я подпер голову рукой, – если тебе нужен этот чертов каньон, так и скажи – я тут же нарисую тебе дарственную. Нарисую и подпишу, а Рамона будет свидетелем и, естественно, тоже подпишет бумагу.

– Мисс Симаррон, – он повернулся к моей спутнице, – вы этому никчемному дурню за данный день жизнь спасаете второй раз. Если бы вас здесь не оказалось, я его за такие слова убил бы на месте.

– Рамона, а ты слушай, – не отстал от Вандера я, – и, если найдешь где-нибудь мое бездыханное тело, вспомни этого Иуду.

– Непременно, – с серьезным видом кивнула она.

– Точно сговорились, – вздохнул Том. – Однако разговор не об этом. По поводу oro55
  Золото (исп.)


[Закрыть] у меня есть предложение.

– Да? Интересно… – я сделал еще один глоток из своей кружки – кофе пошел лучше, чем бобы.

– Ты не хочешь иметь ничего общего с золотом. Это твое полное и безоговорочное право. В этой ситуации есть два выхода: дать правительству от ворот поворот, то есть не разрешить ему разрабатывать жилу на твоей земле, или просто продать правительству каньон Одноухого гризли.

– Том… – протянул я.

– Тихо, тихо, – замахал он на меня рукой, – не гони лошадей. Время есть, подумай основательно.

Я заверил его, что так и сделаю, и мы с Рамоной, попрощавшись, двинули в город. Я хотел поздороваться с Джо Ниброком, хозяином салуна «Заходи, приятель!» С ним всегда было полезно перекинуться парой слов.

– Фокс, знаешь… – голос Рамоны был задумчив. – Золото – это хорошо.

– Как факт? Безусловно, – согласился я.

– Для тебя хорошо, – она сделала ударение на местоимении. – Ты хочешь заниматься коневодством, но почему-то видишь в золоте только обузу. По крайней мере, на данный момент. Но подумай! Ты же это золото можешь вложить как раз в разведение лошадей. Вывести новую породу. Купить производителей и самых лучших кобыл. Построить новые конюшни. Видишь, сколько очевидных плюсов?

Я невольно натянул поводья и остановил рыжего. Действительно… Я что, дурак, что ли?.. Почему сам всего этого не увидел, не понял, не просек?

– Рамона, что бы я делал без тебя? – я благодарно раскинул руки в нехитрой попытке обнять ее.

– То же, что и со мной, – засмеялась она, уворачиваясь от моих объятий, – только с другой.

Въехав на главную улицу Дженнифер-тауна, мы первым делом увидели четыре знакомых мне фургона. Я ввел Рамону в курс дела, и теперь уже две пары глаз наблюдали за тем, что происходит у повозок. Собственно, там вроде ничего не происходило. Возниц ни единого видно не было, мулы стояли, опустив головы, а поводья лошадей двух тоже отсутствовавших седоков тянулись к одному из фургонов. Жалобно мычали тощие коровы, и какой-то мальчишка поил их водой из ведра.

Надо сказать, что Дженнифер-таун хоть и успел разрастись, оставался все же городком маленьким, поэтому эти колымаги занимали почти всю улицу. Впрочем, судя по тому, что лошадей не привязали к коновязи, путешественники не собирались задерживаться здесь надолго.

– Что думаешь? – наклонился я к Рамоне.

Она едва заметно пожала плечами:

– С Востока. Хотя… может быть и «бегуны».

«Бегунами» на Западе называли людей, которым нигде по-настоящему не нравилось, и которые по этой причине нигде не оседали. Они переходили из штата в штат, гнали с собой тощий, как раз как эти коровы, скот и тащили перетянутый сыромятной кожей нехитрый скарб. Их еще называли «перекати-поле» или «сыромятная утварь».

– Нет, не «бегуны», – тут же не согласилась сама с собой Рамона. – Слишком богатые для «перекати-поля».

Вдруг ближайший к нам фургон качнулся на рессорах, и из-под его тента показалась девушка, одетая не по-дорожному нарядно. Ее платье цвета морской волны очень гармонировало с огненно-рыжими длинными волосами незнакомки. Ее прическу венчала очаровательная шляпка с черной вуалеткой и с перьями того же цвета, что и платье. В одной руке, затянутой в перчатку, она держала поводья обеих лошадей, а в другой – хлыст для верховой езды.

– Интересно, что за бедолагу птаху она распотрошила? – Рамона присмотрелась к шляпке незнакомки.

Та, выпрямившись, окинула оживленную улицу, как мне показалось, презрительным взглядом.

– И они называют это городом? – донеслось до нас. – Дыра. Скопление сараев.

– Точно с Востока, – покачала головой Рамона.

Подобрав юбки, незнакомка неумело слезла с фургона на землю, уперла руку с поводьями в бок и посмотрела по сторонам. Ковбои, проезжавшие мимо, едва не сворачивали шеи, глядя на нее. Их можно было понять – она была высока и красива. Однако, отвечая на их взгляды, она только высокомерно надувала губы. Барышня была холодна и недоступна, как снеговик на склоне горы.

– Ишь какая! – фыркнула моя спутница. – И посмотреть нельзя.

Незнакомка прошлась взад-вперед на ту длину, что позволяли поводья. Ей захотелось отойти подальше, но лошади стояли на месте и совсем не горели желанием топать за ней. Она резко дернула поводья. Лошади вскинули головы, однако с места сдвинулась только одна.

– А ну!..

В воздухе мелькнул, взвизгнув, хлыст, и вторая лошадь от удара шарахнулась в сторону.

– Я тебе не послушаюсь! – хлыст еще раз опустился на шею животного.

– Что она, черт возьми, делает?! – не выдержала Рамона. – Бить лошадь не за что…

Она бросила поводья и, соскользнув с седла, решительным шагом направилась к незнакомке. Та занесла хлыст для третьего удара.

– Эй, леди, только попробуйте ударить лошадь еще раз, и вы сами узнаете, что такое хлыст! – остановила ее Рамона низким от ярости голосом.

Незнакомка обернулась и посмотрела на нее сверху вниз – она была выше моей спутницы на целую голову.

– Да как ты смеешь мне так говорить?! Ты, гном рождественский?! Иди-ка, мальчик, отсюда!

Я, уперевшись ладонью в луку седла, наблюдал за тем, что будет дальше, но был готов в любую минуту придти спутнице на помощь. Я усмехнулся, когда незнакомка назвала Рамону мальчиком. Впрочем, не удивительно – ее ввели в заблуждение одежда, револьвер в кобуре на поясе и спрятанные под шляпу волосы мисс Симаррон.

– Если я рождественский гном, то ты не иначе, как рождественская индейка! – парировала она.

Стоявшие в стороне ковбои и агент дилижансной службы Уэллса Фарго весело захохотали при ее словах, и самый долговязый из них, улыбаясь во весь рот, крикнул:

– Здорово сказано, мисс!

– Мисс? – незнакомка развернулась на каблучках, едва не грохнувшись в пыль. – Ты – мисс?

Рамона оставила этот вопрос без ответа и только пригрозила:

– Узнаю, что ты хоть раз еще ударила лошадь без причины – отстрелю тебе с макушки шляпку.

Напоследок она ей мило улыбнулась и, повернувшись к рыжей спиной, вернулась к своей пегой кобылке. Сев в седло, она призналась:

– Я не за что ударила лошадь всего один раз. Это было давно, но я до сих пор жалею об этом.

Мы поехали дальше по улице, однако я заметил, что незнакомка еще долго провожала нас взглядом.

IV

КОГДА НАШИ ЛОШАДИ усталым шагом ввезли нас во двор «Лилии», Малыш Фрэнк Фейвор сидел на пороге дома и отдавал приказания Оуэну МакГри и Брэту Миллоу. Те ползали вокруг небольшого фургона, рядом с которым стояло ведрышко смазки.

– Эй, Брэт, ты мажь там, где надо, а не там, где тебе вздумается, – поучал Фрэнк.

– Малыш, ты сейчас проглотишь свою шляпу, – пыхтел в ответ Миллоу. – Я тебе не дам ее даже посолить.

Заметив нас, Фрэнк улыбнулся в тридцать два зуба и поднялся с крыльца:

– Эй, ребята, закончились каникулы. Начальник вернулся. Причем не один, – это он уже пробормотал себе под нос, но я все равно услышал.

Цесарки, ходившие по двору с важным видом, заметив незнакомую лошадь и девушку, подняли страшный гвалт. При виде незнакомых людей они всегда себя ведут подобным образом. Поэтому мы и держали их – они исполняли роль сторожевых собак.

Ковбои вылезли из-под фургона и, едва только узрели Рамону, принялись торопливо отряхиваться и причесывать пятерней буйные шевелюры. Губы обоих растянулись в приветливом улыбоне. «Госте», а вернее, гостьяприимные до помутнения рассудка.

– Здрасьте, мэм, – они, толкаясь, топтались перед пегой. – Я Оуэн, а это Брэт, – имя приятеля произносится, как можно более небрежно – типа, он внимания не заслуживает. – Мы рады видеть вас на «Лилии».

Рамона едва успела сделать еле заметный жест для того, чтобы спешиться, как эти прохвосты оба тут же схватили ее кобылку под уздцы. Девушка представилась им и пожала каждому руку. Ребята просто расцвели от счастья.

– А как зовут вашу лошадку? – полюбопытствовал Оуэн, отвоевав поводья у приятеля. – Отличный мустанг, на мой взгляд.

– Она действительно хорошая лошадь, – подтвердила Рамона. – А зовут ее Той. Мне кажется, похожа66
  Игра слов: «той» («toy» – англ.) в переводе означает «игрушка».


[Закрыть]…

– Правда, здорово придумано, – не отстал от друзей Фрэнк.

Представление могло продолжаться до бесконечности, потому что эти три клоуна старались перещеголять друг друга, лишь бы только понравиться моей спутнице. Пора было по-хозяйски повлиять на них.

– Малыш, чего-то у тебя команда разболталась, – спустил я их с небес на землю. – Никакого порядка. Да и вообще, дайте человеку отдохнуть с дороги. А фургон вам для чего?

– Как для чего? – Малыш отправился вместе с нами в конюшню, ведя за собой вьючную лошадь. – А про Гонку привидений забыл?

– Черт, точно! – я хлопнул себя по лбу и завел рыжего в денник. – Рамона, ставь Той напротив. Кронштейны там, за дверью… Вот хоть бы кто сказал или напомнил! Ни слова! Заехали к Тому, у него одна новость – золото, заглянули к Джо – там то же самое. С ума просто все посходили! В городе все на меня пялились как на чудо какое-то! Девицы только что под лошадь не бросались: «Ах, милый, я всегда тебя любила и ждала!» Подождешь еще столько же… Ты знаешь, я уже стал подумывать, что пора устроить собрание и во всеуслышание заявить, что мне это золото не нужно.

– То есть… как? – Фрэнк отошел от лошади и, навалившись на дверцу денника, посмотрел на меня.

Я ему сказал то же самое, что говорил Тому. Малыш сдвинул шляпу на затылок и расстроено-коротко прокомментировал:

– Круто… Ты как, хорошо подумал?

– Это он дурака валяет, – успокоила Фрэнка Рамона. – И тебя разыгрывает. Никому он этого золота не отдаст, можешь быть спокоен.

– Да?.. – все же усомнился Фейвор. – Хотя… Да, он вообще парень разумный.

Я хмыкнул, стащил со спины рыжего седло, бросил на него оголовье и повесил на кронштейн.

– Ладно, давай забудем пока о золоте и поговорим о Гонке. Когда старт?

– Через два дня, – доложил мой помощник. – В 10 утра от колокольни отъезжает первый фургон. Второй – через полчаса.

– Чем награждают?

Мы вышли из конюшни и направились втроем к дому.

– Чистокровным испанским жеребцом.

– Андалузцем?

Фейвор подтвердил информацию коротким: «Ага».

– Да-а… – толкнул я дверь дома, – это вам… Нам бы он не помешал, а, Малыш?

– Приложи немного усилий и он – твой, – у второго после меня человека на ранчо все было просто.

На словах все действительно выглядело просто, а на деле Гонка была намного трудней. Попробуйте четыре дня подряд править фургоном и нестись на этом фургоне через овраги, реки, каньоны, – проще говоря, через все подряд по совершенно незнакомому маршруту, – так быстро, словно все черти преисподней гонятся за тобой, и ты чувствуешь, как они дышат тебе в затылок. Отсюда и пошло название, – парень, который придумал эти Гонки, сказал перед первым стартом: «Вы должны ехать так быстро, будто вам на пятки наступают привидения». Вообще это было достаточно зверской забавой. Однако сама награда провоцировала на участие – как правило, в виде главного приза всегда выступала чистокровная лошадь. Обычно жеребцы, реже – кобылы. На участие в Гонке подавали заявления все в округе, кто только имел собственный фургон и пару крепких выносливых лошадок.

– Слышь, Фокс? Заяву надо подать завтра до полудня, а еще через день состоится жеребьевка – кому под каким номером ехать, – снабдил меня информацией Фрэнк. – Команда каждой упряжки – три человека. Да, еще… После того, как определится стартовый номер, каждому участнику выдается карта маршрута.

– Чего, чего? – переспросил я. – Разве ее не выдавали всегда за полчаса до старта?

Малыш на секунду задумался и, почесав затылок, произнес:

– Да?.. Значит, я ошибся.

V

НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО я показывал Рамоне свою гордость – конюшни, которые были не просто конным домом. Главным сокровищем «Лилии» являлись именно эти конюшни, занимавшие по площади половину, если не больше, Дженнифер-тауна. Мы с ребятами берегли их как зеницу ока, потому что в них стояли лошади, на которых мы угрохали кучу сил, труда и денег. Да, за ранчо еще числилось несколько тысяч голов скота с клеймом «Лилия в круге», однако в округе все знали, что главное для нас – лошади. Надо заметить, за 4 года совместной работы мы добились определенного успеха. В то время, как Север воевал с Югом, мы улучшали и без того хорошие качества миссурийского фокстроттера.

– Слышала о них, – кивнула Рамона, – но никогда не видела.

– Ну это мы сейчас исправим, – успокоил я ее и с вполне понятной гордостью распахнул перед ней широкие двери конюшни.

Длинный ряд просторных денников тянулся от одного конца здания к другому. Такой длинный, что казалось нет ему конца… Здесь было светло, потому что мы с ребятами решили прорубить в стенах окна. Я уже давно заметил, что лошадей нельзя держать в темных помещениях – там они становятся близорукими и пугливыми.

– Но здесь стоят только чистокровки, да? – Рамона тут же потянулась рукой к чьей-то бархатной морде.

– Верно. Мустанги находятся в отдельном крыле, но крылья между собой сообщаются. Точно так же, как и с сеновалом. Тут еще многое не достроено, работы полно, но мы потихоньку продвигаемся вперед. Команда маловата, однако сейчас нанять на постоянную работу кого-то еще я не могу. Не получится всем одинаково хорошо платить.

– Сколько у тебя всего голов в табуне?

– Основная команда – 25 парней, во время весеннего и осеннего объездов их число увеличивается еще примерно на десять-пятнадцать голов.

– Ах ты, паршивец! Я лошадей имела ввиду!

– Лошадей?! – я округлил глаза как теленок. – Ну мустангов около ста, а этих лошадок – в зависимости от породы, но тоже где-то за 2 сотни перевалит. Ну и плюс еще жеребята.

Мы пошли с ней вдоль денников, и по дороге я отвечал на ее вопросы, которые сыпались градом. Через пару шагов мы остановились у денников, где стояли миссурийцы. Сравнительно недавно их вывели переселенцы, двигавшиеся из Кентукки, Теннеси и Вирджинии на запад вдоль Миссисипи. Они брали с собой разных лошадей, среди которых были и чистокровные верховые (одному Богу известно, каким образом эти аристократки-англичанки попали на Запад), восточные и морганы. Они разводили лошадей «в себе» и пытались получить лошадь, подходящую к условиям жизни в районе холмистого плато Озарк в долине Миссури.

Знаете, когда много и, главное, часто ездишь верхом, начинаешь понимать, что было бы неплохо накинуть седло на лошадку, которая может нести тебя на длинные расстояния, часто по каменистой почве, с минимальным расходом как собственных сил, так и сил бедняги-ковбоя. Если вы никогда не ездили подолгу верхом, вам придется поверить мне на слово, что рысь любой лошади, какой бы мягкой она не была, рано или поздно начинает вытряхивать из тебя кишки. Тогда уж и не знаешь, как поудобней устроиться в седле, лишь бы только не ощущать этой бесконечной тряски. Была у нас на ранчо одна высокая караковая кобыла – уж до чего у нее рысь мягкая, как подушка! – даже после нее оставалось такое ощущение, словно твой собственный хребет застрял у тебя же в глотке.

Вот и переселенцам врачи, шерифы, ковбои и прочий люд, привыкший сидеть целыми днями в седле, предъявляли требования, о которых я только что говорил. Однако эти ребята, двигавшиеся к Миссури, видать, знали, каких друзей с копытами скрещивать, потому что в итоге вывели отличную лошадь с идеальным аллюром, получившую название «фокстрот». При этом аллюре передние ноги животного двигаются шагом, а задние – рысью, и со стороны кажется, будто лошадь действительно танцует одноименный танец. Фокстроттер не ставит задние ноги с резким ударом, как на обычной рыси, а словно проскальзывает ими под корпус. Так, на словах, вся прелесть этой особенности понятна только что знатоку, который на лошадях собаку съел. На деле же ты чуть ли от восторга не падаешь из седла, потому что фокстрот – это плавный, комфортный аллюр, которым лошадь, не испытывая усталости, может двигаться долгое время. Причем способность передвигаться таким образом врожденная, что еще более ценно. Я прикупил для своей команды и себя ровно 31 фокстроттера – 25 кобыл и 6 жеребцов. Ранчо у нас было большо-о-е, поэтому мы нуждались в «удобных» лошадях – объезжать дай Бог сколько приходилось.

Покатавшись на своем соловом Бинго, я решил, что для ковбойской лошади, пригодной для работы со скотом, у фокстроттеров не достаточно мускулистое телосложение и устойчивость на ногах. Из-за последней недоработки вся команда «Лилии», включая и ее хозяина, за время объездов успела хотя бы по одному разу грохнуться вместе с фокстроттером в грязь на крутом вираже. Мы с ребятами пораскинули мозгами, и мысль у всех была одинаковой – надо дорабатывать недоработки.

Я прикинул, с какой породой лучше всего скрестить фокстроттера и отправился на Юг за жеребцом кентуккийской верховой породы.77
  Ныне эта порода носит название «американская верховая».


[Закрыть] Именно эти элегантные умные животные среди прочих своих достоинств обладали одним существенным плюсом – природным чувством равновесия. Назад я вернулся, ведя в поводу темно-рыжего, почти красного пятилетнего жеребца, предварительно отвалив за него одному плантатору сумму, при воспоминании о которой мне до сих пор становится плохо. Но, поверьте мне, он стоил тех денег, что я за него отдал. Его звали просто Билли, и для жеребца он был идеальным – добронравный, смышленый, резвый. Он был чистокровкой, однако это не мешало ему тащить фургон или с успехом работать со скотом, когда этого требовали обстоятельства.

Мой опыт увенчался отличным результатом, и теперь ребята, гоняясь по прериям за коровами, с удовольствием закладывали виражи на дочерях и сыновьях Билли.

Оправившись после покупки Билли, потребовавшей колоссального вложения средств, мы с ребятами продали гурт скота, потому как было то самое время, когда цены подскочили до небес. В итоге мы выручили еще не менее колоссальную сумму, и вместе с ней и с Уолтом Риардоном я отправился теперь уже на Восток. Там один богатый парень увлекался лошадьми, но потом, из-за несчастливого стечения обстоятельств, разорился, и теперь все имущество толстосума распродавали с молотка. Меня мало интересовали его барахло или картины европейских мазил, да и даже из лошадей мои мысли занимала только одна. Парень-то был богатым, а богатым – море по колено. Он как истинный ценитель лошадей (ценитель с деньгами!) и большой любитель путешествовать привез с собой из Туркмении ахалтекинского жеребца гнедой масти по кличке Абдулла.

С Востока я вернулся не только с Абдуллой, но и с новым ковбоем, которым стал бывший толстосум Трент Дрэйпер. Текинец обошелся мне намного дешевле Билли.

Выбрав из мустангов пару самых крепких кобыл, я скрестил их с Абдуллой. Спустя почти год у кобыл родились два совершенно одинаковых жеребенка, которые детскую «рубашку»88
  Первоначальная масть жеребенка. Взрослея, он ее меняет.


[Закрыть] в более взрослом возрасте сменили на светло-рыжую масть с гривами и хвостом песочного цвета. Получилось сочетание выносливости мустанга с резвостью хода, феноменальной выносливостью, потрясающей закаленностью и атлетичным сложением текинца. На эту пару приезжали посмотреть многие и деньги за них предлагали просто невероятные, но мы всем давали от ворот поворот. Кроме того, не один из покупателей не знал истиной сущности Принца и Мустанга. Даже Вандер, наш общий друг, понятия не имел о том, что за кровь намешана в этих лошадях. Для окружающих они были всего лишь парой привычных всем мустангов. Стоит ли говорить, что именно их я намеревался запрячь в фургон для Гонки привидений.

Однако не все в округе ранчеры относились ко мне доброжелательно – хотя я и не понимал почему. Раньше они стонали, что Айелло не дают никому жить. Теперь жить было вроде нормально, земля у всех была, у всех хватало коров и лошадей, но что еще требовалось загадочной фермерской душе, я не знал. Возможно, они просто завидовали мне. Так или иначе, несколько раз на «Лилию» совершали налеты с целью переселить нас намного дальше, чем располагается штат Юта. И тогда вместо людей говорили ружья, а наше маленькое кладбище на холме с каждым разом увеличивалось по самым скромным подсчетам на две могилы. Никто не думал в чем-либо обвинять меня или мою команду, потому что жизнь на Диком Западе имела особый аромат, где запах земли, лошадей и пыли перемешивался с запахом пороха.