Книга: От двух до пяти - Корней Чуковский

В книге трактуются серьезные темы, которые глубоко волнуют меня: о целенаправленности влечения малых детей к перевёртышам, об устойчивой форме их стихотворных экспромтов, о древних произведениях фольклора, как верных регуляторах детской поэзии, о реалистическом воспитании детей при помощи небывальщин и сказок и т.д. и т.д. и т.д.

Вдохновленный многолетним наблюдением за детьми, Чуковский впервые опубликовал свою книгу в 1928 году. Тогда у Корнея Ивановича не было единомышленников, общество прохладно отнеслось к идее книги, посвященной детской речи. Но большое желание показать всем высокую научную ценность детской речи воспламенило в писателе кипучую энергию и неиссякаемую идейность. Спустя время книга вошла в массы и приобрела авторитет.

Достаточно сказать, что в одном только 1958 году книга вышла в двух разных издательствах в количестве 400 000 экземпляров и в течение нескольких дней разошлась вся без остатка.

Этот педагогический труд Чуковского состоит из шести глав. Сначала писатель рассуждает о детском языке, его выразительности и даже в какой-то степени гениальности детских речений.

Девочке четырех с половиною лет прочли "Сказку о рыбаке и рыбке".

- Вот глупый старик, - возмутилась она, - просил у рыбки то новый дом, то новое корыто. Попросил бы сразу новую старуху!

Как говорится, устами младенца глаголет истина. Странно, что многие взрослые, находясь в аналогичной жизненной ситуации, рассуждают не так разумно, как этот четырехлетний ребенок.

Вообще мне кажется, что начиная с двух лет всякий ребенок становится на короткое время гениальным лингвистом, а потом, к пяти-шести годам, эту гениальность утрачивает. В восьмилетних детях её уже нет и в помине, так как надобность в ней миновала: к этому возрасту ребенок уже полностью овладел основными принципами родного языка. Если бы такое чутьё к словесным формам не покидало ребенка по мере их освоения, он уже к десяти годам затмил бы любого из нас гибкостью и яркостью речи.

Великому писателю немало палок в колеса наставила цензура в СССР. Чуковскому пришлось побороться за сохранение здравого смысла в своей книге.

Считалось, что буржуазные дети говорят на каком-то другом языке, чем дети, рождённые в семье пролетариев, и что принципы построения речи не могут быть у тех и других одинаковыми.

Поэтому редакторы требовали, чтобы я, говоря о каком-нибудь слове, произнесенном трехлетним ребенком, всякий раз во что бы то ни стало указывал, к какому социальному слою принадлежит названный мною малыш, и демонстрировал бы при этой оказии, какая глубокая пропасть лежит между языком "Пети Буржуйчикова" и языком "пролетария Симы".

Получая множество писем от родителей со всей страны, Корней Иванович отслеживал законы развития русского языка в сознании детей, находящихся в пределах одного государства, но разделенных километрами.

Развитие языка совершается у всех малышей по одним и тем же законам: все русские дети равно оглаголивают имена существительные, удваивают первые слоги, выбрасывают трудные согласные, борются с нашей метафорической речью, называют сухарики кусариками, лопатки - копатками, пружинки - кружинками. Ведь все без исключения русские дети черпают свои языковые ресурсы из одного и того же словарного фонда, подчинённого одной и той же грамматике.

Ловлю себя на мысли, что большую часть книги мне хочется процитировать, поскольку лучше выразить мысль, нежели Чуковский, у меня вряд ли получится.

Ребенок бессознательно требует, чтобы в звуке был смысл, чтобы в слове был живой, осязаемый образ; а если этого нет, ребенок сам придаст непонятному слову желательные образ и смысл. 

Детские речения, приводимые в книге, не могут оставить равнодушным взрослого читателя. Без доброй улыбки и не прочитаешь некоторые измышления маленького разумного человека.

Папа шел по горе Машук. Вдруг у него из-под ног "фррр!" - вылетела психопатка. Психопатка - это такая птица. Очень вкусная, когда жареная!

Нужно ли говорить, что на самом-то деле героиня этого рассказа была куропатка

Интересны рассуждения детей о зачатии и рождении, о закономерностях жизни, о жизненных благах.

- И сказал колдун Олегу: "Ты умрёшь от своего коня". И тогда повел Олег коня в колхоз...

Все дети в возрасте от двух до пяти верят (и жаждут верить), что жизнь создана только для радости, для беспредельного счастья, и эта вера - одно из важнейших условий их нормального психического роста.

Мир глазами ребенка уже недоступен взрослому. Но вновь немного приоткрыть мир детства возможно, если послушать о том, как рассуждают дети.

Двухлетняя Джана, которую я уже цитировал на одной из предыдущих страниц, говорила знакомым, что её мать на луне, так как неоднократно слыхала от взрослых, что мать уехала в отпуск на месяц.

Или вот:

- Звёзды - это салютинки, которые за небо зацепились.

О том, что чтение сказок в разы развивает воображение и мышление малыша, не знает разве что глупец. Но задумывались ли Вы о том, как конкретно ребенок воспринимает сказку? Чуковский ответил на этот вопрос.

Теперь уже считается общепринятой истиной, что сказка совершенствует, обогащает и гуманизирует детскую психику, так как слушающий сказку ребенок чувствует себя её активным участником и всегда отождествляет себя с теми из её персонажей, кто борется за справедливость, добро и свободу. В этом-то деятельном сочувствии малых детей благородным и мужественным героям литературного вымысла и заключается основное воспитательное значение сказки.

Здесь великое гуманизирующее значение сказки: всякую даже временную неудачу героя ребенок всегда переживает как свою, и таким образом сказка приучает его принимать к сердцу чужие печали и радости.

Сказочники хлопочут о том, чтобы ребенок с малых лет научился мысленно участвовать в жизни воображаемых людей и зверей и вырвался бы этим путём за узкие рамки эгоцентрических интересов и чувств.

Иными словами, хотите развить в ребенке эмпатию? Читайте ему сказки.
А помните следующие строки из небезызвестной песенки:

Пусть всегда будет небо!

Пусть всегда будет солнце!

Пусть всегда будет мама!

Пусть всегда буду я!

Их авторство за четырехлетний мальчиком, имя которого Чуковский не разглашает. Эти строки он поместил в одном из первых изданий книги " От двух до пяти". А через тридцать лет поэт Лев Ошанин ввел их в качестве рефрена в свою известную песню.

С большой энергией выражается в них несокрушимая вера ребенка в бессмертие всего, что он любит

Многие дети любят сочинять стихи-перевёртыши, в которых всё наоборот. Чуковский уверяет, что эти стихи - отличная зарядка для детского ума.

Польза подобных стихов и сказок очевидна: за каждым "не так" ребенок живо ощущает "так", всякое отступление от нормы сильнее укрепляет ребенка в норме, и он ещё выше оценивает свою твердую ориентацию в мире.

Последняя, шестая глава книги, будет особенно полезна к прочтению детскими писателями, художниками-иллюстраторами детских книг и, конечно, родителями, которые покупают детям эти книги. Суть главы в 12 заповедях, ориентированных на создание идеальной детской книги. Значение имеет ритм текста, литературный стиль, иллюстрации и их расположение на странице, и даже численное соотношение частей речи друг к другу, используемых в тексте. Можно сказать, что последняя глава - это краткий курс писательского мастерства от Корнея Ивановича Чуковского другим детским писателям.
Что ещё мне понравилось в книге "От двух до пяти", так это ссылки на других авторитетных авторов и литературные источники. Книга пестрит ссылками, указывая на то, какой драгоценный труд проделал автор, собирая по крупицам наблюдения других литературных авторитетов, не только русских, но и иностранных. Чуковский изучал не только книги по педагогике, но и по детской психологии. В его время они не пользовались у общества такой популярностью, как сейчас.
Книгу действительно хочется порекомендовать широкому кругу лиц: писателям, художникам, родителям, филологам, воспитателям, преподавателям. Эта книга открывает двери в мир познания ребенка. Она объясняет то, какими категориями он мыслит, и конечно же объясняет почему спустя вот уже 100 лет мы продолжаем читать нашим детям сказки Корнея Чуковского, Агнии Барто, Самуила Маршака, Александра Пушкина, Петра Ершова. Эти литературные гении своими строками нашли отклик в сердцах детей. И будущим поколениям писателей есть чему у них поучиться.

И поэтому почти всегда, читая его книги, я плачу. Потому что, во-первых, новых книг автор уже не напишет, а,во-вторых, ну как не плакать, если почти в каждой строчке я вижу сложный путь, который он прошел.

Эта книга не стала исключением. Всхлипывать я начала уже во вступлении. Со строчек где Корней Иванович пишет о том, что не очень ему нравится, что его называют “одним из старейших писателей”. Но он писал и печатался 63 года. Я еще даже половины этого срока не прожила. Я это понимаю и он это понимает. Поэтому всхлипывать я продолжила. Потому что автор завел разговор о юном Блоке, а потом признался, что корреспондент из него(Чуковского) получился не очень ( из меня, к слову, тоже).

Но когда Корней Иванович закончил разговор о себе и перевел на основную тему книги, я взяла себя в руки. Ненадолго. До первого упоминания Мурочки.

Я никогда не задумывалась о том, как формируется детская речь. Бабушка всегда называла меня болтушкой, а дедушка находкой ( для шпиона, конечно же) и я была уверена, что всегда говорила красиво, правильно и четко. На старых видеозаписях так и есть. Гордо вскинув голову я декламирую со стула “У церкви стояла карета” (строго не судите, любимая бабушкина). Гости скудно хлопают и вручают конфету. “Это киндер сюрприз, а не конфета” - отвечаю я и дефилирую в соседнюю комнату. Мне 4 года. Чуковского нет уже 28 лет. А все дети из книги - взрослые. Но они как я, а я как они. И эта уникальность детского языка открылась мне благодаря Корнею Ивановичу.

Автор проделал большую работу над книгой. Он дописывал и дополнял ее большую часть своей жизни. У него выросли дети, внуки, правнуки. Он был дедушкой для многих детей большой страны. Моя бабушка знала все стихи наизусть. Ее любимое “Путаница”, мое - “Чукоккала”. Я больше поклонница Чуковского филолога, человека, переводчика, большого друга для других. Он в самую последнюю очередь для меня детский писатель. Но это не отменяет того, что он многое сделал для становления детской литературы. Он долго учил педагогов видеть в детях глубину. Он разговаривал с детьми на равных. Понимал и принимал то, что они могут многому научить взрослых.

Открытием книга для меня не стала, потому что отрывки из нее я встречала по разным углам. Но я рада, что наконец-то прочитала ее от начала и до конца. И немного грустно, что еще -1 и новых уже не напишут.

Но Корней Чуковский не ставил целью просто коллекционировать такие высказывания. Книга «От двух до пяти», много раз переизданная и дополненная, представляет собой подробное исследование детской речи, того, как происходит процесс овладения родным языком и грандиозной работы, которую при этом проделывает маленький человек, сам того не замечая. Каждый день ребенок воспринимает тонну информации, старается ее осмыслить, понять логику, сформировать устойчивые связи. И для этого мозг ребенка невольно строит тысячи гипотез, пробует применять, разрушает и строит новые. И все это в формате игры.

Корней Иванович последовательно доказывает: то, что кажется взрослому человеку, употребляющему слова и конструкции «на автомате», забавным и нелепым, на самом деле очень логично с точки зрения ребенка и просто отражает процесс познания окружающего мира. Сюда же относятся и бесконечные потоки самых неожиданных вопросов, которые часто сбивают взрослых с толку. А ребенок просто пытается разобраться в окружающем хаосе и построить для себя понятную картину мира, на которую можно опираться. А если иногда и делает неправильные выводы – ну, так что ж.

Ребенок интуитивно и быстро схватывает различные словоформы и их значения и вполне правильно употребляет суффиксы и приставки, изобретая новые (для себя) слова, когда у него возникает в том необходимость. И не его вина, что иногда нормы языка таковы, что в конкретном случае «система» дает сбой и слово приобретает другое значение. Чуковский даже указывает на то, что иногда оказывается, что такие «неправильные» слова в некоторых регионах страны вполне себе употребляются в народе, или же употреблялись ранее, но устарели, или даже являются вполне литературными в другом славянском языке. Так что ребенок, можно сказать, просто заново открыл то, что народ уже когда-то создал. Так что автор делает вывод, что язык детей = язык народа. Причем такие «открытия» повторяются все новыми и новыми поколениями детей, начинающими осваивать язык. А иногда дети сами переделывают слова, чтобы придать им смысл. Маленький ребенок хочет, чтобы каждое слово имело вполне конкретное значение, и если оно неочевидно, то ребенок заменяет слово на созвучное, но более понятное. Например, «бодается» на «рогается». Логично же, раз у коровы есть рога, то она рогается. А что такое «бодается», вообще непонятно.

Не менее подробно Чуковский останавливается на том, как формируется мировоззрение ребенка и как это отражается в речи, как влияет семья и окружающая обстановка и какие этапы проходит любой ребенок, независимо от того, где и когда он родился. А еще – как важны для ребенка сказки и стихи.

Он отмечает, что малыши отлично улавливают ритм речи и, если кому-то случится сказать строку ямбом или хореем, даже без рифмы, такая фраза понравится ребенку и он будет повторять ее много раз. Да и сами дети склонны придумывать такие «стихи», причем в них может даже не быть осмысленных слов, просто звукосочетания, зато с «правильным» ритмом, под который весело прыгать или махать руками.

Среди прочего, Чуковский выводит некоторые советы для детских поэтов. Например, что рифма должна быть параллельная (потому что в таком возрасте человеку сложно еще удерживать в памяти сразу несколько строк и «оценить», скажем, кольцевую рифмовку), лучший размер – хорей, а каждая строка должна содержать в себе готовый образ, то, что можно нарисовать («ехали медведи на велосипеде» и подобное). Рассуждает он и о том, почему детям нравятся народные сказки и былины, а также о том, как писал свои собственные стихотворные сказки, когда решил сочинить что-то, предназначенное специально «для самых маленьких», учитывая те принципы, которые сам и сформулировал на основе наблюдений.

Попутно Чуковский вспоминает о временах гонения на сказки под разными соусами: ничему полезному не учат, внушают всякие глупости, говорят о том, чего не бывает, а барон Мюнхгаузен и вообще постоянно врет, вот ужас. Автор призывает не считать детей безмозглыми дураками, которые не способны понять, где правда, а где ложь. Приводит, кстати, интересные примеры того, как собственные дети тех «деятелей», которые выступали за полный запрет сказок и допуск детей только до «общеполезных сведений из окружающего мира», начинали выдумывать свои собственные сказки, воображаемых друзей и пр. Довольно иронично.

Его собственные книги тоже не избежали такой участи, был даже в истории отечественной литературы период борьбы с «чуковщиной». Чего только не находили в его сказках: и сочувствие кулацким элементам («жуки рогатые, мужики богатые..»), и сочувствие к паразитам, с которыми вообще-то надо бороться (тот же Комар), и травматичные для детей ужасы (переведенный с английского «людоедский» Робин-Бобин). Критики, цензоры и разнообразные комиссии – во все времена люди «интересные», в любой книге при желании умеющие найти какую угодно «крамолу», но вот это меня особенно позабавило:

С «Крокодилом» обошлись еще проще: возвестили публично (в газетах и на многолюдных собраниях), будто я изобразил в этой сказке – что бы вы думали? – мятеж генерала Корнилова. То обстоятельство, что «Крокодил» написан годом раньше, чем был поднят мятеж, не отменило этой неправдоподобной легенды.

Как это всегда бывает с книгами нон-фикшн, не все главы были для меня одинаково интересны. Однако, в любом случае, это любопытное и познавательное чтение.

Озвучка феерично прикольная!)) Порадовала не меньше самой книги. Исполнитель ничуть не стесняется того, что он вовсе не специалист, и просто читает вслух так, как читают обычно детям взрослые. То есть подвисает на сложных словах, в основном на именах собственных, ставит неправильные ударения, частенько сам себя поправляет, и так далее. Прочитает какое-нибудь слово или имя с неправильным ударением, потом подвиснет на пару секунд, и говорит: "Наверное надо читать так". И перечитывает правильно. К примеру слово "педологи" он вообще произнес правильно с третьего раза, сначала "педагоги", потом "педолОги", а потом уже "педОлоги"))) Но мне понравилось! Во-первых, как уже писала, прикольно, а во-вторых, очень живо и душевно получилось. Книгу читал Лес А.

И на этой рецензии закрываю свой лампомоб, и этот книжный год.

И поздравляю всех с Новым годом! Желаю, чтобы в Новый год перешли все успехи старого, преумножились и добавились новые! Крепчайшего здоровья, феерического успеха и искрометного счастья!!! И, конечно же, новых интересных книжных открытий в Новом году! А писателям массу вдохновения, форнитов в клавиатуре и повышенной идееспособности!!!

Первая глава посвящена образованию новых слов. Корней Иванович описывает возможные причины детского словообразования и связь между отражением предмета, а зачастую действия, ребенком и народом. Приводятся примеры совпадения слов в разговорах разных детей в разные времена и наличием таких же слов у коренных народностей Севера или Юга страны, а также наличием таких же форм, например, в болгарском языке. Даже словообразования Гоголя и Чехова отражают детское восприятие действительности. И хотя тема довольно интересная для меня данная глава стала почему-то самой скучной, хотя я с удивлением узнала, что зачастую дети придумывают глаголы, реже - существительные, а набор прилагательных в этом возрасте довольно скуден. К тому же дети часто путают признаки сравнения предметов, например, могут сравнивать размер с цветом.

Вторая глава посвящена неутомимым "почемучкам". Я часто слышу, как дети задают постоянные "почему", на которые не всегда легко дать ответ. Кажется, что родителям надо обладать учеными степенями во всех областях, чтобы легко и понятно ответить на вопросы детей. Дети пытаются найти взаимосвязи событий и явлений, иногда задавая вопросы, которые многие взрослые даже представить себе не могли. Чуковский приводит примеры таких вопросов (в книги большинство из них посвящены войне, но это отражение той действительности). Также поднимаются темы того, как рассказывать детям о рождении (оказывается в советское время аисты и капуста были не в чести, а детей покупали в магазинах и больницах), о вере детей в то, что все будет хорошо и они никогда не умрут (а желательно, чтобы и другие не умирали). А еще в главе приводятся примеры того, как меняется восприятие предметов ребенком со временем:

Бабушка стоит у окна, показывает двухлетнему внуку автомобиль и сюсюкает: - Бибика! Сереженька, это бибика! Внук с пренебрежением глядит на нее: - Это не бибика, а "Победа".

Или незабываемое (я прям поняла, как себя чувствую):

Неинтересным и убийственно скучным представляется пятилетнему Антону Иванову все, что не связано с техникой. О чем бы вы ни говорили ему, он слушает насупившись, с большой неохотой, а чаще всего и вовсе не слушает. Но чуть только дело касается радиолокаторов, динамо-машин, или блюмингов, или самой обыкновенной электрической лампочки, его круглые щеки краснеют, в глазах появляется выражение блаженства, он вскакивает с места и, бегая в восторге по комнате, засыпает говорящего сотней вопросов и не отстанет, пока не получит ответов на свои "как?", "почему?", "для чего?".

Его речь перенасыщена множеством технических терминов. Он сказал, например (цитирую со стенографической точностью):

- Я так устал, как лампочка на сто двадцать вольт, которую включили в сеть на двести двадцать вольт без трансформатора.

Третья глава посвящена Мюнхгаузену. Ну, не то чтобы конкретно ему, но упоминается он часто. Так вот, третья глава - о сказке, точнее о нее необходимости для детского развития. Благо, что сейчас сказки не запрещают. Итак, глава о важности сказки, о том, что фантазии в детстве - норма; о том, что сказка помогает ребенку адаптироваться в мире, а позднее (примерно в 7-8 лет) ребенок сам отказывается от сказки; о том, что сказки учат сопереживанию. Ах да, еще в этой главе приводятся выдержки из писем "неравнодушных читателей", занимательное было бы чтение, если бы не было так грустно. Также из данной главы, к своему стыду, я впервые узнала про "Гайавату" ("Песнь о Гайавате").

Четвертая глава про перевертыши или нелепицы:

Свинки замяукали: Мяу! мяу!

Кошечки захрюкали: Хрю! хрю! хрю!

Не могу сказать, что глава была лично мне очень интересной, но из нее стало понятно, что дети любят подобные нелепицы, когда уже изучили предмет. Они не воспринимают это всерьез, а наоборот смеются и забавляются. Подобные игры позволяют не только повеселиться, но и лучше понять действительность, к тому же повышают самооценку: кто-то не знает, как правильно, а он знает.

Глава пятая посвящена стихотворной рифме, точнее чуткости детского слуха к рифме. Чуковский объясняет это тем, что ребенок конструирует похожие по значению пары слов таким образом, чтобы и звучали они похоже, также подходит он к построению противоположных пар слов. Поэтому вполне можно слышать такой диалог:

- Ты будешь покупатель, а я продаватель. - Не продаватель, а продавец. - Ну хорошо: я буду продавец, а ты покупец.

Также такую любовь к рифме у детей от 2 до 5 лет Корней Иванович объясняет неразвитым речевым аппаратом: детям легче произносить похожие звуки, нежели различные. поэтому стихосложение у детей в крови, точнее это их обычный образ поведения и познавания мира в возрасте до 5 лет (иногда и чуть старше). Но неотъемлемым условием стихотворчества (в районе 2-3 лет) являются прыжки и размахивание руками. Постепенно ребенок от двустиший (иногда звучащих бессмыслицей) переходит к более сознательным произведениям, сохраняя при этом рифму. Хотя иногда смысл этих произведений может и немного шокировать. Например, стихотворение четырехлетней Е.К.:

Жил-был мальчик не простой, Жил был мальчик золотой. Жил-был мальчик, не шалил, Только с папой водку пил.

Хотя глава вновь давалась непросто (из-за обилия хореев, амфибрахиев и анапестов), но местами очень удивляла:

...например, великолепный анапест четырехлетнего мальчика, которому только что объяснили, что значит слово "всегда". Уразумев это слово, он долго бегал взад и вперед по дорожке, а потом подбежал к маме и с какой-то торжественной страстью сказал:

Пусть всегда будет небо! Пусть всегда будет солнце! Пусть всегда будет мама! Пусть всегда буду я!

"Разве это не поразительное по своей простоте и силе утверждение жизни?" - восторженно восклицает К. Спасская, опубликовавшая стихи на страницах журнала.

Стихам этим очень повезло. Их включил в свою песню поэт Лев Ошанин, их воспроизвел на плакате художник Николай Чарухин.

Для меня это стало открытием. Я воспитывалась уже не в СССР и, хотя строки эти слышала, даже не подозревала о том, что их написал 4-летний ребенок. А еще в главе представлено стихотворение семилетнего Кости Райкина (или уже Константина Аркадьевича?)

Последняя глава - рекомендации детским поэтам по тому, как нужно писать стихи. Чуковский обобщает ранее рассмотренные подходы самих детей к стихосложению и выводит из них 13 заповедей. После этой главы становится понятным, что писать стихи для детей возможно даже более сложная задача, нежели поэзия для взрослых.

Мне не очень интересно слушать детские нелепые, хоть и смешные оговорки, а здесь, можно сказать, книга на половину состоит именно из них. Более интересно было слушать объяснения автора, как такие нелепицы в принципе возникают, но по большей части они сводились к одному и тому же – ребенок связывает суффикс и окончание с чем-то более ему понятным и наглядным. После очередного такого объяснения я поняла, что меня ждет долгое чтение. Также интересно было читать о жизни самого Корнея Чуковского и о том, как придиралась к его творчеству. Честно говоря, я и подумать не могла, что можно найти что-то крамольное в Мойдодыре или «Мухе-Цокотухе». А вот нашли и оскорбились. В целом, не могу сказать, что чтение было бесполезным, но и чего-то нового я для себя не открыла.

После прочтения этой книги я решила ещё частично послушать выступления автора и была неприятно, к сожалению, удивлена: общий подходом к выбору тем для обсуждения напомнил юмористов по примеру Задорнова, только, скорее, это Задорнов брал с Чуковского пример; ударения (например, «глУбоко») резали слух, и я как будто действительно слушала другого человека, не похоже на созданный мной ещё в детстве образ. К счастью, в итоге всё вышеупомянутое не уменьшило ни любви к книгам автора, ни к нему самому как к доброму сказочнику. Просто удивительно, как автор и его творчество отличаются друг от друга. Возможно, когда-нибудь я к этой книге ещё вернусь.