Текст книги "Ноктэ"

12
Duodecim

Калла

Я не видела Дэра несколько дней, что было странно, учитывая его место проживания. Но когда я вспоминала о том, как сильно разочаровала его, это уже не казалось мне странным.

Я слышала, как ревел его мотоцикл по утрам, возвращался же Дэр домой поздно ночью. Но вживую я не видела его семьдесят два долгих часа.

– Интересно, куда он отправляется каждый день? – однажды заинтересованно спросил Финн за завтраком, когда до нас донесся рык удаляющегося байка.

– Не знаю. Да и какое мне дело. Он оплатил сразу три месяца аренды заранее, поэтому, насколько я могу судить, мне до него не должно быть никакого дела до сентября.

Заранее за три месяца? Это интересно. Я обдумываю эту информацию, пережевывая бисквит. Это тот срок, на который он собирается остаться?

Я ощущаю на себе взгляд Финна, оценивающий мою реакцию, но он не получает ожидаемого эффекта. По непонятным даже для меня самой причинам не хочу, чтобы он знал, как много я мечтаю о Дэре Дюбрэе, как я провела эти три ночи в своей постели, вспоминая его голос и представляя, каково это – слышать его шепот рядом с собой в темноте.

– Чем собираешься заняться сегодня? – спрашивает у меня Финн, делая глоток апельсинового сока.

Я пожимаю плечами.

– Не знаю. А что ты предлагаешь?

Он наблюдает за мной через стакан.

– Можно было бы вместе сходить на кладбище.

Этими словами он наносит мне удар под дых, выбивая весь кислород.

– Зачем идти туда сегодня? – каким-то образом удается ответить мне, несмотря на то что у меня свело мышцы.

Наш отец непривычно молчалив.

Финн цепляется за меня взглядом.

– Потому что мы там ни разу не были. Не хочу, чтобы мама решила, будто мы забыли о ней.

Папа издает странный звук, словно он подавился, и берет со стола свою тарелку (которая, по удивительному стечению обстоятельств, является одной из 16 идеально подобранных китайских тарелок, подаренных им на свадьбу), а затем быстро исчезает за кухонной дверью. Я в ужасе смотрю на своего брата.

– Мама умерла. Она больше не может что-либо подумать.

Взгляд Финна непоколебим.

– Ты не можешь знать этого наверняка. Ты не знаешь, что она видит и чего она не видит. Так ты хочешь нанести ей визит сегодня?

В его голосе слышится что-то жесткое: тембр мягок, но в нем присутствует осуждающая нотка. Я с усилием сглатываю, потому что к такому разговору сейчас готова меньше всего.

– Я не могу… пока, – наконец, говорю ему я тихо.

Взгляд его голубых глаз смягчается, но он не отводит их.

– Не думаю, что со временем станет легче, – отвечает он.

Я встряхиваю головой.

– Я уже не надеюсь на это. Я просто… пока не готова. Только не сейчас.

– Хорошо, – соглашается Финн. – Чем еще ты собираешься в таком случае заняться сегодня?

Я смотрю в окно, мой взгляд моментально приковывает к себе водная гладь.

– Очень хочется крабов.

Финн улыбается, медленно и расслабленно: это та улыбка, которую я люблю больше всего.

– Так ты хочешь устроить охоту на крабов?

И вот я бросаю всю посуду на кухне, а также работу по дому, которую наметила на сегодня, накидываю потрепанную старую одежду и надеваю на голову широкополую шляпу, чтобы защитить свою бледную кожу от солнца. Мы с Финном встречаемся в фойе.

– У тебя есть крем против солнечных ожогов? – спрашивает Финн, его взгляд указывает на мою огромную пляжную сумку.

Я киваю.

– Конечно.

Мы направляемся к тропинке, которая ведет прямо на пляж, затем взбираемся по камням и продираемся через разбросанные водоросли. Наша маленькая лодка легонько покачивается на воде, ее сереющие бока выцвели на солнце.

Когда наши ноги ступают в лодку, я ощущаю вкус соленого морского воздуха на своих губах, а воздух резко отдергивает волосы с моего лица. Сеть для лова крабов уже прикреплена к багажному отсеку; Финн опускает якорь, и лодка дрифтует посреди бухты.

Солнечные лучи проникают сквозь полупрозрачную ткань рукавов на моей рубашке, и я представляю, сколько новых веснушек образуется из-за этого на моем теле, но это не имеет никакого значения. Все, что меня волнует, – это плавное движение по водной глади, сквозь волны, все дальше и дальше в океанскую даль.

Финн наклоняется и захватывает ловушку для крабов, перебрасывает ее через край лодки. Оранжевый буек болтается в воде, обозначая точку, в которой нужно свернуть в другом направлении. Затем мы забрасываем следующую ловушку. Всего, в общей сложности, мы устанавливаем пять, после чего направляем нашу лодку дальше в море и, пока она дрифтует, лениво нежимся под солнцем.

Я направляю свой взгляд высоко в небеса, вглядываясь в их синеву. Облака резвятся и играют друг с другом, балансируют в воздушной глади, растягиваются и просто живут своей собственной жизнью. Я размышляю о том, где именно среди этих воздушных замков прячется Рай. И существует ли он вообще. Я думаю об этом по большей части из-за мамы. Потому что она всегда рядом, где-то на периферии моего сознания. И потому что сегодня утром Финн сорвал пластырь с моей болезненной раны, которая уже начинала заживать.

– Может, Рай существует где-то в другом измерении? – продолжаю я размышлять вслух. – Может, люди существуют там прямо сейчас, двигаются и разговаривают одновременно с нами, а мы просто не видим их. И возможно, они тоже не могут увидеть нас.

Финн ложится на спину, подкладывает руки под голову и закрывает глаза.

– Я думаю, они видят нас.

– Значит, ты полагаешь, что Рай существует? – спрашиваю я с сомнением. – Как ты можешь быть уверен в этом?

– Я не могу, – отвечает он, – но мне хотелось бы верить. Мама тоже верила.

Это захватывает мое внимание, и я пристально смотрю на него.

– Откуда ты знаешь?

Он не обращает внимания на мой встревоженный тон.

– Потому что она рассказала мне об этом однажды. Ей нравились подобные книги, «Куриный бульон для души», помнишь?

И я, естественно, помнила.

– Она купила мне «Куриный бульон для души подростка» в прошлом году. Положила его в мой рождественский носок.

Я не могла этого забыть, потому что тогда больше всего мечтала о карте для покупок на iTunes.

Финн слегка улыбается.

– Ну, она положила «Куриный бульон для скорбящей души» в фойе. Однажды, когда мне было очень скучно, решил почитать ее, и она поймала меня за этим.

Я хихикаю, потому что могу себе только представить, насколько она была счастлива увидеть подобное… Должно быть, она подумала, что ее влияние наконец-то распространилось на Финна и его литературные предпочтения. Она любила эти чертовы книжки.

– Одна из историй была про жизнь после смерти. Что-то в таком духе. Она нравилась маме больше всех.

Финн замолкает, а я жду продолжения.

Продолжаю ждать.

– И?..

– И – что? А, ты хочешь услышать историю?

Я закатываю глаза.

– Это же очевидно!

– Хорошо. – Финну это все уже явно наскучило, но брату удается немного развеселить меня. – Однажды, давным-давно, существовала колония водяных жуков. Они были очень близки между собой, как семья. Куда шел один, туда отправлялись и остальные. Но время от времени случалось так, что кто-то решал уйти в одиночку, он забирался на цветок кувшинки и никогда больше не возвращался. Это было величайшей загадкой для семейства жуков. Они не могли понять, куда пропадают члены их семьи и почему они исчезают. Жуки часто обсуждали это между собой, беспокоились об этом, но так и не смогли прийти к разгадке.

Финн открывает глаза и смотрит на воду позади меня, на волны, на тонкую линию горизонта. Его взгляд останавливается на красной точке маяка в отдалении от нас. Он наблюдает за пеликанами, которые ныряют в воду, чтобы раздобыть себе немного еды на обед, за волнами, вдребезги разбивающимися о камни.

– Так вот, однажды еще один жучок забрался на кувшинку, его заставили это сделать неведомые силы, живущие в нем самом. Он не понимал, что это за силы, и не мог их контролировать. Когда он, наконец, оказался внутри кувшинки, его окутали солнечные лучи, и он превратился в прекрасную стрекозу. Жучок сбросил с себя тело водяного жука и расправил перламутровые крылья, переливающиеся на солнце всеми цветами радуги. Крылья были такими большими и сильными, что теперь он мог летать по воздуху и совершать немыслимые виражи в небесах.

Новорожденная стрекоза была в восторге от своего нового воплощения и подумала про себя: «Мне нужно вернуться обратно и рассказать обо всем остальным. Им нужно узнать, что происходит с ушедшими, и они сразу перестанут переживать». Поэтому он стал кружить и парить по воздуху, прямо над водой. Но к сожалению, он не смог нырнуть на глубину, где плавали все жуки. В своей новой форме он больше не мог общаться со своей семьей. Но несмотря на это, он вдруг почувствовал гармонию с миром, потому что понял, что однажды вся его семья тоже превратится в стрекоз, и тогда все они снова будут вместе.

Финн замолкает и смотрит на меня.

– То же самое и с Раем. Когда люди умирают, они просто перемещаются в другое место, лучшее, чем наш мир, однако они больше не могут с нами общаться, потому что обрели иную форму. Но это вовсе не значит, что они больше не реальны. Или что мы больше никогда не встретимся с ними.

В горле зарождается неприятный комок, и мне приходится откашляться.

– И мама верила в это?

Финн кивает.

– Да, она сама мне об этом сказала.

История кажется мне красивой настолько, что я вот-вот расплачусь. Это заставляет меня чувствовать обиду на Финна, потому что он смог разделить прекрасный момент с мамой, а я – нет. Но я гоню от себя прочь эту иррациональную эмоцию. Мне достаточно того, что теперь и я знаю об этом.

Еще немного мы плывем в абсолютной тишине, я спускаю руку из лодки, проводя пальцами по водной глади.

Проходит еще около часа, когда Финн снова произносит:

– Нам нужно сходить на кладбище, ты согласна?

Я киваю.

– Ладно.

Он поднимает одну бровь.

– Ладно?

Я отвечаю еще одним кивком.

– Да. Скоро.

Брат улыбается мне, и эта улыбка искренняя. Еще час нас качает на волнах, а мы бесцельно сидим в лодке, наслаждаясь моментом. Наконец, Финн поднимается. Он поворачивает штурвал в сторону первой ловушки для крабов. Когда мы добираемся до нее, я перегибаюсь через край лодки и затаскиваю ее на борт. Ловушка пуста. Но вторая наполнена крабами, с третьей нам тоже везет. В итоге наш улов – это пять крабов, что представляет собой вполне хорошее завершение дня.

Мой живот начинает урчать при малейшей мысли о том, чтобы извалять их ножки в масле и отправить прямиком ко мне в желудок.

Мы направляемся в сторону берега: Финн ведет нашу лодку по волнам, а я опускаю шляпу на скамью рядом с собой и перемещаю крабов в корзину. Их клешни издают скрежет, когда крабы перекатываются в своем пластиковом вместилище, и на один короткий момент мной овладевает пресловутое чувство вины, потому что совсем скоро я брошу их в кастрюлю с кипящей водой.

– Вот черт! – бормочет себе под нос Финн, устремив взгляд куда-то вперед, сканируя взглядом тропинку, заросли кустов и деревья, лужайку перед гостевым домиком.

Я следую за его взглядом и еле сдерживаюсь, чтобы не закричать вслух, когда вижу Дэра.

Он вернулся из города, на нем одежда для тренировок: шорты и потрепанная футболка. Он со всей силы наносит повторяющиеся удары кулаком по краю сарая.

Снова, и снова, и снова.

Бах. Бах. Бах. Бах.

Это напоминает удары мачете, или молота, или пистолетную дробь.

Пот стекает вниз по его лицу, а кровь капает с его руки, пока он наносит удары по бесчувственному куску дерева, колотя его, как заведенный.

– Вот черт! – рефреном повторяю я выкрик Финна, а затем я резко вручаю ему корзину с выловленными крабами, срываюсь с места и несусь сквозь древесные заросли по тропинке, чтобы как можно быстрее оказаться рядом с Дэром.

Сзади доносится крик Финна, он требует, чтобы я остановилась. Но я продолжаю бежать без оглядки.

Меня слегка заносит, когда я резко торможу рядом с Дэром, и я вцепляюсь в его локоть. От него пахнет потом, и мне сложно себе представить, сколько времени он здесь провел, пытаясь навредить себе.

– Дэр, остановись! – требую я. – Ты весь в крови!

Он стряхивает мою руку со своего предплечья, не глядя на меня, и наносит очередной удар по дереву.

Кровь растекается по земле, струйка бежит к моим босым ногам.

– Дэр!

Бах!

– Дэр! – на этот раз мой голос звучит твердо, словно лед, и наконец он останавливается, а рука опускается вниз. Он все еще не смотрит в мою сторону, только жадно ловит воздух ртом. Я остаюсь рядом с ним, и наконец, его дыхание начинает приходить в норму.

– Что случилось? – спрашиваю я. – Почему ты… Что произошло?

Я стою в ожидании.

Он молчит. Вдруг он резко опускается на камни.

– Ничего не случилось, – произносит он, его голос тверд, как сталь.

– Ничего? – я не могу в это поверить. – Тогда зачем ты пытаешься покалечить себя?

Я опускаюсь на колени рядом с ним, поднимая его руки, чтобы внимательно их осмотреть. Костяшки пальцев сбиты до мяса. Кровавого месива, если быть более точной.

– Я хочу проверить, нет ли у тебя переломов.

Он отталкивает мои руки в сторону.

– Нет.

– Ладно.

Я все еще в беспокойстве смотрю на него. Но вдруг вспоминаю одну вещь, которую хорошо усвоила за время выживания в нестандартных ситуациях.

– Хочешь, я помогу тебе их обработать?

Я стараюсь не дышать, пока он поднимается на ноги.

– Я сам справлюсь, – его голос отрывист и полон пренебрежения, он разворачивается и уходит прочь.

Что за черт? Где тот парень, который был так привлекателен? Так очарователен. Совершенно точно его подменил этот холодный незнакомец, у которого, плюс ко всему, была склонность к самоистязанию.

Я хватаю его за локоть. Периферийным зрением замечаю Финна, стоящего на некотором расстоянии от нас. Он замер в ожидании.

– Все в порядке, – выкрикиваю я своему брату, – не жди меня.

Финн отрицательно качает головой, но и я не уступаю.

– Уходи! – требую я. – Я скоро приду.

Нехотя он удаляется, волоча за собой корзину с крабами. Дэр смотрит на меня.

– Тебе не нужно быть здесь, со мной. Мне не нужна твоя помощь.

– Нет, она нужна тебе. Просто ты этого не осознаешь.

– А ты думаешь, что знаешь лучше меня?

– Да.

Дэр смотрит на меня сверху вниз, в его глазах лед.

– Нет, не знаешь. Потому что, как ты сама отметила, ты не знаешь меня. Теперь отпусти мой локоть немедленно!

Мои пальцы соскальзывают с его руки, я обескуражена его холодностью, его словами. Однако Дэр все еще продолжает следовать за мной по направлению к гостевому домику.

Когда мы оказываемся в маленькой кухне, я не могу не отметить, насколько ему хорошо удается поддерживать чистоту и порядок: кровать заправлена, пыли нет, а одежда не валяется на полу. Довольно впечатляюще для одинокого молодого парня.

Я открываю кран с водой и жду, пока холодная сменит теплую, чтобы он мог опустить под нее руки. У юноши перехватывает дыхание, когда вода попадает на рану, но он терпит. Я беру чистое кухонное полотенце и протираю его руки. Дэр нагибается вперед и облокачивается на стол. Когда он делает это, его футболка приподнимается, и моему взгляду предстает рельефный пресс.

Кожа выглядит мягкой и бархатистой, но в то же время мышцы под ней твердые, как железо. Я мечтаю пробежаться по его животу пальцами, прикоснуться к нему, узнать, каков он на ощупь.

Но, естественно, я этого не делаю, потому что обычно такие вещи не поощряются обществом.

– Что тебя так вывело из себя? – спрашиваю я, открывая холодильник в поисках льда. Высыпаю его в два мешочка: по одному на каждую руку.

Дэр не открывает своих глаз.

– Ничего.

– Это ложь.

Это утверждение – не вопрос.

Он вздыхает.

– Возможно.

Я подталкиваю парня к кухонному стулу, придерживая мешочек со льдом на его руке.

– Не возможно, а точно.

Наконец, он открывает глаза.

– Ты знаешь, каково это, когда ты не в силах изменить что-то?

Я вглядываюсь в его лицо. Он серьезно?

– Мой брат психически нездоров, а мама погибла в автомобильной аварии, – говорю я ему. – Конечно же, мне известно, каково это.

Он вздыхает и смотрит в сторону, как будто я говорю о каких-то банальных вещах и на самом деле не могу его понять.

– Твой брат не кажется больным, – отвечает он, – по крайней мере, насколько я могу судить по вашему разговору.

– Ты прав, – осторожно произношу я. – Но если мы чего-то не замечаем, это не значит, что этого действительно нет.

Дэр смотрит на меня, его глаза темные, как ночь.

– Это точно.

Он встает со стула и стягивает с себя футболку, немного вздрагивая, когда ему приходится двигать руками. Он сминает и бросает майку, испачканную брызгами крови, в раковину, а я с трудом могу дышать, глядя на кубики его пресса. Ребристые, словно стиральная доска, они оживают прямо перед моими глазами, и мне хочется пробежаться по ним пальцами, как по морской ряби, проследовать к узкой гряде темных волосков внизу живота к самому краю его шорт, чтобы узнать, что скрывается дальше.

Но я прекрасно знаю, что скрывается дальше.

И это заставляет мои щеки краснеть.

– Как ты живешь здесь? – спрашивает он, и его вопрос заставляет меня проследовать за его взглядом.

Сейчас он смотрит в окно, на черный дым, клубящийся над трубой крематория. Я вздрагиваю, когда понимаю, что он думает о топливе для этой печи. Мертвые тела.

Пожимаю плечами.

– Я привыкла. Есть места и пострашнее.

Он смотрит на меня так, словно я недостаточно его убедила.

– Что? Серьезно?

Я киваю.

– Да. Я знаю одно, которое находится совсем рядом.

– Хотел бы я увидеть это место однажды, – говорит он мне, – иначе мне будет сложно в это поверить.

Я улыбаюсь.

– Договорились. Но только если ты расскажешь мне, что с тобой случилось. За что ты так истязал себя? Зачем было бить себя по рукам?

– Я бы не хотел заводить этот разговор прямо сейчас, – отвечает Дэр, снова облокачиваясь на кухонную тумбу, это выходит у него настолько расслабленно, что у меня от этого болит душа. – К тому же ты сейчас используешь один из своих вопросов, и я, получается, не могу на него не ответить.

Я не упускаю возможность.

– Да, ты все правильно понял.

Он вздыхает, потому что именно этого он и ждал. А я снова начинаю погружаться в темные глубины его глаз, потому что они поглощают меня, подобно бездонным черным дырам.

– Я очень зол на себя, – наконец произносит он, словно это и есть ответ.

– Это я поняла, – иронично говорю я. – Но вопрос был в другом… Почему?

Он смотрит мне прямо в глаза. Боль отпечаталась на его лице. Нечто настолько жалобное и ужасное, что мой желудок невольно сжимается.

– Потому что есть что-то, чего я не в силах изменить. И потому что я позволил этому произойти, – в итоге отвечает он мне, – Я не могу контролировать происходящее. Это глупо. И это выводит меня из себя.

– Тебя выводят из себя твои собственные эмоции? – непонимающе интересуюсь я, моя бровь поднимается.

На этот раз он ухмыляется, и тяжесть постепенно отступает.

– Только когда они глупые.

Он поворачивается, словно собираясь выйти из кухни, и я задерживаю дыхание.

В верхней части спины Дэра я вижу татуировку, проходящую по его лопаткам.

БУДЬ СВОБОДЕН.

Никогда не видела более подходящего тату, особенно у парня с таким подходящим ему именем. Если кто и живет свободно, так это Дэр.

– Мне нравится твоя татуировка, – говорю я, ощущая, как сбилось мое дыхание.

– Свобода – это иллюзия, – отзывается он.

Мне хочется узнать, почему, но тогда я использую еще один вопрос, поэтому я просто пускаю все на самотек. По крайней мере, сейчас.

Он появляется минуту спустя, и теперь на нем чистая футболка.

– У нас дома есть чистая марля и бинт, – сообщаю я. – Если хочешь, можешь пойти со мной, я помогу тебе перебинтовать раны. Мы с Финном сегодня выловили немного крабов. Так что потом ты можешь остаться на ужин.

Я не спрашиваю. Это скорее инструкция. И как ни странно, Дэр кивает.

– Хорошо.

Я приподнимаю бровь.

– Хорошо?

Он улыбается, и теперь я вижу, что тот Дэр, которого я знаю, вернулся, очаровательный и дружелюбный.

– Да. Хотел бы я увидеть, они и правда кричат, когда их бросаешь в кастрюлю?

Я прихожу в легкий ужас, потому что он находит это смешным.

– Шучу. Это же байка, верно?

Я киваю.

– У них нет голосовых связок. Но иногда это правда звучит, как крик, когда воздух выходит из их желудков.

– Интересная информация, – иронично заявляет он.

– Я просто не задумываюсь об этом, – пожимаю плечами я.

– Жестоко, но практично, – произносит Дэр, придерживая для меня дверь.

Я ухмыляюсь.

– Вот такая вот у меня гамартия[12]12
  Понятие «Поэтики» Аристотеля, означающее трагический изъян в характере главного героя либо фатальную ошибку, совершенную им и влияющую на сюжет.


[Закрыть].

Дэр мотает головой.

– Не верю в роковые ошибки.

Я замираю, глядя на него.

– Правда? Тогда скажи мне на милость, как же ты совершишь свое грехопадение?

Он тоже останавливается, обхватывая меня рукой так, что мне остается только болтаться сбоку от него.

– Велик шанс, что всему виной станешь ты.