Текст книги "Искушение любовью"

Марк был гораздо менее счастлив. Если здесь существует отделение ОМД, то не хватает только…

– Разумеется, среди ваших почитателей есть не только мужчины, – сказал Льюис. – Я очень надеюсь, что в воскресенье, после службы, вы познакомитесь с моей дочерью Диной.

Не хватало только этого: постоянных попыток свести Марка с приличной девушкой. По правде говоря, он бы и вправду не возражал познакомиться с женщиной, которая бы ему подходила. Толливер нахмурился, потер подбородок и бросил на Марка неожиданно мрачный взгляд, как будто почуяв соперника. Так. Если незнакомая Дина интересует этого юношу, значит, все точно идет по установленному образцу. Ведь единственный тип девушек, который окружающие считают подходящим для такого благочестивого джентльмена, как Марк Тёрнер, это…

– Она чудесная девушка, – продолжил Льюис. – Послушная, целомудренная и приятной внешности. И очень покладистая. Уверенный в себе, сильный мужчина, вроде вас, был бы ей прекрасным мужем. И кроме того, ей еще не исполнилось шестнадцати, так что вы могли бы сформировать ее в точности так, как сочтете нужным.

Ну конечно, Марк в изнеможении закрыл глаза. Напиши книгу о целомудрии – и весь мир будет думать, что лучшей невестой для тебя станет неразвитая, покорная девочка.

– Мне двадцать восемь, – сухо заметил Марк.

– Значит, вы старше ее даже меньше, чем в два раза! – воскликнул священник. Его улыбка была абсолютно безмятежной. Он наклонился вперед и заговорщически прошептал: – Знаете, я бы очень не хотел видеть ее женой какого-нибудь старика. Или… – он покосился на Толливера, – несмышленого юнца, который и сам не знает, чего хочет. Итак, я знаю, что вы ведете холостяцкий образ жизни. Я предлагаю немедленно заняться расписанием ваших светских визитов. Если мы составим график, предполагающий ежедневное посещение вами самых достойных семейств, то в течение шести недель, я уверен…

– Нет. – У Марка не было другого выхода, кроме как проявить твердость и рискнуть прослыть невежливым. – Я приехал сюда, чтобы побыть в тишине и уединении, а не затем, чтобы ежедневно разъезжать с визитами. Тем более дважды в день.

Лицо Льюиса погрустнело. Толливер сморгнул. Марк почувствовал себя так, будто ударил беззащитного щенка. Почему, ну почему его книга не растворилась в море безвестных изданий, как все прочие?

– Возможно, раз в неделю, – сдался он. – Не чаще.

Священник испустил страдальческий вздох.

– Что ж поделаешь. Вероятно, если бы наши светские мероприятия были более многолюдными, более значительными… Может быть, устроить большой пикник среди прихожан? Да. Это вполне подойдет. А затем… О боже милостивый. – Льюис посмотрел куда-то через плечо Марка, и его тон вдруг стал ледяным. – По крайней мере, это оградит вас от неприятных знакомств.

Марк посмотрел в ту же сторону. Несколько лучей солнца, пробившихся сквозь тучи, весело играли на разложенных на рыночных прилавках товарах. Немногочисленные покупатели расположились так, чтобы удобнее было наблюдать за их разговором. Но взгляд священника был устремлен не на них, а на женщину, только что появившуюся на площади.

Сначала он обратил внимание только на ее волосы. Каскад иссиня-черных локонов и косичек, искусно уложенных в затейливую прическу, едва прикрытую крошечной кружевной шляпкой. Волосы достигали плеч. Марк всегда считал черный не цветом, а отсутствием цвета, но ее волосы, казалось, вобрали в себя все существующие оттенки. Они блестели и переливались на солнце. Наверное, если освободить их от шпилек и этого маленького кусочка кружев, то они тяжелой волной упадут почти до колен. Теплое шелковое облако, в которое так хочется погрузить руки.

Женщина двигалась легко и плавно, почти скользила по площади, и он подумал, что под пышными юбками должны прятаться длинные, стройные ноги. Это было ясно по ее походке. Она остановилась, не дойдя до трактира, и принялась разглядывать овощи, которые зеленщик, готовясь к рыночному дню, уже начинал понемногу выставлять на продажу. О том, как она рассматривала кочан капусты, можно было сочинить целую поэму.

Только потом Марк осознал, на что пялится священник. Платье незнакомки было бледно-розового оттенка, но опоясывала его вишнево-красная лента. Такие же ленты украшали корсаж, подчеркивая нежные округлости груди, хотя она отнюдь не нуждалась ни в каких дополнительных уловках. Ее фигура была потрясающей. Сногсшибательной. Она не была чрезмерно тонкой и хрупкой, и в то же время ее никак нельзя было назвать пышнотелой. Но рядом с этой женщиной любая другая показалась бы плохо сложенной.

Марк вдруг почувствовал острый укол сожаления.

Почему никто и никогда не пытается свести меня вот с такой женщиной?

В Лондоне она собрала бы немало взглядов – восхищенных и любопытствующих, а не презрительных. Но здесь? Несомненно, жители Шептон-Маллет не знали, что и думать о подобной женщине – или о таком вот смелом туалете. Зато Марк это прекрасно знал. Ее платье как будто приказывало: посмотри на меня.

Он всю жизнь терпеть не мог подчиняться приказаниям и поэтому отвернулся.

– Ах да, – сказал Льюис. – Это миссис Фарли. – По его тону можно было сделать вывод, что миссис Фарли не является желанной гостьей в этом городке, но лицо говорило совсем об ином. Он смотрел на нее скорее с жадностью, нежели с возмущением. – Вы только поглядите на нее.

Марку совсем не хотелось таращиться на миссис Фарли. Мысленно он как бы построил высокую стену из стеклянных кирпичей – прозрачную, но непроницаемую. С каждым вдохом он напоминал себе о том, кто он такой. Во что верит. Вдох за вдохом, кирпичик за кирпичиком он возвел крепость, в которую заключил свое желание – до того, как оно успеет овладеть сознанием и разрушить его жизнь. Он был хозяином собственного тела и своих инстинктов, и ничто не могло заставить его сдаться.

Ни желание. Ни вожделение. Ни похоть. В первую очередь – похоть. Обретя контроль над собой, Марк снова взглянул на миссис Фарли. Но все равно, даже с этим глупым чувством, запертым на замок, она показалась ему невероятно красивой.

– Она приехала почти две недели назад. Вдова. Но о своей семье или прошлом рассказывает очень мало и неохотно. Скорее всего, потому, что о таком прошлом, как у нее, лучше не распространяться. Достаточно одного взгляда – и можно тут же вообразить, чем ей приходилось заниматься.

Что ж, священники тоже обладают воображением, как и все прочие люди, подумал Марк. Однако сплетничать о поведении других им все же не следует. Миссис Фарли рассеянно оглядела рыночную площадь, и ее взгляд упал на него. Выражение ее лица нисколько не изменилось – на губах по-прежнему играла еле заметная загадочная улыбка.

Даже будучи защищенным стенами своей стеклянной крепости, Марк ощутил, как сгущается напряжение вокруг – словно где-то рядом ударила молния. Миссис Фарли секунду постояла и двинулась в их сторону.

Не дав ей приблизиться, Льюис бросился наперерез. Он проскочил сквозь каменные арки Маркет-Кросс, поравнялся с миссис Фарли и положил ладонь ей на плечо. Это не было похоже ни на ласковое, ободряющее прикосновение святого отца, ни на жест порицания. Рука Льюиса, затянутая в перчатку, приземлилась в опасной близости от груди прекрасной вдовы.

Светская улыбка миссис Фарли говорила о ее искушенности. Ее откровенный наряд свидетельствовал о том, что она привыкла соблазнять мужчин. Сплетни, пересказанные священником, намекали на то, что на самом деле она еще хуже. Но когда Льюис коснулся ее, она невольно напряглась. Это было почти незаметно – полшага назад, чуть сдвинутые брови, но тем не менее наблюдательному человеку этого было вполне достаточно. На долю секунды она стала похожа скорее на разъяренную кошку, чем на грациозного лебедя, ее многоопытность и чувственность вдруг испарились, и это мгновение выдало ее с головой. Миссис Фарли явно не была такой, какой хотела казаться.

Марк внезапно почувствовал интерес, который не смогли бы пробудить ни глубокое декольте, ни потрясающее телосложение.

Льюис и миссис Фарли находились в нескольких ярдах от него и, несомненно, не догадывались, что кто-то может слышать их разговор. Но они стояли прямо напротив арки Маркет-Кросс, и слышимость была на удивление хорошей, так что Марк мог разобрать каждое слово.

– Послушайте, миссис Фарли, – прошипел священник. – Сегодня не рыночный день, и вам нет нужды выставлять напоказ свой… товар. Подобное здесь спросом не пользуется.

Она вздрогнула от его прикосновения, отметил Марк, но намек на то, что она торгует своим телом, не смутил ее ни на секунду.

– А, преподобный, – небрежно бросила миссис Фарли. Она тоже говорила вполголоса. – Все, что продается на торгу…

Она многозначительно замолчала. Марк машинально закончил про себя фразу. Все, что продается на торгу, ешьте без всякого исследования, для спокойствия совести[1]1
  1 Кор., 10: 25.


[Закрыть]. Он тут же вернулся на двадцать лет назад, к одним из самых первых своих детский воспоминаний. Он читает матери заученные наизусть стихи из Библии, а она смотрит в стену за его спиной и слегка кивает, как будто в такт одной ей слышной музыке. Слова Священного Писания, четко и недвусмысленно определяющие, что есть добро и что есть зло, впечатались ему в память навсегда.

Льюис покачал головой:

– Я не понимаю, о чем вы. Здесь продается зерно. И скот.

Уголки ее губ дрогнули в улыбке, и интерес Марка возрос еще больше. Священник, почтенный, богобоязненный, выдающийся житель города, не заметил, что нечестивая миссис Фарли ответила ему цитатой из Библии. Вполне вероятно, он даже не сумел ее распознать. Аккуратно, двумя пальцами, как будто это был упавший с дерева лист, миссис Фарли сняла со своего плеча руку Льюиса.

– Не смею вас задерживать, пастор, – нежно пропела она. – Уверена, вам еще много чего нужно приобрести. Надеюсь, другие товары, на которые вы обратите внимание, вам действительно продадут.

Она развернулась и, не взглянув на Марка, пошла обратно. Льюис раздраженно сложил руки на груди и уставился ей вслед с несколько неподобающим священнослужителю интересом. Затем он повернулся к Марку и двинулся к нему.

– Ну вот, – громко сказал он, потирая ладони. – Не волнуйтесь, сэр Марк. Мы не допустим, чтобы женщины, подобные этой, снова вас побеспокоили.

Марк проводил миссис Фарли глазами. Она снова вернулась к лавке зеленщика. По сравнению с ее алым поясом выложенные на прилавок пучки редиски казались бледными и скучными. Вообще весь городок рядом с ней как будто выцвел и поблек, словно акварельная картинка.

Он был целомудренным, но не святым. И в конце концов, он всего лишь смотрел.

Но миссис Фарли только что удивила его контрастом не менее поразительным и интригующим, чем пронзительнояркая лента на фоне бледного цвета платья. Она в лицо назвала Льюиса лицемером, а тот этого даже не заметил. Что бы она сказала, если бы посмотрела в глаза ему, Марку?

Увидела бы в нем святого? Икону для поклонения?

Или его самого?

Вопрос повис в воздухе. Нет, ни к чему лгать себе. Он не просто смотрел. Он хотел знать больше.

Глава 3

Джессика не слишком задумывалась над причинами, побудившими сэра Марка провести лето в городе своего детства. Она жила в Лондоне – или в непосредственной близости от него – последние семь лет. Покровители порой брали ее с собой в путешествия по сельской местности, но, поскольку положение Джессики в обществе было далеко от приличного, соседям ее никогда не представляли. Деревня была для нее как бы уменьшенной версией города – более тихой, с меньшим количеством людей и без опер. Джессика на удивление быстро забыла собственное детство.

Здесь она действительно чувствовала себя в большем уединении. Ей удалось снять домик на окраине городка, примерно в полумиле от того места, где мощеные дороги переходили в тропинки, а дома сменялись полями. Иногда она проводила целые дни, не видя никого, кроме служанки, которую привезла с собой из Лондона.

И это было, в общем, неплохо. Но именно по той же самой причине вероятность случайно столкнуться с сэром Марком на тропинке, ведущей к ее укромному уголку, практически равнялась нулю.

А это означало, что встретиться они могли только в одном месте. Там, куда он наверняка заглядывал. В церкви.

Этим ранним летним утром было еще довольно прохладно, но внутри оказалось гораздо жарче, чем Джессика ожидала: в церкви собралось очень много людей. Здесь царила строгая иерархия. Самые зажиточные и почтенные горожане сидели впереди, на отведенных их семьям скамьях; более простой народ стоял позади.

Жители Шептон-Маллет еще не определились, к какому именно сословию отнести саму Джессику. Она была достаточно состоятельна для того, чтобы снимать дом и содержать служанку, но не отвечала на вопросы, касающиеся ее семьи или происхождения, а это было явным признаком сомнительного прошлого. Кроме того, она была красива, а красивым женщинам, как правило, не доверяли.

В Лондоне вообще никто никому не доверял, поэтому последнее беспокоило Джессику меньше всего. Немного подумав, она решила занять место посередине.

Сэр Марк, разумеется, сидел в первом ряду. Судя по лицам прихожан, его особа интересовала всех не меньше, чем церковная служба.

Джессика попыталась познакомиться с ним до начала службы, но потерпела неудачу, поскольку половина города желала сделать то же самое. Другая половина – та, что уже успела ему представиться, – твердо вознамерилась оградить сэра Марка от непонятной миссис Фарли. Однако Джессика не жалела о том, что создала себе сомнительную репутацию. В конце концов, она собиралась соблазнить его, а не заставить предложить руку и сердце. Ей нужно было выглядеть одной из тех женщин, на которых мужчины никогда не женятся. До сих пор это приносило ей только разочарование… но ведь они пока еще не познакомились.

Во время службы сэр Марк ни разу не отвлекся. Но когда Льюис стал подходить к концу, он вдруг обернулся – и не потому, что устал или захотел развеяться. Он посмотрел прямо на Джессику, словно знал, где она сидит. И знал, что она за ним наблюдает.

Их глаза встретились. Она не склонила голову и не отвела взгляда, как сделала бы скромная, застенчивая леди. Нисколько не смутившись, Джессика спокойно посмотрела на него в ответ.

Взгляд сэра Марка опустился ниже.

На секунду она пожалела, что по вошедшей в плоть и кровь привычке надела в церковь свой самый скромный наряд. Прошло столько лет, а ее рука все равно потянулась к закрытому платью с целомудренным вырезом.

Он снова поднял взгляд, посмотрел ей в глаза и неожиданно подмигнул.

Пораженная Джессика не успела среагировать – сэр Марк тут же отвернулся.

Он явно сделал это намеренно, но что означал этот жест? Что он пытался сказать? От волнения в животе у нее похолодело, как будто она снова превратилась в юную неопытную девочку, гадающую, почему на нее посмотрел симпатичный ей юноша. Но сейчас сердце Джессики сжималось не от девического волнения, а оттого, что на карту была поставлена ее судьба, ее будущее, сама ее жизнь! Это подмигивание должно было что-то значить!

Служба окончилась. Прихожане поднялись со своих мест и потянулись к выходу. В ту же секунду, как сэр Марк встал со скамьи, его окружила небольшая толпа. К тому моменту, как он добрался до выхода, вокруг было уже не протолкнуться.

Джессика решила подождать во дворе, возле кованой чугунной ограды. Она не собиралась прорываться к сэру Марку, расталкивая локтями юных особ, что добивались его внимания. В облаке исходящей от них невинности можно было буквально задохнуться. И тем не менее Джессика почти жалела, что не является одной из них. Как бы ей хотелось взглянуть на сэра Марка и увидеть в нем надежду на спасение!

Вместо этого ей приходилось полагаться лишь на холодный расчет. Джессика ненавидела обман и презирала притворство, но она преступила общепринятые понятия о морали много лет назад. И предала тем самым часть себя. И если сэр Марк не решится прийти к ней до того, как иссякнут ее скудные средства, ей придется прибегнуть к какой-нибудь уловке.

Он заметил ее и поднял руку. Словно по мановению волшебной палочки все голоса вокруг тут же стихли.

– Подождите здесь, – попросил сэр Марк, и толпа – пожилые матроны, молодые люди и полные надежд на будущее юные леди – разом задержала дыхание. Все расступились. Через церковный двор он направился прямо к Джессике. Их разделяли лишь несколько старых могильных плит. Трава была ярко-зеленой; солнце припекало. Его волосы казались слишком светлыми, слишком золотыми – они сияли, словно драгоценная корона.

Он остановился в нескольких футах от нее.

– Я просил, чтобы кто-нибудь представил меня вам как положено, – негромко произнес сэр Марк, – но отчего-то никто не захотел этого сделать. Очень странно.

– Это оттого, что я очень, очень порочная женщина, – пояснила Джессика. Она сделала шаг вперед, протянула затянутую в перчатку руку и внутренне приготовилась к тому, что сейчас он коснется ее. – Миссис Джессика Фарли, официальный позор этого города. К вашим услугам.

Он не склонился над рукой миссис Фарли, как сделал бы любой другой джентльмен, но взял ее в свою и крепко сжал – как будто бы заключал с ней какой-то тайный договор. Конечно, так делать не полагалось, но, в конце концов, и завязывать знакомство подобным образом тоже было против правил. Даже сквозь перчатку Джессика почувствовала, как его кольцо вдавилось ей в ладонь. Ее цель была так близка…

– Сэр Марк Тёрнер, – представился он. – Мой голос подобен пению тысячи ангелов. Бабочки следуют за мной по пятам, а птицы приветствуют каждое мое дыхание радостными трелями.

Он отпустил ее руку так же легко и непринужденно, как и взял, но Джессика все равно ощущала его твердое и уверенное прикосновение. Она молча смотрела на него, не зная, как ответить на столь странное приветствие. Если бы сэр Марк сошел с ума, об этом написали бы в газетах, ведь так?

– Я в замешательстве, – наконец выговорила она. – Кажется, вы где-то потеряли своих бабочек.

В его глазах загорелись веселые искорки.

– Предлагаю вам соглашение. Я не стану слушать сплетни о вас, а вы в свою очередь не будете верить всему, что говорят обо мне.

– Сэр Марк! – Один из наиболее смелых почитателей решился выступить вперед. Несомненно, они сочли, что их кумир провел уже достаточно времени в ее нелицеприятном обществе, и опасались, как бы его золотое сияние не потускнело.

У Джессики оставалось всего несколько секунд наедине с сэром Марком.

– Вы не совсем такой, как я ожидала… почитав лондонские газеты.

– Вы их читали? Забудьте обо всем, что видели там. Заклинаю вас.

Она слегка склонила голову и улыбнулась ему самой очаровательной своей улыбкой. И она действительно подействовала! Для Джессики это было ясно как день. Сэр Марк владел собой лучше, чем большинство мужчин, но она все же заметила, как дрогнули уголки его губ. Как он невольно расправил плечи. Как его тело чуть подалось к ней. Он был пленен; его влекло к ней – и очень сильно.

Он был у нее в руках. Оставалось только поманить его. Какая легкая победа!

Но их по-прежнему окружала толпа. Вряд ли можно довершить падение сэра Марка прямо здесь, во дворе церкви.

– Вы хотите сказать, что вы не святой? – поинтересовалась Джессика. – Сэр Марк, ваши читатели были бы в ужасе, если бы услышали это.

Их глаза снова встретились.

– Нет, – тихо ответил он. – Не нужно меня канонизировать. Я человек, миссис Фарли. Просто человек.

Он отвернулся от нее как раз за секунду до того, как пожилая леди в фиолетовом бомбазиновом платье осторожно дотронулась до его локтя. При этом дама бросила на Джессику злобный взгляд. Сэр Марк вошел в толпу; женщины расступились, чтобы пропустить его, – и снова сомкнули ряды.

Я просто человек.

Если Джессика и разбиралась в чем-нибудь по-настоящему, так это в мужчинах. Она знала, чего они хотят, и знала, как им это дать. Где-то в глубине души она почувствовала слабый укол совести, но… в конце концов, она не собиралась принуждать сэра Марка.

Этого не потребуется. Он все сделает сам.

Как и со всеми прочими мужчинами, ей нужно будет только намекнуть, что она доступна. А он охотно поучаствует в разрушении собственной репутации.

Надо лишь придумать нехитрый план, как его поторопить.

Свою первую неделю в Шептон-Маллет Марк провел в раздумьях. С тех пор как ему негласно предложили вступить в Комиссию по делам бедных, он никак не мог решить, как ему поступить. С одной стороны, комиссию, в задачи которой входил надзор за работными домами, ненавидели абсолютно все. Этот пост был предложен Марку только потому, что, будучи всенародным любимцем, он мог успокоить всеобщее недовольство последними просчетами в работе комиссии. Сам Марк подозревал, что эффект будет противоположным – новое назначение, скорее всего, подорвало бы его авторитет в глазах общества.

Вся система помощи бедным людям находилась в полном упадке. Вероятно, Марк смог бы помочь несчастным, если бы взялся за дело со всей присущей ему энергией. Кроме того, если уж судьбе было угодно даровать ему такую славу и почет, он был просто обязан использовать свое влияние на благо общества. Ко всему прочему, сама идея, лежавшая в основе законов о бедных, представлялась Марку в корне неверной. Он сомневался в том, что эту систему вообще можно было как-то исправить.

Все эти соображения он изложил несчастному заместителю секретаря, который нанес ему частный визит. Но кроме них, Марка беспокоила еще одна невысказанная вслух мысль, и именно здесь, в Шептон-Маллет, под родным кровом, она обрела новую силу. Здесь он вырос. Здесь едва не умер его брат. И все потому, что их мать сошла с ума.

Посвятить свою жизнь благотворительности было почетной, достойной уважения задачей. Но мать довела ее до абсурда, щедро раздавая беднякам скромное семейное состояние до тех пор, пока от него почти ничего не осталось. Из трех братьев Марк был единственным, кто более или менее понимал, почему она это сделала. И ему совсем не нравилось, что он так легко смог найти смысл в поступках безумной. Это означало, что он способен видеть мир ее глазами.

Возможно, именно поэтому он захотел искать убежища в знакомых краях. Политика вызывала у Марка отвращение. Даже если бы он и решился отдать себя служению бедным, то не стал бы заниматься управлением работными домами. И все же…

Ему часто приходило в голову, что единственной его задачей на этой земле является борьба с наследием собственной матери. Она держала планку так высоко, что признавала только совершенных людей – он написал практическое пособие по целомудрию, предназначенное для людей обыкновенных. Она впадала в ярость по малейшему поводу – он всю жизнь работал над тем, чтобы обуздать свой буйный темперамент. Она доводила до крайности любое благочестивое намерение – Марк выступал за умеренность.

Поэтому он не сказал «нет». Пока еще не сказал. Возможно, ему как раз предоставился шанс доказать, что он может послужить общему благу и помочь бедным и в то же время смирить свой нрав.

Возможно.

Он вернулся сюда, в дом своего детства, хранилище бесчисленных воспоминаний. Это место казалось ему вполне подходящим для принятия сложного решения; ничуть не хуже других. Нет, лучше. Он хотел уединенности и получил ее – хотя и в меньшем объеме.

Сегодня, когда дождь с самого утра барабанил по крыше, был лучший день из всех.

Приходящую служанку, убиравшую дом, он отослал еще в полдень, а мальчик, который присматривал за садом, приходил через день.

И что было лучше всего – при таком ливне дорожки развезло и грязи на улице было буквально по колено. Вряд ли кто-то в здравом уме осмелится навестить его сегодня. А если очень повезет, подумал Марк, ему удастся избежать любого общения вплоть до самого пикника, то есть еще два дня.

У него будет достаточно времени, чтобы все взвесить и обдумать.

Удобно устроившись в кресле с одним из старых дневников матери в руках, Марк вдруг услышал стук в дверь и еле сдержал стон.

Пару секунд он сидел неподвижно, смотрел на огонь в камине и раздумывал, что будет, если сделать вид, что он ничего не слышал. Это вполне мог быть преподобный – несомненно, со своей несчастной, забрызганной грязью дочерью.

Воображение внезапно нарисовало ему совсем другую картинку. А что, если это миссис Джессика Фарли, в промокшем платье, вся усеянная сверкающими каплями дождя? Может быть, она сбилась с дороги, промокла и нуждается… конечно нет. Какая глупость? Что за нелепые мальчишеские фантазии! Их время – глухая темная ночь; тогда он сумел бы справиться с неизбежно возникающим в таких случаях желанием.

Возможно, это прислуга, миссис Эштон. Решила проверить, как там сэр Марк. Конечно же. Она увидела, что начался дождь, натянула клеенчатый плащ и калоши и отправилась в путь, чтобы удостовериться, что с ним все в порядке. Три мили, отделявшие ее дом от дома Марка, ничего не значили. Она стремилась сделать как лучше.

Как и все остальные.

Тяжело вздохнув, Марк встал и направился к двери. Он был практически уверен, что увидит на пороге скромную пухленькую миссис Эштон, может быть, с горшком свежего масла и только что испеченным хлебом, аккуратно завернутым в промасленную бумагу. Это просто не мог быть никто другой. Он еще раз вздохнул и распахнул дверь.

И замер, словно пораженный молнией. Нелепая мальчишеская фантазия вдруг воплотилась в жизнь. Перед ним стояла миссис Джессика Фарли в насквозь промокшем платье.

Руки Марка невольно сжались – так сильно ему захотелось положить ладони на ее грудь и вытереть поблескивающие дождевые капли. Корсет почти не прикрывал дерзко выступающие бусинки сосков; сквозь ставший прозрачным муслин просвечивали темные ареолы.

С таким же успехом она могла бы быть обнаженной. Он мог разглядеть все детали – мелкие ювелирные стежки и изящную вышивку на ее белье… нежно-зеленая виноградная лоза. Он видел каждый шов корсета, облегающего ее стройный стан. А когда его взгляд невольно скользнул ниже – да, да, он был всего лишь мужчиной, – он рассмотрел ее бедра и ноги, которых не скрывали облеплявшие их нижние юбки. Эти бедра были созданы для того, чтобы их ласкали мужские руки.

Мальчишеская фантазия? Нет, это была вполне оформившаяся мечта взрослого мужчины. Восхитительная. Потрясающая. Слишком доступная. Такая, какой нельзя доверять ни в коем случае.

Намеренно медленно Марк поднял глаза и посмотрел ей прямо в лицо. Да, приказал он себе. На лицо. Смотреть только на лицо и ни на что больше.

Уловка не сработала. Одна капелька скатилась на самый кончик ее аристократического носа, и он почувствовал непреодолимое желание протянуть руку и смахнуть ее. Попирая все законы физики, капля практически зависла в воздухе.

Что ж, миссис Фарли не единственная, кто может обмануть природу. Стеклянные кирпичи. Марк мысленно нашел груду стеклянных кирпичей и принялся быстро выстраивать стену. За ней он не будет чувствовать страсти. Вожделения. Обуздает порыв сделать один совсем маленький шаг вперед и слизать капли дождя с ее губ.

– Сэр Марк, – заговорила она. Ее голос был нежным и мягким, словно ласковое прикосновение, – мне крайне неловко нарушать ваше уединение, но, как вы сами видите, обстоятельства вынуждают меня воззвать к вашему гостеприимству. – Она сжала промокшую шляпку.

Он заглянул ей в глаза. Они были такими темными, что ему никак не удавалось разобрать их выражение, особенно в этом тусклом освещении. Миссис Фарли выдала свою ложь без малейшей запинки, даже не моргнув. Даже не потрудившись отвести взгляд.

– Видите ли, – продолжила она, – я отправилась на прогулку, не обратив внимания на время и на погоду…

– Без шали, без плаща и без зонтика, – закончил он. Собственный голос показался Марку бесцветным и каким-то затхлым, словно вода, которая слишком долго простояла в ведре. – С самого утра небо было затянуто тучами, миссис Фарли. Еще до того, как пошел дождь.

– О, разумеется. Мне следовало быть более предусмотрительной и захватить с собой хотя бы платок. – Она беззаботно рассмеялась. – Но мой ум был занят совсем иными вещами.

Ее волосы были влажными. Наверное, у другой женщины они бы растрепались и свисали некрасивыми унылыми прядями, растеряв свой роскошный блеск. Но только не у нее. Несколько упругих завитков выбилось из тугого узла на затылке – как раз таких, чтобы можно было накрутить их на палец во время поцелуя.

С вожделением ему удалось справиться довольно легко. На самом деле Марк был сильно разочарован.

Миссис Фарли намеренно сказала ужасную глупость. Как будто она была совсем безмозглой и не могла одеться в соответствии с погодой. Многие знакомые Марку мужчины, несомненно, поверили бы в эту чушь. В конце концов, они были твердо убеждены в том, что все женщины дурочки.

Но только не Марк. И только не в случае с миссис Фарли. Если бы кто-то спросил его мнение, он бы сказал, что она подбирала каждую деталь своего туалета с той же тщательностью, с какой часовщик подбирает нужную пружину.

Он подавил вздох.

– Миссис Фарли, если бы вы были настолько глупы, вы бы давным-давно погибли от несчастного случая или смертельной простуды. Поскольку вы до сих пор живы и обладаете цветущим здоровьем, боюсь, я должен признать вашу историю выдумкой от начала до конца.

Она недоуменно моргнула – радужные капли сверкнули на невероятно длинных ресницах – и чуть нахмурила лоб.

– Теперь вы видите? Я вовсе не настолько добр и великодушен, как утверждает молва. Иначе я ни за что не осмелился бы назвать вас лгуньей.

Она опустила ресницы и сцепила руки за спиной.

– Прекрасно. Что ж, я признаю – мне было любопытно. Вы заинтересовали меня, а учитывая мою дурную репутацию и вашу безупречную, у нас с вами вряд ли появилась бы возможность побеседовать в общественном месте.

Марк обязательно нашел бы такую возможность. Он уже думал об этом. Его заинтриговали остроумные замечания миссис Джессики Фарли и любопытное противоречие между ее откровенными нарядами и странной манерой поведения. Он не мог забыть ее улыбку – мудрую, грустную и усталую одновременно. Он бы сделал все, чтобы побеседовать с ней. Но теперь, когда она вот так объявилась на пороге его дома, он чувствовал только противный медный привкус разочарования. Разумеется, она думала, что достаточно предстать перед ним во всей своей красе и его разум мгновенно испарится.

– Если бы вам хотелось просто побеседовать, – сухо заметил Марк, – вы бы надели плащ. – Он взглянул на небо. – И не было нужды дожидаться дождя.

Она вскинула на него огромные темные глаза и глубоко вздохнула. Ее грудь соблазнительно приподнялась. Марка не интересовало знакомство с опытной искусительницей. Он хотел узнать ее с другой стороны – с той, которую она не показывала миру. Его занимала женщина, язвительно и умно отвечавшая настоятелю, думая, что ее никто не слышит.