Текст книги "Сладкий лжец"

Глава пятая

Эмма

После внезапного ухода Люсьена – то есть побега из-за стола – я провела остаток времени, ведя неловкие беседы с Амалией и Сэлом.

Ни один из них не извинился за Люсьена, но я и не ждала, что они это сделают. Очевидно, с ним что-то происходило. Не мне было это исправлять – или его самого. Однако это не остановило меня от желания узнать его. Это беспокоило.

Я совершила долгую прогулку по тропинкам, петлявшим через сады с видом на море. К тому времени как я закончила, солнце превратилось в жидкий огненный шар, тонувший в море цвета индиго. Я понаблюдала за закатом, обхватив себя руками, чтобы согреться, а затем направилась к себе.

Я сказала Амалии, что планирую остаться на ужин, а когда вернулась, обнаружила на плите форму для запекания с чем-то горячим, бутылку красного вина и хрустящий багет. В форме оказался умопомрачительно вкусный петух в вине[35]35
  Петух в вине – классическое блюдо французской кухни из курятины.


[Закрыть], которым я наслаждалась перед камином, обмакивая куски хлеба в густой темный соус и потягивая ароматное каберне.

Одно было ясно: меня собирались избаловать вкусной едой. Я чуть не пропустила маленькую белую коробочку в холодильнике, заметила ее только тогда, когда пошла убрать остатки ужина. Заинтересовавшись, я вытащила коробку и развязала красную ленту, которая удерживала ее закрытой.

Внутри лежал золотисто-желтый пирог с заварным кремом, таким гладким и блестящим, что он сиял в кухонном свете, будто маленькое солнышко. В центре пирога находилось крошечное сердце из взбитых сливок с листиком розмарина, пронзившим нежную серединку.

Обрадовавшись, я достала пирог и поставила его на тарелку. Он был слишком хорош, чтобы его есть, и мой рацион определенно не нуждался в большем количестве сладостей, но тут я вспомнила восхитительное карамельно-сливочное наслаждение от дневных угощений и не смогла устоять.

Заварной крем аккуратно отделился, кромка чуть-чуть осыпалась. Закрыв глаза, я провела ложкой по губам и застонала. Терпко-сладкий лимон, яркий, как заря, играл с нежным кремом и маслянистой корочкой. Идеально сбалансированный, он скользнул по моему языку, точно поцелуй, неуловимо дразня, побуждая сделать еще один укус.

Зависнув над столешницей, я ела этот пирог с закрытыми глазами, кусочек за кусочком. Позволяла этому процессу волновать мою душу.

Ненормально проявлять эмоции по отношению к десерту, однако я поймала себя на том, что плачу. Вкус этого пирога странно напоминал надежду. Возможно, говорил он, все было бы хорошо, если бы такие вещи существовали в мире.

Кто-то вложил все свое мастерство и заботу в то, что не могло длиться долго, но приносило удовольствие в данную секунду. Мне тоже стало не все равно.

Ложка ударилась о пустую тарелку, и я со всхлипом открыла глаза. Я отказывалась облизывать тарелку. Но потом сдалась и провела по ней пальцем, чтобы поймать последнюю каплю заварного крема. Пососав палец, я поставила тарелку в раковину, затем схватила толстый свитер, который оставила на стуле.

После такого удовольствия я нуждалась в воздухе. Все еще взволнованная, но довольная, я вышла на балкон, выступавший из моей спальни. Отсюда я могла ясно видеть бассейн, находившийся внизу.

Он светился в темноте глубоким бирюзовым светом. По струйкам пара, поднимающимся от воды, стало ясно, что бассейн с подогревом, и я на мгновение подумала о том, чтобы пойти поплавать. Но я чувствовала себя слишком сытой, чтобы двигаться.

Вид был очаровательным. Фонари освещали тропинки, петлявшие по саду. Голос Эди́т Пиа́ф[36]36
  Эди́т Пиа́ф – французская певица и киноактриса.


[Закрыть], печальный и такой горько-сладкий, уплывал в ароматную ночь. Положив руки на перила балкона, я слушала «Жизнь в розовом цвете»[37]37
  La Vie en rose (с фр. – «Жизнь в розовом цвете», «Жизнь сквозь розовые очки») – композиция каталонца Луиги, ставшая визитной карточкой французской певицы Эдит Пиаф, которая написала к ней слова.


[Закрыть], и мне казалось, будто я нахожусь в классическом фильме. Я видела сценарий:

СТАРОЕ ПОМЕСТЬЕ В КАЛИФОРНИИ, НОЧЬ.

Молодая женщина задумчиво смотрит во тьму. Свитер висит на ее плечах, защищая от холода.

Меня так захватила фантазия, что я едва не упустила чью-то фигуру в тени у бассейна. Мужчина вышел на свет и уставился на воду. Одетый в джинсы и темную рубашку с длинными рукавами, он стоял ко мне спиной. Но я сразу узнала его рост и ширину сильных плеч. Люсьен.

Он поставил ящик с инструментами у лестницы бассейна и достал отвертку, чтобы затянуть болты вокруг основания. Сделав это, он отодвинул ящик в сторону и встал, чтобы размять мышцы, а после опустил руки.

Пока я пялилась на него, он смотрел на воду, будто она могла дать ему ответ. Какой, я понятия не имела, но внезапно вниз по моей спине поползла струйка беспокойства. Потому что он казался потерянным. Я могла ошибаться, но изучение языка тела было частью моего ремесла. Его язык тела буквально кричал о крахе.

Слегка выпрямившись, я подумала, не окликнуть ли его. Но что сказать? Я понятия не имела. Нужно оставить его наедине с собой. Я как раз собиралась это сделать.

Но тут он двинулся.

Все мысли вылетели у меня из головы, когда он стянул рубашку через голову, обнажив элегантный изгиб спины, напряженные мускулы, струящиеся под гладкой кожей. Руки, подобные рукам статуи греческого бога, высеченного из камня, потянулись вниз, и…

– О, святый боже, – с горячностью пробормотала я.

Люсьен скинул джинсы и обнажил задницу, которая, честно говоря, выглядела впечатляюще. Упругие ягодицы дрогнули, когда он одной ногой отшвырнул джинсы.

Отвернись. Убирайся отсюда.

Нельзя смотреть.

Я жаждала уединения, а сама откровенно пялилась на то, как Люсьен раздевается догола. Он тоже заслужил приватность. Но я не могла моргнуть. Не могла двинуться с места. Он был… прекрасен. Мои пальцы крепко вцепились в перила.

Свет бассейна придавал его коже неземной зеленоватый оттенок. Он повел плечами – уф… – а затем нырнул. Вода пошла рябью. Я дрожала от желания, пока наблюдала за ним, опускающимся на дно бассейна, – за бледной стрелой из плоти, проносящейся сквозь бирюзовое сияние.

Он совершенно бесшумно вынырнул на противоположной стороне бассейна, аккуратно повернулся, чтобы сделать круг. Идеально сложенный. С длинными сильными руками. Выполняющий чистые, уверенные движения.

Эдит Пиаф продолжала петь, пока Люсьен задавал устойчивый, но брутальный темп. Он плыл круг за кругом. У меня закружилась голова от неподобающих мыслей о его выносливости. Ночь выдалась прохладной, но моя плоть горела. Боже, эта вода выглядела так хорошо. Я практически чувствовала, как она пробегает по моей лихорадочно горячей коже.

Мое сердце колотилось о ребра в такт ударам его рук, рассекающих воду с повторяющимся всплеском. Я не моргала. Я обманывала себя, думая, будто должна продолжать следить за ним. Чтобы убедиться, что с ним все в порядке.

Точнейшее из оправданий. Но в том, как он атаковал воду, в том, как двигалось его тело, было нечто такое, что я не могла игнорировать.

Когда он наконец остановился, опершись руками о ближайший край бассейна, заиграла «Non, je ne regrette rien»[38]38
  «Non, je ne regrette rien» (с фр. – «Нет, я не жалею ни о чем») – французская песня, которая была написана в 1956 году и обрела наибольшую популярность в исполнении Эдит Пиаф.


[Закрыть]. Люсьен задержался там на несколько секунд, вероятно пытаясь отдышаться. Вода капала с его волос на лицо.

Мне нужно уходить. Необходимо.

Прямо сейчас.

Музыка наполняла ночь, гордая, полная надежд, горько-сладкая.

Я чувствовала вокруг себя эту атмосферу. Как и вокруг него. И в этот момент мне стало жаль Люсьена. Я не знала, почему он испытывал страдания или что им двигало. Но мне хотелось обнять эти широкие плечи и никогда не отпускать.

Затем он уперся своими большими руками в бортик бассейна и легким движением вытолкнул себя из воды.

– Боже милосердный…

Мои колени подогнулись, и я схватилась за перила, чтобы не упасть. О, Эдит, я тоже ни о чем не жалею.

Он выглядел как скульптура Бернини[39]39
  Джованни Лоренцо Бернини – итальянский архитектор и скульптор.


[Закрыть] – Тритон, смотрящий на простых смертных свысока. Вода спускалась по рельефам мускулов, стекая по впадинам, прорезая канавки, направляясь прямо к… его члену. Даже издалека я видела, насколько он впечатляющий. Длинный, толстый, с широкой головкой и большими яйцами. Мои губы приоткрылись, жар охватил щеки, а соски напряглись.

Люсьен провел руками по влажным волосам, убирая сияющую темную массу с чистого, сильного лица. Он не был типичным красавчиком, не был моделью – слишком грубый для этого, он весь состоял из жестких линий и агрессии. Но выглядел таким красивым.

И мрачным. Это немного остудило мой пыл. Выражение его лица казалось крайне суровым. Холодным как лед. Я могла бы всю ночь поэтизировать его внешность, но это не изменило бы того, что Люсьен оставался для меня незнакомцем. Отстраненным и закрытым, точно ледяная стена. Я выросла среди мужчин с таким выражением лица. Я сбежала от таких мужчин. А сегодня он сбежал от меня. Мне следовало помнить об этом и держаться на расстоянии.

Я медленно попятилась. Люсьен двигался внизу, то ли собирая одежду, то ли снова собираясь поплавать, я не знала. Не смела смотреть. Я с самого начала не должна была пялиться на него. Не должна была позволять себе увлекаться фантазиями о нем.

Глава шестая

Эмма

В моем маленьком домике имелась кухня, однако я начала задумываться о том, понадобится ли она мне когда-нибудь. Я проснулась от удивительно спокойного сна – это странно, ведь мне снились образы обнаженного мужчины, плавающего бесконечными кругами, – и обнаружила, что солнце ярко светит в окно, а настроение у меня невероятно хорошее. Кто-то постучал в дверь. Я надела халат и, открыв ее, обнаружила на пороге Сэла с большой плетеной корзиной для пикника в руках.

– Завтрак, – воодушевленно объявил он.

– Тебе не стоило так утруждаться, – сказала я, забирая корзинку.

– Детка, ни при каких обстоятельствах не говори «нет» домашней кухне. – Он пошевелил бровями. – Поверь мне. Пропустишь вкусняшки.

Из-под крышки доносился восхитительный аромат свежего хлеба, так что в его словах я не сомневалась.

– Хочешь, поделюсь? Могу сварить кофе.

– Конечно. Но кофе уже в корзине. У нас здесь не одобряют фильтрованный.

– Ух ты.

Неудивительно, что корзина весила целую тонну.

Я впустила Сэла, и мы вместе выложили содержимое корзины на кухонную столешницу. Помимо кофе из френч-пресса и свежих жирных сливок, там лежал бутылек густого медового йогурта, тарелка с блестящими фруктами – медовой дыней и вишней, а также небольшая баночка клубничного варенья и вкусно пахнущие булочки.

– Улитка[40]40
  Pain aux raisins, также называемая Escargot или Pain Russe, представляет собой спиральное тесто, которое во Франции часто едят на завтрак. Его названия переводятся как «хлеб с изюмом», «улитка» и «русский хлеб» соответственно.


[Закрыть], – проинформировал меня Сэл. – Амалия их обожает.

– Пахнет божественно. – Я немного наклонилась, понизив голос: – Только не говори ей, но я терпеть не могу изюм. Так что можешь сам их съесть.

– О, я ни словом не обмолвлюсь Амалии, – торжественно пообещал Сэл. – Но этот дом найдет способ узнать, что тебе нравится.

– Ты говоришь так, будто дом – это живая сущность.

– Когда дело касается кухни, чаще всего так и есть.

Я засмеялась и стала выкладывать вкуснятину на серебряный поднос, который Сэл принес с собой.

– У нее темпераментный шеф?

– Весьма. Но тебе о нем волноваться не стоит. Если ваши пути и пересекутся, уверяю тебя, он будет вести себя рядом с тобой словно большой котенок.

– Нет уж, спасибо. По работе я достаточно часто сталкивалась с большим эго.

Сэл явно боролся с желанием ухмыльнуться, но затем просто взял поднос, а я схватила серебряный графин для кофе и красивые фарфоровые чашки.

Мы вынесли завтрак на террасу и поставили его на маленький кофейный столик. Часть меня желала избежать этого места, открывавшего прекрасный вид на бассейн, однако это было бы трусостью. Кроме того, сейчас его там не было. Я старалась не чувствовать разочарования. Или вины.

– Итак… – Сэл откусил кусочек дыни. – Какие у тебя планы на сегодня?

– Абсолютно никаких.

– Отлично.

Я попробовала йогурт и чуть не застонала. Господи, вся еда здесь оказывалась просто потрясающей. Насыщенный и сливочный, с легким оттенком меда, йогурт растаял на моем языке и пробудил вкусовые рецепторы. Глоток кофе с нотками шоколада и карамели заставил меня благодарно вздохнуть.

– Если подумать, мне определенно нужно заняться спортом, иначе скоро я не влезу в свою одежду.

– Вини нового шеф-повара Амалии. Я набрал десять фунтов[41]41
  4,5 кг.


[Закрыть] только за этот месяц. – Он погладил нечто похожее на небольшой животик, спрятавшийся под развевающейся шелковой блузкой с ярким сине-фиолетовым узором.

– Это Пуччи[42]42
  Эмилио Пуччи – итальянский модельер.


[Закрыть]? – спросила я, а затем продолжила есть свой йогурт.

– Ты разбираешься в моде.

– Элис, одна из дизайнеров по костюмам, не переставая болтала о моде. – Мое хорошее настроение развеялось по ветру, едва я поняла, что понятия не имею, когда увижу ее снова.

Сэл, должно быть, заметил это и посмотрел на меня с добротой.

– Ты скучаешь по сериалу, когда сезон подходит к концу, верно?

Он не знал, что я никогда уже не вернусь. Мне хотелось ему рассказать, но я не стала. Однако это не означало, что я не могла признаться в парочке вещей.

– Ага. Я каждый раз думаю, что тяжело не будет… – Взгляд затуманился, и я быстро заморгала. – Это смешно. Ведь жизнь актера – это путешествие от одной роли к другой. Мы делаем свою работу, идем домой… но порой возникает такая химия, что… ты и в самом деле начинаешь скучать по всем, когда сезон подходит к концу.

– То, что хорошие вещи, так или иначе, заканчиваются, не значит, что нам нельзя по ним скорбеть.

– Ты прав.

Господь знает, как сильно я скорбела.

– Кроме того, ты вернешься в следующем сезоне. – Сэл положил немного фруктов мне на тарелку. – Попробуй дыни. Они просто потрясающие.

Они и правда были очень хороши.

После того как Сэл ушел, настояв на том, чтобы отнести корзину обратно на главную кухню, я свернулась калачиком на глубоком двухместном диванчике у пустого камина и попыталась почитать. Но мои мысли продолжали блуждать, отвлекаясь на образы мощных бедер и подтянутого пресса.

Я не знала, что, черт возьми, со мной не так. Я ведь уже видела голых мужчин. Блин, да Сэйнт обладал телом настоящего бога, и мы снимались полуобнаженными в бесконечном количестве сцен, и я даже глазом не моргнула. Я воспринимала его как декорацию. У придурка Грега тоже было отличное тело, которым я восхищалась, – до момента, когда узнала, что этот урод мне изменяет.

Но пылающие жаром воспоминания о голом Люсьене выносили мне мозг. Я хотела к нему прикоснуться. Мне хотелось провести языком вверх по аккуратной ложбинке между его мускулами на прессе, чтобы собрать эти чертовы капли воды, а затем прикоснуться ртом к тугому соску и щелкнуть по нему, заставив Люсьена вздрогнуть и застонать.

– Ох, да чтоб меня! – воскликнула я, отбросив журнал в сторону и поднявшись. Читать не получалось. Я хотела на воздух.

Раз уж у меня не получалось избавиться от образа Люсьена, я собиралась выбить клин клином. То есть поплавать в бассейне. Может, холодная вода смыла бы мой грех вуайеризма[43]43
  Вуайери́зм (фр. voyeurisme от voir – «видеть») или визиони́зм (лат. viso – «глядеть, смотреть») – сексуальная девиация, характеризуемая побуждением подглядывать за людьми, занимающимися сексом или «интимными» процессами: раздевание, принятие ванны или душа, мочеиспускание. Вуайеризм в большинстве случаев связан с тайным наблюдением за другим человеком.


[Закрыть].

Решив наплевать на взятые с собой бикини, я надела бледно-голубой слитный купальник в стиле ретро, в котором могла бы плавать, не беспокоясь о том, что что-нибудь выскочит или развяжется. Я прекрасно осознавала, как лицемерно мое нежелание выставлять напоказ тело перед любыми потенциальными наблюдателями, ведь я сама провинилась в том, что накануне вечером занималась подглядыванием. Но я не пыталась привлечь внимание. Я хотела плавать.

Конечно, Эм. Продолжай убеждать себя, что хочешь только этого.

Я сказала своему внутреннему голосу заткнуться к чертям собачьим и надела через голову желтый сарафан. Намазавшись солнцезащитным кремом и надев шляпу, я схватила сумку для бассейна и направилась к выходу.

Территория вокруг главного дома пустовала. Вдалеке я услышала звук газонокосилки или, может быть, садовых ножниц, значит, где-то поблизости находились люди. Сэл сказал мне, что намеревается провести день за покупками тканей в Санта-Барбаре. Я понятия не имела о планах Амалии, но не хотела навязываться ей. Что касается Люсьена, он сказал, что ремонтирует остальные гостевые дома. Я заметила два из них, спрятанных вдоль другой стороны участка, куда более удаленных, нежели мой. Так что, возможно, он был там.

Это не имело значения. Я приехала сюда не ради Люсьена. Тем не менее, когда я приблизилась к бассейну, у меня в животе все напряглось. Каблуки босоножек с ремешком на пятке цокали по терракотовой брусчатке. Неподвижная вода в бассейне сияла темной синевой на солнце. И хотя я собиралась поплавать, прошла мимо, будто Люсьен мог выскочить из глубины бассейна и увидеть меня. Нелепо, учитывая, что в кристально чистой воде никакого горячего парня не наблюдалось.

В дальнем конце стоял пляжный домик с итальянскими колоннами, которые поддерживали террасу, увитую глициниями. Стеклянные французские двери оказались открыты. Я не могла не заглянуть внутрь. И оказалась в прекрасной гостиной, выполненной во французском деревенском стиле: темно-синие стены, ковры из сиза́ля[44]44
  Сизá ль – натуральное грубое волокно, получаемое из листьев растения Agava sisolana из рода агавы.


[Закрыть], выцветшие желтые льняные кушетки и красивые алебастровые лампы с голубыми абажурами, расставленные повсюду.

С одной стороны находилась мини-кухня, а с другой – за парой распахнутых синих портьер из дамаста[45]45
  Дамаст – узорчатый материал китайского происхождения, используемый для пошива эксклюзивной одежды и оформления интерьеров в восточном стиле.


[Закрыть] в нише спряталась белая железная кровать. Несколько произведений искусства лежали на полу, прислоненные к стене. Рядом с ними стояла коробка с маленькими вазами и различными декоративными безделушками.

Кто-то либо все еще распаковывал вещи, либо убирал их. Потом я заметила пару выцветших джинсов, кучей лежащих у изножья кровати, и поношенные рабочие ботинки, брошенные рядом с ними.

Кровь прилила к кончикам пальцев, а затем обратно к щекам. Я узнала эти джинсы.

Это его комната. Дерьмо, дерьмо, дерьмо.

С бешено колотящимся сердцем я развернулась, чтобы убежать, и чуть не врезалась в широкую грудь. Двойное дерьмо. Жар обжег мои щеки, и я поморщилась, желая убраться отсюда подальше. Но этому не суждено было случиться.

Абсолютную тишину прорезал глубокий ворчливый голос:

– Помочь тебе с чем-нибудь, Эм?

Проглотив свое достоинство, я вздернула подбородок – потому что он чертовски высок – и повернулась к нему лицом. От холода в его бледно-зеленых глазах по телу пробежала дрожь. Он осмотрел меня так, будто нашел крысу в своей комнате.

Я облизала пересохшие губы и попыталась заговорить. Голос прозвучал высоко и трескуче:

– Нет?

Ледяные глаза сузились.

– Ты не знаешь? Нам нужно что-то обсудить? Может, твою склонность отвечать на вопросы неуверенным «нет»?

Ох. Ну уж нет, я не собиралась вести себя как тряпка. Я вздернула подбородок, и это, к сожалению, подчеркнуло мою грудь, хотя он, казалось, не заметил.

– Я собиралась пойти поплавать.

Боже, это прозвучало смешно.

Он поднял бровь, как будто соглашаясь со мной.

– Бассейн в той стороне, Эм.

Эм. Мне нравилось, как он произносил мое имя. Столько чувства в одном слоге. А вот насмешливое самодовольство в его глазах не нравилось совсем.

– Я в курсе.

– И? Ты решила сначала повынюхивать тут?

Если до этого момента я не походила на помидор, то теперь была близка к этому. Плевать. Просто сыграй.

– Нет, я не решала повынюхивать. Я ходила вокруг бассейна, увидела открытую дверь и…

– Стала вынюхивать.

Я зарычала. Вышло похоже на рычание котенка. Люсьен помедлил, но его безразличное, непреклонное выражение лица не изменилось.

– Разнюхивание подразумевает, что я рылась в твоих вещах. Быстрый взгляд на комнату – это больше… – Я затихла, подыскивая нужное слово.

Он сомнительно хмыкнул, скрестив свои мускулистые руки на груди, и одарил меня взглядом, отчетливо говорившим – он знает, что это ложь, но наслаждается тем, как я пытаюсь выпутаться из ситуации.

Проклятье. Я выдохнула.

– Ладно. Извиняюсь за то, что вынюхивала. Я не хотела. Просто комната очень красивая. – «Слишком красивая для такого, как ты», – мысленно добавила я.

Как ни странно, я почти уверена, что он услышал невысказанную критику. Его губы дернулись, привлекая мое внимание. Они казались бледными на фоне темной щетины на челюсти и подбородке. Бледными и широкими. Подвижный рот, как назвала бы его Тейт. Выразительные губы, готовые к поцелуям.

За исключением случаев, когда они кривились в мрачной гримасе. Я вдруг поняла, что пялюсь на него.

– Закончила?

Я вздрогнула от прямо поставленного вопроса. Боже, неужели и правда пялилась? Я хотела посмотреть на них снова. И это ужасно, учитывая, что Люсьен рассердился, ворчал и явно хотел, чтобы я свалила.

Просто сохраняй спокойствие.

– С чем?

Да, очень гладко, Эм. Очень.

Он сделал вдох, медленный и долгий, будто имел дело с идиоткой. Признаться, в этот момент именно таковой я себя и ощущала.

– Закончила осматриваться? – Это прозвучало любезно, словно вскоре он собирался предложить мне выпить чаю.

Черт подери, я ведь играла воинственную принцессу. Она-то никогда не волновалась. Обнаружь в себе это ушедшее достоинство, Эм.

– Да.

– Не станешь запрашивать тур?

О, это было мило.

– Нет, спасибо. Насмотрелась уже.

Но он не сдвинулся с места. Мне пришлось бы обойти его, чтобы выйти. Я не хотела подвергать себя подобному унижению. Вскинула брови и посмотрела на него с вопросом: он вообще собирается убраться с моего пути?

Похоже, нет. Люсьен уставился на меня пристальным, бескомпромиссным взглядом. Затем его глаза, всего на долю секунды, прошлись по моему телу. Я ощутила покалывание в кончиках пальцев. Выглядя раздраженным, он хмыкнул и вернулся к созерцанию моего лица. Теперь он казался больше разозленным на себя, чем на меня.

Тем не менее это не особенно улучшило мое настроение.

– А ты закончил?

– Закончил?

Я сладко улыбнулась.

– Пялиться.

Он сделал паузу, а когда моргнул, его невероятно длинные ресницы взметнулись вверх. В его голове как будто погас свет, и по лицу расплылась медленная, легкая улыбка. Это преобразило его. Из задумчивого дикаря в красивого мужчину.

Лед в его взгляде растаял, превратив зеленые глаза в полупрозрачное морское стекло. Этот взор притягивал меня, я не могла от него оторваться, пусть даже по моему позвоночнику пробежала предостерегающая дрожь – стоило задуматься об этой злой улыбочке.

Он заговорил глубоким медовым голосом:

– А каков приемлемый лимит времени? Как долго пялилась ты вчера вечером?

О, нет, нет, нет.

Кровь отлила от моего лица горячими волнами ужаса. С губ сорвался сдавленный звук.

Люсьен наклонился, настолько близко, что я уловила запах горького шоколада и сладких апельсинов. Почему он обязательно должен был пахнуть десертом? А звучать еще лучше – будто тебя обволакивают горячие сливки и мед.

– Тебе понравилось то, что ты увидела? – Вопрос пробежал по моей коже, вонзился в кости мягкой лаской, которая побудила меня ответить «да».

Прежде чем я успела это сделать, он продолжил ровным голосом, с оттенком цинизма:

– Или ты постоянно за всеми подглядываешь?

Мои глаза распахнулись. Я и не поняла, что закрыла их. Или что он подошел так близко. Я могла бы протянуть руку и прикоснуться к нему, если бы захотела. Провести ладонями по твердой груди… но тут я поняла, что он сказал. Вновь услышала пренебрежение, язвительность в его голосе.

Чистый прилив гнева хлынул наружу. Ведь еще одна вещь стала совершенно ясной.

– Ты с самого начала знал, что я там.

Он даже ухом не повел.

– Конечно, знал.

Я не хотела находить это возбуждающим или горячим. Но я находила. Черт.

Но я была актрисой. И могла притвориться.

– Что ж, тогда считаю необходимым спросить: ты действительно думал, что я откажусь от столь щедро предоставленного шоу? – Когда он удивленно моргнул, я укоризненно хмыкнула. – Кто бы мог подумать, что ты эксгибиционист. Скажи-ка… ты завелся, зная, что я смотрю? Или сошел бы любой наблюдатель?

Люсьен рассмеялся, будто не мог поверить в мою дерзость, но она ему вроде как понравилась. Взгляд опустился на мой рот. И все стало как в тумане, воздух между нами потяжелел. Рокот его голоса пробежал мурашками по моей коже, коснулся моих дрожащих бедер.

– Ты и правда хочешь, чтобы я ответил на этот вопрос, Эм? Зная, что тебе может не понравиться мой ответ?

Ох уж эта его самоуверенность. Я вздохнула, готовая поставить его на место. Зеленые глаза мерцали горячими искрами, словно он хотел, чтобы я набросилась на него, ведь тогда это послужило бы отличным оправданием его собственного желания сделать то же самое.

Но представляла я не насилие. А секс. Неистовый, потный, яростный…

Мои распутные мысли прервал ритмичный, веселый голос:

– Как замечательно видеть, что вы так хорошо ладите.

Как громом пораженные, мы оба выпрямились и повернулись на звук.

Похожая на темноволосую ведьму Аэндору[46]46
  Аэндо́рская волше́бница – персонаж Ветхого Завета, колдунья из Аэндора, вызвавшая по просьбе царя Саула накануне решающей битвы дух покойного пророка Самуила для предсказания судьбы.


[Закрыть], Амалия стояла в открытом дверном проеме с легкой улыбкой на тонких ярко-розовых губах.

– Перестань тяжело дышать над нашей гостьей, Титу́.

Когда он низко зарычал, она улыбнулась шире.

– Боже, как же ты всполошился. Возможно, вам обоим стоит немножко остыть в бассейне.

С этими словами она развернулась и побрела прочь, оставив нас наедине, чтобы мы могли обменяться долгими беспокойными взглядами. После этого Люсьен ретировался. Как только он ушел, мои плечи опустились, и я судорожно вздохнула. Этот мужчина слишком хорош. И Амалия оказалась права. Для того чтобы остыть, мне определенно требовался долгий заплыв.