Текст книги "Всё ради любви"

– Я пришла к Дэвиду Хейнзу, – сказала она напряженным голосом.

Охранник многозначительно ухмыльнулся.

Замок зажужжал, и калитка распахнулась. Лорен пошла по асфальтовой дорожке, которая вилась мимо десятков домов, таких же красивых, как в глянцевых журналах: особняков в георгианском стиле, французских вилл, гасиенд в стиле бель-эйр.

Вокруг была полнейшая тишина, которую не нарушали ни автомобильные гудки, ни ворчливые голоса ссорящихся обитателей, ни звук включенного на полную громкость телевизора. Лорен в который раз попыталась представить себе, каково это – чувствовать себя своей в таком поселке. В «Маунтенере», конечно, никто не переживал из-за задолженности по квартирной плате и не ломал голову над тем, где взять денег, чтобы заплатить за электричество. Она знала: если человек начинает свой жизненный путь отсюда, у него одна дорога – к богатству, и нет ничего, чего бы он не смог достичь.

Она свернула на дорожку, ведущую к дому Хейнзов. По обеим сторонам ее росли розы, и Лорен на мгновение почувствовала себя принцессой из сказки. Примыкавший к дому участок освещался множеством невидимых фонариков.

Лорен постучала в массивную дверь красного дерева.

Дэвид открыл почти сразу, и она решила, что он увидел ее в окно.

– Ты опоздала, – сказал он, улыбаясь и обнимая ее прямо на крыльце, не заботясь о том, что их могут увидеть соседи.

Лорен хотела остановить его, сначала войти в дом и закрыть дверь, но, едва он начал целовать ее, она тут же обо всем забыла. Он всегда так действовал на нее. По ночам, лежа в своей кровати и думая о Дэвиде, тоскуя по нему, она пыталась разобраться в себе и в своих чувствах и понять наконец, почему она так реагирует на его прикосновения. И находила единственное объяснение этому: любовь. А что еще может привести абсолютно нормальную, разумную девушку к мысли, что солнце скатится с небосклона и весь мир погрузится во тьму, если ее возлюбленный не поцелует ее?

Она обняла его за шею и улыбнулась. Их ночь еще не началась, а сердце ее уже трепетало от предвкушения, душу переполняло ликование.

– Здорово, что ты пришла. Если бы предки были в городе, мне пришлось бы наврать маме с три короба, чтобы провести с тобой ночь.

Лорен попыталась представить эту жизнь, когда кто-то – мама, например, – ждет возвращения домой своего ребенка и волнуется за него.

А вот в семействе Рибидо даже надобности во вранье не было. Мать заговорила с Лорен о сексе, когда ей едва исполнилось двенадцать. «Тебя будут уговаривать, – сказала она, прикуривая очередную сигарету. – И в тот момент это будет казаться тебе отличной идеей». Он бросила на туалетный столик пачку презервативов и предоставила Лорен самой принимать решения. Она считала, что, выдав презервативы, она тем самым исполнила свой родительский долг. Для Лорен не устанавливались никакие ограничения, она могла приходить домой и уходить из дома когда хотела, и если она вообще не приходила ночевать, это оставалось незамеченным.

Лорен знала: если она расскажет об этом друзьям, они будут говорить, что ей крупно повезло, но она с радостью бы променяла эту свободу на один мамин поцелуй на ночь.

Дэвид оторвался от нее и взял за руку.

– У меня для тебя сюрприз.

Лорен прошла вслед за ним в просторный холл, выложенный кремовой мраморной плиткой. Сейчас она позволила себе быть самой собой, поэтому ее каблучки звонко застучали по полу, но, если бы родители Дэвида были дома, она шла бы на цыпочках.

Дэвид провел ее через арку в столовую. Комната выглядела, как в голливудских фильмах про богатых аристократов. К длинному столу было придвинуто шестнадцать стульев с резными спинками. В центре стола – композиция из белых роз, белых лилий и зеленых веток. На одном конце стола на салфетках цвета слоновой кости стояли две тарелки из тончайшего фарфора с золотой каймой, в свете единственной свечи поблескивали столовые приборы.

Лорен посмотрела на Дэвида. Он гордо улыбался и был счастлив, как ученик в последний день учебы.

– У меня ушла целая вечность, чтобы отыскать все это. У мамы праздничная посуда и приборы тщательно упакованы и убраны.

– Очень красиво.

Дэвид отодвинул для нее стул. Лорен села, и он налил ей в винный бокал сидр.

– Я подумал было совершить налет на винный погреб отца, но потом решил, что ты отругаешь меня за это и будешь дергаться, что меня поймают.

– Я люблю тебя, – сказала Лорен.

У нее защипало в глазах, и она смутилась.

– Я тоже тебя люблю. – На лице Дэвида сияла улыбка. – И в связи с этим я официально приглашаю тебя на торжественный танец.

Лорен рассмеялась:

– Сочту за честь.

За годы учебы они не раз бывали на школьных вечерах, и все эти вечера открывались торжественным танцем. Сегодняшний их танец будет последним. При этой мысли Лорен погрустнела. Она против воли вспомнила о том, что в следующем году они покидают школу и будут учиться, возможно, в разных местах. Она подняла глаза на Дэвида. Ей обязательно надо убедить его в том, что они должны учиться в одном и том же университете. Дэвид-то не сомневается, что их любовь переживет разлуку, но она не может рисковать. Он единственный человек на свете, кто хоть раз сказал ей «Я люблю тебя», и она не может лишиться всего этого, не сможет жить без него.

– Дэвид, я…

В дверь позвонили.

Лорен охнула.

– Родители? О боже!

– Расслабься. Они час назад звонили из Нью-Йорка. Отец рвал и метал, потому что лимузин подали с опозданием на пять минут. – Он направился к двери.

– Не открывай.

Лорен очень боялась, что кто-то или что-то может испортить сегодняшний вечер. А что, если Джаред и остальные ребята узнали, что у Дэвида уехали родители, и решили нагрянуть к нему? Они были бы рады любой возможности устроить шумную вечеринку.

Дэвид засмеялся:

– Сиди, не вставай.

Лорен слышала, как он миновал холл и открыл дверь. Зазвучали голоса, послышался короткий смешок. Затем дверь захлопнулась, и спустя минуту в комнату вернулся Дэвид. Он нес коробку с пиццей, которая казалась чем-то неуместным в этой комнате, предназначенной для торжественных приемов.

На Дэвиде были мешковатые джинсы и футболка с надписью «Не завидуй, не всем быть такими, как я».

В этом наряде он выглядел потрясающе, и Лорен в который раз подумала, что он удивительно красив. От волнения у нее даже дыхание перехватило.

Дэвид поставил коробку на стол.

– Я собирался сам приготовить ужин, – сказал он и пояснил с искренним сожалением: – Но у меня все сгорело.

Лорен встала и подошла к Дэвиду:

– Пицца – это тоже здорово.

– Честно?

Радость, прозвучавшая в его голосе, растрогала Лорен до глубины души. Дэвид хотел сделать ей приятное, и она хорошо знала, как важно для него ее одобрение и поддержка.

– Честно.

Он обнял ее и стиснул так, что она едва не задохнулась.

К тому моменту, когда они наконец занялись пиццей, она уже успела остыть.

6

Построенный в семидесятых годах дом, в котором теперь жила Ливви, находился в одном из красивейших районов города. Из некоторых коттеджей – самых дорогих – открывался вид на океан, остальные же строения располагались вокруг овально-изогнутого бассейна и общественной зоны с культурно-спортивными сооружениями, детскими площадками и кафе. Когда Энджи училась в школе, жить в Хейвенвуде считалось престижным. Она помнила, как летом с подружками сидела у бассейна и наблюдала за их мамами. Те, в открытых купальниках и широкополых шляпах, полулежали в шезлонгах, курили сигареты и пили джин с тоником. Тогда они казались ей ужасно утонченными, хотя на самом деле это были самые обычные представительницы среднего класса. Теперь-то она понимала, что они изо всех сил старались выглядеть светскими львицами. Окажись тогда среди этих блеклых заурядных дамочек ее мать-итальянка, она затмила бы их своей яркой, неординарной красотой, однако мама никогда не позволяла себе прохлаждаться у бассейна.

Ее сестра с возрастом не избавилась от восторженного отношения к Хейвенвуду и не рассталась с детской мечтой жить здесь.

Энджи оставила свою машину на подъездной аллее позади фургона «субару». На ступеньках перед дверью она остановилась. Надо действовать очень осторожно, ведь ей, можно сказать, предстояло проделать операцию на открытом сердце. Всю ночь она практически не спала и размышляла. О том, что ей надо сделать в первую очередь, и о многом другом. Энджи провела еще одну беспокойную ночь в холодной постели, и, пока она против воли вспоминала то, что ей очень хотелось забыть, пока она гадала, каким будет ее будущее, ей стало ясно одно: надо вернуть Ливви на работу. Сама она не сможет управлять рестораном, да и желания посвятить этому всю жизнь у нее нет.

«Прости, Ливви».

С этого надо начать. Потом она съест пирожок и осыплет сестру комплиментами. Что-нибудь да сработает. Ливви обязательно должна вернуться в ресторан. Что до нее самой, то она поработает здесь с месяц или хотя бы до тех пор, пока не научится снова спать в одиночестве.

Энджи постучала в дверь. Подождала некоторое время. Снова постучала.

Наконец Ливви открыла. На ней был облегающий велюровый спортивный костюм с надписью «J. Lo», вышитой на груди.

– Я предполагала, что ты заявишься. Проходи.

В крохотной, размером с почтовую марку, передней не хватало места для них двоих, поэтому Ливви попятилась и поднялась по двум застланным ковровым покрытием ступенькам в гостиную, где на ковре лежала пластмассовая дорожка, которая указывала на предпочтительный маршрут передвижения по комнате. По противоположным стенам стояли два дивана, обитые бледно-голубым бархатом, их разделял журнальный столик из полированного дерева. Обстановку дополняли уютные кресла с изящной позолотой и обивкой из ткани с розовыми и голубыми цветами. Но ковровое покрытие выпадало из общей гаммы: оно было оранжевым.

– Мы еще не постелили новый ковролин, – пояснила Ливви. – А вот мебель потрясающая, правда? Что ты думаешь?

Энджи покосилась на стоявшее в углу обтянутое серым дерматином кресло с выдвижной подножкой и откидной спинкой.

– Очень красивая. Ты сама занималась декорированием?

Ливви с гордостью выгнула плоскую грудь:

– Сама. Я собиралась пригласить декоратора, но Сал сказал, что у меня получается не хуже, чем у тех ребят из «Мира диванов Рика».

– Я в этом не сомневаюсь.

– Я даже подумывала о том, чтобы пойти работать к ним. Присаживайся. Кофе?

– Спасибо, с удовольствием. – Энджи села на диван.

Ливви ушла на кухню и вернулась через несколько минут с двумя чашками кофе. Одну она протянула сестре и села напротив.

Энджи несколько мгновений разглядывала бежевую пенку в своей чашке. «Нет смысла оттягивать неизбежное», – решила она наконец.

– Ты догадываешься, почему я пришла?

– Конечно.

– Прости, Ливви. Я не хотела обидеть тебя, у меня и в мыслях не было критиковать тебя или задевать твое самолюбие.

– Знаю. Это у тебя всегда получалось спонтанно.

– Я не такая, как ты и Мира, вы сами часто это повторяли. Иногда я бываю слишком… сосредоточенной.

– А, так вот как это называется в больших городах? Ну а мы, провинциалы, называем это стервозностью. Или одержимостью. Мы, к твоему сведению, тоже смотрим Опру.

– Перестань, Лив. Хватит мучить меня. Прими мои извинения и согласись вернуться на работу. Мне нужна твоя помощь. Я считаю, что вместе мы сможем помочь маме.

Ливви на мгновение задумалась.

– Тут дело вот в чем. Я и так все время помогаю маме. Целых пять лет я работала в этом проклятом ресторане и выслушивала ее мнение по всякому поводу, от моей стрижки до моих туфель. Неудивительно, что я так долго не могла встретить подходящего парня. – Она подалась вперед. – Теперь я стала женой. У меня есть муж, который любит меня. Я не хочу разрушить все это. Настала пора изменить свой взгляд на жизнь и перестать считать себя первым делом Десариа, а потом уже кем-то еще. Сал этого достоин.

В душе Энджи вскипел гнев на Ливви, ей захотелось укорить сестру, но тут она подумала о своем собственном браке, и у нее болезненно сжалось сердце. Наверное, в какой-то момент и ей следовало бы поставить на первый план свою жизнь с мужем, а не только будущих детей. Но теперь поздно об этом сожалеть.

– Ты хочешь начать все сначала, – тихо проговорила она, неожиданно ощутив прочную связь с сестрой. Ведь между ними так много общего.

– Именно так.

– Вот и правильно. Мне тоже следовало бы…

– Не начинай, Энджи. Я знаю, ты осуждала меня за моих прежних мужей, но мои браки меня кое-чему научили. Жизнь идет своим чередом. Ты думаешь, что она остановится и будет ждать, пока ты вдоволь нарыдаешься, но она продолжает идти дальше. Не оглядывайся назад, не трать зря время. Иначе ты упустишь то, что ждет тебя впереди.

– Сейчас я очень хорошо представляю, что ждет меня впереди. Спасибо тебе большое. – Она вымученно улыбнулась. – Ну хоть чем-то ты сможешь помочь мне? Хотя бы советами?

– Ты просишь совета? У меня?

– В первый и последний раз, и не обещаю, что последую ему. – Энджи достала блокнот.

Ливви рассмеялась:

– Зачитай мне весь список.

– Как ты догадалась?

– Ты начала составлять списки, когда была в третьем классе. Помнишь, как они все время исчезали?

– Да.

– Это я спускала их в унитаз. Они дико бесили меня. Все эти перечни того, что необходимо было сделать. – Ливви усмехнулась. – А теперь я вижу: зря я хоть раз не составила такой список для себя.

В устах Ливви это было практически комплиментом. Энджи передала ей блокнот. Список занимал три страницы.

Ливви читала список, шевеля губами. На ее лице появилась слабая улыбка. К тому моменту, когда она дочитала до конца, ее улыбка переросла в смех.

– И ты хочешь все это сделать?

– А что в этом смешного?

– Разве ты не знаешь нашу мать? Эта женщина тридцать лет на Рождество вешает на елку одни и те же украшения. А почему? А потому, что елка нравится ей только в таком виде.

Энджи захлопала глазами. Ведь мама такая великодушная, любящая, добрая, но, надо признать, только до тех пор, пока все идет так, как хочется ей. И никакие перемены она на дух не принимает.

– Но должна признать, – продолжала Ливви, – твои идеи могли бы спасти «Десариа»… если его вообще можно спасти. Но я не хотела бы оказаться на твоем месте.

– С чего бы ты начала?

Ливви еще раз быстро просмотрела список, листая страницы.

– Этого здесь нет.

– Чего именно?

– Первым делом надо нанять новую официантку. Роза Контадори начала работать в ресторане еще до твоего рождения. За то время, что она принимает и записывает заказ, можно научиться играть в гольф. Я пыталась как-то повлиять на процесс, но… – Она пожала плечами. – Не представляю тебя в роли официантки.

Энджи не могла не согласиться с этим.

– Что конкретно ты предлагаешь?

Ливви усмехнулась:

– Чтобы она обязательно была итальянкой.

– Очень смешно. – Энджи достала ручку. – Что еще?

– Много чего. Давай начнем с основ…

Энджи стояла на тротуаре и смотрела на ресторан, который был так дорог ей в юности. Мама и папа проводили здесь каждый вечер, он – за стойкой метрдотеля, встречая гостей, она – на кухне, готовя для них. Семейные обеды обычно устраивались в половине пятого, до наплыва вечерних посетителей. Они все сидели на кухне вокруг большого круглого стола, который стоял так, чтобы его не могли видеть посетители из зала. После обеда Мира и Ливви шли работать: принимать и разносить заказы.

А вот Энджи никуда не шла.

«У нее светлая голова, – часто повторял папа. – Она будет учиться в университете, ей нужно заниматься».

Подобный расклад никогда не подвергался сомнению. Папино мнение было окончательным. Энджи поступает в университет. И все! Из вечера в вечер она готовилась к вступительным экзаменам, занималась на кухне, поэтому ей и удалось поступить на бюджетное отделение.

И вот она снова здесь, снова в начале пути, только на этот раз она собирается спасти бизнес, о котором почти ничего не знает. Сегодня рядом с ней не будет Ливви, ей не на кого будет опереться.

Энджи заглянула в записи. Они с Ливви исписали еще несколько страниц. Идеи сыпались как из рога изобилия. Теперь ей предстоит воплощать их в жизнь.

Она поднялась по ступенькам и прошла внутрь. Ресторан был уже открыт. Мама пришла в половине четвертого, ни минутой позже, ни минутой раньше. Так было все тридцать лет по пятницам.

Энджи услышала на кухне громкий стук, за которым последовало раздраженное бормотание.

– Мира опаздывает. А Роза только что позвонила и сказала, что заболела. Но я-то знаю, что она играет в бинго в Охотничьей ассоциации.

– Роза заболела?! – Энджи услышала панику в собственном голосе. – Но она же наша единственная официантка!

– Сегодня официанткой будешь ты, – заявила мама. – Это не так уж трудно, Энджела. Просто приноси людям то, что они заказали. – Она снова занялась тефтелями.

Энджи прошла в обеденный зал и, переходя от столика к столику, проверяла все детали: есть ли соль в солонках, наполнены ли мельнички для перца, нет ли пятен на скатертях, правильно ли расставлены стулья.

Через десять минут в ресторан влетела Мира.

– Извини, что опоздала! – крикнула она Энджи, устремившись на кухню. – Даниэла упала с велосипеда.

Энджи кивнула и углубилась в меню. Она изучала его так, словно это был учебник по предмету, зачет по которому ей предстояло сдать.

Без четверти шесть появились первые посетители. Это были доктор и миссис Файнштайн, владевшие частной клиникой в городе. Двадцать минут спустя прибыло семейство Джулиани. Энджи, как когда-то ее отец, тепло приветствовала их и проводила к столикам. Первые несколько минут она чувствовала себя великолепно, как рыба в воде, будто всю жизнь трудилась официанткой. Мария лучилась и одобрительно кивала.

К четверти седьмого она поняла, что близится катастрофа.

Как семь посетителей могут задать столько работы?!

– Еще воды, пожалуйста…

– Я просила принести пармезан.

– Где наш хлеб?

– А почему не принесли масло?

– Может, ты, Энджела, и великий копирайтер, – сказала ей мама в момент ее очередного появления на кухне, – но чаевые я бы тебе не дала. Ты слишком медлительная.

С этим трудно было поспорить.

Энджи подошла к Файнштайнам и поставила на стол блюдо с каннеллони.

– Сейчас принесу ваши скампии, миссис Файнштайн, – сказала она и убежала на кухню.

– Надеюсь, доктор Файнштайн не успеет все доесть к тому моменту, когда ты обслужишь его жену, – неодобрительно проговорила мама. – Мира, делай тефтели крупнее.

Энджи выбежала из кухни и поспешила к столику Файнштайнов. Когда она уже ставила тарелку на стол, звякнул дверной колокольчик. Она поняла, что пришли новые посетители. Только не это!

Она медленно повернулась и увидела Ливви. Та секунду пристально смотрела на нее, а потом расхохоталась:

– Принцесса работает у Десариа? Я не могла не прийти. Я не могла упустить возможность посмеяться над тобой. – Она похлопала Энджи по плечу. – И помочь тебе, – добавила она уже серьезно.

К концу вечера у Энджи дико разболелась голова.

– Ладно! Заявляю со всей ответственностью: в истории не было официантки хуже меня.

Она оглядела себя. Фартук был в красных пятнах – это она пролила вино, на рукаве – бежевые пятна от заварного крема. Уберечь брюки ей тоже не удалось: они были вымазаны в томатном соусе. Она села за столик в дальнем углу рядом с Мирой.

– Просто не верится, что я носила кашемир и высокие каблуки. Неудивительно, что Ливви хохочет, глядя на меня.

– Ничего, привыкнешь, – пообещала Мира. – Складывай пока салфетки.

– Честное слово, хуже, наверное, не бывает. – Энджи не могла удержаться от смеха, хотя ей было совсем не весело.

По правде говоря, она не ожидала, что будет так тяжело. В жизни ей все давалось легко. И у нее все получалось, за что бы она ни бралась. Причем получалось хорошо, может, и неидеально, но точно лучше среднего. Она закончила в Лос-Анджелесе Калифорнийский университет – за четыре года, между прочим, – с довольно высоким результатом, и ее взяло на работу лучшее рекламное агентство Сиэтла.

Если честно, вся эта суета с обслуживанием столиков стала для нее самым настоящим шоком.

– Это унизительно.

Мира подняла голову от салфеток.

– Не переживай. За все годы Роза очень редко звонила в ресторан и в последний момент предупреждала, что не выйдет из-за болезни. Обычно она справляется с так называемой толпой. И ты справишься.

– Понимаю, но… – Энджи опустила взгляд на свои руки. На коже следы от ожогов. Хорошо еще, что она пролила горячий соус на себя, а не на миссис Джулиани. – Не знаю, получится ли у меня.

Мира свернула из полотняной салфетки лебедя и подвинула его через стол к сестре. И Энджи сразу вспомнила тот вечер, когда папа учил ее, как складывать полотняный квадрат, чтобы из него получилась вот такая птица. Она посмотрела на Миру и поняла, что та напомнила ей об этом специально.

– Мне и Ливви потребовались недели, чтобы научиться складывать лебедя. Мы сидели на полу рядом с папой и пытались повторять все его движения. Нам очень хотелось, чтобы он улыбнулся и сказал: «Молодчины, мои принцессы». Мы думали, что у нас все отлично получается, а потом к нам подсела ты и за три попытки научилась его складывать. «Вот ей, – сказал папа, целуя тебя в щеку, – все по плечу».

В другой ситуации Энджи улыбнулась бы этому воспоминанию, но сейчас оно пробудило в ней другие мысли.

– Наверное, вам с Ливви было непросто.

Мира отмахнулась:

– Я имела в виду не это. Этот ресторан – «Десариа», – он у тебя в крови, как и у нас. То, что ты не работала здесь все эти годы, не изменило этого. Ты все равно остаешься одной из нас, и тебе по силам сделать то, что требуется. Папа верил в тебя, мы тоже верим.

– Я боюсь.

Мира улыбнулась:

– Это говоришь не ты.

Энджи повернулась к окну и уставилась на пустую улицу. Листья, кружась, медленно падали на тротуар.

– Это говорит та, какой я стала. – Ей самой было нелегко признаться в этом.

Мира наклонилась к ней:

– Можно начистоту?

– Нельзя. – Энджи попыталась засмеяться, но, взглянув в открытое лицо сестры, не смогла.

– За последние годы ты стала эгоцентричной. Я не имею в виду эгоистичной. Желание иметь ребенка, а потом смерть Софи – все это сделало тебя сдержанной. В каком-то смысле одинокой. Ты замкнулась в себе.

«В каком-то смысле одинокой».

Абсолютно верно.

– Я чувствовала себя так, будто меня подвесили на веревке, а подо мной пропасть.

– Ты бы все равно упала.

Энджи задумалась. За один год она потеряла дочь, отца и мужа. Это и есть то самое падение, которого она так боялась, это точно.

– Иногда мне кажется, что я все еще падаю. А по ночам становится вообще невмоготу.

– Может, пора посмотреть вокруг себя?

– У меня есть ресторан. Я пытаюсь.

– Это днем. А когда ресторан закрыт?

Энджи вздохнула.

– Приходится тяжело, – призналась она. – Ночью я сижу над своими записями и делаю пометки.

– Одной работой ты не спасешься.

Энджи очень хотелось поспорить, опровергнуть это утверждение, но она уже знала эту истину, еще с тех пор, когда любила свою работу и пыталась забеременеть.

– Да.

– Может, пора протянуть руку помощи тому, кому еще хуже?

Энджи задумалась. Она вспомнила ту юную девушку, скорее девочку, которую она видела на парковке. Ведь ей на душе стало значительно легче, когда она помогла девочке. В ту ночь она даже проспала до самого утра.

Возможно, это и есть ответ – помочь кому-то другому.

Она поймала себя на том, что улыбается.

– По понедельникам я свободна?

Мира тоже улыбнулась:

– Да. И в первую половину дня по будням.

Впервые за все время Лорен проснулась с ощущением полнейшей безопасности. Дэвид обнимал ее и прижимал к себе даже во сне. Она нежилась в его объятиях и улыбалась, представляя, как она каждый день будет просыпаться вот так, рядом с любимым.

Лорен лежала так довольно долго, наблюдая за спящим Дэвидом, потом выбралась из-под его руки и встала с кровати. Она сейчас приготовит завтрак и принесет ему в постель. Она подошла к комоду и, помедлив, выдвинула верхний ящик, нашла там длинную майку, надела ее и спустилась вниз.

Кухня была роскошной, сплошь гранит, нержавейка и зеркальные поверхности. Кастрюли и сковородки сияли начищенными боками. Лорен легко нашла все необходимое для яичницы с беконом и оладий. Когда завтрак был готов, она поставила тарелки на красивый деревянный поднос и поднялась наверх.

Дэвид уже проснулся и, зевая, сидел в кровати.

– Вот ты где была, – сказал он, улыбаясь. – А то я испугался…

– Как будто я могу уйти от тебя! – Она села на кровать рядом с ним и поставила поднос между ними.

– Выглядит изумительно, – сказал Дэвид, целуя ее в щеку.

Завтракая, они обсуждали самые обычные вещи: приближающийся для будущих абитуриентов университетов тест, футбол, школьные сплетни. Дэвид рассказал о «порше», который они с отцом реставрировали. Это было единственное, что они с отцом делали вместе, поэтому Дэвид взахлеб описывал, как они ремонтируют машину. Он наслаждался теми часами, что он с отцом проводил в гараже, для Дэвида эта их совместная работа имела большое значение. Он так часто рассказывал о том, как у них идут дела, что сейчас Лорен почти не слушала его. Он взахлеб говорил что-то о коробке передач, потом заговорил о времени разгона, и Лорен полностью утратила интерес к теме.

Лорен сидела, глядя в окно, за которым ярко светило солнце. Ее мысли переключились на Калифорнию и на будущее. Она уже перестала считать, сколько раз рассортировывала проспекты различных университетов в зависимости от степени вероятности получения стипендии. По ее прикидкам получалось, что больше всего возможностей учиться за казенный счет предоставляли частные университеты. А из них она отдавала предпочтение Университету Южной Калифорнии. Он давал первоклассное образование, а кроме того, там можно было заниматься спортом и участвовать в соревнованиях мирового уровня.

Был лишь один минус – университет находился в восьми часах езды от Стэнфорда.

Ей нужно убедить Дэвида в том, что неплохо было бы ему попробовать поступить не только в Стэнфордский университет, но и в Университет Южной Калифорнии.

Другим вариантом для нее был Университет Санта-Барбары. Но, если честно, она была по горло сыта католическими учебными заведениями.

– …Очень плотная. Идеальная кожа. Лорен? Ты слушаешь?

Она повернулась к нему:

– Конечно. Ты рассказывал о коробке передач.

Дэвид расхохотался:

– Ага, час назад. Я так и понял, что ты меня не слушаешь.

Лорен почувствовала, как у нее вспыхнули щеки.

– Извини. Я думала об университете.

Дэвид переставил поднос на прикроватную тумбочку.

– Ты все время переживаешь из-за будущего.

– А ты не переживаешь?

– А что это дает?

Прежде чем она успела ответить, он поцеловал ее, и все мысли об университете и о неопределенности их будущего тут же улетучились. Она снова растворилась в его поцелуе, в его сладких объятиях.

Несколько часов спустя, когда они выбрались из кровати и застелили постель, Лорен почти забыла о своих тревогах.

– Поехали в Лонгвью кататься на коньках, – предложил Дэвид.

Лорен всегда радовалась, когда им удавалось выбраться на каток. Но сейчас, оглядев свою одежду, она поморщилась. Куртка изношена донельзя, да и обувь не лучше. В таком виде ей не стоит появляться на катке.

– Сегодня ничего не получится. Мне нужно искать работу.

– А в субботу?

Она подняла на него глаза. И вдруг отчетливо поняла, что их разделяет нечто большее, чем несколько футов пространства этой комнаты.

– Я понимаю, тебе надоело все это слушать, но что мне делать?!

Дэвид шагнул к ней.

– Сколько?

– Сколько чего?

– Сколько она задолжала? За квартиру?

Лорен готова была провалиться сквозь землю.

– Я никогда не говорила…

– Верно, не говорила. Но я же не дурак, Ло. Так сколько вы задолжали?

Лорен очень пожалела о том, что не может взмахнуть волшебной палочкой и перенестись отсюда куда-нибудь подальше.

– Две сотни. В понедельник уже первое число.

– Две сотни. Столько, сколько я заплатил за новый руль для велика и переключатель передач.

Лорен не знала, что сказать на это. Для него эта сумма была мелкой, ему столько выдавали на карманные расходы. Чтобы не видеть лица Дэвида, она наклонилась и стала подбирать с пола свои вещи.

– Я хотел бы…

– Нет, – отрезала она, не решаясь поднять глаза. От стыда она едва не плакала. Она понимала, что он не хочет обидеть ее, что он любит ее и искренне пытается помочь ей, но все же…

– Почему нет?

Лорен медленно выпрямилась и наконец отважилась посмотреть ему в глаза.

– Всю жизнь, сколько себя помню, – сказала она, – я видела, как моя мама тянет деньги из мужчин. Все это начинается с мелочей. Деньги на пиво или сигареты, потом пятьдесят баксов на новое платье или сотня, чтобы оплатить электричество. Эти деньги… они все меняют.

– Я не такой, как те мужики, и ты это знаешь.

– Да пойми ты: мне необходимо, чтобы у нас все было по-другому.

Он так ласково погладил ее по щеке, что у нее к горлу подкатил комок.

– Значит, ты не позволишь мне помочь тебе?

Ну как ему объяснить, что любая помощь с его стороны превратится в реку, которая поглотит их?

– Просто люби меня, – прошептала она, обнимая его и прижимаясь к нему.

Дэвид приподнял ее над полом и целовал до тех пор, пока она снова не заулыбалась.

– Мы идем кататься на коньках. Все, никаких возражений.

Лорен очень хотелось поехать, ей нравилось круг за кругом скользить на коньках, ни о чем не думать и опираться на теплую руку Дэвида.

– Ладно. Но сначала мне надо заехать домой переодеться. – Она не удержалась от улыбки. Как же приятно поддаваться на уговоры, устроить себе выходной от проблем.

Дэвид взял ее за руку, вывел из комнаты и направился по коридору к спальне родителей.

– Ты куда, Дэвид? – Лорен покорно шла за ним, недоумевая.

Он подошел к гардеробной и открыл дверь. Автоматически зажегся свет.

Гардеробная оказалась больше, чем гостиная в квартире Лорен.

– Мамины куртки вон там. Выбери одну.

Лорен на негнущихся ногах прошла в помещение и оказалась перед перекладиной, на которой висели куртки миссис Хейнз. Их было по меньшей мере двенадцать. Кожаных, кашемировых, шерстяных, замшевых. И все имели такой вид, будто их никогда не надевали.

– Выбирай любую, и поехали.

Лорен не могла шевельнуться. От бешеного сердцебиения она даже начала слегка задыхаться. Она вдруг почувствовала себя уязвленной, ущербной в своей нищете. Попятившись, она повернулась к Дэвиду. Если он и заметил, как неестественно блестят ее глаза, насколько натянута ее улыбка, то никак этого не показал.

– Я только что вспомнила. Я же захватила с собой приличную куртку. Так что все в порядке.

– Ты уверена?

– Конечно. Я только одолжу у тебя твой свитер. Поехали.