Текст книги "Ты – мне, я – тебе"

2

Ронни не видел никакого смысла в этом притворном самоубийстве. «Неужели можно так сильно любить ребенка, чтобы из-за этого умирать? Это походит на психическую болезнь. Может быть, она хочет снова привлечь к себе внимание?» – подумал он, радуясь тому, что сам он счастлив и свободен. Он-то если и женится, то по расчету, на какой-нибудь американке, которая сможет помочь ему сделать карьеру. Но иметь ребенка? Это же – ад кромешный! Он уже не раз видел, как некоторые из его приятелей жили в маленьких квартирках с плачущими детишками, а бывшая соблазнительница в пеньюаре доставала грудь, чтобы накормить самого младшего из них. Быть свободным и бедным? Это же – рай. Ему еще представится случай осуществить свою мечту… У его подружки Элен замужество в Голливуде не сложилось. Ей надо было бы оставить ребенка у своей матери во Франции, получить американское гражданство и водить Шиллера за нос… Ведь столько женщин именно так и поступили бы… Но не Элен. У нее был большой недостаток: она спала с мужчинами, в которых была влюблена. И никогда не делала это по расчету.

Ронни направился прямо к лифту, кивнул вышедшей оттуда паре. Очутившись на первом этаже, он зашел в туалет, достал из кармана и повязал галстук, сполоснул лицо водой и, не сумев устоять перед искушением, насыпал на тыльную сторону ладони дозу кокаина и вдохнул ее в себя ноздрями. После чего он вышел в холл и смешался с толпой участников приема, наполнивших салоны в другой стороне отеля. «Просто посмотрю, почувствую запах денег и власти», – сказал он сам себе.

Видеокамера в черном пластиковом мешке была спрятана у него на боку, фотоаппарат «лейка» висел на шее на матерчатом шнурке и был небрежно прикрыт длинным белым шелковым шарфом. Вовсе не желая нарушать инструкции Элен, он все-таки надеялся тайно сделать там и сям несколько снимков. «Лейка» должна была дать ему возможность перехватить какой-нибудь взгляд, какой-нибудь жест, запечатлеть на пленке чей-нибудь профиль.

Толпа гостей представляла собой тихие разговоры, шепотки, элегантные манеры. Гости Элизабет Кларк-Гаррисон, производители и продавцы бриллиантов – она прежде всего хотела доставить удовольствие Шиллеру, который мечтал снять фильм из жизни этого света, – представители киноиндустрии, утонченные женщины, о чем-то разговаривали друг с другом. Глаза всех присутствующих были устремлены на известную топ-модель. Она была ростом метр восемьдесят восемь, в этот вечер на ней сверкало одолженное у некоего ювелира колье из австралийского жемчуга – это сказочное колье, как утверждали окружающие, стоило около миллиона долларов. Она надела сандалии без каблука, чтобы не смущать богатых мужчин, которые были ростом ниже ее.

В буддистский период своей жизни Ронни верил в то, что когда-то его душа вселится в сокола. Его взгляд, как луч лазера, сканировал лица. Сколько потерянных портретов! Его «лейка» жгла ему грудь. Он увидел Шиллера, окруженного толпой почитателей. Этот профиль, этот чувственный нос, эта агрессивно выпяченная нижняя губа, эта золотистая шевелюра: какая была бы обложка! Мимо прошел официант с подносом бокалов шампанского, Ронни взял бокал, проглотил его содержимое и потом пошел искать, куда бы поставить хрустальный сосуд. Присутствие стольких шикарных гостей, одна фотография которых могла принести целое состояние, опьяняло его.

Он почувствовал безумное желание, почти физическую потребность предать Элен, эту временами красивую девицу, которая так и не смогла удержать в руках свою удачу. Его охватила дрожь, он захотел морально опуститься, продаться, пожертвовать своей частью и крепкой дружбой в обмен на обещание какой-нибудь роли. Подойти бы к Шиллеру и шепнуть ему на ухо: «У меня есть информация, которая может доставить вам много неприятностей». Шиллер бы узнал его, не поверил бы, но спросил бы: «Сколько?» – «Вы, кажется, собираетесь делать ремейк “Человека с золотой рукой”. Меня бы устроила роль Синатры».

Рядом с режиссером стояли две женщины, выставляя напоказ ослепительно-белые улыбки и едва прикрытые лоскутками материи груди. Эти девицы, мечтающие о Бродвее, о какой-нибудь роли в музыкальной комедии, умели танцевать, петь, складно говорить. Натасканные агентами, получавшими свой процент – они вернули бы им деньги с первых гонораров, – все подобные девицы хотели пробиться на большой экран. А сейчас они надеялись привлечь к себе внимание Шиллера, остаться в его памяти.

Ронни с сожалением вспомнил, что ему надо было вовремя доставить снимки в редакцию какой-нибудь влиятельной утренней газеты. Он решил позвонить Элен, чтобы узнать, что она делает, скоро ли покинет гостиницу. Ему захотелось немного ободрить ее. Сказать ей: «Если еще задержишься, закажи ужин в номер». Она могла сухо ответить, что не нуждается в его советах, и упрекнуть за то, что он все еще болтается по салонам. Она приказала бы ему уйти из отеля.

И он заколебался. Если бы он мог взбодриться еще одной дозой кокаина, он стал бы более уверен в себе и, возможно, рискнул бы.

* * *

Элизабет Кларк-Гаррисон разговаривала с вдовой одного промышленника. Та спросила, как шли дела у Гаррисона.

– Я была в отчаянии, когда узнала, что у вашего отца были проблемы с сердцем…

Элизабет отрезала:

– Он поправился. Отец – человек крепкий, его хорошо лечили.

Женщина нервно прошептала:

– Мне кажется, вы стали специалистом в области бриллиантов…

Элизабет подавила раздражение.

– Это ремесло является частью моей жизни.

– Вам есть с кем посоветоваться… У меня к вам просьба.

– Слушаю вас.

– Мне бы хотелось оценить мои черные бриллианты. Редкие камни.

Элизабет сухо ответила:

– Обратитесь в магазин «Кляйн энд Кляйн» на Родео-Драйв. Я такими вещами не занимаюсь.

Отвернувшись от вдовы, она заметила фотографа, стоявшего около стены с гобеленами из Бордо. Этого типа она смогла бы узнать даже в кромешной темноте: разве не он тайно снял Гаррисона в кресле-каталке, когда того вывозили из холла больницы и везли к лимузину? Ей стоило больших трудов добиться, чтобы этот снимок не был опубликован. Охваченная гневом, она прошла сквозь толпу, лишь чудом не наткнувшись на огромный серебряный поднос с канапе из лососины. «Простите», – произнес официант. Элизабет подошла к одному из старших охранников.

– Я очень недовольна, – сказала она ему. – Если вы немедленно не примете меры, я никогда больше не обращусь за услугами в ваше агентство. Видите типа, что стоит у той двери? В белом шарфе.

– Да, – озабоченно ответил охранник.

– Это – фотограф. Он не должен быть здесь. Надо немедленно убрать его отсюда. Он представляет опасность для моих гостей. Вышвырните его вон.

– Мои люди незамедлительно им займутся, – ответил старший охранник, на которого гнев миссис Кларк произвел большое впечатление.

– Вы допустили небрежность! – воскликнула она. – С этой стороны никто не должен входить без пригласительного билета.

Начальник службы безопасности что-то сказал своим охранникам и ушел с одним из них. Элизабет вернулась к гостям, не спуская глаз с Ронни, к которому через несколько минут подошли два человека и почти вынесли его из зала.

Этот прием Элизабет организовала, чтобы понравиться Шиллеру. Он явился сюда вместе с продюсером своего будущего фильма «Потерпевшие кораблекрушение». Ее компания не занималась финансированием фильмов в Голливуде. Узнав о том, что для съемок фильма нужны были деньги, Элизабет без колебаний предложила крупную сумму в обмен на то, что ее сын Джимми получит в фильме главную роль. Но с такими людьми надо было быть очень осторожными. Они «не продавались», все надо было обставить как помощь киноискусству, финансовую поддержку.

В своем черном костюме от Сакса, она была ослепительна. Ее подвеска с бриллиантом в двадцать девять карат вызывала всеобщую зависть. Она переходила от одной группы гостей к другой, затем остановилась рядом с Шиллером и его продюсером, новичком в этом обществе. Это был русский, он только начинал заниматься этим ремеслом, но был уже горделив и недоверчив.

– Извините, меня задержали знакомые из Нью-Йорка. Господин Воров…

Она протянула ему руку. Русский поцеловал ее. За пять лет Воров сделал себе в Голливуде имя. Он хотел добиться признания в качестве продюсера волнующих фильмов с очень острыми сюжетами – политика, наркотики, война. Он уговорил Шиллера снять «Потерпевшие кораблекрушение», сценарий которого купил за сотню тысяч долларов. Постановщик сохранил только главную тему, а остальное выбросил. У него была своя личная команда сценаристов. Сам он никогда ничего не писал: просто говорил, какой он хотел бы видеть данную сцену, и ему ее описывали. Неудачные сцены он просто-напросто отбрасывал в сторону, как и их авторов. Когда несколько месяцев тому назад Элизабет обратилась к Шиллеру, тот рассказал ему о Джимми Кларке: «Парень очень красив. Из богатой семьи. В этой роли он покажет пример, которому лучше не следовать». Кроме того, Шиллер, не будучи до конца в этом уверенным, сказал, что у Элизабет, очевидно, были именно такие проблемы с сыном, и парню надо было дать смысл существования.

Действительно, сюжет фильма касался предмета особого беспокойства Элизабет. В настоящее время Джимми под строгим присмотром проходил реабилитацию после лечения от наркотической зависимости и, казалось, не интересовался ничем, кроме кино. Мать заставила его переехать в Лос-Анджелес, чтобы разлучить с его подружкой Хлоэ, английской студенткой, которая увлекла его в падение по наклонной плоскости.

Воров с уважением, к которому примешивалась игривость, посмотрел на эту богатую женщину, подпитывающую его фильм свежими деньгами.

– Конечно, – повторил он, – мы будем рады видеть вашего Джимми, но вначале он должен будет пройти кастинг.

Шиллер снова взял бразды правления в свои руки.

– Все будет сделано, как вы хотите… И еще раз спасибо, Элизабет, за этот великолепный прием в мою честь.

– И за «Потерпевших кораблекрушение», – добавила она. – Этот фильм служит благородному делу.

Шиллер старался не упустить ни единой возможности.

– В случае удачи фильма, надеюсь, вы поможете мне снять фильм моей мечты. Я вам уже о нем говорил. «Глаза бриллианта»? Одиссея ювелира из Антверпена, который уехал в Индию, чтобы достать эти сокровища, и который умирает в поисках их…

– Готова буду помочь вам, если вы возьмете на работу Джимми.

Воров решил вмешаться:

– Для нас очень много поставлено на карту. Вы должны показать нам вашего сына, чтобы мы могли познакомиться с нашим возможным главным героем…

До сего времени Воров и Шиллер видели только фотографии Джимми. Личная встреча должна была состояться в конторе Шиллера в конце недели. Воров добавил:

– Надеюсь, у него есть талант…

И тут же пожалел об этой оговорке. Вмешался Шиллер:

– …Если он фотогеничен, половина дела будет сделана.

– Он красив как бог, – сказала Элизабет, – и, уверена, очень способный.

Шиллер подумал: «Еще одна мамаша, безумно любящая своего отпрыска… Но эта мамаша очень богата».

Воров вознамерился уходить, Шиллер его остановил:

– Мне бы хотелось, чтобы вы увиделись с Сольвейг, она будет играть роль матери юного наркомана.

– Я знаком с Сольвейг, – сказал Воров.

– Мне бы хотелось, чтобы вы установили более личный контакт с ней. Ей надо польстить. Послать ей несколько орхидей…

Элизабет ослепительно улыбнулась.

– Пройдите в другой конец салона: там установили столы, мне хочется угостить вам легким ужином.

* * *

Когда охранники стали выводить Ронни из зала, он запротестовал:

– Вы не имеете права так обращаться со мной!

– У вас нет пригласительного билета на прием.

– Я был у подруги, которая живет в этом отеле. Позвоните ей, она подтвердит мои слова.

– Вы не должны были проходить в салоны.

– Я зашел только посмотреть…

Гости продолжали прибывать.

– Отпустите меня, иначе я буду жаловаться! Возможно, вы имеете право выпроводить меня с приема, но не из отеля, куда я был приглашен. Вы не понимаете, что ограничиваете свободу передвижения граждан?

Они отпустили его на верхней площадке лестницы. Поправляя помятый пиджак, он вынужден был посторониться: пришла Сольвейг, героиня будущего фильма Шиллера, в сопровождении телохранителя и аккредитованного фотографа. «Я их уничтожу», – сказал себе Ронни. Сейчас он отправится домой и приготовит фотоматериалы в дополнение к видеозаписи. Быстрым шагом он удалился от суеты при входе в отель.

Бульвар Сансет был погружен в темноту и освещался лишь кругами света вокруг уличных фонарей. Ронни отыскал свою машину, сел в нее и тронулся в путь.

* * *

Обеспокоенная тем, что заметила фотографа, Элизабет решила лично провести расследование и направилась к ресепшн. У нее было впечатление, что замысел этого вечера сорвался, что Сольвейг не придет. Что она не захочет впервые в жизни играть роль матери и не подпишет контракт, согласно которому ее имя будет среди исполнителей фильма «Потерпевшие кораблекрушение».

Консьержка, у которой на лацкане пиджака был приколот «золотой ключик», сразу же узнала ее.

– Мисс Гаррисон, чем я могу быть вам полезна?

Элизабет была само очарование.

– Мне хотелось бы получить кое-какую информацию. Сегодня на приеме я увидела некоего фотографа-папарацци. И поставила об этом в известность мою службу безопасности. Теперь его тут нет… Но мне кажется, что при организации приема вы не очень внимательно проследили за наличием пригласительных билетов. Мне бы хотелось знать, куда он шел и кто его пригласил в отель.

– Наши правила не позволяют разглашать подобную информацию, – сказала консьержка. – Мы никогда и никому не сообщаем сведения о наших клиентах.

Присоединившийся к разговору менеджер прошептал ей на ухо свои аргументы. Консьержка тут же произнесла:

– Но для вас мы можем сделать исключение, мисс Гаррисон. Вы зарезервировали у нас три номера для ваших гостей из Нью-Йорка и соизволили провести у нас ваш прием. Клиентку, которая ждала этого мужчину, зовут Элен Алле.

Элизабет вспомнила о молодой женщине, с которой встретилась у лифта.

– Молодая темноволосая женщина, довольно симпатичная? – спросила она.

– Да. Она уже второй раз почтила нас своим визитом. Она здесь вышла замуж за господина Шиллера.

Менеджер вежливо пояснил, что Элен Алле провела здесь также несколько дней во время свадебного путешествия.

– И вы ее не забыли?

– Нет. Кажется, они потом развелись, потому что она вернулась во Францию – когда точно, сказать не могу. Вернувшись сюда, она выбрала наш отель. И попросила зарезервировать тот же самый номер, 319. Но у нас к этому моменту свободным был только номер 311.

– Красивая история, – прокомментировала подошедшая клиентка гостиницы. – Красивая история…

– Благодарю, – сказала Элизабет.

Она стала думать о причинах присутствия здесь Элен Алле. И тут вспомнила про бракоразводный процесс.

Про то, как долгие месяцы шла тяжба по поводу того, с кем останется ребенок. Как потом все вдруг закончилось, и дело покрылось тайной и безмолвием. Мысль о том, что молодая женщина притащила сюда фотографа, очень обеспокоила Элизабет. Скандал вокруг нее или ребенка стал бы губительным для Шиллера.

3

Движения элегантной толпы были похожи на ласковые морские волны. Вновь прибывавшие гости встречались с теми, кто собирался уходить. Шиллер сгорал от нетерпения: Сольвейг очень задерживалась, продюсер Воров уже ушел, а Элизабет Гаррисон куда-то пропала. Он решил подождать Сольвейг в холле, но тут к нему подошла какая-то девица с огромными голубыми глазами. Вьющиеся волосы доходили ей до пояса, а взгляд старался встретиться с взглядом режиссера. Он остановился.

– Вы хотите со мной поговорить?

– Как и все тут. Я так восхищаюсь вами, господин Шиллер.

В том состоянии возбуждения, в котором он находился, даже лесть была излишней.

– Спасибо. Вы очаровательны.

Девица махнула рукой.

– Меня зовут Дженнифер.

– Вы, несомненно, несовершеннолетняя.

– Это не имеет значения, – сказала она. – Я просто хотела сказать вам, что жду главной роли моей жизни.

– И кто же пригласил вас на прием?

Она пожала плечами.

– У вас столько ассистентов, стажеров. Всегда найдется человек, который захочет оказать мне услугу. Я хотела бы участвовать в кастинге для фильма «Потерпевшие кораблекрушение».

– Сообщите-ка мне имя вашего приятеля, который вас сюда пригласил, – сказал Шиллер. – У вас должен быть пригласительный билет.

– Он у меня есть, – произнесла она. – Этот друг верит в мой талант.

Взяв ее за плечи, Шиллер слегка отодвинул ее в сторону.

– Хорошо. Дело сделано: я вас увидел. Теперь дайте мне пройти…

Потом ему в голову пришла коварная мысль, а не поиздеваться ли над ней немного, только, чтобы бросить ей наживку. Чтобы дать ей надежду.

– А если у меня возникнет желание сделать с вами пробы?

– В таком случае вам надо будет всего лишь сказать вашим ассистентам: «Хочу мини-Монро». Они поймут, о ком идет речь, и найдут меня, я уже долгое время осаждаю их с просьбой свести нас.

Молодая и умная. Слишком красивая, чтобы не быть источником осложнений.

– До встречи… может быть, – сказал он, отходя от нее.

Он стал искать двух женщин, от которых зависела его жизнь: Элизабет и Сольвейг. И позвонил своей звезде.

– Алло?

– Я жду тебя, моя прелесть, – сказал он, скрипя зубами.

– Я нахожусь в холле с журналистом из «Голден Пипл». Он только что переговорил с редакцией. Ему обещали первую полосу.

– Сейчас я к тебе подойду.

Шиллер с трудом сдерживал злость. Чтобы Сольвейг была одна на обложке «Голден Пипл»? Было слишком рано расхваливать достоинства «его» будущего фильма. Он направился в центр холла. Она там позировала перед главной композицией цветов.

Сольвейг была неувядаема. Место и дата ее рождения были изменены с самого начала ее карьеры. Ее биография? Там все было перепутано: народы и исторические события. Там были немцы, русские, англичане, Вторая мировая война, эмиграция. В двухлетнем возрасте она тайно приехала в США, но когда именно? В десять лет у нее появился «покровитель». Когда ей официально исполнилось шестнадцать лет, она снялась в своем первом фильме. В то время надо было сделать ее старше: человек, который «заботился» о ней, рисковал быть обвиненным вначале в педофилии, а потом в растлении несовершеннолетней.

– Я сниму вас вдвоем? – спросил официальный фотограф.

Шиллер обнял Сольвейг за талию – он рассчитал движение, чтобы подставить перед объективом свой красивый профиль.

– Надеюсь, для первой полосы, – сказал он. – Можете добавить к снимку слухи о нашей предстоящей свадьбе…

Фотограф сделал несколько снимков.

– Теперь пойдем, – сказал Шиллер Сольвейг. – Могу я предложить тебе бокал шампанского?

В это время служащий отеля принес ему записку.

– Господин Шиллер…

– Да?

– Это вам.

Он развернул бумажку. Там были всего две строчки, написанные рукой Элизабет: «Сожалею, но меня срочно вызвал отец. Передайте от меня привет Сольвейг и займитесь гостями. Объясните все Борову. Спасибо».

Он повел Сольвейг в салон, обнимая правой рукой ее талию. Гости перестали бродить по залу и выстроились в два ряда для почетного приема. Сольвейг приветствовала их символическими поцелуями, время от времени сдувая их с ладони, – «поцелуйчики», улетавшие, словно бабочки, как она однажды сказала одному репортеру. Шиллер был сбит с толку, почувствовав под черными кружевами и шелком нечто вроде каркаса, который должен был делать все такой же тонкой талию его кино дивы. Он бы охотно пощупал, чтобы узнать, есть ли и впрямь что-то между телом и тканью, но не посмел этого сделать.

– Миссис Кларк-Гаррисон счастлива и польщена твоим присутствием здесь. Увы, ей пришлось уйти: проблемы в семье.

– Семья? Это все извиняет, – сказала Сольвейг. – А вот у меня семьи нет. Зато намного меньше проблем, не так ли? Ну, так что насчет шампанского?

Шиллер взял бокал со стоявшего на столе подноса. По легенде, Сольвейг пила только минеральную воду, ела миндаль и сухофрукты. Каждое утро она принимала по кофейной ложке оливкового масла для питания кожи. Именно в этом она призналась в одной из статей, посвященной диете.

– После приема, как договорились, – заверил Шиллер, – мы отправимся ко мне, и я покажу тебе комнату Тимоти… спящего Тимоти. Моему сыну уже семь лет. Как же он красив! Я начинаю объяснять ему правила игры в американский футбол… К несчастью, у него конституция европейского типа, как у его матери. Он не такой мускулистый, как наши американские дети…

Сольвейг сделала вид, что это ей было интересно. Шиллер в настоящее время был ей очень нужен. Все, к чему он прикасался, превращалось в золото. Выйдя за него замуж, она могла бы сняться в трех фильмах за четыре года. Да, внешность позволяла ей сниматься в течение четырех лет. А потом должен наступить ужасный момент: появятся морщины, лицо потеряет приятную овальную форму. От страха у нее по телу побежали мурашки.

– Я захватила чемодан… самое необходимое, – сказала она. – Но мне хотелось бы сегодня развеяться.

Они прошли в двойной зал приемов. В отсутствие Элизабет Шиллер должен был заботиться обо всех гостях. Увидев в углу два кресла, он отвел туда Сольвейг.

– Подожди меня здесь секундочку.

– В одиночестве?

– Пару минут, сокровище мое.

Он увидел своего самого расторопного ассистента.

– Ступай посиди с Сольвейг. Живо. Поговори с ней…

Сольвейг только что уселась в одно из глубоких кресел. И сразу почувствовала себя очень неудобно. Нижний край сделанного на заказ в Японии корсета сдавил ей ягодицы в горизонтальном направлении. Словно экватор железным ободом сковал землю. Но надо было терпеть. Вытянув свои длинные ноги, она стала любоваться итальянскими туфлями. Переплетение полосок крепило подошвы и высокие тонкие каблуки. Перед ней вырос посланный Шиллером ассистент.

– Мадам, счастье оказаться рядом с вами заставляет меня терять голову.

– Держите ее, молодой человек. Вы очаровательны.

– Моя мать, говоря о вас, часто…

Это было ужасной ошибкой: он намекнул на принадлежность к другому поколению.

– Я этому рада, – сказала она. – Но куда же подевался Рудольф?

– Сейчас подойдет, мадам. Моя мать также говорит…

Чтобы она сдохла, эта мать, со своими воспоминаниями, которые так старили ее!

– Она рассказывала мне о фильме «Лунная соната»…

Гнев нарастал. Фильм «Лунная соната» был снят двадцать лет тому назад. Она добилась, чтобы этот фильм был вычеркнут из репертуара музея киноистории.

Растерявшись без Элизабет, Шиллер позвал на помощь другого своего ассистента по имени Дон.

– Ходи от группы к группе, спрашивай, не нужно ли чего-нибудь еще. Элизабет Кларк уехала по семейным делам. Извинись за нее. И не оставляй Сольвейг надолго с этим идиотом… Слушай, не ты ли пригласил сюда эту блондинку?

– Она очень фотогенична, – сказал Дон. – Восхитительный профиль, густые волосы, тонкий нос, длинные ресницы… Я подумал, что она будет вам интересна в роли наркоманки в «Потерпевших кораблекрушение». Простите за то, что перебиваю вас, но есть звонок по вашему сотовому телефону. Возьмите, там указан вызывающий вас абонент.

Шиллер воскликнул:

– Это из дома!

Он перезвонил домой. Ему ответил телохранитель Тимоти.

– Господин Шиллер?

– Да. В чем дело? Что случилось?

– Тимоти сегодня ночью плакал, сэр.

– Мой сын плакал?

– Да. Горничная сказала ему глупость.

– Что?

– Она ему сказала: «Уж лучше иметь мать в маленькой комнате, чем кучу игрушек в зале для игр. Тебе не хватает матери. Она бы приехала к тебе, но ей это запрещено…»

– Эту гадину надо вышвырнуть вон.

– Нет. Она сказала это не по злобе. Она говорит…

– Что еще? – побледнев, спросил Шиллер.

– Тимоти заплакал и убежал в свою комнату Шиллеру надо было переварить эти новости. Печаль ребенка очень его огорчила, равно как и внезапный уход Элизабет Кларк. Семейные проблемы? У Гаррисона снова случился сердечный приступ? Что же на самом деле вынудило ее скрыться с ею же организованного приема? Он вернулся к Сольвейг и протянул к ней руки.

– Пойдем, дорогая. Твои почитатели ждут тебя.

Она была огорчена, но быстро утешилась.

– Я про вас не забуду, – сказала она молодому человеку, который составил ей компанию.

Тот даже задрожал от счастья.

– Могу ли я попросить у вас автограф?

– Потом, – сказал Шиллер. – Позже.

* * *

Из телефонной кабины первого этажа Элизабет позвонила в номер 311. Вызов прозвучал дюжину раз. К линии подключилась телефонистка отеля.

– Вы звоните в номер 311?

– Да. Мне очень нужно.

– Наша клиентка, вероятно, вышла.

– А может, трубка плохо лежит?

– Нет, – сказала телефонистка. – В таком случае вы бы слышали сигнал «занято». Могу ли я чем-нибудь вам помочь, мадам?

– Там живет моя знакомая из Парижа. У нее был длительный перелет. Наверное, она заснула. Я хотела бы подняться к ней.

– Как вам будет угодно.

Элизабет почувствовала опасность. Какую именно? Этого она не знала. Поднявшись на лифте на четвертый этаж, она устремилась к номеру 311. Из-под двери не пробивалось ни единого луча света, сигнал «Просьба не беспокоить» не был включен. В конце коридора появился носильщик с наполненной багажом тележкой. Когда он приблизился, Элизабет обратилась к нему:

– Будьте добры, я забыла ключ в кармане куртки внизу, в холле. Не могли бы вы мне отрыть дверь?

Он замялся, покраснел от смущения.

– Не имею права, мадам. Рядом с лифтом есть телефон. Попросите на респшн прислать вам кого-нибудь с дубликатом ключа.

– Прошу вас, помогите. Я жду очень важного звонка. Я уже слышала отсюда, как звонят. Меня зовут Элизабет Гаррисон. Не бросайте меня в беде.

Служащий отеля в испуге открыл дверь. Очутившись в вестибюле, Элизабет взглянула в зеркало над косяком двери, увидела себя и часть комнаты при слабом свете ламп. Из глубины комнаты доносилась нежная музыка.

– Есть тут кто-нибудь? – спросила она сначала тихо, а потом в полный голос. – Пожалуйста. Кто тут?

Она смущенно ждала ответа. Она не должна была здесь находиться. Сейчас она выйдет, закроет дверь и вернется к гостям. Элен Алле тут нет. Она могла быть в кафе. Если она сейчас вернется в номер, Элизабет извинится. «Мне показалось, что мы знакомы, – скажет она. – Я звонила вам. Бог знает, какое глупое чувство привело меня сюда. Меня обеспокоило появление фотографа. И мне сказали, что это вы его сюда пригласили…»

Против своей воли она вошла в комнату. Парчовые шторы были опущены. Слева на заправленной кровати лежала молодая женщина в шелковой ночной рубашке песочного цвета. Она с трудом дышала. Глаза ее были закрыты, а перламутровые веки были почти прозрачными. На подбородке тонкой пленкой застыла слюна.

Как и всегда в моменты борьбы между жизнью и смертью, Элизабет становилась деятельной и делала все очень быстро. Она увидела приколотые к ковру фотографии, а также те, что упали на кровать. Они могли морально уничтожить режиссера. Процесс об опеке над ребенком снова мог выйти на первый план. Опытным взглядом она оценила размах скандала, который обрушился бы на Шиллера. Если Элен Алле умрет, женские организации осудят его, а продюсер Воров, зная о том, что будущий фильм будет бойкотироваться, умоет руки и отойдет от дел. У Джимми не будет роль. Ему останется только кокаин.

Ей понадобилось менее минуты, чтобы снять и поднять фотографии и засунуть их в сложенную вдвое газету. Наклонившись над Элен, она сняла телефонную трубку. Говорила она сухо и быстро.

– Коммутатор?

– Да.

– Клиентке в номере 311 требует срочная медицинская помощь. Пригласите сюда дежурного врача и вызовите «скорую помощь».

– Коммутатор не имеет права вмешиваться при несчастных случаях. Вы должны обратиться к ночному менеджеру на респшн. Соединяю…

Несколько секунд ожидания, и Элизабет смогла объяснить ситуацию этому любезному и сообразительному человеку. Тот сразу же оценил опасность, которая грозила клиентке и отелю. Он вызвал врача. Машина «скорой помощи» должна будет ждать позади отеля. Команда спасателей поднимется по пожарной лестнице.

Продолжая говорить, Элизабет держала на руках потерявшую сознание женщину. Потом комната наполнилась людьми, дежурная по этажу примчалась с мокрым полотенцем и хотела положить его на лоб Элен. Элизабет жестом отстранила ее.

– Не надо. Где же врач?

В комнате появился только что прибывший высокий бледный человек. Он поднял веки Элен, тут же позвонил в больницу и предупредил о прибытии больной. Осмотрев флакон, он покачал головой.

– Может быть, надо вызвать у нее рвоту? – спросила Элизабет.

– Нет. Промывание желудка, кислород, интенсивная терапия… Вот и все, что мы можем.

В номере появились спасатели, они положили тело на носилки и скрылись.

– Вы ее родственница? – спросил врач у Элизабет.

– Подруга.

– Вам надо поехать с ней и захватить ее документы.

Элизабет взяла сумочку Элен и проследовала за спасателями.