Текст книги "Сердце королевы"

Лиса была Одаренной. Один ее глаз был бледно-серый, второй – темно-серый; рыжие волосы и резкие черты лица поражали, едва ли не ослепляли красотою. Дар Лисы интриговал – она была наделена бесстрашием. Но не тем бесстрашием, что идет рука об руку с безрассудством, а лишь отсутствием неприятного ощущения страха. На самом деле, как определила для себя Биттерблу, Лиса могла с почти математической точностью рассчитывать материальные последствия своих действий. Ей лучше всех было известно, что случится, если она поскользнется и выпадет из окна. И быть осторожной ее заставляло именно это знание, а не чувство страха.

Биттерблу считала, что такой Дар негоже тратить впустую на должности замковой прислуги, но после Лека Одаренные в Монси перестали быть собственностью королей. Они были вольны трудиться там, где пожелают. А Лисе, похоже, нравилось ходить в служанках на верхних этажах северного крыла замка – хотя Хильда как-то обмолвилась, что неплохо бы завербовать ее в шпионки.

– Лиса, ты живешь в замке? – спросила Биттерблу.

– Нет, ваше величество, – отозвалась Лиса со своего насеста. – Я живу в восточном городе.

– Не поздний ли час для работы?

– Мне подходит, ваше величество, – ответила Лиса. – Иногда я работаю всю ночь напролет.

– Как же ты входишь и выходишь из замка в такое время? Стража у дверей тебя не беспокоит?

– Ну, выйти завсегда можно; наружу они кого угодно пропустят, ваше величество. Но чтобы пройти ночью в замок, я показываю браслет, который мне дала Хильда, а чтобы миновать лионидца у ваших дверей, снова показываю браслет и говорю пароль.

– Пароль?

– Он меняется каждый день, ваше величество.

– А от кого ты сама получаешь пароль?

– Хильда прячет его для нас где-нибудь – каждый день недели в разном месте, ваше величество.

– Вот как? А какой пароль сегодня?

– «Шоколадный блинчик», ваше величество, – ответила Лиса.

Биттерблу полежала на диване, пялясь в потолок и должным образом обдумывая услышанное. Каждое утро за завтраком Хильда просила Биттерблу назвать слово или слова, которые можно было бы использовать как ключ, если им в этот день понадобится передать друг другу зашифрованное послание. Вчера утром Биттерблу назвала «шоколадный блинчик».

– А какой пароль был вчера, Лиса?

– «Соленая карамель», – ответила та.

Этот ключ Биттерблу назвала два дня назад.

– Какие вкусные пароли, – безмятежно заметила она, а в голове уже зародилась идея.

– Да уж, от Хильдиных паролей вечно есть хочется, – согласилась Лиса.

На краю дивана Биттерблу заметила капюшон глубокого синего цвета – точно как диванная обивка. Он, конечно, принадлежал Лисе; Биттерблу и раньше видела ее в такой скромной одежде. Куда более неприметной, чем любая из накидок Биттерблу.

– Как тебе кажется, сколько раз в день сменяется лионидская стража у двери? – спросила она у Лисы.

– На исходе каждого часа, ваше величество, – ответила та.

– Каждого! Надо же, как часто.

– Да, ваше величество, – кротко согласилась Лиса. – Едва ли они успевают замечать, что делается во дворце.

Снова оказавшись на твердой земле, она повернулась к королеве спиной и склонилась над ведром, полным мыльной пены.

Биттерблу схватила капюшон, сунула под мышку и выскользнула из комнаты.

Ей не раз приходилось видеть, как в ее покои под покровом ночи являются шпионы – ссутулившиеся, скрытые под капюшонами, неузнаваемые до тех пор, пока не снимут скрадывающий черты покров. Лионидская стража, подарок короля Рора, охраняла главный вход в замок и вход в покои Биттерблу и делала это по своим правилам. Они были вольны не отвечать ни на какие вопросы, кроме тех, что задали Биттерблу и Хильда, не отчитывались даже перед монсийской стражей – официальным войском и полицией королевства. Это давало личным шпионам Биттерблу свободу приходить и уходить, оставаясь незаметными для советников. С помощью этого небольшого ухищрения Рор обеспечил защиту секретам Биттерблу. У него самого в Лиониде действовала похожая система.

С браслетом сложностей не было, ибо браслет, который Хильда давала шпионам, представлял собой простой кожаный шнурок с нанизанной на него копией кольца, когда-то принадлежавшего Ашен. Кольцо было сделано по всем лионидским канонам: золото и инкрустация из крошечных блестящих темно-серых камней. Каждое кольцо лионидца обозначало конкретного члена семьи, и это Ашен носила в честь дочери. Оригинал хранился у Биттерблу. Она держала его в деревянном сундуке матери в спальне – вместе с остальными кольцами Ашен.

Привязывать его к запястью оказалось на удивление волнительно. Мать много раз показывала ей кольцо и объясняла, что выбрала камни под цвет ее глаз. Биттерблу прижала руку к груди, гадая, как бы мать отнеслась к тому, что она собиралась сделать.

«Ну и что здесь такого. Мама как-то раз тоже сбежала со мной из замка. Хотя не этим путем; а через окно. И у нее была серьезная причина. Она пыталась спасти меня от него.

И спасла. Отправила меня вперед, а сама осталась умирать.

Мама, я не знаю точно, почему делаю то, что собираюсь сделать. Чего-то не хватает, понимаешь? Кипы бумаги, письменный стол, башня – и так изо дня в день. Не может быть, чтобы жизнь сводилась к этому. Ты ведь понимаешь, правда?»

Тайная вылазка была сродни обману. Как и маскировка. Едва настала полночь, королева, одетая в капюшон Лисы и темные брюки, выскользнула из своих покоев и окунулась в мир историй и лжи.

Глава вторая

Она никогда еще не видела мосты вблизи. За все ежегодные осмотры Биттерблу ни разу не выходила на улицы восточной части города; мосты были ей знакомы лишь с высоты башни – она глядела на них на фоне небес, даже не зная наверняка, настоящие ли они. И вот теперь Биттерблу стояла у основания Крылатого моста, водя пальцами по швам, которыми куски холодного мрамора соединялись, образуя титанических размеров опоры.

И неожиданно привлекла к себе внимание.

– А ну, иди своей дорогой, – резко сказал мужчина с порога грязно-белого каменного домишки, который ютился между колоннами моста в ряду других столь же невзрачных жилищ. Мужчина опустошил в канаву ведро. – Нам тут полоумных не надо.

Биттерблу показалось, что грубо так разговаривать с человеком, который провинился лишь тем, что прикоснулся к мосту, но она послушно двинулась дальше, чтобы избежать разговора. В этот час на улицы высыпала толпа людей, и Биттерблу вздрагивала при виде каждого нового прохожего. Она старалась огибать их, натянув капюшон на лицо, довольная тем, что не занимает много места.

Высокие узкие здания кренились набок, подпирая друг друга; изредка в щелях между ними взгляд ловил проблески реки. На каждом перекрестке дороги разбегались в разные стороны, предлагая все новые возможности. Она решила пока не выпускать из виду реку, подозревая, что иначе потеряется и не выдержит напора города. Но нелегко было оттащить себя от некоторых улочек, что лентой убегали вперед и скрывались во мраке, маня тайнами.

Река привела ее к следующему колоссу в списке – к Чудовищному мосту. К этому времени Биттерблу уже стала впитывать больше деталей, даже осмеливалась заглядывать людям в лица. На некоторых читались скрытность и спешка, или смертельная усталость, или боль, другие были пусты и ничего не выражали. Здания, многие – из белого камня, иные – обшиты досками, залиты желтым светом внизу и теряющиеся во тьме выше, тоже впечатляли – суровые и обветшалые.

В странную комнату историй под Чудовищным мостом ее привел неверный шаг, хотя и Лек тоже сыграл свою роль. Отскочив вбок, в переулок, чтобы разминуться с парой увальней, она оказалась в ловушке – здоровяки тоже свернули в переулок. Конечно, Биттерблу могла бы протолкнуться обратно, но этим неизбежно привлекла бы к себе внимание, поэтому она поспешила дальше, делая вид, что знает, куда идет. Как назло, переулок оборвался, закончившись дверью в каменной стене, которую охраняли мужчина и женщина.

– Ну? – спросил мужчина, видя, что она стоит в смущении. – Куда тебе? Сюда или отсюда?

– Я просто иду, – прошептала Биттерблу.

– Отлично, – сказал он. – Вот и иди.

Она повернулась, чтобы повиноваться, а двое, шедшие следом, нагнали ее и прошли мимо. Дверь открылась и впустила их, потом закрылась, потом снова открылась, давая дорогу веселой группке молодых людей. Изнутри донесся голос – глубокий, хрипловатый рокот, неразборчивый, но мелодичный. Так, наверное, могло бы говорить иссохшее старое дерево. Похоже, голос что-то рассказывал.

И вдруг прозвучало слово, которое она разобрала: «Лек».

– Сюда, – сказала Биттерблу, за долю секунды решившись на безумие.

Охранник пожал плечами, – очевидно, ему было все равно, лишь бы она сдвинулась с места.

Так Биттерблу последовала за именем Лека в свою первую комнату историй.

За дверью оказалось питейное заведение: тяжелые деревянные столы, стулья и стойка, освещенные сотнею ламп. Комната была забита мужчинами и женщинами, одетыми в простое платье, – они стояли, сидели и ходили туда-сюда, потягивая что-то из кружек. Поняв, что она всего лишь в пивной, Биттерблу выдохнула с таким облегчением, что по телу даже мурашки пробежали.

Все в комнате, как один, внимали человеку, который стоял за барной стойкой и рассказывал историю. У него было перекошенное рябое лицо, но стоило ему заговорить – и отчего-то он казался красавцем. История эта была Биттерблу знакома, и все же она не сразу ему поверила – не потому, что детали самого рассказа показались ей подозрительными, а потому, что один глаз у этого человека был темный, а другой сиял бледно-голубым. Чем же он Одарен? Прекрасным голосом? Или чем-то более жутким, чем-то, что заворожило каждого в этом заведении?

Биттерблу умножила четыреста пятьдесят семь на двести двадцать восемь – первые числа, какие пришли в голову, просто чтобы проверить ощущения. Справилась за пару минут. Сто четыре тысячи сто девяносто шесть. И вокруг цифр не ощущалось ни пустоты, ни тумана; не было никакого намека на то, что власть ее разума над числами хоть сколько-то отличается от власти над всем остальным. Это был всего лишь прекрасный голос.

У входа вдруг началась суета, и Биттерблу оттеснили ближе к стойке. Перед ней выросла женщина и осведомилась, чего она хочет.

– Сидра, – ответила Биттерблу, выпалив наугад первое, что пришло в голову.

Не попросить совсем ничего было бы странно.

Ах, но тут же возникла дилемма: женщина ведь наверняка ожидала за сидр платы? Последний раз у Биттерблу были при себе деньги… она и не помнила когда. Королеве деньги не нужны.

Мужчина, стоящий рядом, рыгнул; на стойке перед ним лежала россыпь монет, и он возился, пытаясь собрать их неуклюжими пальцами. Недолго думая, Биттерблу облокотилась на стойку, и ее широкий рукав скрыл две ближайшие монеты. Потом она просунула под рукав другую руку и зажала монеты в кулак. Мгновение спустя деньги уже перекочевали ей в карман, а пустая ладонь невинно лежала на стойке. Оглянувшись вокруг и пытаясь выглядеть безмятежно, она поймала взгляд юноши, который смотрел на нее с едва заметной ухмылкой. Незнакомец опирался на ту часть стойки, которая находилась под прямым углом к Биттерблу, и оттуда прекрасно видел ее, ее соседей и – хотя об этом можно было только догадываться – ее преступление.

Она отвела взгляд, оставив его улыбку без внимания. Когда женщина принесла сидр, Биттерблу шлепнула монеты на стойку, решив довериться судьбе и надеясь, что этого хватит. Женщина взяла их и вернула более мелкую монетку. Схватив сдачу и кружку, Биттерблу незаметно отошла в сторону и направилась в уголок у дальней стены, где было больше теней, шире обзор и меньше риск, что ее заметят.

Теперь можно было расслабиться и послушать историю. Она слышала ее множество раз; она рассказывала ее сама. Это была история – правдивая – о том, как ее собственный отец мальчиком появился при монсийском дворе. Он был попрошайкой, носил повязку на глазу и ни слова не говорил о том, кто он и откуда. Он очаровал короля и королеву фантастическими баснями, сказками о землях, где обитают звери ослепительных окрасов, где здания широки и высоки, будто горы, а из разломов в скалах восстают бессчетные войска. Никто не знал, кто его родители, почему у него повязка на глазу и почему он рассказывает такие истории, но он всем полюбился. Бездетные король и королева холили его, как собственного сына. Когда Леку исполнилось шестнадцать, король, у которого не осталось живых родичей, объявил Лека своим наследником.

Несколько дней спустя короля и королеву унесла загадочная болезнь, в которой никто при дворе не посчитал нужным разобраться. Советники старого короля утопились в реке, потому что Лек умел заставлять людей делать такие вещи – или, возможно, сам столкнул их в реку, а потом убедил очевидцев, что они видели совсем другое. Самоубийство, а не убийство. Так началась тридцатипятилетняя эпоха правления Лека.

Раньше Биттерблу всегда объясняли эту историю официальным языком. Она еще никогда не слышала, чтобы та звучала как повесть: старые король и королева ожили у нее перед глазами – одинокие, ласковые, полные любви к незнакомому мальчику. Советники под бременем собственной мудрости и тревоги, преданные своим властителям. Рассказчик описал Лека отчасти правдиво, но некоторые черты были выдумкой. Это Биттерблу знала. Он не хихикал злобно, не потирал руки с жестоким удовольствием, как описывал рассказчик. Он был куда проще. Он говорил просто, реагировал просто и совершал насилие с простой, невыразительной четкостью. Он спокойно делал то, что нужно было, чтобы все вышло так, как ему хотелось.

«Мой отец, – подумала Биттерблу. Потом нашарила монету в кармане, вдруг устыдившись кражи. Вспомнила, что и капюшон на ней краденый. – И я тоже беру, что хочу. Неужели это во мне от него?»

На молодого человека, который знал, что она воровка, трудно было не отвлекаться. Он был из тех, кто не способен сидеть спокойно: постоянно бродил туда-сюда, проскальзывая между людьми, которые неловко отодвигались, чтобы пропустить его. Зато следить за ним было легко, ибо он оказался самым заметным человеком в заведении – одновременно лионидец и не лионидец.

Почти все без исключения лионидцы были сероглазыми брюнетами с красиво очерченным лицом и буйной волною волос, как у Ская и По, и все носили золото в ушах и на пальцах – мужчины и женщины, знать и простые граждане. Биттерблу унаследовала темные волосы Ашен, и серые глаза, и еще некоторые лионидские черты, хотя они проявлялись не так ярко, как в иных соотечественниках. Во всяком случае, внешность у нее была более лионидская, чем у этого парня.

Волосы русые, словно мокрый песок, на концах выгоревшие почти до белизны, кожа густо покрыта веснушками. Чертами лица, хоть и довольно приятного, он не особенно походил на лионидца, но золотые сережки, блестевшие в ушах, и кольца на пальцах, несомненно, намекали на эту страну. Глаза были невозможно, ненормально пурпурного цвета и с первого взгляда позволяли понять, что он не обычный человек. А потом, попривыкнув к странноватому виду незнакомца, Биттерблу заметила, что пурпур, конечно, двух оттенков. Он был Одаренный. И – лионидец, но не по рождению.

Интересно, какой у него Дар?

Тут, проскользнув мимо человека, который как раз делал глоток из кружки, он сунул руку ему в карман, вытащил что-то и спрятал под мышкой – все случилось невероятно быстро. Подняв глаза, незнакомец случайно поймал ее взгляд и понял, что она все видела. Все его веселье испарилось. Остался лишь холод, немного дерзости да намек на угрозу в изгибе бровей.

Он повернулся к ней спиной и, пробравшись к двери, положил руку на плечо юноши с растрепанными темными волосами, который, похоже, был ему другом, потому что ушли они вместе. Утвердившись в намерении посмотреть, куда эти двое собрались, Биттерблу бросила сидр и последовала за ними, но, когда вышла в переулок, они уже исчезли.

Не зная, который час, она вернулась к замку, но у подножия подъемного моста помедлила. Однажды, почти восемь лет тому назад, она уже стояла на этом самом месте. Ее ноги помнили это и теперь пытались увести ее на запад, туда, куда она пошла той ночью с матерью. Ноги желали идти вдоль реки, пока город не останется далеко позади, через долины и на равнину перед лесом. Биттерблу хотелось оказаться на том самом месте среди сугробов, где отец, не сходя с лошади, всадил стрелу маме в спину, когда мама пыталась убежать. Биттерблу не видела этого. Она пряталась в лесу, как велела Ашен. Но По и Катса видели. Иногда По описывал ей, что там случилось, – тихим голосом, держа ее за руки. Биттерблу так часто представляла себе эту сцену, что она казалась воспоминанием, но нет. Ее там не было, и крик, который она испустила, жил лишь в ее воображении. Она не подставилась под стрелу, не оттолкнула маму с дороги, не метнула нож и не убила отца вовремя.

Часы, пробившие два, вернули ее в реальность. На западе не было ничего, кроме долгого и трудного пути и воспоминаний, которые ранили даже с такого расстояния. Она заставила себя перейти подъемный мост замка.

Позже, в постели, уже зевая, она сначала не могла понять, почему не засыпает. А потом почувствовала: улицы, полные людей, тени зданий и мостов, звук рассказов и вкус сидра; страх, который пронизывал каждое ее движение. В теле гудела жизнь полуночного города.

Глава третья

«Я больше никогда не смогу заниматься обычными делами».

Так думала Биттерблу на следующее утро, сидя в своей башне и мутным взглядом пялясь на крышку письменного стола. Советник Дарби, вышедший из хмельного забытья, о котором все знали, но никто не упоминал, то и дело взбегал по винтовой лестнице из нижних кабинетов, принося скучные бумаги на подпись. Каждый раз он врывался в дверь, пролетал через комнату и останавливался на расстоянии булавочной головки от ее стола. И удалялся не менее энергично. Трезвый, Дарби был неизменно бодр и энергичен, – неизменно, ибо один глаз у него был желтым, а другой зеленым, и Дар позволял ему обходиться без сна.

Раннемуд, напротив, лениво бродил по кабинету, красуясь. Тиэль, слишком чопорный и мрачный, чтобы быть красивым, лавировал, огибая его, то и дело нависая над столом, решая, в каком порядке мучить Биттерблу бумагами. Руд по-прежнему отсутствовал.

У Биттерблу было слишком много вопросов, и здесь было слишком много людей, которым она не могла их задать. Знали ли ее советники, что под Чудовищным мостом есть питейное заведение, где люди рассказывают истории о Леке? Почему кварталы под мостами не входили в план ее ежегодных вылазок? Потому ли, что здания там разваливались? Для нее это было неожиданностью. И как бы ей достать несколько монет, не вызывая подозрений?

– Мне нужна карта, – сказала она вслух.

– Карта? – повторил Тиэль удивленно, а потом, с шуршанием пододвигая к ней очередную хартию, добавил: – Освобождаемого города?

– Нет. Карта улиц Биттерблуона. Я хочу изучить карту. Пошли кого-нибудь за ней, пожалуйста, Тиэль.

– Это как-то связано с арбузами, ваше величество?

– Тиэль, мне просто нужна карта! Добудь мне карту!

– Небеса, – опешил Тиэль. – Дарби, – обратился он к бодряку, который как раз снова ворвался в комнату. – Не мог бы ты послать кого-нибудь в библиотеку за картой столицы – свежей картой, – чтобы ее величество могла с ней ознакомиться?

– За свежей картой столицы. Непременно, – кивнул Дарби, развернулся и снова вылетел вон.

– Карта в пути, ваше величество, – сообщил Тиэль, поворачиваясь к Биттерблу.

– Да, – едко сказала Биттерблу, потирая голову, – я присутствовала при вашем разговоре, Тиэль.

– Все хорошо, ваше величество? Вид у вас несколько… неспокойный.

– Она устала, – заявил Раннемуд, который сидел на подоконнике, скрестив руки. – Ее величество устала от хартий, судебных решений и отчетов. Если она хочет карту, она ее получит.

Биттерблу раздражало, что Раннемуд ее понимает.

– С этого мгновения я тоже хочу иметь слово в том, какие места мы выбираем для осмотра, – огрызнулась она.

– Ваше желание – закон, – торжественно провозгласил Раннемуд.

Честное слово, она не могла представить, как Тиэль его выносит. Тиэль был таким тихим, а Раннемуд – таким театральным, и все же они умудрялись с легкостью работать вместе, моментально объединяя силы, стоило Биттерблу пересечь черту, известную только им. Она решила, пока не прибудет карта, держать язык за зубами, чтобы не выдать, что ее раздражение достигло космических масштабов.

Вместе с долгожданной картой явились замковый библиотекарь и воин по имени Холт из личной гвардии королевы, потому как библиотекарь принес гораздо больше, чем она просила, и без помощи Холта не мог взобраться по лестнице.

– Ваше величество, – сказал библиотекарь, – поскольку требование вашего величества было несколько небрежным и расплывчатым, я решил, что следует доставить вам несколько карт, дабы иметь возможность надеяться, что хотя бы одна вас удовлетворит. Ибо я горячо желаю вернуться к своим занятиям и не отвлекаться более на ваших холуев.

Библиотекарь Биттерблу был наделен Даром читать с нечеловеческой быстротой и запоминать каждое слово навсегда, – по крайней мере, так он утверждал. И приходилось признать, что этим умением он определенно обладает. Но иногда Биттерблу задавалась вопросом, не Одарен ли он заодно и жутчайшим характером. Звали его Помер. «С ударением на „е“», – как он постоянно всем напоминал – однако Биттерблу любила при случае оговориться.

– Если это все, ваше величество, – добавил Помер, сгружая на край стола ворох свитков, – я удаляюсь.

Половина свитков покатилась и с глухим стуком попадала на пол.

– Как же так, – сказал Тиэль хмуро, наклоняясь, чтобы их подобрать, – я совершенно четко дал Дарби понять, что нам нужна всего одна самая новая карта. Заберите их обратно, Помер. Это лишнее.

– Все бумажные карты – новые, – высокомерно шмыгнув носом, возразил тот, – если принимать во внимание необъятность геологического времени.

– Ее величество всего лишь желает посмотреть на город, каким он выглядит в наши дни, – пояснил Тиэль.

– Город – это живой организм, он постоянно меняется…

– Ее величество желает…

– Я желаю, чтобы вы все ушли, – с тоской сказала Биттерблу – больше самой себе, чем кому-то еще.

Но они продолжили спорить. Встрял даже Раннемуд. И вдруг Холт из королевской стражи аккуратно положил свою охапку карт на стол, закинул Тиэля на одно плечо, Помера на другое и выпрямился под этим грузом. В ошеломленной тишине он неуклюже двинулся к Раннемуду, но тот, поняв, фыркнул и удалился по собственной воле. Едва Холт вынес свою возмущенную ношу из кабинета, тишина закончилась. Биттерблу слушала, как эти двое негодующе вопят всю дорогу вниз по лестнице.

Холт был воином лет сорока, крупным и широкоплечим, с прекрасными серым и серебряным глазами, с дружелюбным, открытым лицом. Его Даром была огромная сила.

– Чудно как-то, – озадаченно пробормотала Биттерблу.

Но побыть одной было приятно. Наугад развернув свиток, она уткнулась взглядом в астрономическую карту созвездий над городом и, помянув Помера недобрым словом, отпихнула ее подальше. Следующий свиток оказался планом замка до нововведений Лека – до того как внутренних дворов стало семь вместо четырех, а крыши ее башни, дворов и коридоров верхнего яруса сделали стеклянными. После этого ей, надо же, и вправду попалась карта города, но странная карта – некоторые слова были стерты, а мосты отсутствовали вовсе. Наконец на четвертый раз ей повезло: карта была современной, ибо на ней имелись мосты. Да, она совершенно очевидно была свежей, потому что город назывался Биттерблуоном, а не Лекионом и не по имени еще какого-нибудь прежнего короля.

Биттерблу разложила стопки бумаг на столе так, чтобы они удерживали углы свитка, и злорадно подумала, что нашла им применение, при котором не придется их читать. После она занялась изучением карты, твердо решив, что должна, по крайней мере, лучше ориентироваться, когда сбежит в следующий раз.

«Однако и вправду все какие-то чудные», – подумала она позже, снова встретившись с судьей Куаллом. Она наткнулась на него в приемной перед нижними кабинетами: он стоял то на одной ноге, то на другой и хмуро смотрел в пустоту перед собой.

– Бедренные кости, – бормотал он, не замечая ее. – Ключицы. Позвонки.

– Для человека, который не любит говорить о костях, Куалл, – заметила Биттерблу без предисловий, – вы что-то ужас как часто их упоминаете.

Он скользнул поверх ее головы пустым взглядом, потом заметил и на мгновение смутился.

– И в самом деле, ваше величество, – согласился Куалл, с видимым усилием приходя в себя. – Простите меня. Иногда я теряюсь в собственных размышлениях и забываю о времени.

Позже, за ужином в гостиной, Биттерблу спросила Хильду:

– Ты не замечала у людей при дворе какого-нибудь странного поведения?

– Странного поведения, ваше величество?

– Например, сегодня Холт подхватил Тиэля и Помера на плечи и вынес из моего кабинета, потому что они меня донимали, – сказала Биттерблу. – Тебе не кажется, что это немножечко странно?

– Очень странно, – подтвердила Хильда. – Попробовал бы он со мной такое провернуть. У нас есть для вас парочка новых платьев, ваше величество. Хотите вечером примерить?

Биттерблу платьями не интересовалась, но всегда соглашалась на примерку, ибо суета Хильды была ей приятна – ее нежные, ловкие касания и то, как она что-то приговаривает полным булавок ртом. Ее внимательные глаза и руки изучали тело Биттерблу и принимали верные решения. Сегодня Лиса тоже помогала – придерживала или разглаживала ткань, как просила Хильда. Прикосновения помогали Биттерблу сосредоточиться, ощутить собственное тело.

– Лиса носит просто очаровательные юбки со штанинами, – заметила она Хильде. – Нельзя ли и мне такую примерить?

Позже, когда Лиса ушла, а Хильда отправилась спать, Биттерблу отыскала в куче одежды на полу гардеробной капюшон Лисы и свои брюки. Днем она носила нож в сапоге, а перед сном надевала по ножу в ножнах на руки. Этому ее научила Катса. Тем вечером Биттерблу захватила все три ножа – на случай чего-нибудь непредвиденного.

Перед уходом она порылась в сундуке Ашен, где хранила не только материнские драгоценности, но и часть собственных. У нее скопилось так много бесполезных вещей – пожалуй, красивых; но не в ее привычках было носить украшения. Найдя простое золотое колье, когда-то присланное дядей из Лионида, она спрятала его под рубашку и укрыла капюшоном. Под мостами были лавки, называемые ломбардами. Она заметила их прошлой ночью, и некоторые еще работали.

– Я торгую только со знакомыми, – отрезал хозяин первого ломбарда.

Во втором ломбарде женщина за прилавком сказала то же самое. Стоя в дверях, Биттерблу вытащила колье и показала его.

– Хм, – протянула женщина. – Дай-ка мне на него взглянуть.

Не прошло и минуты, как Биттерблу уже сменяла колье на огромную кучу монет и лаконичное: «Только не говори мне, где ты его взял, паренек». Монет было намного больше, чем Биттерблу ожидала, – столько, что карманы оттопыривались и звенели на каждом шагу. Наконец ей пришло в голову сунуть часть монет в сапоги. Получилось не слишком удобно, зато гораздо незаметнее.

Она стала свидетельницей уличной драки, в которой ничего не поняла – отвратительной, кровавой и внезапной: две компании мужчин только-только начали толкать и пихать друг друга, как уже блеснули и замелькали ножи. Биттерблу бросилась наутек, стыдясь, но не желая видеть, чем все закончится. Катса и По смогли бы их разнять. Биттерблу, как королева, тоже должна бы вмешаться, но сейчас она королевой не была, и попытка казалась безумием.

В ту ночь историю под Чудовищным мостом рассказывала крошечная женщина с мощным голосом. Она стояла неподвижно, зажав юбки в руках. Даром она не владела, но Биттерблу все равно была заворожена – и еще ее жгло ощущение, что она уже слышала эту историю раньше. В ней говорилось о человеке, который упал в кипящий горячий источник в восточных горах, и его спасла гигантская золотая рыбина. Это была захватывающая сказка про зверя диковинного окраса, точно как сказки Лека. Может, потому она ее и знала? Ей рассказывал Лек? Или прочла в книжке, когда была маленькой? Если прочла в книжке, выходит, это правда? Если рассказал Лек, выходит, ложь? Разве можно восемь лет спустя разобраться, что к чему?

Мужчина возле стойки разбил кружку о голову соседа. Не успела Биттерблу даже осознать собственное удивление, как разгорелась драка. У нее на глазах вся комната загорелась воинственным духом. Крохотная женщина за барной стойкой, пользуясь преимуществом своего расположения, раздала несколько замечательных пинков.

У кромки поля битвы, где жалось воспитанное меньшинство, кто-то врезался в молодого человека с каштановыми волосами, и тот плеснул сидром в Биттерблу.

– Твою налево! Ты уж прости, приятель, мне ужасно жаль, – воскликнул он и, схватив с ближайшего стола сомнительной чистоты тряпицу, принялся, к ужасу Биттерблу, промокать ею пятно.

Она узнала его. Перед ней стоял вчерашний спутник пурпурноглазого Одаренного вора, которого она теперь тоже заметила за спиной юноши – он с энтузиазмом бросался в драку.

– Там ваш друг, – заметила Биттерблу, отталкивая его руки. – Вам бы следовало ему помочь.

Незнакомец решительно поднял тряпицу снова.

– Думаю, он прекрасно проводит… время, – сказал он, закончив реплику с ноткой недоумения, потому что заметил под капюшоном Биттерблу кончик косы.

Его взгляд скользнул ей на грудь, где, по-видимому, обнаружил достаточно, чтобы прояснить ситуацию.

– Великие реки, – охнул он, отдергивая руку, и впервые по-настоящему вгляделся в ее лицо, но без особого успеха, потому что Биттерблу натянула капюшон еще ниже. – Простите меня, мисс. Вы как?

– Замечательно. Позвольте мне пройти.

Тут Одаренный и кто-то, кто пытался его прикончить, врезались темноволосому в спину, еще крепче прижав его к Биттерблу. Он был красивый парень, пусть и c несимметричным лицом, зато с приятными карими глазами.

– Разрешите нам с другом сопроводить вас из этого опасного места, мисс, – сказал он.

– Мне не нужно сопровождение. Мне нужно, чтобы вы меня пропустили.

– Уже за полночь, а вы такая маленькая.

– Вот именно, никому не придет в голову терять на меня время.

– О, если бы в Биттерблуоне были такие порядки! Дайте мне только минутку, я прихвачу своего чересчур энергичного друга, – тут в него снова врезались сзади, – и мы проводим вас до дому. Меня зовут Тедди. А его – Саф, и он на самом деле не такой олух, каким сейчас кажется.

Тедди развернулся и храбро нырнул в драку, а Биттерблу тем временем вдоль стены прокралась к выходу. Снаружи, зажав ножи в руках, она побежала, срезала дорогу через кладбище и проскользнула по переулку столь узкому, что плечами задевала дома.