Текст книги "Мужчины и прочие неприятности"

СТОИЛО РОЗЕ ВЫЙТИ ИЗ ПОЛИКЛИНИКИ на улицу, она мигом продрогла на морозе. Глаза сразу покраснели, однако утешало то, что она получила помощь. Напротив было кафе, а возле него – хозяйственный магазин.

– Большую чашку кофе, – заказала Роза.

“Нет, лучше взять что-то другое, – она вспомнила советы врача, – а не как обычно”. Кроме того, ей не хотелось впадать в нервозное состояние.

– Маленькую чашку чая. Спасибо.

Сидя в кафе, Роза листала брошюры, которые дал врач. Первая рассказывала о стрессе вообще, его симптомах, методах снятия и уходе за человеком, находящимся в стрессовой ситуации. Она с легкостью распознала некоторые симптомы. Врач был, вероятно, абсолютно прав. У меня стрессовое состояние. Установление диагноза почему-то улучшает самочувствие – даже в случае тяжелой болезни. Диагноз – это истина, которую нужно ясно увидеть собственными глазами, чтобы двинуться вперед и начать лечение. Роза испытала облегчение: у нее был стресс, она пошла к врачу, получила диагноз и теперь готова лечиться. Существует ли незнакомый мужчина на самом деле или же это реакция на стресс? Вторая брошюра скорее касалась разрешения супружеских проблем и затрагивала распространенные промахи и ошибки.

– Теперь, когда я на больничном, я смогу каждый день навещать отца и начать дома ремонт, – размечталась Роза.

Из окна кафе была видна большая картонная фигура с рекламой хозяйственного магазина: дородный белобрысый мужичок в полный рост в белом комбинезоне с малярным валиком в руках. У него был деловитый и счастливый вид. Роза была поражена. Не он ли возник в ее воображении? Впрочем, нет. У того мужчины были более острый нос и плоский живот.

Картонный мужичок, рекламирующий товары для ремонта, был более крепкого телосложения и словно находился в реальном контакте с окружающим миром. “Мечтаете о ремонте? – вопрошал он. – Ваш дом выглядит не так, как вы бы хотели? Вам нравится в нем жить?” Мужичок, казалось, обращался к Розе: “Не стоит избегать практических вопросов, даже если ты выпила пару лишних чашек чая и немного прочистила мозги, листая оставленный кем-то женский журнал”. С таким можно перебраться на необитаемый остров и шить лоскутные коврики вместо сидения за компом. Было непомерно трудно собраться с мыслями; и зачем только она фантазировала о другом мужчине, когда ей нужно избавиться от того, первого! Утреннее происшествие продолжало ее тревожить, и, наверное именно из-за этого после пятой чашки чая Розу охватило чувство вины по поводу незавершенной работы и новых проектов. Это был, вероятно, один из тех дней, когда нужно успокоиться и прекратить самоедство до тех пор, пока силы не восстановятся и мысли не придут в норму. Кроме того, врач выписал ей больничный.

Погруженная в свои мысли, Роза вошла в хозяйственный магазин и вышла оттуда с ворохом цветных пакетиков: радостно сверкающих маленьких прямоугольников – образцов с цветами краски. Она сунула их внутрь варежек, зная наперед, что само по себе ничто не утрясется. Ей было необходимо собраться с силами, чтобы отремонтировать дом и исправить ситуацию в целом, выкарабкаться из неудач и идти вперед, чтобы снова обрести свое место. Под “местом” она подразумевала место в жизни. Рано или поздно мужчина, конечно, исчезнет. А если нет, то уж точно переедет к себе. А во время переезда и более крупные вещи исчезают, словно их и не было.

* * *

ВЯЗАНАЯ ШАПОЧКА ПОСТОЯННО СЛЕЗАЛА С УШЕЙ. Мужчина натянул ее обеими руками чуть ли не до подбородка, затем взялся рукавицами за черенок лопаты и сосредоточился на ее плавном скольжении и ощущении сильного напряжения икроножных мышц. Лопата взлетала ритмично и размеренно, подхватывая упавший снег и оставляя на дорожке позади себя строгие геометрические фигуры, а по бокам – высокие сугробы. О чем думал мужчина за работой? Возможно, он вспоминал десятизначное число “пи” или обдумывал покупку шапочки на размер больше. Но вполне вероятно, что он не витал в облаках, а размышлял о составе снега и заново убеждался, что сугробы состоят из бесчисленных продолговатых кристаллов. На картинке со спутника Финляндия была белой от Утсйоки до Ханкониеми, а микроволновое исследование показало, что снежный покров сейчас был толще, чем в течение многих лет. Зима пришла раньше рекордного срока, зафиксированного с начала ведения погодных наблюдений. Теперь мужчина перешел через очищенный от снега гравий к другому участку, у таунхауса напротив, и продолжил работу. Какие же пунцовые щеки и уши были у него!

Как у озорного мальчишки на старой открытке.

ОННИ ВЫЛИЛ ОСТАТКИ КОФЕ В КРУЖКУ и стал пролистывать газету за кухонным столом. Он уже добрался почти до середины, когда заметил, что сам не заметил, как его зад почти соскользнул с гладкой кухонной табуретки. Кофеварка источала терпкий запах кофе. Онни взглянул на настенный календарь. Понедельник был его любимый день: основа порядка и привычного расписания, словно хорошо смазанный шарнир недели. Онни сложил газету и слегка помахал ею над кофейной чашкой женщины. Женщина выглядела такой, как бы это сказать, – уютной. “Как будто она, жена, неотъемлемая часть нашего кухонного стола”, – подумал Онни и улыбнулся. От этого на его щеке – только на одной – появилась ямочка.

Онни натянул шерстяное пальто, карман которого оттягивали ежедневник и мобильник. Туда же он опустил ключ от автомобиля, и ключ тихонько звякнул.

– Пока-пока, – сказал Онни, но женщина не ответила.

По дороге на работу Онни смотрел вокруг. Реальная зима была в самом разгаре, однако до календарной было еще далеко. Впереди Онни вытянулась вереница похожих машин, водители выглядели странно знакомыми этим утром. Онни взглянул в зеркало заднего вида. Плетущаяся позади “Шкода” была точно такого же оттенка красного, как и его автомобиль. И модель, должно быть, была та же. Во всяком случае, задний спойлер соседнего автомобиля был в точности такой же, как у него, и на капоте тоже лежал прилипший слой грязного снега. Он что, год из года ездит на работу в компании одних и тех же людей? Онни включил радио.

Приветствия и поздравления с морозным днем от ведущего Радио столичного региона сменились блюзом. Онни постукивал пальцами по рулю и слегка покачивал в такт головой. То же самое делали и многие вокруг. Водитель в правом ряду разинул рот, вторя припеву: “У-ууу”. А водитель, находящийся позади него, с таким наслаждением откинул голову назад, что прострел в пояснице был ему обеспечен. Автомобили выдыхали облачка выхлопного газа, которые в морозную погоду были видны необычайно отчетливо. Онни внезапно ощутил легкую тревогу. Он решил перейти на другую волну, но послышались лишь помехи. А может быть, он не нашел другое радио просто потому, что уже уйма времени прошла с тех пор, когда он слушал что-то другое? Годы! Пробка немного продвинулась, и Онни свернул к автозаправке.

– Заправил тройкой, зимним дизельным, – сказал Онни.

Платить находящемуся внутри было неприятно – не видя человека в лицо. Однако теплее, чем в автомате, в такую-то непогоду.

– Тридцать восемь сорок, спасибо, – сообщила касса.

Онни отыскал бонусную и банковскую карточки, заплатил. К стойке подошел следующий клиент.

– Четверка, – сказал он.

– Тридцать восемь сорок, спасибо.

Поездка продолжилась, по шоссе несло снежную пыль. Онни снова настроил радиоприемник.

“Приветствия в морозный день от Радио столичного региона… через несколько секунд новости… после новостей… новые композиции нон-стоп в программе “Мейнстрим блюза”!

Онни снова начал постукивать пальцами по рулю и рассеянно кивать головой в такт музыке, однако ему было по-прежнему не по себе.

Когда он доехал до работы и свернул к воротам, утреннее солнце, отраженное от стеклянных стен, буквально ослепило его, так что он въехал на чужое парковочное место.

НА ЧАСАХ БЫЛО ОКОЛО ДЕВЯТИ ВЕЧЕРА, когда Онни снял с вешалки пальто и отправился домой. На стоянке было еще много автомобилей. Онни уверенно направился к угловому отсеку во втором ряду, где он всегда ставил машину, но место почему-то было пусто.

“Неужели начала подводить память? Да, слишком долгие дни выдались в последнее время”, – подумал Онни. Он в первый раз в своей жизни посеял ключи от дома, поэтому, возвращаясь с работы, подъехал к дому через задний двор. К счастью, жена хранила запасной ключ под глиняным горшком на террасе, хоть и не стоило бы. Так делают все, зная, что не следовало бы. Как и ставят машины на разные места на стоянке, хотя и не надо бы. И – передом к стене, хотя готовая двинуться в путь и стоящая передом к выезду машина смотрится более красиво и правильно, неважно, выезжает она из гаража или нет. Онни обвел глазами гараж и увидел много внешне знакомых ему автомобилей. Он направил брелок дистанционного управления на ближайшее авто и нажал на кнопку, в результате чего по крайней мере у четырех машин поднялись дверные кнопки и замигали фары. Это что такое? Онни снова нажал на брелок, и замки с охранными сигнализациями пришли в норму. Холодный пот выступил на высоком лбу Онни. Он снова нажал на брелок, открыл дверь ближайшей красной машины, поспешно выехал из гаража и ощупал астматический ингалятор в кармане.

Припаркованные вдоль улицы автомобили напоминали кресла из снега. К счастью, в гараже снег идти не мог. Через три четверти часа Онни свернул во двор дома и машинально припарковался на месте соседа. Ветер сложил у двора легкие снежные барханы. Как будто что-то было не так.

ЗАМОРОЖЕННЫЙ БРОЙЛЕР СТУКНУЛСЯ О РАКОВИНУ и скользнул на дно. Онни вытащил пинцетом восемь горошин душистого перца и отмерил с помощью децилитрового стакана и мерной ложки другие ингредиенты с точностью до миллиграмма. Он взвесил на кухонных весах сто граммов сельдерея, сто граммов пастернака и сто пятьдесят граммов моркови. Морковки из-за своего размера превышали необходимый вес, поэтому Онни отрезал у одной кусочек длиной сантиметра в три, завернул в пищевую пленку и положил в отделение для овощей. Затем он наточил тяжелый сверкающий кухонный нож, тщательно отсчитывая ритмичные движения. Лязг металлического лезвия о точило успокоил Онни. Он следовал рецепту вплоть до запятой и нарезал корнеплоды одинаковыми по размеру кусочками. За работой Онни думал о холоде: сосулька на кончике крана, царапающий кожу кран, обледеневший кухонный пол, еле-еле греющая духовка. Холод явно набрал силу уже в начале зимы. Онни вымыл нож, тщательно вытер его и убрал на место.

“Великолепный материал – сталь, – подумал Онни. – Ее гладкая поверхность вечна и гигиенична”. Когда Онни пробовал готовящееся блюдо, он всякий раз брал новую чистую ложку. Положенное время истекло, еда была готова.

Запах горячей пищи настиг Розу сразу же за запахом крема для обуви. Она встряхнула пальто, стукнула друг о друга зимние ботинки, вымыла руки и вошла на кухню, готовая к решению вопроса тем или иным образом. Мужчина поставил на стол две тарелки, кувшин с водой, банку обезжиренного молока, мельничку для перца и соль. “Клеенка красивая, от Маримекко, моя, свеча в подсвечнике”, – отметила про себя Роза.

– Пожалуйста, – сказал Онни, стоя в эффектной позе между рабочей поверхностью и кухонным столом. Роза заметила выглядывающую из глубины коробки точилку для ножей.

– Спасибо, – ответила Роза. Это было единственное слово, которое она смогла произнести в подобной ситуации. Ничего иного ей в голову не пришло. “Не могла бы она промолчать? Не могла”.

Роза села за стол, взяла кувшин и, задумавшись, стала лить воду в тарелку. Вода дошла до краев, а затем полилась на стол. Как при замедленной съемке Роза наблюдала, как мужчина схватил рулон хозяйственной бумаги, вытер клеенку и переставил кувшин в раковину. После этого перед Розой появилась новая сухая тарелка. Онни наполнил стакан Розы водой, свой собственный – молоком, выудил из испускающей пар кастрюли кусок курицы и положил вместе с овощами на тарелку Розы. Покрасневшая Роза схватила столовые приборы – ее вдруг стало все это невыносимо раздражать: как на премьере любительского театра! Курица разлеглась в центре тарелки в желтоватой лужице подливки. Роза взглянула исподлобья, как мужчина начал есть с отменным аппетитом, почти давясь. “Какой бы ему задать подходящий вопрос? Надо о чем-нибудь его спросить сейчас, пока есть возможность”. От голода подвело живот.

– На улице не слишком скользко, да? – произнесла Роза дрожащим голосом, когда молчание угрожающе затянулось. “Это не то, что я хотела спросить, – подумала Роза, – но надо же с чего-то начать”.

– М-мм, – ответил Онни и перевел взгляд на тарелку Розы.

Роза моментально схватила мельничку для перца и принялась вращать ее над тарелкой.

– Чудесный аромат, – продолжила беседу Роза и натянуто улыбнулась. Онни с набитым ртом задумчиво кивнул головой.

“Не могу понять, слышал он или нет”. Роза отрезала кусочек от картофелины, потом положила в рот второй, третий. Она съела все овощи и старалась придумать вопрос, но мысли, наверное из-за голода, будто зацементировались. Роза уткнулась в тарелку. Затем она наколола на вилку аппетитный кусочек курицы и отправила его в рот. Курица была с лимоном и вообще-то недурна.

– Что это? – спросила Роза.

– Еда, – изумленно выпалил Онни.

– Какая еда? – спросила Роза.

– Понедельник, – сказал Онни.

– Понедельник? – переспросила Роза.

– Рецепт на день из “Кулинарной книги на целый год”.

– У рецепта нет названия? – удивилась Роза.

– “Второй понедельник ноября”, – голос Онни заскрежетал, как металлическая проволока. – Вкусно? – через секунду спросил Онни скорее из вежливости, чем из интереса.

– М-мм, – пробурчала Роза, жуя. Она принялась есть с тем же аппетитом, что и он. Еда, кроме всего прочего, повышает уровень сахара в крови и помогает сосредоточиться.

“Вопрос должен быть будничным и обычным, но в то же время таким, чтобы из ответа можно было извлечь полезную информацию”.

– Ну, чем ты сегодня занимался? – поинтересовалась Роза, запихивая в рот кусочки и пытаясь преодолеть напряженность и быть естественной.

От курицы остался только треугольник, который можно было бы разделить на два, но никак не больше кусочка. Роза не знала, куда деть глаза. Она заставила себя пристально посмотреть на мужчину.

Сперва ей показалось, что он и не думает отвечать, но он все же заговорил. Слова выходили из него так же скупо, как пузырьки воздуха из рыбьего рта, они были гладкие, круглые и воздушные и словно не могли зацепиться друг за друга:

– Был прекрасный день, как и планировалось. Все шло по графику, без изменений. Обсудили на заседании вопросы, стоящие на повестке дня. А у тебя?

Роза долила в кувшин воду из-под крана. Заданный мужчиной вопрос вовсе не звучал вопросительно. Ее что-то раздражало. Теперь прямо перед ней был затылок мужчины, мускулистая шея, ровно подстриженная линия волос. Что будет, если я вылью полный кувшин воды ему на шею? – Мужик в шоке? И как это поможет? Удар сзади казался не вполне честным, но лицом к лицу сделать это было бы намного труднее. Роза подставила оба стакана под воду. Несколько секунд слышался только звук воды в наполняющихся стаканах.

– Пожалуйста, – сказала Роза и поставила кувшин на стол. Она все еще ощущала в руке вес большого стеклянного кувшина, его прохладу и оставшийся неосуществленным замысел.

“Какие такие дела? Что за заседание? Где ты был? Откуда заявился? Кто ты?” В вопросах не было недостатка, но их почему-то было так трудно задать! Странность ситуации и непринужденность мужчины, неуверенность Розы. Она съела слишком много и второпях, ей нужно пройтись. Немедленно.

– Спасибо, – сказала Роза и встала. В желудке возникли странные ощущения и чувство тяжести. Вверху горла было щекотно от перца. Нужно сказать мужчине, что я вегетарианка.

– Я вегетарианка, – сказала Роза. – К твоему сведению.

ЛАУРА УСТРОИЛАСЬ СПАТЬ рядом с мужем. С тем же успехом можно было лежать рядом с кем угодно, так же соприкасаясь, но вовсе не спать вместе. “Это уже вошло в привычку”, – подумала Лаура. Вероятно, все становится более обыденным, когда теряешь веру. В данном случае муж был настолько далеко, что весь район, город и мужчины всего мира были ближе, чем этот, такой знакомый, мужчина; их Лауре было нетрудно представить хотя бы в виде большой поленницы на другом краю кровати. Рука мужа лежала ровно в пяти сантиметрах от подушки Лауры, и регулярно поднимающееся одеяло свидетельствовало о том, что он дышит. Возможно, Лаура и сама была где-то далеко, да, именно так: ее мысли занимали огород и садовые растения, а также вопрос, почему сил стало меньше, еще она думала о своем стрессе из-за исследовательских грантов, представляла флаг на корабле в первый день летнего отпуска, скучала по племяннику. На самом деле существовал единственный способ отстранения от мужа: ее нуждавшаяся в покое физическая оболочка размещалась каждый вечер на левой стороне двуспальной кровати, поворачивалась к мужу спиной и блуждала в собственных мыслях и снах. “Могло быть и хуже”, – говорила она сама себе много раз, находя силы, чтобы закончить день и начать новый, да и просто чтобы убедить себя, что человек в состоянии выдержать и бо́льшие трудности. Все-таки в их паре не было ни алкоголизма, ни насилия – одно только замогильное глубокое одиночество в отношениях.

Этим вечером сон не шел. Одна забредшая мысль мешала заснуть и постоянно крутилась в голове. Она была связана с прошедшими в выходные похоронами двоюродной бабушки, с тем, что жизнь имеет свой предел, что наша жизнь здесь – единственная и с каждым днем становится короче, что все скорбные образы, которые вновь соединили родных друг с другом, узы приятельства и дружбы, ведут, в свою очередь, к очереди с цветочными корзинами в руках, которые ставят их у гроба. Вот ведь! Лауру тревожила мысль о мгновении смерти. Не о том, что она умрет, а о том, что именно в момент смерти рядом с нею будет находиться этот посторонний мужчина, которого позовут к ней, когда придет ее час, и она будет слишком слаба, чтобы воспротивиться и сказать: хочу быть рядом с тем, кому могу отдать свое сердце. Да, хотелось бы оказаться рядом с тем, кого знаешь, кто просто живет рядом с тобой, здесь и сейчас. Вот она, вся жизнь Лауры, как на ладони, и смерть с сарказмом подтвердит, что не принесла никакой особой разницы по сравнению с прошедшей жизнью, ведь прожита она Лаурой как в коме. Медсестра улыбнется: “Не волнуйтесь”, а этот посторонний человек будет сидеть у ее одра, совсем близко! Эта холодная и неутешительная картина не давала сейчас заснуть, не отпускала, становясь все отчетливее и открывая широкие, до горизонта, отвратительные в своей реалистичности сцены.

Внезапно Лауру охватил приступ активности, которого она не ощущала уже многие годы. Она встала, включила тусклую настольную лампу, нацепила очки и посмотрела на то, что лежало в ее постели.

Да, там кто-то был, не все ли равно, кто. Мужчина казался живым, но Лаура не решилась до него дотронуться – ей внезапно пришла в голову абсурдная мысль, что ее рука могла бы пройти сквозь воздух. “Если его здесь нет, значит, его нет, и поскольку я не знаю, где он есть на самом деле, то, когда его нет со мной, его и на самом деле здесь нет”, – решила Лаура. И мужчина исчез! Озноб пронзил Лауру до кончиков пальцев, как если бы она увидела привидение и оно обдало ее ноги смертельным холодом.

В ТОТ МОМЕНТ, КОГДА ЛАУРА стояла у кровати, глядя на спящего мужчину, произошло то, что обычно бывает, когда приходит озарение и мозг регистрирует: точка зрения кардинально изменилась. Никогда уже Лаура не могла бы увидеть этого человека таким, как прежде, – да и не хотела. В момент подобного озарения мы думаем, что наши глаза наконец открылись, что раньше мы были просто слепы. То же произошло и с Лаурой. Она почувствовала, что ее глаза раскрылись так широко, что еще чуть-чуть и лопнут. Она поняла, что слишком долго жила как слепая в кромешной тьме. Он почувствовала себя немного неловко, однако ее озарение было столь драгоценным, что новая жизнь за пределами этой тьмы начала неумолимо влечь ее к себе. Наблюдений и вопросов все прибавлялось, они начали теснить друг друга. Неужели все они были следствием похорон? Энергия их семейных отношений двигалась в едином направлении, пока не возник дисбаланс. Несмотря на мужа, Лаура была одинока. Она была одинока так долго, что больше не хотела даже думать об этом. Сосуществование, по правде говоря, не заключает в себе автоматически присутствия. Строились ли их отношения полностью на механической основе? Муж перемещался между работой и домом как исправный метроном, без озабоченности, без заметных эмоций, день за днем запертый сам в себе. Он был исполнителем.

В этом заключалась философская дилемма: если человек вообще ничего не говорит – неважно, слушает его кто-то или нет, – существует ли он вне зависимости от этого? Существует ли его речь? А его мысли? Существуют ли эти мысли? Лаура пыталась понять: можно ли быть настолько самодостаточным, чтобы никогда не чувствовать одиночества? Может ли полный уход в себя расцениваться как насилие над другим и самим собой?

Лаура была одинока по-иному. Ее одиночество было сначала огромной тяжестью, но с течением времени переносить его становилось все легче. Это была тоска одиночества, грусть ребенка, необъяснимое, но сильное ощущение того, что где-то в этом мире или даже за его пределами есть маленький человечек, жизнь которого должна была бы переплестись с историей Лауры, и в этой истории Лаура была бы матерью. Я одинока вдвойне.

Мысли в голове Лауры опережали друг друга, в новом свете все представлялось ей наглядно, но утомляло. Все, что случилось за многие годы, мало-помалу образовало у нее в голове затор, подобно весеннему льду в середине стремительной реки. Теперь запруда зашевелилась. Как же все шло? Ясные первые дни совместной жизни: было ли в них что-то иное, чем обычная бесконфликтность? Усиливающийся стресс, ползучая тоска, незаметное затухание интереса к жизни, неподъемный груз ухудшения здоровья. Что же произошло, после чего у нее открылись глаза и возникла возможность переоценить свою жизнь, снова сделать собственный выбор? Во всяком случае, ребенок всегда присутствовал в ее мыслях, гораздо более реальный и близкий Лауре, чем муж. Ребенок вошел в ее реальность, как если бы существовал в действительности.

Не было ничего прекраснее, чем маленький ребеночек. Он спал и видел красивые сны и не мог даже представить, какой огромной драгоценностью является. Ручки и ножки были крошечные, но наполненные жизненной силой, и с закрытыми во сне глазами дитя наблюдало. Клетки его мозга кишели выдумками, и никто, никто еще не мог их уничтожить!

“Кто утешит Кнютта?” – начала Лаура. – Автор Туве Янссон, перевод на финский Кирси Куннас”.

“Это Кирсикуннас”, – ребенок спрятался. Он показал на черное, ушастое и длиннохвостое чудище на обложке.

Я читаю, находясь совсем близко от него. Так близко, что могу почти коснуться и даже обнять.