Текст книги "Проданы в понедельник"

Глава 12

Утреннее мартовское небо затянуло окно Лили зловещей серостью, под стать ее нараставшей тревоге.

Над гастрономом ее родителей находилось два этажа – с жилыми комнатами на втором и обеими спальнями на третьем. Сегодня в комнате ее детства даже знакомые запахи пастрами и хлеба, залетавшие через вентиляционные отверстия, доставляли ей небольшой дискомфорт. Как и вид Сэмюэла на полу, рисовавшего ракеты, кроликов и свою семью. И, если уж на то пошло, его присутствие даже усугубляло проблему.

– Мамочка, посмотри!

Лили повернулась на своей изящной табуретке с резными ножками, на которой она сидела в сорочке и халате, без всякого энтузиазма приготовляясь к наступавшему дню. Сэмюэл держал в руках очередной свой шедевр – рисунок гастронома в окружении деревьев, выпускавших из почек листочки.

– О, малыш, это просто чудесно!

Его зубастая улыбка растянулась до ушей; светло-голубые глаза запылали, круглое личико зарделось.

– Я хочу показать его бабе. – Сэмюэл вскочил и опрометью бросился из комнаты. Его шаги протопали по коридору и устремились по лестнице вниз.

То, что сегодняшний вечер должен был стать ее первой субботой, проведенной врозь с Сэмюэлом, конечно же, не было основной причиной тревоги Лили. Правда, тоже играло роль. Хотя она и так уже провела предостаточно времени без сына, терзаясь всякими «что, если?».

Нельзя сказать, что Лили чувствовала себя глупо из-за своего беспокойства – как тогда, в октябре, когда они с Клейтоном приехали только для того, чтобы узнать, что температура у Сэмюэла благополучно спала. К чести Клейтона, он только порадовался этому. И нисколько не обиделся на то, что ее сын наотрез отказался общаться с незнакомым мужчиной. Впрочем, восторг ее матери затмил все, даже скептические взгляды отца. Настояв, чтобы Клейтон с ними поужинал, она провела его внутрь. И ее цель, как и желание, были написаны на лице.

Родом из семьи потомственных пекарей, Гарриет Палмер обладала неожиданной силой при своей небольшой фигурке, увенчанной рыжевато-каштановыми локонами, еженощно завивавшимися на бигуди. Лицо Гарриет, как и лицо ее мужа, было светлым и пухлым – как булочки, которые она выпекала с рассветом каждого дня. По мнению горожан, их пара походила на очаровательный набор фигурок для соли и перца – этакую «сладкую» парочку с соответствующими манерами.

Так оно, собственно, и было, если не брать в расчет ругательств, слетавших с губ мистера Палмера во время радиотрансляций матчей «Нью-Йорк Янкиз» и подвигавших его регулярно наносить визиты своему исповеднику, или пригвождающих взглядов, которыми мать Лили одаривала всех, кто осмеливался ей перечить.

Должно быть, Клейтон почувствовал это с самого начала, потому как сразу согласился остаться на ужин. Через месяц он так же легко принял приглашение, когда снова подвез Лили домой в пятницу после работы. «Мне надо проверить одну наводку, а это как раз пути», – заверил он ее. Так это было или нет, но Лили не смогла отказать себе в возможности сэкономить время на дорогу. Ведь это означало на целый час раньше увидеть, как ее дорогой Сэмюэл кидается к ней в объятия! И лишний час наслаждаться его оживленной болтовней и забавным хихиканьем.

Так оно и повелось – к стыду Лили, лишь с невнятным протестом с ее стороны (преимущества перевешивали любые доводы здравомыслия). Совместные прогулки в Мэривилл на 2-дверном купе «Шевроле» с последующим семейным ужином стали регулярными, если только Клейтона не отвлекала очередная сенсационная история.

К концу зимы вынужденные поездки в город и обратно на автобусе стали казаться Лили гораздо более длинными – из-за недостатка общения в дороге. Она не всегда соглашалась с мнением Клейтона. Его взгляды на вещи, зачастую невыносимые, были такими же черно-белыми, как вырезки его статей. Но как у репортера со стажем, да еще и криминального, у него не было недостатка ни в интригующих историях, ни в умении искусно задавать вопросы – в особенности о родителях Лили (якобы во избежание неловких пауз в разговоре).

Со временем сопротивление ее отца рухнуло. И немалую роль в этом сыграло то, что Клейтон тоже был католиком, и пусть и с немецкими корнями, но «американцем в третьем поколении». Он так поспешно указал на это, словно хотел избежать любого попрека из-за Первой мировой. Хотя к тому моменту ничто уже не могло отвратить от него ни родителей Лили, ни Сэмюэла, который теперь не меньше бабушки и дедушки радовался регулярным визитам «дяди».

Да и что, собственно, могло в нем не нравиться? Клейтон Брауэр держался уверенно, но почтительно. Состоявшаяся карьера давала ему право претендовать на роль завидного жениха. А самое главное, ему явно не претило ухаживать за матерью-одиночкой.

И все же весна пришла до того, как Лили столкнулась с необходимостью прояснить их взаимные отношения.

Она пошла проводить Клейтона до его машины, припаркованной в темном закутке у гастронома.

Лили, конечно, сознавала, что чужие уши и глаза не должны ее беспокоить. Но все же окинула взглядом главную улицу городка – не следят ли за ними чрезмерно болтливые обыватели? И порадовалась вечернему безмолвию. Она от души поблагодарила Клейтона, как делала это всегда перед его отъездом в Филадельфию. Клейтон в ответ заглянул ей в глаза, и Лили осознала его намерение прежде, чем он к ней наклонился. Учитывая легкость, установившуюся в их общении, такой оборот был, естественно, неизбежен. Но стоило его губам прикоснуться к губам Лили, как она рефлексивно отпрянула. И тут же испытала чувство вины.

– Клейтон, извините. Я не хочу, чтобы вы думали… то есть я знаю, вы были очень внимательны и…

Уголок его рта приподнялся, а большой палец нежно погладил ее подбородок:

– Не нужно ничего объяснять. Я никуда не денусь.

Мастер своего дела, Клейтон снова решил ее проблемы несколькими словами: она может не торопиться с решением и всегда рассчитывать на него.

Затем он сел в свой автомобиль, но дверцу не закрыл:

– Один мой старый приятель, с которым мы вместе выросли в Чикаго – он сейчас работает в «Сан», в следующие выходные играет свадьбу в «Уолдорфе» в Манхэттене. Если вы не против, мы могли бы пойти туда вместе.

В тишине, последовавшей за этим, Лили осознала, что никак не отреагировала. Он помотала головой в укор себе и рассмеялась:

– Господи, да конечно! Я с удовольствием пойду.

Клейтон еще раз улыбнулся ей, завел мотор и уехал. И только тогда до Лили дошло, что свадьба нарушит ее традиционный распорядок в выходные. «Может, отказаться?» – пронеслось у нее в голове. Но разве она могла это сделать после той неловкой сцены у машины Клейтона? Да еще на фоне безмерного великодушия, которое он постоянно проявлял по отношению к ней?

В раздумьях Лили поднялась по лестнице наверх. В гостиной мать в своем кресле-качалке вязала при свете лампы. Цветастая занавеска на окне была подозрительно не зашторена. Но Лили пребывала не в том настроении, чтобы гадать, что видела и чего не видела ее мать.

– Спокойной ночи, – быстро пробормотала она. И повернулась к лестнице на третий этаж, готовая ретироваться в комнату, которую она делила с Сэмюэлем. Ей так захотелось услышать спокойный звук его ритмичного дыхания.

– Обожди, дорогая.

С большой неохотой Лили вернулась назад. Мать положила вязальные спицы себе на колени и, вздохнув, выговорила:

– Лили, ты не должна забывать. Такие мужчины, как Клейтон, встречаются не каждый день.

Ну вот, началось: неизбежная лекция об ужасах одинокой жизни незамужней женщины. Лили подавила стон, а мать добавила:

– Ты должна подумать о Сэмюэле.

Лили только молча уставилась на нее. Сколько раз ей приходилось выслушивать, что она чрезмерно беспокоится за сына? Да, правда. Поначалу она опасалась, что Сэмюэл будет страдать из-за отсутствия отца.

Но теперь это ее больше не пугало. У Сэмюэла имелась семья, которая его обожала. И никто не стал бы отрицать, что жизнь у него, пусть и в отсутствие одного родителя, протекала гораздо лучше, чем у многих сверстников.

Но прежде чем эти мысли Лили оформились в слова, ее мать взметнула резко руку – в призыве дать ей договорить:

– Я просто пытаюсь тебе объяснить: мы с отцом беспокоимся за тебя даже еще больше. Мы же не вечны, и нас очень пугает то, что ты когда-нибудь останешься одна. – Тяжесть и забота в голосе матери отразились и в ее опущенных глазах.

Похоже, родительская опека – это бесценное бремя без края и предела.

Ослабив защиту, Лили поспешила успокоить мать:

– Я ценю ваше беспокойство, но я не одна. У меня есть семья, вы, у меня есть Сэмюэл.

– А когда он вырастет? Что тогда?

Сэмюэл был таким юным и маленьким. И пока еще таким зависимым. От одной мысли о том, что у него когда-нибудь появится своя собственная жизнь и, возможно, даже в другой части мира, Лили приходила в трепет. Об этом лучше было вообще не думать!

– Мама, правда, у меня все будет хорошо.

– Да-да. У тебя все будет хорошо, – скривила губы Гарриет Палмер. – Только вот будешь ли ты счастлива?

* * *

С тех пор этот вопрос преследовал Лили. Даже сейчас он маячил в каждом дюйме ее с Сэмюэлом комнаты, в каждом предмете – от ящика с игрушками в дальнем углу до пары узких, застланных лоскутными одеялами кроватей.

Отгородившись от назойливых мыслей и устремив взгляд в зеркало туалетного столика, Лили убрала волосы в овальный пучок на затылке и нанесла на губы красную помаду. Впереди ей предстояла поездка на поезде, а на Центральном вокзале ее должен был ждать Клейтон.

Не желая посягать на ее сбережения, он оплатил ей билет и ночлег в гостинице, подходящей для путешествующей в одиночестве женщины. Когда Клейтон строил планы, он старался ничего не оставлять на волю случая.

Лили обула туфли с Т-образным ремешком и застегнула золотые пуговицы на своем платье. Оно было из зеленого шелка, с глубоким вырезом, заканчивавшимся фестоном в форме сердечка. Единственный наряд Лили, достаточно элегантный для торжественного случая. Поверх она надела твидовое пальто, на руки – перчатки цвета слоновой кости, а на голову – зеленую шляпку с полями. И каждая новая надетая вещь все больше приближала ее к отъезду.

На выходе из гастронома Лили опустила свою дорожную сумку и присела перед Сэмюэлом на корточки. На заднем плане промелькнули несколько покупателей, окидывавших витрины критическим взглядом. Их фигуры вдруг сделались в глазах Лили размытыми. Выдавив улыбку, она поправила воротничок у рубашки сына и пуговицы, застегнутые им самим наперекосяк.

– Ты же будешь хорошим мальчиком в мое отсутствие. Обещаешь?

Сэмюэл кивнул с такой уверенностью, что Лили осознала: он все больше привыкал обходиться без нее.

Ее грудь стиснула боль. Но Сэмюэл тут же обвил ручками ее шею и прошептал:

– Я люблю тебя, мамочка.

– О, сынок, я люблю тебя еще сильней. – Щеку Лили приятно защекотали его тонкие – такие же каштановые, как и у нее, – волосы. Сэмюэл пах лавандовым мылом, мальчишеским потом и бананами из овсяной каши. На глазах Лили проступили слезы, и она поспешила напомнить себе, что уезжает всего на одну ночь.

А завтра ранний поезд вернет ее обратно в Мэривилл, и она пробудет со своим сыном до самого вечера, когда ей снова придется уехать на автобусе в Филадельфию. Ее мать посчитала это глупостью: «Тебе лучше поехать из Нью-Йорка сразу в Филадельфию, вместе с Клейтоном». Но Лили не согласилась.

– Ладно, мне пора, – поцеловала она Сэмюэла в липкую ямочку на щечке. И, опасаясь передумать и поменять свои планы, поспешно высвободилась из его объятий.

Словно по сигналу, отец Лили выкрикнул из-за прилавка:

– Эй, Сэмми! Как насчет имбирного печенья?

Отличный способ отвлечь внимание мальчика! Сэмюэл пулей понесся к деду.

– До свиданья, сахарный жучок, – прошептала Лили. Зажав в руке сумку, она благодарно улыбнулась отцу и выскользнула за порог.

«Сахарный жучок»… Предыстория этого прозвища пронеслась у Лили в памяти, пока она добиралась автобусом до железнодорожного вокзала. Бесконечные ночи плача от колик… Лили еле держалась на ногах. И крошечный кусочек сахара на языке Сэмюэла приносил ей желанную передышку, пока мальчик не изматывал вконец и себя, и маму. Это было пару лет назад. Сейчас Лили иногда даже тосковала по тем горько-сладким денькам. В июне Сэмюэлу исполнится уже пять. Как же быстро летело время!

«Ты должна подумать о сыне», – сказала ей мать. Сев в вагон поезда, Лили снова задумалась над этими словами. Жизнь научила ее быть осторожной, когда дело касалось мужчин. Даже в своих собственных суждениях о них. А теперь, когда надо было думать еще и о Сэмюэле, ставки были как никогда высокими.

Чем больше она размышляла, взвешивая будущее с Клейтоном, тем яснее становился ей путь. Лили – как антистрессовый камушек – потерла медальон, в котором хранилась маленькая фотография ее сына. К тому моменту, как поезд подъехал к Трентону, ее решение созрело.

Опасаясь снова поддаться сомнениям, Лили сосредоточилась на книге, которую достала из сумки, едва локомотив запыхтел дальше. «Десять дней в сумасшедшем доме» – исповедь Нелли Блай об ее проникновении в приют для умалишенных с шокирующими разоблачениями. Лили перечитала этот рассказ так много раз, что любой человек, узнавший об этом, мог легко усомниться в ее собственной вменяемости. И вполне оправданно – учитывая, что она решила сделать.

После приема Клейтон проводит ее в гостиницу. И прежде чем разойтись, она положит конец тому, чего ей никогда не следовало начинать.

* * *

Церемония венчания – если не считать витражей, мраморных колонн и сводчатых потолков в соборе Св. Патрика – прошла довольно стандартно. Как обычно проходят такие обряды в церкви. А вот устроенный потом прием продемонстрировал всю экстравагантность нью-йоркского высшего общества. В большом бальном зале нового отеля «Уолдорф-Астория» бурлило море смокингов и вечерних платьев, одеколонов, духов и дыма дорогого табака. Разговоры и смех состязались со струнами невидимого квартета.

И все-таки при всей своей претенциозности – это было впечатляющее зрелище. Отрицать этого Лили не могла. В центре каждого круглого стола сверкали шестирожковые канделябры. На отутюженных белых льняных скатертях, усыпанных багровыми лепестками, стояли одинаковые наборы золотой сервировочной посуды с идеально сложенными салфетками. Официанты в перчатках подливали гостям шампанское из хрустальных флейт (присутствие двух конгрессменов, как заметил Клейтон, явно избавило мероприятие от нудных формальностей).

– Позвольте? – выдвинул он для Лили стул. При свете свечей Клейтон в своем белом пиджаке, с черным галстуком-бабочкой и волосами, прилизанными специальной помадой, бесспорно, выглядел шикарно.

Лили вежливо улыбнулась и присела за стол, за которым собрались его нью-йоркские приятели-журналисты со своими женами. Клейтон пристроился рядом, и Лили подумалось, что со стороны они очень походят на пару. От этого ей сразу сделалось не по себе.

И она с радостью отвлеклась на речь, которую как раз в этот миг произносил отец невесты. Свой официальный тост он обильно сдобрил остротами, типичными для нефтяного магната. И только один раз шутливо прошелся по зятю. А потом люди за столом Лили погрузились в обычный для журналистов разговор. В паузах между затяжками они травили байки о выходках разгневанных редакторов, обсуждали политику новостных отделов и скандалы, не подлежавшие огласке. Описывали в красках свои стычки с печально известным Уильямом Хёрстом и подтрунивали друг над другом на тему того, чья газета больше заслуживала первого места в рейтингах.

Их жены также оживленно болтали, обмениваясь новостями об общих знакомых. А когда они, наконец-то, заговорили о детях, Лили встрепенулась: вот он – ее шанс поучаствовать в разговоре. Но она тут же сообразила, что любое упоминание о Сэмюэле потребует от нее объяснений. Ей придется либо озвучить неудобную правду, либо соврать. И Лили продолжила поклевывать свою перепелку и потягивать шампанское, притворяясь заинтригованной словами, вихрившимися вокруг нее.

Лишь позже, когда Лили поднялась и, извинившись, направилась в дамскую комнату, она ощутила во всей полноте воздействие шипучего напитка, несомненно, усиленное теплом бального зала. Она крайне редко позволяла себе алкоголь. Задержавшись в дамской комнате, чтобы собраться с мыслями, Лили вспомнила про конечную цель этого вечера.

Мимо нее проходили разные женщины, а она все стояла и стояла перед орнаментированным овальным зеркалом, убирая пряди, выбившиеся из-под шляпки. Потом решительно сделала несколько глубоких вдохов – выдохов и, придя, наконец-то, в себя, направилась обратно в зал. У входа в него ее поджидал Клейтон – с двумя их пальто, перекинутыми через руку.

– Вот вы где. – В его голосе прозвучала скорее озабоченность, чем облегчение.

Просеяв спутанные мысли, Лили попыталась сообразить, как долго она была в дамской комнате:

– Мы уже уходим?

– В ювелирном магазине у Таймс-сквер совершено ограбление. Поговаривают о стрельбе со смертельным исходом. Ребята допускают, что это мог быть сам Вилли Саттон, сбежавший из тюрьмы. – Клейтон двинулся к другим газетчикам, забиравшим верхнюю одежду у гардеробщиц. – Конечно… если вы хотите… мы можем тут остаться…

Но лихорадочный блеск в глазах Клейтона сказал Лили больше слов: он уже находился там, на месте преступления, сочиняя статью. Да, Лили понимала: это его работа. И все же готовность Клейтона коршуном броситься к мертвому телу, словно это не был реальный человек, которого будут оплакивать родные и любящие его люди, заставила ее съежиться внутри.

– Нет, все в порядке, – сказала она. – У меня билет на ранний поезд. Так что и я подумывала закругляться.

– Ну, вот и хорошо. Тогда я сначала отвезу вас в отель.

Ее отель… место для разговора, с которым теперь придется повременить.

Клейтон уже держал ее пальто наготове. Сунув руки в рукава, Лили сообразила: ей не хватает сумочки! Неужели она оставила ее в уборной? А, может…

– Лили? – Клейтон был уже в нескольких ярдах от нее, когда увидел, что она не пошла за ним следом. Он вернулся с нетерпением бегуна, возвращенного назад из-за фальстарта.

Лили с опаской призналась:

– Мне нужно вернуться за сумочкой. – На лице Клейтона появилось такое выражение, как будто его вообще отстранили от забега. – Вы поезжайте. Я справлюсь сама.

Клейтон вгляделся в ее лицо.

– Вы в этом уверены? А то я могу подождать. – Он действительно был готов это сделать. Хотя его торс уже выгнулся под углом к выходу.

– И упустить сенсацию? Да босс придет в бешенство. Правда, поезжайте. Мой отель отсюда всего в паре кварталов.

Клейтон с облегчением кивнул и улыбнулся:

– Уговорили. Доброго пути! – пожелал он и, поцеловав Лили в щеку, бросился догонять своих друзей, уже выходивших на улицу.

Внезапно Лили осенило: она положила свою сумочку под стул!

Не теряя ни секунды, она бросилась, петляя, через весь зал к своему, теперь уже опустевшему столу. Сумочка, как она и заподозрила, была там. В этот момент кто-то несколько раз постучал по бокалу, призывая гостей к тишине; квартет тоже перестал играть.

Из вежливости Лили присела на свой стул переждать тост. В передней части зала жених обратился с речью к своей изящной невесте, стоявшей рядом. Девушка зарделась, и ее румянец эффектно оттенило белое платье, своей элегантностью намного превосходившее типичный свадебный наряд.

Лили не разобрала и половины слов, сказанных женихом. Ее гораздо больше заворожило восхищение и трепетное волнение в его голосе. Он отдавал любимой не только свое сердце, но всего себя. Как и его невеста – судя по связи их скрещенных взглядов. Настолько интимной, что Лили почувствовала себя неловко за то, что стала ей свидетельницей.

А затем губы молодоженов слились в поцелуе, рассчитанном на публику и тем не менее очень нежном. Этот поцелуй пробудил в Лили неожиданное чувство – романтическое желание, о существовании которого она почти позабыла. Древний магнит заставил ее сердце затрепетать, как в ранней юности.

Гости в зале зааплодировали, квартет возобновил игру, и шампанское продолжило литься в бокалы.

Лили открыла свою сумочку. Вытащив из нее перчатки, она бросила взгляд на обнажившийся конверт. В нем лежало письмо для Эллиса Рида, насчет ребятишек с его первой фотографии.

Адрес для пересылки: «Нью-Йорк Геральд Трибьюн».

Лили планировала заскочить на почту на Центральном вокзале, до посадки на свой утренний поезд. «Письмо дойдет намного быстрее, если его отправить в Нью-Йорке», – рассудила она.

Но сейчас Лили вдруг задалась вопросом: а, может, она взяла это послание с собой совсем по иной причине? Она вспомнила о своем последнем разговоре с Эллисом в редакции «Экземайнера», о невысказанной правде, об их лицах, разделенных всего несколькими дюймами. И снова подумала о словах, которыми они так и не обменялись. Недопонимание, холодное расставание. Может, ее поездка в Нью-Йорк была продиктована более значимой целью? Которую она в глубине сердца ощущала, да только избегала признавать?

И эта цель была – доставить Эллису письмо лично.