Текст книги "Расколдуйте это немедленно!"

Анна Гаврилова, Кристина Зимняя
Расколдуйте это немедленно!

Иногда последняя песня становится первой…

Глава 1

Город внизу радовал глаз россыпью огней, но полюбоваться этим дивным зрелищем решила только я. Ребята жарили сосиски на костре, который развели прямо посреди крыши, и болтали, приправляя рассказы «как я провел лето» шутками и смехом. Я же, устроившись на парапете с гитарой на коленях, крутила в руках неоткрытую банку с давно нагревшимся пивом и смотрела вдаль.

Группу свою я любила – таких безалаберных разгильдяев специально искать станешь и не найдёшь, – но единственное исключение в лице нашей первой красавицы Илоны Боровицкой изрядно подпортило удовольствие от общения. Ну вот сколько можно объяснять, что не нужен мне её любимый Дэн Роков? А этот балбес ещё и подначивает всё время – и не поймёшь: то ли и вправду клинья подбивает, то ли Илонку раззадоривает. Вот и сегодня зачем-то начал мою новую стрижку нахваливать, а у Боровицкой от этих комплиментов чуть пар из ушей не пошёл.

– Машенька, что же ты от коллектива отрываешься? – промурлыкал возле уха неслышно подкравшийся предмет моих невесёлых размышлений и попытался обнять.

– Денис, отвянь по-хорошему, – передёрнув плечами, чтобы сбросить его руки, отрезала я.

– Мышь, ну не куксись, – уже нормальным голосом продолжил парень. – Пойдём! Как-никак начало третьего курса обмываем, а ты отлыниваешь! Обижусь – сама в деканат за хвостовками ходить будешь, – пригрозил Дэн, к несчастью, являвшийся у нас главным разгильдяем – то есть старостой.

– Уговорил, шантажист недоделанный, – буркнула я. – Минут пять ещё посижу и приду.

– Жду, Мышенька, – «обрадовал» Денис, взъерошив пятернёй мои без того растрепанные волосы и сбив при этом на нос примостившиеся на макушке темные очки.

Сквозь чёрные стёкла ночной город разглядывать было совсем не интересно, но едва я потянулась, чтобы вернуть аксессуар на прежнее место, как за ухом прошипели: «Я предупреждала!» – и сильный толчок в спину отправил меня навстречу ветру.

* * *

Кажется, я даже не заорала. В голове стремительно завертелись картинки из недалёкого будущего. И особенно ярко представлялись почему-то не рыдающие на кладбище родители, не сестра Катька, перетаскивающая свое барахло в мою комнату, а нервный тик полицейских, обнаруживших моё тело, и заголовки в новостных лентах. Не каждый же день с крыши недостроя спрыгивают студентки в обнимку с гитарой и банкой пива. С фланелевой рубашкой в клетку, кружевными трусами и молотком в рюкзаке, да ещё и в тёмных очках – последние, очевидно, чтобы не так страшно лететь было.

Я истерично хихикнула. Нелепо! Нелепо вот так вот закончить жизнь в неполные двадцать. Не хочу! Я ещё столько всего не успела. Институт не закончила, замуж не вышла. Песню свою лучшую не написала.

И Филька! Они же Фильку голодом заморят!

Мысль о несчастной доле полосатого чудовища была последней перед тем, как темнота вокруг взорвалась ослепляющим светом.

– Эннэ крау кори шас! – Голос был красивый – звонкий и в то же время глубокий. Незнакомые слова звучали веско, уверенно. Наша литераторша за такое «с выражением» исполнение точно бы высший балл поставила, а что непонятно ничего – так мало ли на каком там наречии ангелы с душами общаются.

Я была совершенно уверена, что угодила прямиком в рай – ну не могли же меня после такой глупой и преждевременной смерти в ад отправить! Должна же быть в мире справедливость, правда?

Ответ на этот животрепещущий вопрос пришёл внезапно и болезненно. Путём столкновения моего тела с чем-то твердым. Слепящий свет сменился чередой разноцветных вспышек, пиво, не выдержав длительной встряски, вырвалось из-под слетевшего язычка и окатило меня пеной.

– О, Плющ ползучий, что это?! – Красивый голос с переходом на русский несколько утратил свою завораживающую привлекательность, зазвенев истеричными нотками.

Проморгавшись, я уставилась на вытянутое от изумления лицо незнакомого парня гламурной наружности. Выпученные глаза цвета первой весенней зелени, длинные золотистые волосы, жёлтая туника и, главное, характерные заострённые уши данного индивида просто кричали – нету во вселенной справедливости! Потому что вместо заслуженного рая мне явно достались кома и бред!

За моей спиной раздался стон, и я забарахталась, намереваясь встать. Стукнулась локтём, с трудом села и попыталась перекинуть за спину гитару, благо ремень, на котором она висела, позволял проделать подобный фокус. Гулкий звук от соприкосновения любимой «балалайки» с чем-то явно не мягким заставил похолодеть от ужаса – только бы не поцарапалась! Сзади кто-то взвыл. Кое-как сообразив, где руки-ноги и как они должны работать, я всё же умудрилась подняться и оглянулась. Ёлки, лучше бы я этого не делала!

На мелких, похожих на гальку камешках в весьма неудобной на вид позе валялось ещё одно порождение коматозного бреда. Оценить смазливость физиономии оного мешали вздувающаяся на лбу шишка, кровавый ручеек, сбегающий вдоль брови, и подбитый глаз. Но характерные уши были на месте и даже, кажется, зловеще шевелились. Или это мне померещилось с перепугу?

Правая рука индивида была неестественно вывернута и, похоже, попросту сломана. Зато в левой нарастал угрожающего вида шарик из серо-синих светящихся полупрозрачных ниток.

– Мама! – почти беззвучно прошептала я.

Но покалеченный услышал и растерялся. Всего на миг, но собраться с мыслями и метнуть в меня серо-синее нечто уже не успел – на его и без того отбитую голову со смачным шмяком приземлился мой несколько задержавшийся в полете рюкзак. Шарик скатился с ослабевшей ладони и лужицей расплавленного металла растёкся по камням, а через миг и вовсе исчез.

Я осторожно тронула ногой поверженного противника и, убедившись, что признаков жизни он не подает, подхватила свой «багаж» и рванула прочь что было сил.

– Куда? – закричал мне в спину ушастик в жёлтом.

Да если бы я знала, куда! Главное, подальше от места аварии, пока не обвинили во всех смертных грехах и страховку не затребовали.

– Стой! – гремело мне вслед.

Ещё чего! Ищите другую дуру!

Присыпанная галькой тропинка, по которой я неслась, неожиданно оборвалась – в самом буквальном смысле. Я попыталась затормозить, но не сумела и, споткнувшись напоследок о какую-то корягу и оставив под ней свою кроссовку, кубарем покатилась вниз.

Хана гитаре! Под эту скорбную мысль мой лоб встретился с булыжником, и наступила темнота.

* * *

Всё тело нещадно кололо – будто я вдруг ни с того ни с сего йогой занялась на утыканной гвоздями койке или в яму с ежами свалилась. Собственно, очнулась я оттого, что самый любвеобильный ежик, наверное, воображая себя пушистым котёнком, потёрся своей «шубой» о мою щёку. Я застонала от боли и открыла глаза, чтобы обнаружить себя в неласковых объятиях кустарника.

– Ты слышал? – раздался неподалеку уже знакомый голос белобрысого ушастика, возвращая меня из комы абсолютной в её бредовую вариацию. – Это наверняка Оно!

– Последний раз повторяю, – устало отозвался неизвестный собеседник блондина, – нет здесь никого. Кроме нас троих, на всю округу ни одной достаточно крупной ауры. Только шалор в берлоге дрыхнет.

Я осторожно отвела в сторону колючую ветку, принятую в отключке за ежа, и выглянула из-за неё на каменистую дорожку. Первое знакомство с миром глюков состоялось в лучах заката, теперь же была уже ночь, но, несмотря на тоненький серп луны, едва различимый сквозь облака, и парочку неярких звезд, беседовавших на тропинке я видела не хуже, чем при солнечном свете. Только несколько бесцветно. Длинноухий, предположительно эльф, от которого я сбегала, разговаривал с долговязым субъектом в плаще средневекового образца а-ля инквизитор – в таких обычно ролевики шастают.

– А если… – попытался возразить ушастик.

– Никаких если! – отрезал глас из-под капюшона. – Энергетическое поле не может быть меньше объекта! Как ты вообще четыре курса закончил, если элементарного не знаешь?

– Да всё я знаю! Только вот если у этого существа запаха нет, то, может, и с аурой что-то не так?

– Не бывает материального без запаха! Не пахнут только призраки, – категорично заявил долговязый.

– Это ты Иллу расскажи, – разозлился ушастый, – вот он повеселится, узнав, что ему бестелесная сущность три ребра и руку сломала.

Не знаю, как бы отреагировал этот Иллу, но меня сравнение с Каспером ничуть не развеселило. Впрочем, осознание того, что меня ищут, порадовало еще меньше. Бред бредом, но почему мне не может сниться васильковое поле вместо триллера «Поймай Мышь»? Я зажмурилась и попыталась настроиться на позитив: свежий ветерок, солнышко, синенькие цветочки…

От медитации изрядно отвлекали продолжавшие беседу типы.

– А может, – выдал версию «капюшон», – он испугался и неудачно упал?

Я хмыкнула, сбившись с мысли о пушистых облачках в безмятежно-голубом небе. Это кого же надо увидеть, чтобы на ровном месте так травматично шлёпнуться?

Вот никогда не питала симпатий к эльфам, но этот ушастый глюк оказался явно сообразительнее оппонента. Впрочем, он ведь был свидетелем происшествия и видел всё своими глазами-плошками.

– А лоб чем разбил? – спросил длинноухий.

– Камень откуда-то упал?! – предположил гений логики в ответ.

– Разумеется! – закивал эльф. – Тогда ещё Карвилу намекни, что ботинок, по которому он пытался след взять, ему померещился. Вот он точно обрадуется, а то уже в панику по поводу пропавшего нюха впал.

– Да от той вонючей жижи кому угодно обоняние откажет, не только оборотню.

– Вот! Если это было привидение, откуда странный сосуд с неведомой отравой?

Мне стало обидно – пусть пиво и было теплым, но называть мою любимую марку вонючей отравой?

– Ладно, Ларн, я согласен, что что-то было, но искать сейчас бесполезно! Ночь уже! – попытался воззвать к голосу рассудка «капюшон». – Запаха нет, ауры нет – предлагаешь на ощупь кусты прочесывать? А вдруг оно кусается?

– Не вдруг, а само собой разумеется, – вздохнул белобрысый. – Такой ужас не может не кусаться! Ещё и ядовитое наверняка.

Это я-то ужас? Ядовитый кусачий ужас?!

– Опиши-ка ещё раз, а то я так и не понял толком, что это было.

– Да мы сами не поняли. Могу только сказать, что такого чудища даже представить себе не мог – жутчайший монстр. Кожа серая какая-то, на голове не пойми что, глаза так и вовсе страшнючие – до сих пор вздрагиваю.

От порыва вылезти из кустов и огреть чью-то ушастую голову рюкзаком удержал только инстинкт самосохранения. Нет, конечно, на фоне гладкой эльфийской мордочки, неестественно зелёных радужек и шевелюры а-ля реклама шампуня я выглядела несколько затрапезно, но не настолько же!

– А пола какого это твоё страшилище? – продолжил допрос долговязый.

– Так-то не определишь, – задумчиво протянул ушастый, – но оно заготовку статуи обнимало. Так вот тот кусок камня точно был под женскую фигуру обточен.

– Мужского, значит, – пришёл к выводу собеседник блондина.

А я, во-первых, вконец обиделась, а во-вторых, поняла, что гитар в этом порожденном комой мирке не водится.

* * *

 
– Здесь уши у эльфов дрожат на ветру,
Здесь маги халтурят безбо-о-ожно,
Сижу в наколдованном комой бреду,
Откуда сбежать невозможно… —
 

завывала я на мотив известной песни Высоцкого, машинально перебирая струны.

Дрожащий, срывающийся на всхлипы голос отражался от стен пещерки, в которой я устроилась на ночлег. Это зловещее эхо наверняка распугало всю живность в округе. Если, конечно, после моей встречи с обитателем берлоги кто-то ещё остался.

Разумеется, лезть в непонятную расщелину было крайне глупо с моей стороны, и в реальной жизни я бы никогда подобной дури не совершила, но в кошмарном сне ведь не обязательно следовать здравому смыслу? Да и голова моя была занята совсем иными вопросами.

Самым важным, конечно же, было то, как скоро я выйду из комы. Прикинув, во что превратилось мое тело после полёта с тридцать шестого этажа, я вдруг поняла, что, может, и не стоит возвращаться в реальность.

Впрочем, бывали же случаи, когда, выпав из окна, дети и кошки отделывались лёгким испугом и сломанным когтем? Правда, я давно не ребёнок и кошачьими девятью жизнями не обладаю, а в этих историях всегда присутствуют сугробы или охапки опавшей листвы, а никак не щерящийся иглами арматуры котлован, но почему бы не произойти ма-а-аленькому чуду?

Вторым занимавшим меня вопросом был дизайн моего персонального мирка и его обитатели. Я бы поняла, если бы мне пригрезилось, что я рок-звезда. Техногенный антураж, полчища голодных зомби и навороченный автомат тоже были бы кстати, но эльфы? Магия? Как-то я в толкиенизме никогда замечена не была.

После того как эти лопоухие нелюди (а тот зануда под своим капюшоном наверняка прятал просто выдающиеся локаторы) обозвали меня мужиком, а мою любимицу чем-то вроде резиновой куклы из секс-шопа, я была готова их просто растерзать. Но хамы сбежали, прежде чем я сообразила, как выбраться из кустов, не оставив на них всю свою одежду и часть кожи.

Напоследок долговязый высказал предположение, что я вовсе и не чудовищем могу оказаться, а жертвой заклинания покалеченного Иллу. Под возмущенные вопли блондина, что «этот бездарь» не мог создать ничего настолько устрашающего, парочка эльфов ушагала прочь и исчезла в яркой бело-голубой воронке, даже не подозревая, как близки были их ушастые головы к непосредственному контакту с моим рюкзаком.

 
– Пусть Иллу свернёт себе нос на бегу,
А блондин пусть примёрзнет к кровати!
Всем эльфя́м я их уши в пучок завяжу,
Пока сплю в одноместной палате… —
 

припев выходил особенно звучно. Искренне так, с душой!

Смесь эмоций, кипевшая во мне, просто рвалась наружу. Хотелось рвать и метать, но приходилось выплёскивать накопившуюся обиду на весь мир, а точнее, на два мира – родной и бредовый – исключительно словами. В пещере даже разбить было нечего, а прежний обитатель оной слинял.

Неведомая тварь, похожая на помесь гиены и белого медведя, сперва несколько опешила, углядев завернувший на огонёк ужин, потом прищурила жёлтые глазищи, сомневаясь в съедобности оного, но всё же решилась продемонстрировать оскал. Им и поплатилась за агрессию, оставив на память внушительный клык и прореху в рукаве. А ведь мы вполне могли поладить – я бы сейчас и от мохнатой компании не отказалась. Впрочем, упрекнуть гиеномишку мне было не в чем – у него была отменная причина для бегства.

Причина, с которой я познакомилась, едва-едва проводив взглядом и воплем пушистый зад улепётывающего со всех ног хищника. Непонятное грязно-серое нечто таращило на меня здоровенные чёрные зенки без век из окошка-иллюминатора.

Я огласила свод берлоги новой волной визга и метнулась в сторону, но такой же пучеглазый монстр, только с раззявленной пастью, плотоядно пялился на меня уже с другой стены. У чудовища была отливающая сталью чешуйчатая шкура, нечто вроде иголок дикобраза на макушке и… мой кулон на шее?

Свои отражения в своеобразных зеркалах, представлявших собой вкрапления слюды в горную породу, я изучала долго. Сперва закончился запас мата, потом литературной брани, а под финал даже на многозначительное «ы-ы-ы» сил не осталось.

Тот ушастый в жёлтом оказался не хамом, а, можно сказать, поэтом. Ибо назвать нечто, взиравшее на меня со слюдяных пластин, всего лишь ужасом и страшилищем мог только поэт с возвышенной душой. Если именно это чудище белобрысый увидел свалившимся с неба, то очень странно, что по округе не разнёсся душок от измазанных в отходах пищеварения штанов. Я бы на его месте точно обделалась. Впрочем, может, эльфы, как пресловутые однорогие лошадки из сказок, кушают радугу и гадят исключительно розами? Хорошо бы, если с шипами.

Отражение «порадовало» меня вполне человеческим обликом, если, конечно, как следует приглядеться и не брать в расчёт металлическую чешую разного калибра, вампирьи клычки, прячущиеся за тёмно-серыми губами, превратившиеся в резиновые иголки волосы, зачатки перепонок между пальцами и острые прочные когти под цвет «помады». Одежда также приобрела тональность, идеальную для маскировки на проезжей части, – примостившись на асфальте, я вполне успешно могла бы прикинуться его неотъемлемой частью.

Но самым броским элементом в моём бредовом образе оказались глаза, а вернее, солнцезащитные очки, приросшие при помощи чешуек к лицу. Под ними по-прежнему находились глаза настоящие – я свободно могла их закрывать, моргать, смотреть вправо-влево и вверх-вниз, – но броня из чёрного стекла не снималась никак.

Как я не хлопнулась в обморок, не знаю – наверное, режим «кома» нового уровня потери сознания уже не предполагал. Попытки воздействовать на имидж путём самовнушения результатов не принесли – хотя я уже даже на феечку в розовом платьице с рюшами была согласна. Но коматозному мирку было плевать на все мои старания – «зеркала» всё так же демонстрировали серую чешуйчатую физиономию.

Оставалось лишь смириться и признать, что была Машка Камы́шева мышь простая, а стала – летучая. И не потому, что с крыльями, а потому как страшню-ю-ючая. Именно так – с подвыванием на букве «ю».

Впрочем, кроме минусов у глючного апгрейда нашлись и плюсы. Стальная шкура (назвать это кожей язык не поворачивался) отличалась завидной прочностью, что наглядно продемонстрировала свеженькая дырка в улыбке гиеномишки – клык он, бедолага, о мою руку сломал. А вот будет знать, как тащить в пасть кого попало!

Износоустойчивость подтверждалась ещё и целостностью лишившейся кроссовки пятки – даже после забега по камням, кустам и прочим буеракам на ней не обнаружилось никаких повреждений. Ночное зрение и невосприимчивость к холоду тоже не могли не радовать. А отсутствие рогов, хвоста и копыт меня почти осчастливило.

Верная подружка гитара также не избежала преображения – её прежде гладкая поверхность, радовавшая глаз ровненьким слоем синего лака, запузырилась, будто на нее кислотой плеснули; колки обзавелись шиповидными наростами. В общем, инструмент отменно соответствовал новому облику владелицы, и им, судя по невредимому после кувырка с обрыва корпусу, теперь можно было гвозди заколачивать. Ну, или пересчитывать чьи-то рёбра.

Как ни странно, на звучании трансформация никак не сказалась. А в качестве дополнительного бонуса струны приобрели свойство светиться всеми цветами радуги при прикосновении – эдакая дискотечная подсветка в стиле деревенского клуба.

Перебирать эту «гирлянду» моим обновленным маникюром было весьма удобно – никакой медиатор не нужен – вот я этим и занималась, после того как забаррикадировала выход из берлоги камнями и проинспектировала содержимое рюкзака. А что ещё оставалось делать, когда есть нечего, спать не на чем, а из развлечений доступны лишь пересчёт слюдяных зеркал на сводах да беготня от одного отражения к другому?

С репертуара Высоцкого я перешла на незабвенный хит «КиШ» про проклятый старый дом, перекроив его до оды тупому ушастому гному. С гномом я, конечно, была несколько не права – гномы ко мне пока не являлись, следовательно, провиниться не успели, – но эльфы никак не желали рифмоваться.

После «КиШ» вспомнился «Сектор газа», и я бы непременно спела, как Иллу стоит на горе и тесно общается с семью товарищами, но усталость взяла своё. Я так и отключилась – сидя на голых камнях в обнимку с гитарой и даже не успев подумать, что заснуть в коме совсем уж абсурдно.

Жених невесте не приснился. Впрочем, дурацкий стишок-то я не произносила. Вместо жениха пригрезился омерзительнейший кошмар. Вооруженная гитарой, я в виде бесплотного призрака летала над крышей недостроя. За моей спиной трепыхались нежно-розовые стрекозиные крылья, розовенькая ночнушка, щедро украшенная кружавчиками, путалась в ногах, а на нос то и дело сползал нимб. Гитара же так и норовила превратиться в изящную золочёную арфу.

Но ужас заключался даже не в этом. Среди стремительно трезвеющих одногруппников с печальными лицами и нескольких суровых полицейских восседала на складном стульчике Илонка Боровицкая в наброшенном на её плечики чьём-то форменном кителе. Или как там у полиции этот самый пиджак с погонами называется? Белобрысая гадюка изредка жалостливо хлюпала носом, промокала беленьким платочком сухие глаза и… нагло трескала мои ириски!

Ну как? Как я могла не положить купленное для Фильки лакомство в рюкзак? И как эта выдра набралась наглости, чтобы не только спихнуть меня с парапета, но ещё и запустить свою наманикюренную лапу в единственное оставленное котику наследство?

Гитара, которой я махала, взявшись за гриф обеими руками, словно за рукоять меча, со свистом проходила сквозь жующую конфетки голову врагини, увы, не причиняя ей ни малейшего вреда. У меня же от непривычной нагрузки уже изрядно ломило плечевые суставы. Нимб натёр переносицу, а глаза жгли невыплаканные злость и обида. Вконец умаявшись, я зависла над макушкой Боровицкой, смахнула пот со лба, с чувством провещала: «Чтоб у тебя все пломбы выпали!» – и… проснулась.

Коматозно-бредовое утро встретило сырым полом, каменным сводом, промерзшим до костей телом, как следствие, заложенным носом и громким бурчанием в желудке. Они там что, в больнице, не могут догадаться мне капельницу с глюкозой поставить и кондиционер отрегулировать?

То ли я переоценила морозоустойчивость своей новой шкурки, то ли во сне терморегуляция нарушилась, то ли температура в пещере упала ночью значительно ниже нуля, то ли мир моей комы вообще не поддавался никакой логике, но налицо были все признаки переохлаждения. Ломило не только плечи – ныло и просилось в горячую ванну и тёплую постельку всё тело целиком.

Особой прелести состоянию промерзшего организма добавляли помутневшие стёкла бывших очков. Вчера, когда я рыдала над собственной горькой долей, слезы каким-то образом проступали сквозь нижний ряд обрамлявших «глазницы» чешуек и уже оттуда сбегали по щекам, сейчас же они почему-то оставались за чёрными стеклами и оседали на них в виде конденсата. Может, у меня жар?

Прижатая ко лбу когтистая ладонь ответить на этот вопрос не сумела. Во-первых, чувствительность серой шкуры оказалась довольно слабой, а во-вторых, я могла лишь предполагать, что являлось нормой для моего мутировавшего в «неведому зверушку» тела. Шевелиться откровенно не хотелось, да и сил на это не было, но дальнейшее пребывание в берлоге грозило мне как минимум воспалением лёгких, если, конечно, оное уже не случилось, а как максимум – смертью от голода.

Можно, конечно, было попробовать пожевать слюдяное зеркало или какой-нибудь камушек, но аппетита они что-то не вызвали. Зато воспоминание о пакете с ирисками, чуть не заставило меня захлебнуться слюной. В который раз обложив матом дуру Илонку, идиота Дэна, а заодно и своё больное воображение, не справившееся с созданием мирка поуютнее, я собралась с силами, с трудом поднялась и, ухватив одной рукой рюкзак, а другой – верную гитару, поковыляла к выходу.

Камень, который я так легко сдвинула вчера, чтобы оградить себя от визитов вежливости сородичей гиеномишки, поддался только с третьей попытки. Зато, когда он наконец-то освободил путь, я буквально вывалилась наружу под жаркие лучи местного светила. Слезящиеся глаза на миг обожгло яркой вспышкой, но зрение почти мгновенно подстроилось под резко изменившийся уровень освещённости. От нахлынувшего тепла захотелось распластаться на нагретых солнечными лучами камнях и замурлыкать. Чешуйки на руках встопорщились от свежего ветерка, и даже дышать стало как-то легче.

К пещере, в которую я пожаловала среди ночи, вёл довольно крутой склон, а потому вид с «порога» открывался отменный. Конечно, я бы предпочла более цивилизованный пейзаж, но не признать красоты ландшафта не могла. Какой-нибудь живописец с удовольствием бы засел здесь с мольбертом, чтобы запечатлеть груды бурых и серых булыжников, отвесные сколы горной породы и поросшие кустами насыпи, безмятежное небо с редкими полупрозрачными полосками облаков и журчащий в низине ручеёк. Я же позволить себе бессмысленное созерцание окрестных красот не могла.

Желудок требовал пищи, мозг – поиска более комфортных условий пребывания, а босая пятка – вызволения пленной кроссовки из объятий коварной коряги, отправившей меня в полёт с обрыва.

Но первым делом пришлось провести ревизию – более тщательную, чем вчера. Содержимое рюкзака, разложенное на камнях, выглядело странно и жалко. На дне пол-литровой пластиковой бутылки бултыхалась пара глотков воды, а в мятой пачке белели три подушечки жвачки – на этом «съестное» заканчивалось и начиналось сомнительное. Три конспекта, одна чистая тетрадь и в комплект к ним зажигалка легли в кучку «оставить» как идеальное средство для разведения костра. В эту же компанию отправились перочинный ножик и, после некоторых раздумий, молоток.

Нетипичный для девичьей сумочки (впрочем, мой рюкзак на это звание тянул с большой натяжкой) предмет я таскала с собой на удачу. В детстве, в один из визитов к бабушке в деревню этот инструмент помог нам с Катькой избежать крупных неприятностей, когда мы ночью отправились в соседский сарай, чтобы утащить ведро с клубникой. Молоток – самый обычный, немного ржавый, с двупалым гвоздодёром с обратной стороны – я прихватила тогда для самообороны.

Семилетней Маше казалось, что это отличное оружие против всяких монстров, которые могут подстерегать двух малявок на стезе грабежа. Но пригодился он совсем для другого – дверь сарая за нами захлопнулась и, если бы я не догадалась выдернуть несколько гвоздей, чтобы отодвинуть доски, не избежать бы нам с сестрёнкой порки поутру. Так что, когда Катька на шестнадцатилетие преподнесла мне несколько осовремененную копию того спасителя – с удобной резиновой ручкой и в самодельном бархатном чехле с коряво вышитым посвящением «Лучшей сестре в мире» – я, недолго думая, прописала его в своей сумке на постоянное место жительства.

В кучку «на выброс» легли: смартфон, не подающий признаков жизни; пилка для ногтей, совершенно бесполезная для моего нового маникюра; расческа – по той же причине; планшет с севшим аккумулятором; капли от блох, купленные для гулёны-Фильки, и дырокол, который я обещала презентовать секретарше нашего декана за выданную в последний момент хвостовку.

Зеркальце в виде пудреницы с двумя отражающими поверхностями – обычной и увеличивающей – ушло в компанию к молотку и тетрадкам. Комплект сменного белья, чистые носки и зубная щетка… Последняя заставила меня долго и вдумчиво изучать новый формат собственной улыбки, в поисках признаков любви к сладкому. Но даже трёхкратное увеличение не показало ни одной пломбы.

Последними я вытащила клетчатую фланелевую рубашку и коротенькие эластиковые шорты – стандартный набор для ночёвки у подружки. Солнце припекало основательно (или мне так казалось после сырой берлоги), и перспектива переодеться была на редкость заманчива, но воображение тут же нарисовало мне, как будут смотреться алые шорты на моей серой шкуре, и услужливо предоставило образ краснозадого павиана для сравнения. Сходство не вдохновило, и я принялась заталкивать вещи обратно в рюкзак. Когти царапнули по чему-то плотному, и с самого дна я выудила пакет с чешками, завалявшимися, вероятно, с последнего, ещё доканикульного похода в спортзал.

Ковылять, припадая на босую пятку, мне совсем не улыбалось, поэтому беленькие кожаные «тапки» были встречены восторженным воплем и тут же натянуты на ноги, а одинокая кроссовка за шнурки прицеплена к рюкзаку. Прикинув суммарный вес «ненужного», я и эту кучку отправила обратно – лишние полкило не так уж существенны, а пригодиться может все. Таким образом, за полчаса до полудня, если судить по часам на запястье, закинув багаж за спину, повесив на плечо гитару и привязав (на случай встречи с очередным хищником) чехол с молотком к петельке брюк, серая-пресерая Мышь в белых тапочках отправилась разведывать обстановку.

Эти самые тапки, то есть чешки, я прокляла сразу же – тонкая кожа подошв скользила по камням, как шайба по льду. А вслед за «шайбами» скользила и я. И вовсе не в надёжные объятия вратаря и даже не в сетку ворот, а прямиком в пропасть. Зато первый же такой кульбит обнаружил ещё одну особенность нового облика – удержаться на самом краю мне помогли крылья. При отчаянном взмахе руками вслед за родными, хоть и изрядно посеревшими конечностями вверх взмыли полупрозрачные перепонки.

– Вот только их мне и не хватало, – обнаружив сей факт, хмуро пробормотала я.

Однако эти эфемерные, неощутимые, будто сотканные из чёрного тумана довески к моей экзотической анатомии пригодились не раз и не два – чешки продолжали скользить, а рельеф, порождённый коматозным мозгом, отличался удивительной неровностью. Сплошные каменистые холмы повышенной крутизны и лишь кое-где петляющая меж ними тропинка. Колючие кусты, жалящее солнце и кружащие в вышине стервятники довершали прелести пейзажа.

Оставалось только гадать, согласно какой логике моё подсознание устроило вчерашнюю встречу с Иллу и его гламурным товарищем – местность выглядела совершенно необитаемой. Но когда я забралась на очередной холм, всё изменилось. Взору предстала долина с умеренным количеством зелени и стоящий посреди этой долины замок – совершенно не эльфийской наружности, кстати.

То есть ни тебе белых мраморных стен, ни стрельчатых арок, ни ажурных башенок, ни позолоты, ни орнаментов из рун, ни оплетающих ворота роз. Вместо этого наличествовали простые серые камни, суровые глазницы узких зарешёченных окон, остроконечные крыши со шпилями и мелкие проёмы, очень похожие на бойницы. Нет, ощущения, что замок готовится к какой-то войне или осаде, не возникло – мост через окружавший его ров был опущен, – но всё равно.

– М-да, – пробормотала я, разглядывая строение. Почему сознание решило сгенерировать фэнтези, к которому лично я всегда относилась пофигистично, по-прежнему не понимала.

Вторая большая непонятка заключалась в слишком ярких физических ощущениях. После того как выползла на солнышко, озноб постепенно прошёл, а голод – нет. Напротив, стал только сильнее. Он накатывал волнами, и к моменту обнаружения замка скручивал желудок в трубочку. Последний от столь варварского обращения протестующе урчал, распугивая мелкую живность и заставляя вздрагивать меня.

Пытаясь заглушить эти вопли, я допила остатки воды, а потом мысленно прицыкнула на себя, поправила гитару и шагнула сквозь кусты, свернув с тропинки. Ведь если тут есть целый замок, то почему бы не найтись и какому-нибудь ручью? Ну и чему-нибудь съедобному заодно? Наверное, подсознанию требовался чёткий запрос, чтобы создать желаемое. Иначе чем объяснить, что уже через несколько минут я набрела на негустую поросль корявых деревьев, обрамлявших пятачок, буквально усыпанный спелой земляникой? Во рту сразу началось слюноотделение…