Текст книги "Заговор Тюдоров"

Глава 2

Серое небо за окном сливалось с белесым однообразием зимнего ландшафта, размывая границу между воздухом и землей. Глядя на лес, на нагие деревья, которые раскачивал сдобренный снегом ветер, я чувствовал, как Хэтфилд, эта тихая гавань, давшая мне приют, постепенно, но неотвратимо отдаляется, тает, словно краткий прекрасный сон.

«Ты и я – вместе мы можем провести ее по пути, предначертанном судьбой. Но вначале нам нужно уберечь ее…»

Я повернулся к дивану и взял в руки донесения. Всего их было шесть, и хотя я старательно прижимал каждый лист к стеклу, в угасающем предвечернем свете было трудно – а порой практически невозможно – разобрать, что написано между чернильных строчек. Тем не менее сжатая копия, сделанная рукой Сесила, подтверждала все то, что он мне говорил: испанский посланник Симон Ренар заронил в душу королевы сомнения в безусловной преданности Елизаветы, воспользовался протестантской верой принцессы, дабы очернить ее репутацию, и обвинил ее в неких действиях, достаточно опасных, чтобы требовать ее ареста. Что это были за действия, осведомитель Сесила не говорил, возможно, потому, что попросту не знал этого. В тексте на разные лады упоминалось имя некоего Эдварда Кортни, графа Девона, аристократа, который, судя по всему, сдружился с принцессой. Я мысленно сделал пометку расспросить Сесила об этом Кортни.

Я и не представлял, сколько времени провел за чтением, покуда скрип половиц не возвестил о приближении знакомых шагов Кейт. Подняв голову, я обнаружил, что в галерее стало значительно темнее. Кейт в скромном синем платье остановилась передо мной. Окинув взглядом разбросанные вокруг бумаги, она негромко проговорила:

– Ужин почти готов.

– Ты все знала, – сказал я.

– Да, – вздохнула Кейт. – Сесил написал мне, что у него есть крайне важные вести касательно ее высочества. Он не стал вдаваться в подробности, просто утверждал, что должен поговорить с тобой. Что мне оставалось делать?

– Ты могла бы рассказать мне.

– Я и хотела, но он объявил, что желает показать тебе кое-что при личной встрече. – С этими словами Кейт снова глянула на разбросанные бумаги. – Дело, похоже, серьезное.

– Так и есть, – подтвердил я и рассказал ей о донесениях, а также о том, что извлек из них Сесил.

Когда я закончил, Кейт облизала губы.

– Храни нас Боже, опасность следует за ней по пятам, словно ведьмино проклятие! – Она шумно, с видимой тревогой выдохнула. – Я страшилась этого дня и вопреки всему тешила себя надеждой, что он никогда не наступит.

Я поднялся и взял ее руки в свои. Руки у Кейт были сильные, загоревшие от трудов в ее бесценном травяном садике, ногти коротко острижены, и кое-где под ними виднелись следы грязи. Сердце мое вдруг болезненно сжалось при мысли о том, что мне предстоит с ней расстаться.

– Если эти донесения правдивы, она нуждается во мне, – сказал я. – Одного не пойму: почему она сама нам не написала? Уж верно сейчас она должна понимать, что ей грозит опасность.

– Если так, то ничего удивительного, что она нам не написала, – промолвила Кейт.

Я взглянул на нее, недоуменно нахмурясь.

– Это случилось еще до того, как я начала ей служить, – когда ей сравнялось шестнадцать. Она оказалась замешана в изменническом заговоре, который устроил дядя ее брата Эдуарда, адмирал Сеймур. Заговор был раскрыт, адмирала обезглавили. Елизавета подверглась допросам с пристрастием, а нашу дорогую мистрис Эшли поместили на некоторое время в Тауэр. Поведав мне обо всем этом, Елизавета сказала, что то было самое страшное время в ее жизни. Она поклялась, что никогда более намеренно не подвергнет опасности никого из своих слуг. Она не написала потому, что хотела уберечь тебя. Ты, наверное, сочтешь меня эгоисткой, но я хочу того же самого.

– Если б ты и впрямь этого хотела, то сожгла бы письмо Сесила и заперла дверь на засов.

– Признаю себя виновной. – Кейт опять вздохнула. – Когда ты должен ехать?

– Скоро, – негромко ответил я. – После ужина мне нужно будет еще раз поговорить с Сесилом, но я полагаю, что он потребует отправиться как можно скорее. Он сказал, что время – это единственная роскошь, которая нам не по карману.

– Он умеет обращаться со словами. – Кейт слабо улыбнулась. – Впрочем, если ты уезжаешь, думаю, настала пора сделать кое-что важное и для меня.

То, что так и осталось несказанным, в этот миг встрепенулось и подступило к нам. Кейт запустила руку за корсаж и извлекла кожаный шнурок, к которому был подвешен обломанный золотой лепесток артишока, украшенный крохотным ограненным рубином.

– Ты расскажешь мне, что это такое?

У меня пересохло во рту.

– Я… я уже говорил, помнишь? Это залог обручения, знак моей любви к тебе.

– Да, но что он означает? Я знаю, что ты получил этот листок в те ужасные дни, когда мы спасали принцессу от семейства Дадли. Тебе дала его мистрис Элис, женщина, которая вырастила тебя. Почему? Каково значение этой безделушки? – Кейт запнулась, понизила голос, лишь сейчас осознав, что я не произнес ни слова. – Она связана с твоим прошлым? Сесил тоже это знает. Если можешь доверить свою тайну ему, отчего же не доверишься мне?

Она потянулась ко мне, нежно провела ладонью по щеке. Золотой лепесток покачивался на ее груди.

– Что бы это ни было, обещаю: я никогда тебя не выдам! Скорее умру. Однако же, если ты должен вернуться ко двору, подвергнуть свою жизнь бог весть каким опасностям – не думай, что можешь уехать, оставив меня одну с этой тайной! Я должна знать правду.

Мне никак не удавалось вдохнуть побольше воздуха. Я глядел в глаза Кейт, такие непреклонные, такие решительные, глядел – и изнемогал под бременем своей тайны, которую свято поклялся не открывать ни единой живой душе.

– Ты сама не понимаешь, о чем просишь, – произнес я тихо, – но я и вправду доверяю тебе, доверяю всецело.

С этими словами я подвел Кейт к диванчику у окна.

– Ты должна поклясться, что никому не расскажешь об этом, – я взял ее руку в свои, – и в особенности Елизавете. Нельзя, чтоб она узнала то, о чем я расскажу.

– Брендан, я ведь уже пообещала, что никогда не предам твое доверие…

Я сильней стиснул ее руку:

– Просто поклянись, Кейт. Умоляю, ради меня.

– Да, – прошептала она. – Я никому не расскажу. Клянусь.

Я кивнул:

– Я ничего не говорил Сесилу об этом листке. Единственный, кроме нас, человек, которому известно о его существовании, – Арчи Шелтон.

– Шелтон? Мажордом Дадли, который привез тебя ко двору? Он знает?

– Знал. Его нет в живых. Скорее всего. Вряд ли он пережил ту ночь, когда мы застряли в Тауэре после того, как Лондон принял сторону Марии. Вокруг царил хаос. Ворота захлопнулись перед самым нашим носом. Сторонники Нортумберленда дрались друг с другом, пытаясь выбраться наружу. Я видел, как Шелтон исчез, затоптанный толпой. Он мертв, и тайна лепестка умерла вместе с ним. Сесил знает, кто я такой, но не знает, что у меня есть доказательство моего происхождения.

Я смолк, охваченный нерешительностью. И снова увидел себя беззащитным ребенком, который бежит со всех ног, пытаясь укрыться от безжалостных отпрысков Дадли, а те улюлюкают и кричат, что я – безродный найденыш. Я вспомнил, как милая мистрис Элис обмывала мои синяки и ушибы, приговаривая шепотом, что я особенный, не такой, как все. Эта особенность дала начало цепи разрушительных событий, и когда я подумал обо всем, что случилось со мной с тех пор, обо всем, что я обнаружил, мне стало ясно, что больше я не могу хранить все это в себе. Мне нужно было разделить с кем-то чудовищную ношу.

Понизив голос, я рассказал Кейт всю свою историю с того дня, когда еще младенцем был привезен в дом Дадли и рос там, обреченный стать слугой, всеми презираемым и никому не нужным, и до того момента, когда меня вызвали служить лорду Роберту, самому опасному из всего выводка Дадли.

– Приехав в замок, чтобы сопроводить меня ко двору, Шелтон предостерег, чтобы я делал все, как мне велят, был верным слугой и всегда оставался предан семейству, которое меня поит и кормит. И прибавил, что моя преданность непременно будет вознаграждена. Вот только потом я повстречался с Елизаветой. Затем Сесил нанял меня шпионить за лордом Робертом и помогать Елизавете – и все изменилось. Я раскрыл тайну своего рождения. Двадцать один год я прожил в убеждении, что я никто и ничто, и тут обнаружил, что в жилах моих течет королевская кровь.

Я смолк ненадолго и, когда Кейт изумленно ахнула, с запинкой добавил:

– Моей матерью была Мария Саффолк, тетя Елизаветы. Я – Тюдор.

Впервые я произнес эти слова вслух и увидел воочию, какое воздействие произвело мое признание на Кейт. Она подняла дрожащую руку к груди, осторожно коснулась золотого листка.

– Но как… как же Шелтон узнал об этом? – наконец пробормотала она. – Каким образом связан с твоей тайной этот листок?

Я вскочил с дивана, не в силах больше усидеть на месте.

– Шелтон привез его мистрис Элис. Задолго до того, как поступить на службу к Дадли, он служил в доме Саффолков. Лепесток – часть более крупного украшения, которое было разломано после смерти моей матери. Она завещала золотые листки тем, кто, как она полагала, был достоин ее доверия. Однако мистрис Элис уже бежала со мной в замок Дадли и во всеуслышание объявила, что я – найденыш. Шелтон, должно быть, искал ее много лет. И когда нашел, мистрис Элис сообщила ему, кто я такой.

– Но почему она рассказала правду именно Шелтону?

Я принудил себя пожать плечами, хотя вопрос Кейт уязвил меня в самое сердце.

– Моя мать скрывала беременность от всех, кроме Элис. Когда мать умерла, Элис забрала меня и укрыла от всех. Полагаю, она поступила так, чтобы защитить меня и мою мать, сохранить в тайне, что принцесса из рода Тюдор произвела на свет бастарда.

– Боже милостивый! И ты знал об этом, все это время знал – и не сказал ни слова!

– Кейт, у меня не было выбора. Неужели не понимаешь? Пускай этот листок доказывает мое высокое происхождение, но открывать правду было бы чересчур опасно для всех нас. Бастардов в расчет не берут, но если бы кто-то решил, что я законный отпрыск…

Я содрогнулся и отвернулся от нее.

– Думаешь, Шелтону было известно, кто твой отец? – негромко спросила Кейт.

– Если и так, то я об этом уже никогда не узнаю. – Я кашлянул, прочищая горло. – Видит Бог, я не хотел такой участи. Если б я только мог, я бы все оставил как было. Лучше быть безродным найденышем, чем таким вот… выродком.

– Ты не выродок.

Я услышал, как зашуршали юбки Кейт, когда она встала с дивана. Я почувствовал, как ее рука легла на мое плечо. Отчаяние накрыло меня с головой.

– Я не прошу тебя разделить со мной это бремя, – прошептал я. – Слишком уж оно велико. Если у нас будут дети, они никогда не смогут назвать род отца. Даже само мое имя – фальшь. Оно ровным счетом ничего не означает.

– Уж позволь мне самой решать, что я в силах и что не в силах выдержать. Брендан, погляди на меня.

Я повернулся и оказался лицом к лицу с Кейт.

– Чтобы я больше никогда от тебя такого не слышала! – сказала она. – Ты – мужчина, которого я избрала, чтобы прожить вместе до конца своих дней. Ты сильный, добрый и честный. Ты именно такой отец, какой нужен всякому ребенку.

Жгучие слезы навернулись мне на глаза. Я привлек Кейт к себе, крепко обнял ее, вдохнул ее лавандовый аромат, и меня охватило страстное желание. Я желал погрузить руки в ее волосы, высвободить их из сеточки, чтобы длинные пряди заструились, точно темный мед, по нагим плечам Кейт. Я желал снять с нее одежду, увидеть, как она выгнется под тяжестью моего тела, самозабвенно и истово принимая меня в свое лоно. Я хотел, чтобы никакие мрачные интриги и страхи моего прошлого, никакие опасности двора больше не касались этой женщины.

– Я люблю тебя, Кейт Стаффорд, – сказал я, – люблю всем сердцем. И мне нужно только одно – быть твоим, ныне и навеки. Если ты когда-нибудь найдешь повод усомниться во мне, просто вспомни эти слова.

Кейт поцеловала меня:

– И я люблю тебя, Брендан Прескотт… пускай даже ты слишком много скрываешь.

* * *

После ужина мы с Сесилом устроились у камина.

В мерцающем переплетении света и теней бледные глаза Сесила казались странно непроницаемы. Держа обеими руками кубок с нагретым сидром, он спросил:

– Ты выполнишь мою просьбу?

Вместо ответа я молча протянул ему стопку донесений, вновь перетянутую кожаным шнурком.

– Ни единого вопроса? – В голосе его промелькнуло едва уловимое удивление.

– Спрашивать-то особо и не о чем. Как вы и сказали, во всех донесениях подробно описываются события при дворе. С тем же успехом это могут быть записи в журнале какого-нибудь церемониймейстера или клерка; никаких вопросов они не вызывают, во всяком случае на первый взгляд. И все же там есть одна подробность – помимо секретных строчек, само собой, – которая привлекла мое внимание.

Я намеренно сделал паузу, исподволь наблюдая за Сесилом. Он был вполне способен не упомянуть о какой-нибудь действительно важной детали. Такое водилось за ним и прежде. Мне не хотелось думать, что Сесил может, как обычно, вести двойную игру, – только не сейчас, не в этом деле. И все же одного этого было недостаточно, чтобы усыпить мою подозрительность. Я должен был знать наверняка.

– Продолжай. – Сесил отпил из кубка. – Я вижу на твоем лице сомнение. Тебе нужно больше работать над собой. При дворе все, кого ни возьми, мастера читать по лицам.

– Эдвард Кортни, – сказал я. – Граф Девон. Ваш осведомитель упоминает его несколько раз, неизменно в связи с принцессой. Почему?

Сесил улыбнулся:

– Ты и в самом деле прирожденный шпион.

– Вряд ли это можно считать доказательством моих талантов. Всякий, кто прочел бы все донесения, наверняка задал бы тот же вопрос. Так кто он такой?

– Последний из династии Плантагенетов. Старый король Генрих, который мог учуять врага и за сто шагов, еще мальчиком заключил Кортни в Тауэр. Кроме того, он обезглавил отца Кортни. Генрих заявил, дескать, причиной тому стал отказ этой семьи признать его главой церкви, но на самом деле его пугало право Кортни на английский трон. Одним из первых государственных решений, которые приняла Мария, взойдя на престол, стал приказ об освобождении Кортни. Также она даровала ему титул. Вообще королева ему явно благоволит.

– Так он ей союзник или противник?

Сесил поднял брови:

– Будучи столь долго лишен своих привилегий – или же привилегий, которые он почитает своими, – наш граф, полагаю я, независимо от благоволения королевы, лелеет какие-то собственные замыслы. И в самом деле, если верить слухам, его предлагали Марии в качестве принца-консорта, однако она отвергла его кандидатуру, объясняя отказ тем, что граф неопытен и слишком молод.

– Вы хотите сказать, что он может умышлять против брака королевы с Габсбургом?

Голос Сесила упал:

– Я хочу сказать, что он – одна из загадок, которые тебе предстоит разгадать.

Впервые за все время он позволил себе открыто подосадовать на то, что оказался в таком отдалении от интриг двора. В былое время он бы приставил к Кортни двух-трех агентов, чтобы те следили за каждым его шагом.

– Если Кортни и предпринимает какие-то шаги, то не публично. Не забудь, Мария еще не сделала официального объявления о намерении вступить в брак. Что бы там ни замышлял Кортни, он плетет свои замыслы в глубокой тайне.

– Но Ренар наверняка следит за ним…

Я стал было откидываться в кресле, когда увидел, что пальцы Сесила крепче стиснули кубок. Движение это было мимолетным, почти неуловимым, но в тот миг, когда я его заметил, меня осенило.

– Господи! – прошептал я. – Вы опять проверяете меня. Вы посылаете меня ко двору, потому что боитесь, что подозрения Ренара касательно Елизаветы могут оказаться правдой.

Сесил резко выдохнул:

– Такая возможность приходила мне в голову. Я надеюсь, что ошибаюсь. Верней говоря, я молю Бога, чтобы я ошибался. Однако то, что имя Елизаветы связывают с именем Кортни, – отнюдь не добрый знак. Конечно же, это может ничего не значить. Их дружба может быть естественным итогом встречи двух значимых особ, которые вынужденно оказались при дворе. Разница в возрасте между ними не так уж и велика. Ему двадцать шесть, на шесть лет больше, чем ей. Их отношения вполне могут быть безукоризненно невинны.

– Или нет, – отозвался я.

И замолк в нерешительности, не сводя глаз с Сесила. Порой я забывал, что очень немногие из нас знают Елизавету так хорошо, как следовало бы. В том была часть ее обаяния: она могла внушить почти любому человеку, что он ее близкий и задушевный друг, в то время как на самом деле ее истинная натура оставалась скрытой.

– Вы и вправду считаете, что она способна устроить заговор против собственной сестры? – осторожно спросил я.

– Когда дело касается Марии и Елизаветы, я ничему не удивляюсь, – сухо усмехнулся Сесил. – Трудно найти двух более непохожих друг на друга женщин, тем более сестер. Боюсь, сама судьба обрекла их стать смертными врагами. Позиции для грядущей баталии обозначены уже сейчас, в ту самую минуту, когда мы ведем этот разговор: с одной стороны – Мария, исполненная решимости вырвать страну из когтей ереси и связать нас союзом с иноземной державой, а с другой стороны – Елизавета, ее наследница, последняя надежда на независимую страну, сохраненную в протестантской вере. Кто же из них победит?

Сесил заговорил быстрей и напористей:

– Если Елизавета замешана в заговоре Кортни, ее необходимо остановить, прежде чем положение станет необратимо. Подобно ей, я не желаю угодить в лапы Испании и инквизиции, но в отличие от нее я давным-давно избавился от импульсивности, свойственной молодым. Елизавета никак не поймет, что Марии скоро исполнится сорок. Даже если принц Филипп сумеет ее обрюхатить, она, скорее всего, не доносит ребенка до родов. В отсутствие кровного наследника Елизавета получит корону. Ты и я – вместе мы можем провести принцессу по пути, предначертанному ей судьбой. Но вначале нам нужно уберечь ее.

Отзвук последних слов стих, и стало отчетливо слышно, как в камине потрескивает огонь. Неотрывно глядя на языки пламени, я мысленно взвешивал и оценивал беспокойство Сесила.

– Что же, – тихо сказал я наконец, – так тому и быть. Я отправлюсь ко двору.

Сесил разом обмяк. За маской невозмутимости обнаружилась безмерная усталость, скрытая дань, которую взяли с него годы неустанных трудов на арене власти, сотен принятых и полученных взяток, сплетенных заговоров и интриг.

– Спасибо, – проговорил он. – В тот день, когда она взойдет на трон – да поможет Бог, чтобы это случилось раньше, а не позже, – обещаю, ты будешь щедро вознагражден за службу.

Я встал:

– Не спешите ничего обещать. Я сказал, что отправлюсь ко двору, чтобы ей помочь, однако на собственных условиях, понятно? Если вы помышляете пустить за мной по пятам кого-нибудь из своих лондонских агентов, лучше отзовите их. Коли не сделаете этого и я обнаружу, что вы тем или иным образом пытаетесь меня обмануть, – пеняйте на себя.

Губы Сесила дрогнули:

– Думаю, мы понимаем друг друга.

С этими словами он сунул руку в лежавшую возле кресла дорожную сумку и достал оттуда небольшой кожаный кошелек.

– Это тебе на расходы.

– Я взялся за дело ради принцессы. Ваша плата мне не нужна.

Сесил положил кошелек на мое кресло:

– В таком случае считай, что я даю тебе в долг.

Он поднялся с диванчика, и я испытал глубокое удовлетворение. Наконец-то мне удалось взять верх над Сесилом.

Мой собеседник направился к двери, и я спросил вслед:

– А что этот ваш осведомитель? Мне попробовать его разыскать?

– Ни в коем случае! Если он захочет, чтобы его разыскали, он даст нам знать.

* * *

В последующие дни шел снег – мелкий невесомый снежок, который к середине дня бесследно таял, но после него в воздухе веяло зимним холодом. Мы трудились с рассвета и до темна, завершая разные хозяйственные дела: готовили скот и поля к зиме, набивали припасами кладовые и погреба, обрезали плодовые деревья, укрывали грядки с травами и другими нежными растениями, дабы уберечь их от ночных заморозков.

Я написал Сесилу и получил в ответ подробные наставления. Пока я готовился к путешествию, мы с Кейт прилагали все силы, лишь бы не усугублять муки неизбежного расставания. Она накупила сукна, чтобы отправить меня ко двору в новой одежде, и шила по вечерам у камина, покуда я раз за разом перечитывал составленную Сесилом копию тайных посланий, стремясь отыскать в уже знакомых строках зацепки, которые, может быть, упустил раньше. Тягостное напряжение, охватившее нас, становилось все сильнее, и в конце концов о нем заговорила вслух даже мистрис – утром того самого дня, когда я укладывал вещи, готовый тронуться в путь.

Эта дородная дама, которая много лет вела домашнее хозяйство Елизаветы, стала неотъемлемой частью и моей жизни. Бодрая, деятельная и всецело поглощенная заботами о благосостоянии принцессы, Кэт Эшли обладала безграничным жизнелюбием и способностью устраивать так, чтобы рядом с ней всякий чувствовал себя как дома. Я знал, что она отнюдь не пришла в восторг, когда Елизавета отказалась взять ее с собой в Лондон; между ними, по обыкновению, состоялась ссора, и Эш Кэт, как прозвала свою экономку Елизавета, ломала руки, глядя вслед уезжающей принцессе.

– Добра теперь не жди, – заявила тогда мистрис Эшли. – Хоть и сестры, а лучше им и в одном городе не жить, не то что под одним кровом. А ведь я говорила ей не ездить, сказаться больной, да куда там, разве она меня послушает! И вот, глядите-ка, скачет прямиком в пасть волку.

Сейчас мистрис Эшли бурей ворвалась в мою комнату и громогласно заявила:

– Привезешь ее домой – и все, понятно? Никаких больше опасных выходок, запертых комнат и купаний в Темзе! Соберешь ее вещи и вернешься с ней сюда, в Хэтфилд, потому что здесь ее дом!

Видимо, Кейт прошлым вечером, после того, как я ушел спать, поделилась с экономкой кое-какими тайнами.

– Именно за тем я и еду, – подтвердил я и прибавил с горькой усмешкой: – Если только Елизавета позволит себя уговорить.

Кэт Эшли фыркнула:

– А ведь я предупреждала, что служить ей – не конфетки кушать! Она больше требует, чем дает взамен, да и благодарности от нее редко дождешься. Надеюсь, ты знаешь, на что идешь. Она терпеть не может, когда ей указывают, что делать, но еще больше ненавидит, когда говорят, чего делать нельзя.

– Знаю.

Я застегнул сумку и поднял ее, взвешивая на руке.

На деньги Сесила я обзавелся парой новых камзолов, несколькими сменами чулок и башмаков, в которых не стыдно появиться при дворе, и все это добро весило немало. Я не хотел нагружать сверх меры своего Шафрана. Верхом до Лондона полный день пути, а если погода ухудшится, то, вероятно, и больше.

Мистрис Эшли сунула руку в карман фартука и извлекла перетянутый бечевкой сверток в промасленной бумаге.

– В дорогу, – пояснила она.

Я принял сверток с благодарностью, зная, что внутри окажется ломоть недавно завяленной оленины, добрый кусок сыра и свежевыпеченный хлеб. Затем экономка ткнула мне в ладонь кошельком, и я сразу понял, что он битком набит монетами.

– Для такого вот случая и сберегала. Там отрежешь поменьше мяса, тут продашь лишний кусочек масла – так и наберется.

Я стал было объяснять, что у меня есть деньги, которые дал Сесил, но мистрис Эшли оборвала меня, вскинув руку:

– А я говорю, бери. Не считать же тебе при дворе каждый грош, особенно если хочешь прийтись по нраву королеве.

Взгляд ее проницательных глаз встретился с моим.

– Кейт места себе не находит, – сказала экономка, и я оцепенел. – Вслух она, конечно, слова не проронит, понимает, что ты исполняешь свой долг, но ей страшно, что теперь и ты едешь прямиком навстречу опасности.

– Да, знаю, – негромко ответил я, – но ведь при дворе никому не известно, кто таков этот Дэниел Бичем.

Произнеся вслух ложное имя, я потрогал подбородок. Густо отросшую золотисто-рыжую бородку я подровнял по линии челюсти и оставил модный завиток в виде запятой под подбородком. С бородой и длинными волосами я и сам-то едва себя узнавал. Будет ли этого достаточно? Смогу ли я вернуться ко двору, никому не напомнив неотесанного оруженосца, который разрушил замыслы Нортумберленда?

– Совсем не похож, – заверила мистрис Эшли, словно прочтя мои мысли, и обхватила ладонями мое лицо. – Кейт без тебя не может. Хоть она и останется здесь, но сердцем будет с тобой. Как и все мы. Нам ведь только одного и надо – чтобы ты и ее высочество вернулись в целости и сохранности.

К горлу подкатил тугой комок.

– Недурно же вы меня подбодрили, – пробормотал я.

– А я и не собиралась тебя подбадривать.

С этими словами мистрис Эшли похлопала меня по щеке. Я обнял ее и на миг позабыл обо всем, с головой погрузившись в ее запах – свежий запах трав, льняного масла и всех простых вещей, которые составляют основу бытия.

– Ну вот еще, – пробормотала она, отстраняясь. – Хватит. Ступай, уже поздно, а у тебя впереди долгий путь. Да и парнишка волнуется, ждет тебя не дождется.

– Парнишка? – вздрогнул я.

Мистрис Эшли улыбнулась.

– А ты думал, мы и впрямь отпустим тебя одного? Перегрин поедет с тобой. – Она погрозила пальцем, на полуслове оборвав мои возражения. – Он бы так и так не остался. Сам знаешь: едва ты вышел бы за порог, он бы со всех ног помчался следом.