Книга: Прощай, Берлин - Кристофер Ишервуд

И это хорошее – не какое-то полезное положительное качество, которое ему, автору, можно поставить себе на пользу. Нет. "Хорошим" самой по себе является наша бестолковая человечность – этот путанный клубок переживаний, надежд, детского желания играть и позерствовать, желания быть любимым и обласканным.

Оттого, наверное, и рисует своих персонажей Ишервуд без прикрас, со всеми недостатками (а читатели потом его ругают: "Не нашел, кому мог бы симпатизировать"). И они в самом деле достойны этого сами по себе, без мишуры и глянца. Их стоит принять так, как родители принимают детей.

В определенный момент автор действительно сравнит берлинцев с детьми. Но атмосфера детского сада чувствуется с первых строк. Люди, которых автор встречает на своем пути, строят песчаные замки, дерутся подушками, устраивают дома бардак, играют с заводной мышью, плещутся в воде, бегают взапуски, легко ссорятся, мирятся и мечтают о приключениях. И неважно, о ком идет речь, - отец семейства, еврейский коммерсант, певичка из кабаре или немецкие коммунисты.

Кстати сказать, Ишервуд придерживается левых политических взглядов: "Кристоф – коммунист, – сказал Отто. – Правда, Кристоф?" – "Боюсь, не такой уж правоверный". Ни в коем случае "Прощай, Берлин!" не является политической пропагандой – зато в книге нет того высокомерия, которое присуще большей части мировой литературы вплоть до середины прошлого века, когда большая часть человечества воспринималось обслуживающим персоналом (если только это не симпатичные сиротки, надо которыми так приятно всплакнуть под Рождество). За кадром осталась и личная драма писателя, которая заставила его отвернуться от политики вообще, узнала о ней только из Сети. Из Германии Ишервуд бежал вместе с возлюбленным, немцем Хайнцом, однако последнего не пустили в Англию. В конце концов, когда оба находились в Люксембурге, власти выслали Хайнца обратно в нацистскую Германию, где его судили и приговорили к каторге и военной службе. Когда Ишервуд узнал, что Хайнц теперь нацист, он был в шоке и заявил, что никогда не сможет в него выстрелить. Это решение в итоге привело Ишервуда в религию – он стал учеником Рамакришны Свами Прабхавананды. А еще на некоторое время задержало получение писателем американского гражданства – потому что последнее требовало клятвы с оружием в руках защищать американский народ, а антивоенные убеждения Ишервуда отныне были непоколебимы.

Но вернемся к Берлину, где все "слишком напоминало шумную детскую игру, чтобы внушать настоящую тревогу". По-моему, автор искренне заражается этой легкостью, пусть даже то один персонаж доведет его до белого каления, то другой упрекнет в потугах: "Вы любите льстить себе, считая, что вы светский человек и никакая слабость не может внушить вам неприязнь…"

Катастрофа надвигается, но многие ли осознают ее масштабы?

Сколько бы они ни откладывали решения, эти люди все равно обречены. Сегодняшний вечер – генеральная репетиция катастрофы. Или последняя ночь эпохи. <…> Я подумал о компании, разлегшейся на лужайке у озера, попивающей крюшон под граммофонную пластинку, и о полицейском офицере с револьвером в руке, шатавшемся от смертельной раны на ступенях кинотеатра и упавшем замертво у ног картонной фигуры с рекламой комедийного фильма.

Что противопоставляет бестолковый Берлин катастрофе? Смех?

Люди смеются, до последней минуты не веря, что может случиться беда.

У заигравшихся детей много врагов. Ходят слухи, что от генерала Шлейхера Берлину грозит военно-полицейская диктатура. Меж тем на улицах все больше нацистов. Вот один из них спьяну отбивает у еврейских юношей случайных подружек, чтобы защитить "честь всех немецких женщин от вредной антинордической опасности"...

Проходят первые демонстрации нацистов, и они совсем не похожи на будущие гордые факельные шествия тех, кто поклялся завоевать полмира и уничтожить всех евреев и коммунистов:

Большинство шли, уставясь в землю или стеклянным взглядом смотрели вдаль: мелькнуло несколько тошнотворных, вороватых улыбок. Когда процессия прошла, пожилой тучный маленький эсэсовец, который отстал, запыхавшись от быстрой ходьбы, тщетно пытался пристроиться в конец колонны в смертельном испуге от того, что он остался один. Вся толпа покатилась со смеху.

Смех – поистине самостоятельный герой этой книги. Она объединена не только местом, временем, личностью автора, но и смехом. "Смеяться", "веселье", "комичный" – наверное, самые повторяемые в тексте слова. Они создают цельность конструкции этого нелинейного повествования.

Безалаберное игривое бытие проигрывает. Всего через неделю после описанной демонстрации нацистов следует:

Гитлер сформировал кабинет вместе с Гутенбергом. Все считают, что это продлится не дольше чем до весны.

А когда становится совсем не до смеха, автор с ужасном ловит себя на том, что… снова улыбается. Но, быть может, в этой неуместной, неурочной улыбке, в этом последнем доступном способе сказать "нет" и скрывалась, вопреки даже чувствам автора, последняя надежда – та, которая в конце концов, пусть и страшной ценой, оправдалась?

Данная книга привлекала меня в первую очередь своим сеттингом: Берлин самого начала 30-х годов, немецкая столица, ещё не отравленная нацизмом, центр космополитичного мира, свободный и окрыляющий. Город вечеринок, кабаков и ресторанов, город свободных, даже по нынешним меркам, нравов, меня всегда поражал этот контраст: чем был и чем стал город буквально за несколько лет, как же в один момент всё может встать с ног на голову, вроде ж и были звоночки, от которых основная масса довольно далёкая от политики отмахивалась, да практически никто не воспринимал их всерьёз пока не стало слишком поздно...

Я кстати со своей привычкой зачастую не читать аннотации, особенно непосредственно перед прочтением, не ожидала, что этот роман частично автобиографичен, главный герой это сам писатель, даже имя он не стал изменять, это его опыт проживания в Берлине в те годы. Он уехал туда писать роман и перебивался заработками от частных уроков английского, которые он давал самой разной публике, при этом общаясь с очень разными людьми из разных слоёв населения, перед его, а заодно и нашими глазами, пройдёт целый калейдоскоп лиц: богатая еврейская девушка и её близкие, немецкий паренёк из самых низов рабочего класса, жиголо и бисексуал, и его семья, молоденькая англичанка очень свободного нрава в поисках приключений, истовая арийка, исполняющая национальные народные песни, увлечённые своей идеей парнишки-коммунисты, англичанин-гомосексуалист в вечном поиске своего места в жизни...

Как я уже говорила, особого сюжета здесь нет, это просто зарисовки из тогдашней жизни писателя, случаи, а зачастую и самая обычная повседневная жизнь его и его друзей, и над всем этим нависает пока ещё бледная тень гитлеровского правительства, которая сначала потихоньку, а потом уже всё ускоряясь обретает свою полноценную зловещую форму и власть: от свастик и патриотических песен на морском курорте до повсеместных арестов и нападений на улицах Берлина посреди бела дня. Автор не делает упор на политическую обстановку, но вот такими маленькими штришками, которых становится всё больше, даёт вполне себе атмосферную картину заката одной эпохи и начала другой, принёсшей столько горя и зла всеми миру.

Самое страшное для меня, что самые обычные люди, обыватели здесь оказываются в положении той лягушки из притчи, которая не чувствует, что вода нагревается пока не окажется сваренной заживо, хочется верить, что это уже никогда не повторится, но... Своеобразный роман, однозначно на любителя, но я очень рада, что чуть больше года назад открыла для себя нового автора, которому удаётся вызвать во мне не только интерес к своим историям, но и эмоциональный отклик, так что однозначно я к нему ещё не раз вернусь.

Тем не менее это может быть всерьез. Нацисты могут писать, как школьники, но они способны на все. Поэтому-то они так опасны. Люди смеются, до последней минуты не веря, что может случиться беда.

Город, в котором в какой-то немыслимый клубок сплетаются судьбы богемных девиц весьма нестрогих нравов, сходящих с ума от вседозволенности богачей, состоятельных еврейских интеллектуалов и многих, многих других пассажиров беспутного Ноева ковчега свободы — ковчега, который очень скоро превратится в "Титаник"...

я ожидала гораздо больше исторической трагедии и Берлина. Но так как книга написана от первого лица, большую часть приходится следить за взаимоотношениями главного героя с такими же англичанами-экспатами, как и он сам. Берлин главного героя в это время ограничивается пресловутыми джазовыми кабачками, квартирными хозяевами и иногда людьми, которым он дает уроки английского. Берлин надвигающейся катастрофы только проскальзывает время от времени отдельными деталями, как люди с нацистскими флагами на пляже или квартирная хозяйка, возмущающаяся, что богачи - сплошь евреи, а честные немцы голодают. Последний абзац книги

Солнце сегодня ослепительно яркое, но мягкое и теплое. Я выхожу на последнюю утреннюю прогулку без пальто и шляпы. Светит солнце, а Гитлер — хозяин города. Светит солнце, а десятки моих друзей — мои ученики из рабочей школы, мужчины и женщины, которых я встречал в организации, в тюрьмах; возможно, их уже нет в живых. Но думаю я сейчас не о них — чистые духом, самоотверженные герои, они знали о риске и шли на него. Я думаю о бедном Руди в этой нелепой косоворотке. Его смешная детская игра в приключения обернулась серьезным делом. Нацисты сыграют с ним эту партию. Они не будут смеяться над ним, они примут за чистую монету ту роль, которую он себе придумал. Может быть, в эту самую минуту его пытают.

Я ловлю взглядом свое отражение в витрине магазина и ужасаюсь тому, что улыбаюсь. Трудно удержаться от улыбки в такой чудесный день. Как обычно грохочут трамваи. И у них, и у людей на тротуаре, и у купола вокзала Ноллендорфплатц, похожего на стеганый чехольчик на чайнике, знакомый до боли вид, они поразительно похожи на самое обыкновенное и приятное воспоминание — как хорошая фотография.

Но нет. Даже теперь не могу до конца поверить, что все это действительно было…

Проблема в том, что учеников рабочей школы, чистых духом мужчин и женщин - членов организации в книге не было. Были два недолюбовных приключения главного героя сначала с певицей-англичанкой, а потом с дочерью богатого коммерсанта-еврея. И Руди в его нелепой косоворотке. Как зарисовки из богемной жизни 30-ых годов прошлого века, книга прекрасна. А вот как история уже-почти-гитлеровского Берлина - немного недотягивает.

Работа над книгой началась с заметок: в 1930-1933 гг. Кристофер Ишервуд проживал в Берлине, что позволило молодому человеку глубже познать культуру города, «впитать» его атмосферу, познакомиться и даже подружиться с местными жителями. Таким образом, сделанные в Берлине записи, больше похожие на дневниковые, послужили основой романа, увидевшего свет в 1939 году.

Удивительно, насколько К. Ишервуд оказался прозорлив в отношении последствий прихода нацистов к власти. Одновременно с этим удивляет и другое: автор как будто дистанцируется от всего происходящего. Его рассказ объективен и бессердечен. Я не почувствовала ни тревоги, ни уныния, ни сожаления. То ли дело в авторском умысле, то ли имелись другие причины — не знаю.