Текст книги "Роджер Федерер. Долгий путь и прекрасная игра мастера"

К сожалению, Картеру не удалось до конца раскрыть свой тренерский дар. В 2002 году он попал в смертельное ДТП на джипе в Южной Африке во время своего медового месяца. Этот пункт назначения он выбрал по рекомендации семьи Федерера. Ему было всего тридцать семь.

Но Картер оставил спорту бесценное наследие, сформировав стиль игры и психику Федерера. На вопрос, кто больше всего повлиял на него в теннисе, Федерер редко упоминает Качовски. Он всегда говорит о Картере.

– Питер помог мне во многом, в первую очередь как человек, и конечно же как тренер, – вспоминает Федерер. – Люди много говорят о моей технике. В этом отношении многим я обязан именно Питеру, хотя, естественно, другие тренеры тоже сыграли свою роль.

В технике Федерера нет ничего необычного: его хват справа близок к классическому, восточному хвату. Многие из его соперников используют полузападный хват, при этом ладонь они держат намного ближе к нижней части рукоятки, что может облегчить выполнение топспина, но затруднить прием низких мячей и перехват рукоятки для эффективной игры с лету.

Что касается бэкхенда, то в 1980-х и 1990-х годах двуручный вариант уже был самым популярным на международном уровне среди ведущих юниоров. Он обеспечивает мощность удара и повышает его стабильность. Но выбор Федерера в пользу одноручного бэкхенда был не случаен.

В начале карьеры все образцы для подражания Роджера – Беккер, Эдберг и Сампрас – придерживались именно такого варианта. И Качовски, и Картер были сторонниками одноручного бэкхенда. Многие старшие мальчики, тренирующиеся в клубе, выполняли бэкхенд одной рукой. Так играла и Линетт Федерер.

Главное преимущество одноручного бэкхенда – он может облегчить выход к сетке и выполнение одноручного удара слева слета. Поскольку Картер придерживался классического атакующего стиля, неудивительно, что он ставил такую же технику своему звездному ученику, даже если Федереру нужно было время, чтобы привыкнуть к игре под сеткой.

– Я получил этот прекрасный одноручный бэкхенд от Питера, – сказал Роджер, сумев произнести это одновременно гордо и почтительно.

Но этот удар был неотразим скорее для глаз, чем для соперников, в те далекие годы. Кэхилл посетил Картера в Базеле в 1995 году, когда Федереру было всего тринадцать. Он пришел в клуб Old Boys, чтобы посмотреть на их игру. Это был первый взгляд Кэхилла на Федерера.

– В то время у Роджер немного походил на Джона Траволту в «Лихорадке субботнего вечера». Сходство заключалось в том, как он перемещался по корту, – рассказал Кэхилл. – На самом деле у Роджера этого осталось не так много, чего-то вроде: «Эй, парень, это мой двор, и именно я здесь главный». Глядя на него, я невольно улыбался. Не уверен, знал ли он меня конкретно, но он знал, что я друг Питера, и поэтому он немного рисовался передо мной. Он повсюду играл форхендом и скользил, как парень, который, очевидно, вырос на грунте и чувстовал себя там невероятно комфортно.

Кэхилл вспоминает, что Картер выжидательно поглядывал на него после высокоскоростных розыгрышей.

– Я был, конечно, впечатлен, но никак не бэкхендом Роджера, – поделился Кэхилл. – Он делал большой шаг. Мы, тренеры, учим передвигаться по корту в основном мелкими шажками, подходя в самую удобную позицию для удара. Все начинается с задней ноги. Вы переносите вес на переднюю ногу с максимальной мощностью. Это похоже на бокс. Чем больше шаг при ударе, тем менее мощным он будет. И Роджер делал большой шаг в сторону бэкхенда. В итоге половину ударов он бил сзади.

После тренировки Картер спросил мнения своего друга.

– Я сказал, что, во-первых, у меня в Аделаиде есть ребенок, который немного лучше этого парня, и это Ллейтон Хьюитт, – вспоминает Кэхилл.

Он сказал Картеру, что удар справа и движения Федерера действительно впечатляют. Тем не менее он добавил:

– Приятель, тебе придется поработать над его бэкхендом. Потому что он может его затормозить.

Кэхилл признался, что позже в своей тренерской карьере он бы оценивал эту тренировку совсем по-другому.

– Мы, тренеры, часто тратим слишком много времени на поиск недостатков, – сказал Кэхилл. – Мы слишком концентрируемся на них вместо того, чтобы работать над сильными сторонами игрока. Так что я вел себя как типичный начинающий тренер. Я искал слабые стороны и игнорировал то, что сделает его великим.

Преимущества будут в ударе справа, работе ног, подаче, тайминге, чувстве корта, планировании и в стремлении к большему. Но в те ранние годы было еще одно неоспоримое препятствие: психика Федерера.

– Я был ужасным неудачником, действительно был, – признает сам чемпион.

Барлоше вспоминает, как Роджер проиграл в клубном матче Old Boys, сидел под вышкой судьи и долго плакал даже после того, как все остальные покинули корт.

– Обычно, когда у нас проводятся командные матчи, мы потом вместе что-нибудь едим, и у нас уже заканчивались бутерброды, а он все не приходил, – рассказывает Барлоше. – Через полчаса мне пришлось вытащить его из-под кресла судьи, а он все еще плакал.

Слезы были для Федерера способом рефлексировать. Он даже перевернул несколько досок после поражения отцу в шахматы. Жажда соперничества у теннисиста была чрезмерной, а чувствительность делала его уязвимым. Роджер всегда боялся не оправдать свои собственные и чужие ожидания.

Хотя Федереру и не хватало самообладания, он был такой не один.

– Для того возраста это не было чем-то экстраординарным, – считает Барлоше. – Один ребенок плачет. Другой кричит. У Роджера, скорее, была проблема с пониманием того, что другие тоже могут хорошо играть в теннис. Мы должны были напоминать ему об этом.

Тем не менее Федерер знал, как повеселиться. Барлоше вспоминает, как искала его перед матчем, когда подошла его очередь играть, и не могла найти. Оказалось, что Роджер прятался на дереве.

– Он любил такие шутки, – улыбается она.

Линетт и Роберт не тряслись над ребенком, Роберт часто путешествовал по работе с Ciba.

– Конечно, они приходили на матчи, но во время тренировок Роджера они все еще сами работали, поэтому они никогда не приходили и не говорили мне, что он должен делать, как играть или как тренироваться, – сказала Барлоше. – Родители иногда думают, что их дети намного лучше, чем они были на самом деле. Но с Федерерами у меня не было проблем.

Родители Роджера не лишали своего сына обеда, когда он проигрывал матч, но они реагировали в тех ситуациях, когда он терял хладнокровие.

Роджер рассказывает историю о том, как его отец выразил свое неодобрение его поведением – положил на скамейку швейцарскую монету в 5 франков и сказал Роджеру, что тот сам найдет дорогу домой.

Одно из лучших объяснений того, что Федерер испытывал на этом этапе, было опубликовано в лондонской Times.

– Я знал, что я мог победить, а неудача сводила меня с ума, – вспоминает теннисист. – Внутри меня говорили два голоса, дьявол и ангел, я полагаю, и один не мог поверить, насколько глупым мог быть другой. «Как ты мог это пропустить?» – говорил один голос. Тогда я буквально взрывался. Мой папа так смущался на турнирах, что он кричал, чтобы я замолчал, а по дороге домой в машине не произносил ни слова.

По крайней мере, его отвозили домой. Но для тех, кто видел, как он взрывался, воспламеняемость Федерера была его главным недостатком. Он явно был талантлив и, казалось, амбициозен, но контроль часто определяет разницу между посредственным и хорошим, между хорошим и великим.

– Роджер не был автоматом, – сказал Питер Смит, который иногда обсуждал поведение Федерера с Картером. – Он был темпераментным, и нужен был кто-то с твердым характером, и большинство подумало бы, что это не Питер Картер, но я думаю, что это был именно тот Питер Картер, которого я знал. Я думаю, что он дисциплинировал своих учеников.

Было сразу понятно, что изменить поведение Федерера на корте станет непростой задачей, но ее придется решить для развития игрока, который выглядел так перспективно.

Картер был тренером и доверенным лицом Роджера. Со своим австралийским акцентом и хорошим чувством юмора он был еще и мостом в историю тенниса. Он рассказывал Федереру о великих австралийцах прошлого: Роде Лейвере, Кене Роузуолле и Джоне Ньюкомбе. Между тем Роджер каждый год получал возможность поближе познакомиться и с лучшими игроками современности.

Каждую осень в Базеле проводился мужской турнир Swiss Indoors. Роджер Бреннвальд, основатель и директор турнира, выделял большие гонорары за участие и занимал выгодное место в календаре, чтобы привлечь участников. Это мероприятие на тот момент входило в низшую категорию ATP Tour.

С 1987 по 1997 год в список победителей этого турнира вошли такие чемпионы Большого шлема, как Янник Ноа, Эдберг, Курьер, Джон Макинрой, Беккер, Майкл Стич и Сампрас.

Линетт, глубоко вовлеченная в теннисное сообщество Базеля, вызвалась работать в отделе аккредитации турнира. Ее сын впервые работал в нем боллбоем в 1992 году, в том же году, когда его наградили как многообещающего спортсмена в этом регионе. Джимми Коннорс и иранский игрок Мансур Бахрами обменялись парочкой ударов с молодым щетинистым Федерером и сфотографирвались с ним у сетки.

В 1993 году Федерер занял место среди боллбоев, пожал руку Стичу и получил медаль после того, как Стич победил Эдберга в финале. В 1994 году Федерер поприветствовал чемпиона Уэйна Феррейра, южноафриканца, за которого он болел.

Федерер наблюдал за жизнью, которую он в конечном итоге будет вести, и за чемпионами, чьи дороги с ним пересекутся позже: Эдберг станет его тренером, Феррейр – другом и партнером в парных играх.

То, что Роджер вырос в городе, в котором проводился самый значительный швейцарский турнир, было еще одним ингредиентом успеха. Даже если не считать это судьбой, спустя годы Федерер окупит турнир, на котором он впервые познакомился с профессиональной игрой.

Всего через четыре года после своего последнего пребывания в качестве боллбоя Федерер сам сыграет в Swiss Indoors, проиграв 6–3, 6–2 Андре Агасси в первом матче. Через два года после этого Роджер вышел в финал, но проиграл в пяти сетах Томасу Энквисту.

Благодаря популярности Федерера в 2009 году Swiss Indoors поднялся в категории с удвоенным призовым фондом.

– Мы организовывали наш турнир тридцать пять или тридцать шесть лет и знали, чего ожидать, – сказал Бреннвальд в интервью швейцарским журналистам Симону Графу и Марко Келлеру. – Затем внезапно произошло то, что изменило все наши представления. Интерес к Федереру был просто невероятным.

Бреннвальду, когда-то самой влиятельной фигуре в швейцарском теннисе, пришлось подстраиваться к новой звезде, что не всегда проходило гладко. В 2012 году достоянием общественности стал спор о гонорарах Федерера за будущие выступления. Бреннвальд предположил, что Федерер и его агент Тони Годсик слишком жадные, хотя Роджер несколько лет играл за 500 000 долларов, что было ниже его обычной ставки. Федерер был ошеломлен критикой, но решил не пропускать турнир. Он играл в Swiss Indoors в 2013 году, вообще не получая денег за участие.

– Это мой родной город, поэтому мне было особенно неприятно, – признался мне теннисист вскоре после турнира 2012 года. – Было странно видеть такой контекст, поскольку цель переговоров заключалась в подписании долгосрочного контракта перед турниром именно по этим причинам, чтобы мы не говорили о подобных глупостях. А потом, сам знаешь, в прессе во время турнира новость звучит так, чтобы сделать игру поинтереснее для всех.

Федерер, не поклонник споров, попал как раз в такую ситуацию, но предпочел избежать суматохи.

– Мне кажется, что люди верят мне, считают, что то, что я делаю, – это правильно. Когда я принимаю решения, я тщательно их обдумываю, и меньше всего мне бы хотелось, чтобы появлялись разногласия. Но на любом пути встречаются препятствия, и они – его неотъемлемая часть. Именно они заставляют вас расти над собой, делают вас сильнее. Честно говоря, вы все равно не сможете избежать их всех.

Федерер подписал новое соглашение с Бреннвальдом в 2014 году и остался верен своим корням и родному турниру. С 2006 по 2019 год он десять раз выигрывал титул и трижды проигрывал в финале. Несмотря на небольшой масштаб соревнования, оно принесло ему много радости и смысла. Роджер был так же предан швейцарскому клубу, как и Уимблдону.

Ежегодное появление Федерера в Базеле – это его самая заметная связь со Швейцарией, тем более что он перестал играть в Кубке Дэвиса в 2015 году. Швейцария остается местом, где ценится рассудительность, тем не менее эмоции Федерера расценивались явно спокойнее, чем если бы теннисит был, скажем, бразильцем или американцем.

Недавняя петиция о переименовании арены St. Jakobshalle в честь Роджера не собрала достаточно подписей, чтобы ее официально рассмотрели муниципальные власти. Это, безусловно, может измениться, но пока признаков достижений и статуса Федерера в Базеле практически нет. Единственный корт, носящий его имя в его родном городе, находится в клубе Old Boys.

Его легко посетить. Вы можете беспрепятственно пройти через ворота клуба; они не охраняются. Слева вы увидите большую доску, на которой маркером записаны ежедневные бронирования каждого из девяти кортов. Только два корта названы в честь игроков: центральный корт Роджера Федерера и корт Марко Чиудинелли.

Стороннему наблюдателю может показаться, что это так по-швейцарски: Чиудинелли, который никогда не попадал в топ-50, получил здесь практически равную награду с Федерером, одним из величайших игроков всех времен.

Тем не менее Базель – родной город Чиудинелли, и в этом клубе он начал свое восхождение, даже если оно завершилось вдалеке от вершин, которых достиг Федерер.

– Помимо Роджера Марко был единственным теннисистом из нашего клуба, кто играл на международном уровне в рамках ATP Tour, так почему бы не назвать корт и его именем? – считает Барлоше.

Чиудинелли всего на месяц младше Федерера. Оба теннисиста выросли в Мюнхенштайне, и Чиудинелли сначала играл в другом клубе, но почти сразу перешел в Old Boys.

– Эти двое всегда дружили, они играли и делали все вместе, – вспоминает Барлоше. – Юниор Марко был лучшим другом юниора Роджера.

Помимо тенниса оба любили футбол, и сначала они играли друг против друга именно на стадионе. Но в конце концов в восемь лет они встретились и на теннисном турнире. Его метко назвали «Кубком Бамбино», и Федерер описал этот матч в интервью для документального фильма Strokes of Genius.

– Мы сыграли около девяти игр, – вспоминал Роджер, – и я вел 3–0, и он начинал плакать: «Ой, я так плохо играю», а я его успокаивал: «Все в порядке, Марко, ты вернешься, посмотришь. Ты хороший игрок». Тогда он вырывался вперед, 5–3, и начинал плакать я. Он говорил: «Не волнуйся, все будет хорошо. Знаешь, я просто хорошо играю последние розыгрши». Потом я повел 7–5, и он снова начинал плакать. Мы утешали друг друга, пока продолжался матч.

Чиудинелли выигрывал, и ничего не предвещало грядущих событий. Но они с Федерером много играли в теннис, в карты и во всякие детские игры. Несмотря на то что Роджер добился большего богатства и славы, они с Марко остались хорошими друзьями.

– Когда мы оба поехали в тур, это было похоже на сказку, – улыбается Федерер.

Они встретились друг с другом в Old Boys на благотворительном турнире в 2005 году. Федерер остается членом клуба, несмотря на то, что с тех пор он не играл на этих кортах. Чемпион внес свой вклад в фонд строительства крытого корта.

В день моего визита два молодых человека из Базеля – Йонас Штайн и Сильвио Эспозито – тренировались на солнышке на корте № 1, там же, где Федерер плакал под креслом судьи.

– Вы ведь ожидали большего, правда? – спросил Штайн после того, как они с Эспозито закончили. – Не все знают, что это клуб Федерера. Все знают, что он из Базеля, но сам клуб не так известен. Думаю, руководство десять лет назад упустило возможность его продвинуть. Из него бы получилась хорошая туристическая достопримечательность, и каждый китаец мог бы пройти мимо и сфотографироваться рядом. Но я полагаю, что в Швейцарии так не принято.

Единственная фотография Федерера на территории клуба находится в скромном клубном ресторане. Там он подает на Уимблдоне. Под логотипом Tennis Old Boys Club Basel написано: «Дом легенды». Для Швейцарии это показательно настолько, насколько это вообще возможно.

У Эспозито есть собственная коллекция имени Федерера. Он сказал, что родители Роджера подарили его дедушке одну из первых ракеток своего сына, а позже Сильвио получил ее в подарок.

– Я начал играть ей, но мне не досталось той энергии, – смеется Эспозито.

Чтобы догнать Федерера, нужно гораздо больше. Для этого требуются исключительный талант и драйв, сильная поддержка, невероятная удача и разумные решения.

Одним из самых разумных решений Роджера было уехать из Базеля, по крайней мере ненадолго.

Глава третья

Экюблан, Швейцария

– Arrête[2]2
  Прекрати (Прим. пер.).


[Закрыть], Роджер. Arrête!

Голос принадлежал Кристофу Фрейссу, французу, тренеру швейцарского национального центра. Он говорил Роджеру Федереру перестать бить теннисным мячом о контейнер с оборудованием.

– Он создавал так много шума, что всем было трудно сосредоточиться, – рассказал Фрейсс.

Федерер, импульсивный и энергичный подросток, если и прислушивался к просьбе, то ненадолго.

– Он остановился, может быть, на пять минут, но потом взял ракетку и опять начал стучать, – вспоминает Фрейсс. – И я попросил: «Роджер, остановись сейчас же!»

Федерер, которому тогда было четырнадцать, учился в Экюблане, пригороде Лозанны, на берегу Женевского озера. Он все еще оставался в своей родной стране, но юношу из немецкоязычного Базеля считали чужаком. Основной язык Лозанны – французский, и для Роджера, приехавшего в августе 1995 года, это стало проблемой.

– Он мог сказать bonjour, merci и au revoir, но на этом его познания заканчивались, – вспоминает Ив Аллегро, однокурсник и будущий партнер Федерера в команде Кубка Дэвиса.

Теннисист жил в местной франкоговорящей семье, у Кристинетов, и посещал местную среднюю школу Collège de la Planta, где преподавали на французском языке. В плане эмоций для юноши учиться было все равно что кататься на американских горках.

Будучи одним из младших, тренирующихся в национальном центре, Федерер выходил на корт во второй половине дня, в то время как старшие ученики тренировались с 10:00 до полудня. Но на этот раз занятия в школе у Роджера закончились около 11:00, и он прибыл в теннисный центр, когда старшая группа еще играла.

– В Федерере энергия била ключом. Я сказал ему пойти и сделать уроки, – рассказывает Фрейсс. – Но это было безнадежно, – вуаля! – он начинает бить по мячу.

Фрейсс дважды предупредил его. Поняв, что это бесполезно, он разработал план. Если Федерер вернется в третий раз, его ученики преподнесут ему урок.

– Я был уверен, что он вернется, – признался Фрейсс. – Он действительно не мог сидеть на месте.

Конечно же, Роджер так и сделал. На этот раз Фрейсс и ученики скрутили его и отнесли наверх в раздевалку, дав понять, что собираются запихнуть его одетым в холодный душ.

– Мы хотели, чтобы он в это поверил, хотя, конечно же, не собирались этого делать, – сказал Фрейсс. – Я даже включил душ. На этом я и остановился. Но я уверен, что этот момент запомнился Роджеру.

Федерер определенно помнит этот случай. Это было частью неспокойного, тяжелого для него времени.

– Я был швейцарским немецкоговорящим парнем, над которым все смеялись, – считает он. – Я не мог дождаться выходных, когда смогу сесть на поезд и поехать домой, в Базель.

Тем не менее переехать в Экюблан было его собственным выбором. Он покинул не только своих родителей и сестру, но и тренера Питера Картера, клуб Old Boys, а также, безусловно, свою зону комфорта. Все для того, чтобы вывести свой теннис на новый уровень.

– Мы хотели, чтобы Роджер сам принял решение, – сказала мне Линетт Федерер. – Мы готовы были поддержать любой его выбор, и я думаю, это было одной из причин, по которой он упорно продолжал свой путь: это было его решение.

Сейчас Федерер не жалеет об этом шаге. Наоборот, он считает два года в Экюблане жизненно важным этапом его взросления и ключевым элементом его дальнейшего успеха.

– Я должен признать, что это были, вероятно, одни из самых значимых лет в моей теннисной жизни, – говорит он.

Молодым игрокам Роджер часто рекомендует воспользоваться возможностью ненадолго уйти из дома, чтобы развить чувство уверенности в себе самом. Это ключевой момент в соревновательном индивидуальном виде спорта, где доверие к себе самому может быть столь же важным, как и доверие к своему удару справа.

Федерер не столкнулся с теми препятствиями, которые преодолевают многие великие теннисисты современности. Ему не пришлось пересекать океан в шесть лет, как Марии Шараповой, отец которой отдал ее в академию Флориды. Роджеру не нужно было искать способ тренироваться и совершенствоваться во время войны, как Новаку Джоковичу.

Но если смотреть сквозь призму комфортного существования Федерера, Экюблан был испытанием: добровольным и незначительным, но все же испытанием. Это была часть его роста над собой, как человека, так и игрока.

– Дома я был фаворитом, чемпионом, но в Экюблане я был рядом с другими такими же чемпионами, и мне было трудно с этим справиться, – признает теннисист. – Принимающая меня семья была очень хорошей, но это была не моя семья. Спустя три месяца я действительно сомневался, оставаться ли. Но я поступил правильно, пережив это.

Прошло больше двадцати лет, и тренировочного центра в Экюблане, как и самого небольшого клуба, давно нет. Восемь кортов, крошечный тренажерный зал и прилегающая беговая дорожка были реконструированы и заменены жилыми домами.

Это не единственный исчезнувший клуб на жизненном пути Федерера. Клуб Ciba, где он начинал играть в Базеле, был снесен и заменен домом для престарелых и общественным парком. Роджер часто отправляет видео-сообщения, и в 2012 году он послал одно из них членам клуба Ciba на прощальную вечеринку, незадолго до его сноса, поделившись своими воспоминаниями о прошедших матчах и барбекю.

Экюблан вызывает у него более неоднозначные эмоции, но он все еще чувствует потерю.

– Это горько-сладкие воспоминания, – говорит Федерер, – и это было такое важное место в моей жизни.

Другие, кто там тренировался, испытывают то же чувство ностальгии.

– Ничего не осталось; это разбивает мне сердце, – сказала Мануэла Малеева, теннисистка, занявшая 3-е место в мировом рейтинге.

– Это трогает, – сказал Аллегро. – Я хожу туда, может быть, раз в год, и стараюсь почаще проходить мимо, потому что это часть нашей молодости. До сих пор больно видеть, что теннисного центра больше нет.

Но даже без физического места Федереру осталось богатое наследие времен Экюблана.

Во-первых, его беглый, мелодичный французский. Изучение языка расширило его кругозор, круг общения и повысило его привлекательность как на международном уровне, так и в стране, где он живет. Ведь только полиглот может преодолеть культурные различия регионов.

– Я думаю, что для франкоязычных швейцарцев это действительно важно, ведь многие немецкоязычные швейцарцы плохо говорят по-французски, – сказала мне швейцарская писательница Маргарет Ортиг-Дэвидсон. – Люди в немецкоязычной части страны обычно гораздо лучше знают английский, чем французский. Думаю, французский Роджера очень ценится.

Наследие Экюблана – это и новые друзья Федерера: Аллегро, Лоренцо Манта, Иво Хойбергер, Александр Страмбини и Северин Люти – фигура, которую недооценивали и которая станет частью ближайшего окружения Федерера и его тренерского штаба.

В Экюблане Федерер также развил свой навык в помещении. На четырех крытых кортах в Экюблане, которые были основными в прохладные месяцы, отскок был низким и быстрым.

– Молниеносным, – вспоминает Роджер.

В Экюблане Федерер встретился с человеком, который никогда не играл в теннис профессионально, но который сыграл важную, возможно, решающую роль в успехе Федерера. Пьер Паганини – тренер по фитнесу – познакомился с Роджером именно в Экюблане в 1995 году и присоединился к его команде в 2000 году, раньше многих других.

С помощью инновационной программы он помог Федереру избежать серьезных травм и сохранять скорость и ловкость. Но Паганини, бывший десятиборец, который любил выполнять упражнения вместе со своими спортсменами, сделал намного больше, чем любой умный и хорошо подготовленный тренер. Он стал голосом Федерера, время от времени его духовным наставником и последним словом: тонкий, но убедительный лоббист преданности делу и умеренности.

С самого начала Паганини имел свое видение пути Федерера. Ему хватило уверенности и авторитета, чтобы осуществить этот план.

Основная идея заключалась в том, что отдых имеет такое же значение, как и упорная и последовательная работа, если Федерер хочет надолго остаться в спорте. Ведь повторяющиеся ритмы и паттерны могут утомить игрока. Свежие ноги жизненно важны, но не более, чем ощущение свежести в голове.

– Самый важный человек в карьере Федерера – Паганини, – считает Гюнтер Бресник, ветеран австрийского тенниса.

Это смелое заявление, но не только Бресник так много внимания уделяет Паганини.

– Для меня Мирка – это номер один, а Пьер – номер два, – говорит Аллегро. – Если Роджеру надо принять важное решение, то Пьер будет в этом участвовать, потому что Пьер всегда видит общую картину, и Роджер безумно ему доверяет.

Стэн Вавринка, другая швейцарская звезда, тренировался с Паганини более десяти лет. Он говорит, что своей карьерой обязан Паганини больше, чем кому бы то ни было.

Но Федерер не совсем готов к такому публичному заявлению. У него было слишком много учителей, и он слишком дипломатичен, чтобы возвысить одного над остальными. Ясно одно: Паганини находится в его списке очень высоко.

– Одна из причин, по которой я нахожусь там, где нахожусь сегодня, – это Пьер, – сказал мне Федерер уже в конце своей карьеры.

Это были тесные рабочие отношения, которые развивались, не исчерпывая себя.

– Он сделал фитнес-тренировки настолько приятными, насколько они вообще могут таковыми быть, – признает Федерер. – Я просто следую его ритму. Что бы он мне ни сказал, я делаю это, потому что доверяю ему. Люди спрашивают меня, прохожу ли я физические тесты и тому подобное. Мне не нужно никаких тестов, потому что я работаю с Пьером. Он знает и видит, хорошо я двигаюсь или нет, медленный я или быстрый, все эти мелочи. Он сыграл огромную роль в этом успехе, и я рад, что перезвонил ему тогда.

Бресник, один из самых вдумичвых теннисных аналитиков, тренирует более тридцати лет. Он знает Федерера с середины 1990-х, а с Паганини познакомился несколькими годами ранее, когда тренировал швейцарского игрока Якоба Гласека.

Бресник настолько доверяет Паганини, что, когда его звездный ученик Доминик Тим был еще подростком, тренер пригласил Паганини в Вену, чтобы тот высказал свое мнение, обладает ли Тим необходимой скоростью и физическими способностями для успеха в турнире.

Ответ был положительным, и Тим вырос чемпионом Большого шлема, многократно одержав победу над Федерером, а также над другими из Большой тройки: Надалем и Новаком Джоковичем.

Бресник восхищается целеустремленностью и интуицией Паганини, и в дарвиновском мире, где игроки, в том числе Федерер, часто раздражаются из-за того, что их методы и подходы становятся достоянием публики, Бресник также ценит благоразумие фитнес-тренера.

– Паганини умный парень, у которого нет желания выставлять себя напоказ и стремления оказаться в центре внимания, – считает Бресник. – Он всегда будет за кулисами, на сцене будет только Федерер, но последние двадцать лет голос за кадром – это Паганини.

Федерер ценит осмотрительность – в конце концов, он наполовину швейцарец, – и Люти придерживается такого же подхода.

– Еще он очень скромный, сдержанный, никогда не вырывается вперед, – добавляет Бресник.

Паганини с его полированной лысиной и очками в проволочной оправе выглядит как академик, человек не из семьи спортсменов. И действительно, в его семье были одни музыканты и педагоги. Несмотря на фамилию, они не имели никакого отношения к итальянскому виртуозу Никколо Паганини, известному в девятнадцатом веке как «скрипач дьявола» – люди говорили, что он наверняка продал свою душу, чтобы так играть.

Пьер родился в Цюрихе в 1957 году, и в юности тоже начинал играть на скрипке, но с раннего возраста увлекся спортом.

– Мы с ним часто шутили, что он был не самым умным в своей семье, потому что занимался спортом, – улыбается Магдалена Малеева, еще одна из его давних клиенток.

Паганини играл в футбол и занимался легкой атлетикой, наиболее трудоемкой ее разновидностью – десятиборьем, испытанием на выносливость из десяти видов спорта.

Но Пьер довольно рано понял, что он хочет прежде всего сыграть свою роль за кулисами. Наблюдая за чемпионатом мира 1966 года по футболу, его не так интересовало, что игроки делают на поле. Он хотел узнать, что спортстмены могут делать за его пределами.

– Мне было восемь, и я хотел знать, что творится в раздевалке, – сказал он в интервью швейцарской газете 24 Heures в 2011 году. – Даже в этом возрасте я был очарован скрытой стороной всего этого. Мы часто работаем в тени, и мне это очень нравится.

Он сразу хотел стать тренером по фитнесу, но, не зная рынка труда, сделал другую ставку: получил степень по бизнесу и даже взял несколько уроков в швейцарской гостиничной школе. В конце концов, Паганини прислушался к своему внутреннему голосу, который был ближе к внутреннему крику, и освоил профессию тренера в Швейцарском федеральном институте спорта Магглинген, единственном швейцарском университете, специализирующемся исключительно на изучении спорта. Его обучал Жан-Пьер Эггер, бывший швейцарский толкатель ядра, который готовил Вернера Гюнтора и Валери Адамс на чемпионаты мира и Олимпиаду по этому виду спорта, но также работал и в других направлениях, включая борьбу, парусный спорт и горные лыжи. В 2020 году Эггер был признан лучшим швейцарским тренером за семьдесят лет. Именно он учил Паганини, как важно согласовывать занятия фитнесом с потребностями конкретного вида спорта.

Паганини получил высшее образование в 1985 году и собирался тренировать футболистов, но вместо этого ему предложили работу в теннисном центре в Экюблане, даже несмотря на то, что у него не было опыта игры. Сначала Пьер устроился на неполный рабочий день. Не имея возможности прокормить себя, он подрабатывал в соседней школе, но со временем Паганини стал неотъемлемой частью швейцарского тенниса.