Текст книги "Алхимик и колдунья"

Кристофер Сташеф
Алхимик и колдунья

* * *

Ветер, завывая, метался вокруг бревенчатого домика, силился пробиться под карнизами, барабанил в ставни и дверь. Стенали, раскачиваясь под его напором, окружавшие домик сосны. Ветер с лету ударил в законопаченные щели меж бревен, потом, взвившись вихрем, испытал на прочность дранку на крыше и, задыхаясь от ярости, рухнул вниз по печной трубе.

Амер закрыл дымоход. Ветер расшибся о металлические заслонки, замер от удивления и принялся с грохотом колотить по ним. Наконец он сдался и взлетел обратно по трубе, пронзительно воя от разочарования.

Вздохнув, Амер покачал головой и прищелкнул языком при мысли о том, что ветер так никогда ничему и не научится. Амер закончил шов на медной трубке, над которой трудился весь день, и отложил горелку в сторону.

– Мастер, – подала голос гибкая, как язычок пламени, Уиллоу, – а чево мастеришь-то?

Уиллоу, искрящийся шар, заключена была в большой стеклянный сосуд. Если присмотреться повнимательнее, то внутри шарового свечения можно было разглядеть крохотное, очень изящное существо, походившее на человеческое, как беглый набросок походит на портрет.

– Выдувную трубку, Уиллоу. – Амер тщательно осмотрел изделие со всех сторон. Мужчина видный и даже красивый, он казался слишком серьезным для своих тридцати с небольшим лет.

– А чево выдувать будешь?

– Воздух. – Амер подул в трубку, проверяя, хорошо ли запаян шов. Снаружи ветер услышал его и с удвоенной яростью рванулся к каждой трещинке, ко всякой щелке в домике: разозлился, наверное, что его передразнивают.

– Это я и сама понимаю, – сказала Уиллоу, сильно уязвленная. – Я хочу знать, зачем?

– Буду делать стеклянную посуду. – Амер подошел к камину и бросил взгляд в тигель с расплавленным стеклом, на поверхности которого в огне тягуче и густо лопались пузыри. Возле камина набралось много дыма от пышущих жаром углей, и, чтобы избавиться от него, Амер открыл дымоход.

С радостным визгом ветер снова очертя голову бросился в трубу. А секунду спустя вырвался из нее обратно, откашливаясь и отплевываясь от дыма.

– О, как я люблю стекло! – пропела огневушка.

– Оно и вправду ласкает взор, а? – Амер закрыл дымоход и погрузил трубку в расплав. Поднял на конце каплю и принялся дуть, раскачивая трубку медленными, осторожными кругами. Постепенно стекло приняло форму шара.

– Ну прям чудо! – произнесла затаившая дыхание Уиллоу.

– Нет, всего лишь навык. – Амер тряхнул трубку, и шар скользнул вбок. Потом, пользуясь деревянными щипцами, отвел шар в сторону, так чтобы с выдувной трубкой его соединяла загнутая сужающаяся стеклянная трубочка. Обрезав ее, Амер уложил законченное изделие на кучу песка на полу – остывать.

– Красивая штука, – с сомнением в голосе промолвила Уиллоу, – но что это такое?

– Перегонный куб, реторта, – сказал Амер. – В ней я буду кипятить растворы и направлять пары туда, куда понадобится.

Он снова погрузил конец выдувной трубки в расплавленное стекло, и вскоре пробирки, колбы, мензурки и весь остальной ассортимент столь необходимой алхимику посуды оказался на куче песка рядом с ретортой.

– О, как они восхитительны! – восторгалось шаровое свечение. – Только зачем ты понаделал столько?

– Приходится обновлять все оборудование, – объяснил Амер. – Добропорядочные жители города Салем не дают сидеть сложа руки.

Обыватели Салема с превеликим гражданским рвением расколотили все стеклянные принадлежности Амера во время налета на его жилище, после чего от дома остались одни руины. Бескорыстная приверженность добропорядочных жителей города истине (в их понимании) лишила Амера всего: лаборатории, гардероба, книг, жилья, – всего, что удалось десятилетним трудом отвоевать у дикой природы Новой Англии. Едва-едва уцелев сам, Амер не мешкая подался в глухое местечко, упрятанное в самой чаще горных лесов, где, невзирая на дождь и ветер, которые были до той поры единственными и неоспоримыми хозяевами леса, сложил себе из бревен небольшой домик и, насколько мог, восстановил утраченные записи.

Взяв нож и деревянный брусок, Амер направился к креслу возле камина, уселся и стал вырезать фигуру.

– Чево опять мастеришь?

– Макет человеческого скелета, Уиллоу. – Амер осторожно прошелся по тоненькой деревянной косточке ножом, отвел ее на вытянутой руке подальше, придирчиво осмотрел, сравнил с рисунком в Галеновом* [1]1
  Гален – известнейший врач Древнего Рима. Составленный им анатомический атлас много столетий верой и правдой служил европейским медикам (Здесь и далее прим перев.)


[Закрыть] анатомическом атласе и, удовлетворенный, кивнул. Положив косточку на стол, он взял следующую, грубо выструганную из большого чурбана кость и стал вырезать детали.

– Ну а это-то тебе зачем?

– Чтобы лучше понять строение человеческого тела, моя дорогая.

Под ножом резчика стал проглядывать миниатюрный череп. На столе уже лежали уменьшенная грудная клетка, таз и набор других костей. Тут же высилась объемистая стопка рисунков и записей – все сделаны рукою алхимика. Амер готовил собственный учебник по анатомии.

– О, – воскликнула огневушка, – я тоже пишу книжицу. Назвать ее собираюсь так: «Причудливое поведение прямоходящего примата».

– Ничего себе! – восхитился Амер. – Откуда же ты черпаешь сведения?

– Из наблюдений за тобой. Ну-ка, записываю: «Мастерит маленькие скелетики»…

Амер улыбнулся, гадая про себя, чем пользуется его крохотная собеседница вместо пера, чернил и бумаги. Он, разумеется, и слыхом не слыхивал об электричестве, не говоря уже о способах перераспределения электрических зарядов, которыми давно пользовались огневушки.

– Да ты ведь, дорогая, не менее причудлива, чем я. Огневушкам-эфемеркам книжки писать не полагается.

– С кем поведешься…

– Сдаюсь! – Амер широко улыбнулся.

– Кстати, а почему тебя вытурили из города?

Лицо алхимика помрачнело.

– Самона сказала им, будто я колдун. Правда, к ней самой никто из жителей безумной любви не испытывал… Но они поверили. Должно быть, кто-то ей помог, убедив добропорядочных горожан, что я заключил сделку с Сатаной.

– Мастер! – У Уиллоу даже дух перехватило. – Ты ведь такого не учудил, правда?

– Разумеется, нет! Я алхимик, а не колдун.

В голосе огневушки-эфемерки послышалось недоумение:

– А разница?

– Колдун обретает волшебную силу, продавая душу Дьяволу, – объяснил Амер. – Алхимик же добивается чудесных результатов, изучая бытие природы и разума. То есть, открывая законы, описывающие все больше и больше естественных и сверхъестественных явлений.

– Тебе видней. – Все же в голосе огневушки-эфемерки звучало сомнение. – А ты хоть уверен, что в этой дыре ты в безопасности?

– О да, – пробормотал Амер. – В полной безопасности.

Дело в том, что Амер не просто все восстановил. Вокруг домика он широко раскинул хитроумную систему ловушек и предупреждающих устройств, ибо имел более чем веские основания полагать, что добропорядочные колонисты* [2]2
  так называли себя первые европейские поселенцы в Северной Америке


[Закрыть] не успокоятся, пока не выследят и не сожгут его у позорного столба.

– Вполне вероятно, – поделился Амер с Уиллоу, – что жители Салема все еще гоняются за мной. По крайней мере, я совершенно убежден, что Самона не успокоится, пока не сживет меня со света.

– Да кто она такая, эта Самона? И почему она зовет тебя кем-то-чем-то-этим-самым, если ты не такой?

– Самона, – вздохнул Амер, – очень-очень красивая молодая колдунья, которая живет в Салеме, правда, жители пока не уличили ее в колдовстве. В общем, с больной головы на здоровую. Она меня ненавидит.

– Ненавидит тебя? – Уиллоу была полна недоверия.

– Да, – подтвердил Амер. Странно, он не питал к Самоне никаких отрицательных чувств; прямо скажем, он с величайшим равнодушием относился к любому существу, которое носит юбку. Возможно, колдунью это злило, поскольку к пуританам она относилась с презрением, но сама она вела себя в высшей степени целомудренно – немало молодых парней носили шрамы, оставленные ее ноготочками, – расплата за домогательства.

– А почему она ненавидит тебя, Мастер?

– Моя магия так же сильна, как и ее.

– Но то ж не причина!

– Таковы женщины, Уиллоу, так уж они устроены, – вздохнул Амер.

– А-а, ерунда это! – решительно заявила Уиллоу. – Я не такая, а ведь я женщина!

– Есть разница, – объяснил Амер. – Ты огневушка-эфемерка.

– А какая женщина без огня и эфемерности? – парировала Уиллоу. – Нет, тут что-то другое.

– Видишь ли, она продала свою душу Дьяволу, а я нет.

Несмотря на отказ продать собственную душу, Амер своими опытами более усовершенствовался в магии, нежели Самона в результате сделки с Сатаной.

– Думаю, и она, и я от рождения были наделены даром творить чудеса – не хватало лишь знаний. Она сочла, что заплатила за свое учение гораздо меньшую плату, чем я, однако сама стала сознавать, что в конце концов счет будет предъявлен – и он окажется непомерно большим.

Амер отложил маленькую косточку и вернулся к камину. Поставил изготовленную стеклянную посуду на поднос и направился с ним к крану-затычке, вбитому в одно из бревен, из которых была сложена стена. Он повернул ручку, и из крана брызнула чистая, искрящаяся вода, хотя ни вокруг затычки, ни за нею не было ничего, кроме плотной древесины бревна. Вода поступала из чистого горного ручья, протекавшего в миле от дома: во время своих исследований Амер времени не терял и многому научился.

Он хорошенько вымыл новую посудину водой с песком, потом установил ее на металлическую подставку. Не теряя времени, он довел жидкость в перегонном кубе до кипения, и пары из него весело побежали, охлаждаясь, по змеевику.

В ожидании, пока колба наполнится, Амер повернулся к этажерке, где выстроились ряды пузырьков, снабженных этикетками, еще один перегонный куб, несколько стеклянных трубочек и маленький тигель. Амер взял еще одну колбу, побольше, наполнил ее водой и поставил на прихотливо вырезанную из дерева спиртовку. Затем алхимик принялся ссыпать в колбу порошки.

– Посмотрим… зеленый перец… сахар… корица…

– Звучит здорово, Мастер.

– …толченые крылья летучих мышей…

– Га-а-а-адость!

– Масло из серой амбры…

– Фу, Мастер…

– Орлиный глаз…

– Мастер…

– Глутамат мононатрия…

– М-а-а-а-а-стер!!!

– Да, Уиллоу?

– Ты что варишь?!

Амер глянул на пенистую жидкость в колбе.

– Снадобье прозорливости, Уиллоу.

– Чево?

– Снадобье прозорливости. С его помощью я смогу наблюдать за Самоной, где бы она ни была.

– Ты что, подглядка-ищейка, что ли? – возмутилась огневушка.

– Уиллоу! – запротестовал Амер, глубоко уязвленный. – Я всего лишь осуществляю необходимую операцию стратегической разведки.

– Об том я и толкую. Следить за женщиной… а еще Мастер!

– Боюсь, что это необходимо, – сообщил Амер. Он заглянул в колбу. – Видишь ли, она все время ищет способ обратить меня в раба.

Нежное бульканье возвестило, что варево в колбе готово. Амер прочел заклинание и воззрился на жидкость.

– Так, посмотрим… – Он увидел, что колба заполнена вихревыми переливами самых странных оттенков. Амер пробормотал иной вариант заклинания – никакого результата. Попробовал второе, третье заклинание, а потом, потеряв терпение, шлепнул ладонью по стенке колбы. В тот же миг цветовые вихри сплелись воедино, вытянулись, задрожали – и сошлись в фокусе в образе Самоны.

Она была одета в красное бархатное платье с глубоким вырезом на груди и высоким елизаветинским воротником, обрамлявшим ее голову алым сиянием. Лиф платья облегал тело так, будто оно родилось в нем, и, пока оно росло, лиф рос вместе с женским телом, сужаясь в талии и пышно разлетаясь в юбку там, где угадывались плавные линии наполнившихся мягкой полнотой бедер, а затем устремляясь вверх в тщетной попытке укрыть высокую, налитую грудь. Но там, где отступила ткань, преуспели волосы: длинные, мерцающие, они волнами струились вниз, укрывая грудь мягким буйством черных локонов. На чистом, смугловатом лице молодой женщины чернели слегка раскосые глаза и пламенели большие, полные красные губы.

Все это заметил Амер, как замечал каждый день и в детстве, и в юности, почти не осознавая этого. Опять она изменила рисунок бровей, и в волосах снова появились медно-рыжие пряди.

Руки миниатюрной Самоны легко и быстро порхали среди всевозможных пузырьков на полках, протянувшихся вдоль камина, по каплям пуская их содержимое в небольшой котелок, который кипел, задорно попыхивая, на зеленом огне. Самона помешала содержимое котелка, бросила туда щепотку белого блестящего порошка и встала, отсчитывая удары собственного пульса и наблюдая за густеющей жидкостью.

– Что она делает, Мастер?

– Мне показалось, ты говорила, что шпионить нехорошо, Уиллоу.

– Ну, так… зато сплетничать – другое дело. Расскажи!

Амер улыбнулся.

– Она тоже творит снадобье. Вот только какое? Посмотрим… она берет экстракт сладких зефиров… сгущенные слезы… рахат-лукум… Что бы это могло быть?

– Как раз это меня и интересует, – пробормотала Уиллоу.

– Силы небесные! – Амер поднял глаза к потолку. – Еще один афродизиак!

В колбе миниатюрная Самона, сочтя, что времени прошло достаточно, сняла котелок с огня, дала ему отстояться несколько минут, а потом сняла черпаком пенки с отвара и слила их в небольшой пузырек. Глянула его на просвет: жидкость в пузырьке отливала рубином, над горлышком поднимался парок. Глаза Самоны сияли, она взирала на пузырек с самодовольной улыбкой, а насмотревшись, стала хохотать.

Внезапно колба вспыхнула зеленым огнем, и колдунья пропала.

Амер еще несколько секунд стоял неподвижно, всматриваясь в колбу.

– Чево там, Мастер? – вскричала Уиллоу. – Мастер? Мастер!

Меж тем Амер взял чистую колбу и принялся хватать со всех полок порошки.

– Что это за снадобье афро-как-то-там-еще? – требовательно спросила Уиллоу.

– Афродизиак, Уиллоу.

– Что оно делает?

– Стра-а-а-а-анные вещи!

– Какие?

– Ну, – произнес Амер и снова «ну». А потом: – Оно сделает… уф, что я… уф… ну, она станет мне нравиться.

– Чудненько! Тогда вы будете друзьями, верно?

– Что-то в этом духе..

– Мастер, – в голосе огневушки-эфемерки зазвучал упрек, – ты что-то от меня скрываешь.

– Ладно, Уиллоу. – Амер вздохнул и на мгновение оторвался от своего занятия. – Всякий афродизиак вызывает в мужчине вожделение. А то, что варит Самона, еще и приворотное зелье.

– Стало быть, ты чево делаешь?

– Готовлю анти-афродизиак, Уиллоу. Защитное лекарство, – пояснил Амер. – Оно убережет меня от воздействия колдовского снадобья. Посмотрим… Куда я подевал селитру?

– Так, – сказала Уиллоу, – разве ты не хочешь влюбиться в нее?

– Уиллоу, – голос Амера стал жестким, – не задавай нескромных вопросов.

– Почему Самона хочет устроить так, чтобы понравиться тебе?

– Потому что она женщина.

– Да нет же, нет! Я имею в виду – чево ей еще надо?

– Уиллоу, – сквозь зубы процедил Амер, – весьма нетактично напоминать ученому о том, сколь многого он еще не ведает.

– Ладно, извини! Знаешь, по мне, все это такая глупость. Она стряпает зелье, чтоб ты в нее влюбился, а ты замешиваешь свое, чтоб этому не бывать. Вы сберегли бы кучу времени, если б ни один из вас вовсе не стряпал этих снадобий.

– Очень правильная мысль, – согласился Амер. – К сожалению, Самона так не считает.

– А почему?

– Ну… полагаю, дело в том, что, если у нее не получится превратить меня в раба одним способом, она попробует какой-либо иной.

– И афро-кактотамеще принесет ей удачу?

– Начало хорошее, – признал Амер.

– Не понимаю, – произнесла бедняжка огневушка-эфемерка, совсем запутавшись.

– Значит, нас двое, – сказал Амер. – Так, посмотрим… полынь… щепотку желчи… волчий яд…

– Любовные снадобья. – Уиллоу впечатывала новые сведения в свою книгу энергоимпульсов. – Защитные лекарства… Подождите, Гарвард еще услышит про это!

Амер в последний раз взболтал снадобье, поднес его к губам и залпом выпил. Лицо его перекосила жуткая гримаса, алхимик закашлялся, но через минуту улыбнулся:

– Вот так! Я в безопасности!

Звук, настолько низкий, что его скорее можно было ощутить, нежели услышать, заполонил комнату. Уиллоу затрепетала от страха, зато Амер вздохнул свободно:

– И вовремя!

– Добрый день, Амер, – проворковал низкий с хрипотцой голос.

– Добрый день, Самона. – Голос Амера дрогнул, и алхимику пришлось напомнить самому себе, что принятое лекарство начнет оказывать действие лишь через несколько минут.

Самона двинулась к креслу, в котором сидел Амер, и воздушные юбки, облегая, обрисовали ее тело.

– Ты не очень галантен, – сказала она. – Обычно хозяин предлагает гостю отдохнуть после дальней дороги.

– Разумеется, – откликнулся Амер. – Присаживайся. – Он поднялся, взял с каминной полки графин и два бокала. – Амонтильядо?

– Прекрасно, – согласилась Самона, и улыбка на мгновение тронула ее губы.

Наполнив бокалы старым добрым вином, он подал один из них гостье.

– За твое искусство, госпожа. Да будет оно величественнее…

– Лицемер! – воскликнула она. – Предложи тост за что-нибудь другое, Амер, ты ведь не хуже меня знаешь, что никогда не бывать мне могущественнее, чем сейчас.

– Не печалься, – сказал Амер. – Ты еще молода.

– Но своей вершины уже достигла. А ведь и ты молод, Амер, но почему-то твоя сила все прибывает и прибывает. Мне ли этого не знать: я столько времени пытаюсь одолеть тебя.

– Полно тебе, Самона! – запротестовал Амер. – Не следует так легко сдаваться.

– Не верь ей, Мастер! – взволнованно шептала у Амера за спиной Уиллоу. – Помни про зелье!

Ее шепот вывел Амера из благодушия.

– Да! Вот, Самона… я рад убедиться в том, что ты наконец-то перестала гоняться за эфемерными огнями…

За спиной у него кто-то кашлянул…

– Прости, Уиллоу, – прошептал Амер. Самона ничего не заметила, она повернулась спиной и направилась к камину.

– Ты прав, Амер. Я стала мудрой, пройдя тяжкую школу разочарования. Я знаю, когда я проиграла.

– Уж, конечно же…

– Нет, в самом деле, – произнесла она, обреченно опустив голову, – я пришла признать поражение, Амер.

На краткий миг Амер растерялся, думая, что колдунья говорит искренне. Но припомнил мимолетную злорадную улыбку, которую заметил, разливая вино, и сказал:

– Что ж, будем считать, что ты наконец поумнела. Итак – мир?

– Я пришла с миром, – подтвердила Самона. – И в доказательство хочу предупредить об опасности.

– Опасности? Кто же ищет меня?

– Смерть.

– Ну, ее не минует никто, – улыбнулся Амер.

– Ты не понимаешь, – раздраженно заметила Самона.

– Готов постичь неведомое.

– Да-да, и весьма охотно, я знаю, – сказала она с горечью. – Так постигни, ученый, что в том сверхъестественном мире, в каком мы пребываем, Смерть это не сила, но существо.

– Неужели?

– Да, Мастер. Когда колдунья избудет свой земной срок, а иногда и до этого, Смерть является за ней, так сказать, лично.

– Признайся, – сказал Амер, – уж, конечно же, ты придумала для себя какое-нибудь средство защиты.

– Верно, – призналась она, – одна беда: стоит нам расслабиться хоть на секунду, как Смерть уже тут как тут. Она следит за нами гораздо более пристально, чем за обычными людьми, дабы увлечь нас в бездну Ада. – Самона стояла, не сводя глаз с огня, бледная, дрожащая, словно видела, как уставились на нее пустые глаза Смерти.

– Но если Смерть все время караулит вас, – мягко сказал Амер, – почему же ты никогда прежде не задумывалась об этом? Ты говоришь так, будто впервые почувствовала ее зов…

– Потому что прошлой ночью она явилась в Салем, – произнесла Самона придушенным голосом. – Нынче утром тетушку Койстер нашли дома в старом кресле-качалке возле камина. Она была мертва, как камень. – В зрачках Самоны отразилось пламя горящего камина. – На плече у Койстер еще были видны следы, оставленные костлявыми пальцами.

– Тетушка Койстер? – прошептал потрясенный Амер.

На губах у Самоны заиграла улыбка злобного довольства.

– Да, эта добродетельная древняя ведьма. Ты ведь считал ее символом чистоты, не так ли? А рассказать тебе, скольких ублюдков наплодили они с Моггардом?

– Моггард?

– Верховный Колдун Новой Англии и Вице-Председатель Вселенского Братства Адептов Темных Сил. Старая карга немало раз брюхатела от него – и, разумеется, никто из деток не имел понятия о том, кто их отец.

– Да ведь тетушка Койстер меня катехизису учила!

– А как же иначе. Худшие из худших всегда выглядят самыми достойными и уважаемыми. Рассказать тебе о Секстоне Карриере?

Амер передернул плечами.

– Избавь меня от этого.

Глаза Самоны засияли, на губах мелькнула улыбка. Она тут же отвернулась, а когда снова обратилась к Амеру, то опять выглядела тихой скромницей.

– Хорошо, не будем об этом. Я просто хотела предупредить тебя. Послушай, Амер, наполни-ка снова мой бокал и давай выпьем за… дружбу.

Амер стряхнул с себя оцепенение и вымучил кислую улыбку. Кивнув, он взял с каминной полки графин и наполнил бокалы.

– Красное, как твои губы, моя госпожа, и искристое, как твои глаза.

– Ты быстро схватываешь, – отметила она и подняла бокал: – За нас, мой любезный Мастер.

– Pax nobiscum* [3]3
  Мир нам (лат.)


[Закрыть], – произнес Амер и выпил.

Едва Амер отвернулся в поисках новой бутылки амонтильядо, Самона с лихорадочной поспешностью вынула изумруд из оправы на своем перстне и опрокинула зелье в оставленный алхимиком бокал вина.

– Мастер, – зашептала Уиллоу, – она что-то льет тебе в рюмку.

– За этим она и пришла, – пробормотал Амер. – Но, как ты понимаешь, я выпил противоядие.

Он отыскал вино, наполнил бокалы.

– Успокойся, – Амер подал бокал Самоне, которая дрожала, взял со стола свой, поднял его, размышляя, какого рода заклятие должно наложить на него зелье. – За твое скорейшее выздоровление, – произнес он и выпил вино до дна.

Самона, наблюдавшая за ним краешком глаза, пробормотала коротенькое заклинание. Потом откинулась в кресле и принялась потягивать вино, дожидаясь, когда начнет действовать снадобье. Ее грудь под темными волнами прикрывавших ее волос мерно вздымалась и опускалась в такт дыханию, и Амер со стыдом осознал, что ему страстно хочется увидеть, что же скрывают мерцающие пряди.

Наконец колдунья поставила свой бокал, глубоко вздохнула, прикусила губу и сказала:

– Амер, я… мне что-то нехорошо. Не посмотришь ли, какой у меня пульс?

– Разумеется, – откликнулся Амер и взял ее запястье. – Похоже, я никак не могу его нащупать.

– У меня это тоже никогда не получалось, – сказала она. – Попробуй, может, услышишь, как бьется сердце. – Она взяла его руку и положила на грудь: Амер убедился, что вырез платья и вправду был очень глубокий.

На какой-то момент он был ошеломлен и совсем растерялся. Потом с оцепенелым изумлением понял, зачем понадобилось снадобье, и весьма обрадовался тому, что принял противоядие.

И все же не смог удержаться и пропустил меж пальцев роскошные черные пряди, позволил своей руке скользнуть по нежным, таким податливым округлостям… Самона задрожала и подалась вперед. Опустившись на колени, он взирал, как вздымались и опускались молочной белизны груди, силясь вырваться из своей бархатной тюрьмы.

Амер взглянул в лицо колдунье: оно было мертвенно-бледным. И вдруг с запоздалым стыдом алхимик понял, что стал первым, кто коснулся ее с нежностью, что дрожит она не от страсти. Охваченный благоговением, он отдал должное ее отваге.

И тогда она устремила на него взгляд, в котором таился страх, и губы ее, затрепетав, мягко раскрылись. Подхватив свободной рукой Самону за спину, меж лопатками, Амер крепко прижал ее к себе.

– Значит, – наконец высказал он с изумлением, – вот оно как…

– Что?.. – вырвалось у Самоны.

– Лопатка, – сообщил Амер. – Она сочленяется с ключицей связкой! А я-то думал, что она соединена хрящом…

Самона замерла и секунду-другую сидела как статуя.

Потом она выскочила из кресла и, визжа не хуже дикой кошки, бросилась к двери.

– Убери от меня свои грязные лапы, идиот! – Самона испепеляла его взглядом и по-кошачьи шипела: – Чтоб ты в преисподнюю провалился!

И в это время – Амер готов был поклясться – глаза ее горели адским пламенем.

Взметнулся клуб зеленого дыма. Когда он рассеялся, Самона исчезла.

– Возблагодарим силы небесные! – вздохнула Уиллоу. – Мастер, ведьма слиняла.

Но Амер стоял столбом.

– Странно… странно, очень странно… – бормотал он.

– Чево, Мастер?

– Я же выпил противоядие…

– Эй, Мастер? – закричала в тревоге огневушка-эфемерка. – Очнись!

– Я должен это записать. – Амер поспешил к письменному столу и схватился за перо. – Этим сведениям цены нет… Больше, возможно, мне уже никогда такого не испытать.

– Спокойно, Мастер! Согласна: тряхнуло тебя порядком. Давай – ложись и расслабься. Трудный тебе выпал денек, да. Я все для тебя запишу. – Уиллоу приготовилась внести изменения в электрические потенциалы.

Амер добрался до маленькой, приткнувшейся к стене лежанки и улегся, положив голову на подушку, набитую конским волосом.

– Это началось, когда она сказала мне, что пришла возвестить мир…

– Ты, Мастер, просто говори и говори, не останавливайся, – голос огневушки-эфемерки источал сочувствие.

– Она посмотрела на меня, и глаза ее сияли, а весь облик являл смирение…

– Мм-хммм…

– …и пришла она, трепетная и невинная, отдать себя на милость…

– Так и писать – трепетная и невинная?

– Да, Уиллоу, и в этот миг я ощутил… растерянность!

– Вот те раз!

– Да, Уиллоу, и это тревожит меня…

Ветер метался вкруг домика, взбешенный тем, что его не впускают. Сил у него прибывало, поскольку подходили другие ветры, принесенные черными тучами, которые плыли с запада, затмевая луну. Ветер приветствовал родню, и вместе они обрушивались на домик, завывая и терзая его. Потом надвинулась огромная черная туча и ударила барабаном дождя, предварив его оглушительным раскатом грома. Потоки воды ринулись вниз, безжалостно хлеща маленький домик, а ветры ярились в злобном веселье.

Амер спал тревожным сном. Разбудил его возбужденный голос Уиллоу.

– Мастер! Проснись!

– Что? Где? – Амер поднял голову.

– К тебе гости!

Амер уставился на входную дверь. Дверь сотрясалась – все громче и требовательнее.

– Силы небесные! В такой час! – Амер скатился с кровати, вздрогнул, едва босые подошвы коснулись холодных досок пола, сунул ноги в шлепанцы и встал. Шаркая, поплелся к двери.

– Потерпите, пожалуйста! Я уже иду. – Амер наконец-то вытащил засов.

Дверь распахнулась, и ветер торжествующе завыл, вихрем устремившись в дверной проем и тут же отпрянул: что-то остановило его. Он взвыл от огорчения, но вспыхнула молния, гром заглушил его стенания, и в мгновенной вспышке Амер увидел силуэт – на пороге стоял человек, одетый в длинный балахон с капюшоном.

Алхимик накинул халат. Затягивая пояс, повернулся к двери.

– Окажите милость, извините меня за такой вид, – сказал Амер, – но должен признаться, что я не ожидал столь позднего визита.

– Все в порядке, – провозгласила фигура за порогом. – Я привыкла, что меня не ждут.

Амер нахмурился.

– Надеюсь, я не покажусь невежливым, – сказал он, – если задам вопрос: кто вы и зачем посетили меня?

– Это я должна была сразу представиться, – произнесла фигура и продолжила уже замогильным голосом: – Имя мое – Смерть, и я пришла за тобой.

Амер вскинул брови.

– В самом деле? – переспросил он и, слегка опешив, добавил: – Что ж, для меня это высокая честь.

И тут же, уразумев, что Смерть все еще стоит за дверью, воскликнул:

– О, силы небесные! Вы, должно быть, продрогли! Входите же скорее!

Несколько удивленная гостья переступила порог домика, и Амер с силой захлопнул дверь. Ветер взвизгнул и принялся в ярости ломиться внутрь. Однако Амер заложил в скобы дубовый брус, затем повернулся и заспешил к камину подбросить свежее полено.

– Пройдите к огню, обсушитесь. Позвольте предложить вам выпить?

– Пожалуй, – откликнулась Смерть. – Полынной, если можно.

– Да, конечно, – сказал Амер, беря с каминной полки еще один графин. Наполнив бокал, он вручил его Смерти, затем налил и себе. Потянувшись, достал с полки пузырек, посыпал на табурет порошок, отдававший запахом цикория, и скороговоркой прочел заклинание. Очертания табурета расплылись, он стал вытягиваться и разрастаться, словно ожившее существо. И тридцати секунд не прошло, как табурет превратился в удобное кресло с высокой спинкой и подголовником. Кресло дало побеги подушек, которые тут же вызрели и расцвели пышным золотистым бархатом.

– Не желаете ли отдохнуть? – предложил Амер.

Смерть не ответила. Кресло манило ее. Но, откашлявшись и прочистив горло, она строго, по-деловому произнесла:

– Сначала – о деле.

– Пожалуйста, садитесь, – пригласил Амер.

– Нет-нет, благодарю, – запротестовала Смерть. – Балахон мой еще не совсем высох.

– Ох, простите меня! – воскликнул Амер. – Боюсь, я все еще не совсем проснулся. – Алхимик обернулся к гардеробу и достал кожаный лабораторный наряд. – Будьте любезны, наденьте это, а сырой свой балахон повесьте у огня.

– Нет-нет, благодарю, – молвила Смерть несколько торопливо. – Однако и впрямь становится довольно тепло, должна признаться, что начинаю чувствовать себя хорошо разгоряченной гнедой кобылой. – Она откинула капюшон и распахнула балахон. Амер замер от восхищения. Шейные позвонки гостьи венчал роскошный череп, а под балахоном обнаружился прекрасный, полностью сочлененный скелет.

– Простите, – обратился к гостье Амер, – но не соблаговолите ли вы вытянуть руку?

– Вот так?

– Да-да, спасибо. – Амер схватил перо и принялся рисовать. – А теперь не откажите в любезности подвигать рукой… Да-да, вот так, прекрасно! Понимаете, я сейчас как раз погружен в исследование связи между лопаткой и плечевыми костями…

– Помилуйте! – Смерть плотно запахнула свой балахон, белый череп залился легким румянцем.

– О, вы правы, миледи! – сокрушенно возопил Амер. – Когда я увлечен исследованием, то забываю обо всем на свете. Молю вас о прощении.

– Ничего-ничего, все в порядке, – ответила Смерть, приходя в себя. – У каждого из нас есть свои маленькие слабости. Если вы действительно чувствуете за собой вину, Мастер Амер, то можете искупить ее несколькими каплями полынной.

– Разумеется, разумеется, – бормотал Амер, вновь наполняя бокал. – Вы уверены, что не хотите присесть?

– Нет, благодарю вас, – ответила Смерть. – А вот вам, пожалуй, стоило бы. Боюсь, у меня для вас довольно неприятное известие.

– О! – Амер погрузился в кресло. – Слушаю вас.

– Так вот, – Смерть откашлялась и принялась ходить взад-вперед. – Не хотела бы показаться неблагодарной ввиду вашего высочайшего гостеприимства, но долг есть долг… Разумеется, вы, Мастер Амер, осведомлены, что никто не живет вечно.

– Да, – подтвердил Амер, улыбаясь хотя и доброжелательно, но озадаченно.

– Так уж устроено, – выговорила Смерть с ноткой раздражения в голосе, – что все должны когда-нибудь умереть, и… вот… Пропади все пропадом, Амер, нынче пришел твой черед.

С минуту потрясенный Амер сидел в полном молчании, потом произнес бесцветным голосом:

– Понимаю…

– Мастер! – завопила Уиллоу. – Чево делать-то будем?

– Что ж, Уиллоу, – медленно проговорил Амер, – похоже на то, что вскоре ты наконец-то обретешь свободу.