Текст книги "Напарник чародея"

Кристофер Сташеф
Напарник чародея

Пролог

Хосе неодобрительно покосился на экран и напечатал первую команду процедуры записи информации в новый мозг:

«Копирование мозга».

Экран опустел. Затем по нему пробежала вереница символов и стандартных заголовков:

«Загрузка черепной коробки».

Хосе крепко зажмурил глаза и покачал головой. О Марсии можно будет подумать позже. Сейчас он на работе. Ему здесь неплохо платят, и он не получит денег, если выполнит работу спустя рукава. Тогда у него вообще не будет никакой работы.

Он коснулся клавиши, которая открывает окно производственной лаборатории внизу, и напечатал:

«Проверка черепной коробки».

По экрану побежало сообщение:

«Черепная коробка загружена».

Хосе довольно кивнул: он знал, что внизу под ним, в стерилизованной белой комнате, в обитой мягкими прокладками полусфере закреплен шар из нержавеющей стали размером с баскетбольный мяч, который будет находиться в этой колыбельке, пока в него записывается главная программа. В шаре спрятан гигантский кристалл, трехмерная решетка, которая способна вечно сохранять электрические заряды, пока еще представляющий собой всего лишь старательно выращенный камень, а не абсолютно новый мозг робота.

Тем временем техник подсоединил компьютер Хосе к памяти мозга. Теперь мозг готов к получению базовых операционных программ.

На экране появилась новая строка:

«Определите маршрут».

Хосе напечатал:

«А = В =...»

«Равно». Две маленькие параллельные линии как будто что-то перевернули в нем. Хосе поразила интенсивность собственной реакции. Как все-таки сильно идея равенства, перед которой он всегда преклонялся, может взволновать его! И все потому, что Марсия опять принялась за свое сегодня утром, опять завела давний разговор о том, равны ли они в своих взаимоотношениях, как должны быть, по ее мнению. И, конечно, начав, она уже не отвяжется.

Все началось, когда жена выпорхнула из душа, а он объявил:

– Завтрак готов...

Марсия остановилась в дверях, закутанная в махровое полотенце, и бросила такой надменный взгляд, на который способна далеко не всякая женщина.

– Я не хуже тебя могу нажимать кнопки автоповара, Хосе.

Хосе удивленно посмотрел на нее.

– Конечно, можешь. Я просто подумал, что было бы неплохо...

– ...дать понять мне, что я не выполняю свои обязанности? Ты прекрасно знаешь, что женщины не должны больше готовить еду.

– Конечно, знаю. Ты мне не прислуга.

– Но и мужчины тоже не слуги, верно? – саркастически заметила Марсия.

Хосе нахмурился.

– Эй, давай не будем заводиться. Никто не должен быть ничьим слугой, так?

– Не говори глупости! – раздраженно прошипела она. – Если мужчины не будут это делать, кто тогда будет?

– Мы оба станем это делать для себя. Верно?

– Совсем неверно, – возразила она. – Как это может быть?

– Ну, если каждый готовит себе пищу, никто никому не служит.

– Итак, высокомерный и могущественный сильный пол все-таки не сможет отвертеться от черной работы?

Хосе в самом деле почувствовал себя заинтригованным.

– Значит, ты не хочешь, чтобы я время от времени готовил тебе завтрак?

Марсия, побагровев, выпалила:

– Не будь ослом! – и вылетела в спальню. Содрогнувшийся Хосе взглянул на календарь.

– Действительно, правильно предупреждали Цезаря, берегись мартовских Ид...

Он вздохнул и откусил кусочек поджаренного хлебца. Почему-то тост больше не казался вкусным.

Хосе едва успел просмотреть перечень новостей, и в тот момент, когда он нажимал комбинацию кнопок, чтобы получить подробности заинтересовавших его сообщений, Марсия появилась из спальни, безупречно одетая и причесанная.

– Декларация независимости утверждает, что мы равны, верно? – заявила она.

Хосе, захваченный врасплох, сумел лишь промямлить:

– Что... как...

– Декларация! – погрозили ему пальцем. – Но мы не можем быть по-настоящему независимы, пока связаны друг с другом. Чтобы действительно быть равными, нужно быть абсолютно НЕзависимыми. Вот что говорится в Декларации!

Хосе побледнел.

– Неужели ты это серьезно?

– Конечно! Тиран, ты мог бы позволить мне самой заказывать себе завтрак, – она откусила английскую булочку и поморщилась. – К тому же она совершенно остыла.

– Ну, ладно! Я не должен был заказывать автоповару твой завтрак! – Хосе стиснул зубы, свернул невостребованный завтрак и повернулся, чтобы бросить его в мусорную корзинку.

– Эй, ты что делаешь! – закричала Марсия. – А что я буду есть?

Хосе удивленно посмотрел на женщину.

– Закажешь новый, конечно. По крайней мере, он будет горячим.

– У меня нет для этого времени! И все из-за того, что ты считаешь оскорбленным свое глупое мужское «Я»!

– Какое отношение имеет мое глупое мужское «Я» к тому обстоятельству, что ты не переносишь холодные булочки?

– Разве я говорила что-нибудь подобное?

– Ты сказала, что она холодная...

– Но я же ее ем. А мог бы заказать мне и новую!

– Не знаю, хватит ли у меня для этого глупого мужского соображения, – Хосе повернулся, чтобы набрать комбинацию на пульте управления автоповара.

– О, теперь в ход пущен уже сарказм? – Марсия вскочила, задрала подбородок, глаза засверкали. – Скажи мне, мистер Большой Сторонник Равенства, ты с таким же сарказмом относишься и к своей священной Декларации?

Хосе воздел брови.

– Вот уж чего не было, того не было!

– Но, мой дорогой, ты нарушаешь все ее принципы!

– Ни духа, ни буквы не нарушаю.

– Неужели? А как же насчет той фразы, где говорится, что «Создатель наделил всех людей определенными неотъемлемыми правами?»

– Да я никогда...

Она заставила его замолчать.

– А Джефферсон показал, что значит «люди должны быть свободными и равноправными личностями!»

Хосе нахмурился.

– Не думаю, чтобы это вполне...

– О, конечно, придираешься к словам. Но позволь сказать тебе, мистер Всезнайка, если «люди должны быть свободными и равноправными личностями», тогда и жены должны быть свободны и независимы от мужей!

– Но ведь Джефферсон имел в виду штаты! – взвыл Хосе.

– Какая разница, что он имел в виду? Все дело в принципах! – Марсия устремилась к двери. – Пошли, мы опаздываем!

Она уселась в угол мягкого сидения и приказала компьютеру:

– Восьмая Миля и Адамс, – потом тем же тоном обратилась к мужу. – Закрой дверь.

Хосе закрыл дверь и одарил Марсию многозначительным взглядом, уговаривая себя сохранять спокойствие.

Но сегодня это могло не получиться, ибо Марсия уже заговорила вновь.

– Если принципы применимы к штатам, следовательно, они применимы к людям, населяющим эти штаты. Если Нью-Джерси независим от Англии, то и жена должна быть независима от мужа.

– Но ты и так независима.

Воздушное судно двинулось, и Хосе по инерции сел рядом с женой.

– Тогда почему ты по-прежнему ждешь, что я приготовлю тебе завтрак?

– Завтрак! – Хосе хлопнул себя ладонью по лбу. – Твоя булочка еще в автоповаре!

– О, не волнуйся. Я с голоду не умру! – она действительно не напоминала дистрофичку, ее роскошная фигура выглядела чрезвычайно аппетитной. Особенно в тех местах, где это было связано с выпуклостями. – В конце концов, всегда можно заскочить в забегаловку и перехватить пару листьев салата или кофе с пирожными. И все это придется сделать из-за того, что ты начал этот глупый спор!

Хосе прикусил язык – он чуть было не напомнил, кто именно начал спор, – и глубоко вздохнул.

Завтрак? Зачем ей завтрак? Марсия питается распрями с собственным супругом!

– О, конечно, теперь ты изображаешь из себя терпеливого мученика! – выпалила Марсия в ответ на красноречивое молчание мужа. – Неужели ты так бесхребетен, что даже не можешь постоять за себя?

– Вопрос в том, нужно ли это делать, – осторожно ответил Хосе. – В конце концов, в Декларации действительно говорится...

– Ах, оставь в покое Декларацию! А голова у тебя на плечах есть, сам подумать не можешь?

Хосе обиженно уставился куда-то вверх.

– Ну вот, теперь точь-в-точь обиженный щенок, – презрительно бросила Марсия. – Откровенно говоря, Хосе, ты иногда так липнешь ко мне, что я начинаю задыхаться. Я хочу сказать, что если твоя драгоценная Декларация утверждает, что люди – свободные и независимые личности, ты мог бы позволить и мне тоже побыть такой личностью.

Лицо Хосе исказилось.

– Отлично! – выкрикнул он в пароксизме гнева. – Если ты этого так хочешь, получи! Счастлив сообщить, что мы разводимся!

– Разводимся? – в непритворном ужасе переспросила Марсия. – Хосе! Как ты мог даже подумать такое!

Хосе недоумевающе посмотрел на жену.

– Только из-за того, что я слегка перенервничала и позволила пройтись по поводу твоей любимой Декларации... Хосе! Признайся, что ты это сказал сгоряча!

– Но, дорогая... я думал... Ты сказала, что хочешь...

– И не смей даже!

– ...быть свободной и независимой личностью! – закончил свою мысль Хосе.

– Это гласит твоя Декларация, а не я! Как ты мог подумать, что я захочу быть независимой в результате развода?

– Но ведь это как раз и значит, что ты станешь независимой от своего супруга, то есть от меня...

– Ну, погорячились, с кем ни бывает, – примирительно прошептала Марсия, наклонилась и потянула мужа за рукав. – Неужели я не имею права немного поболтать с тобой по утрам?

Машина приземлилась, и в решетке микрофона послышалось:

– Восьмая Миля и Адамс.

– Даже не думай о разводе! – приказала Марсия, быстро поцеловав мужа. – Всего хорошего, дорогой.

Неплохое пожелание.

Как можно «хорошо» провести день, который начался так отвратительно?

Хосе тяжело вздохнул, потом еще раз вздохнул, но уже полегче, пытаясь справиться со своими негативными эмоциями, и подумал, сумеет ли он когда-нибудь понять своим глупым мужским умишком, серьезно ли говорит Марсия или просто болтает.

Но не думать об этом он тоже не мог. Каждый раз пытаясь чем-нибудь заняться, он снова и снова вспоминал ее доводы. Надо признать, что они выглядели логичными. Во всяком случае, на первый взгляд.

Он тяжело вздохнул, убрал руки с клавиатуры, закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Лучше как следует обдумать это происшествие с остывшей булочкой, тогда он успокоится.

Декларация.

В ней все дело. Это ключевой аргумент Марсии. Фразы о том, что «все люди наделены Создателем определенными неотъемлемыми правами» и «эти колонии должны быть свободными и независимыми штатами». Хосе знал, что Марсия неправильно цитирует Декларацию, искажает слова Джефферсона, чтобы они больше соответствовали ее замыслам. Но это неважно: в таком настроении она пользуется любым оружием, которое подвернется под руку. Но все же он сможет забыть этот спор, если увидит фразы, написанные самим Джефферсоном, и удостоверится, что на самом деле не нарушает собственным образом жизни принципы Декларации.

Именно поэтому Хосе очистил экран и набрал код базы данных Центральной библиотеки, чувствуя себя полным придурком. Он хорошо знал, что живет в соответствии со своими идеалами и теперь проявляет слабость, доказывая это самому себе.

На экране появилась логограмма Центральной библиотеки и просьба сделать запрос.

Хосе напечатал с чувством облегчения:

«Декларация независимости».

По крайней мере, хоть что-то в этом мире устроено разумно.

Политическая организация, созданная Декларацией, по-прежнему существует, хотя стала неотъемлемой частью союза государств, частью единой сложной системы вместе со всеми остальными государствами Земли. Но слова, с которых начинался этот союз, по-прежнему звучат в человеческих сердцах, заражают молодые умы пылом и рвением предшественников. Глубокий смысл, заложенный давным-давно отцами-основателями в основу документа, стал основанием и для Земного Союза.

И вот на экране появилось точное факсимиле самого документа. Хосе знал, что каждая буква представлена и в двоичном исчислении. Но, конечно, он не собирался рассматривать документ, состоящий исключительно из нулей и единичек.

Тем не менее просмотреть его нужно.

Так он и поступил. Просмотрел слово за словом. Вчитываясь в звучные фразы, он чувствовал, как к нему возвращается спокойствие.

Вот они, эти слова, которые Джефферсон считал самоочевидными: люди созданы равными, все они наделены Создателем некими неотъемлемыми правами...

Но тут он остановился.

«Все люди созданы равными?»

Но в английском языке для понятия «люди» можно использовать два слова: «people» в смысле «народ» и «men» в смысле «люди-мужчины», и если Марсия в своих доводах употребляет первое, то в Декларации упоминается второе, а следовательно, новоявленная феминистка исказила цитату.

Но Хосе тут же отбросил эту мысль как недостойную. Половое различие не имеет значения: по-видимому, Джефферсон имел в виду всех – и мужчин, и женщин. И даже если он подразумевал именно то, что написал в 1776 году, то уж в 3035-м – наверняка выразился бы иначе.

Но все равно истина подрывает аргументы Марсии. А так как она использует Декларацию только ради спора...

«Сексистский документ!»

Он почти слышал ее гневный голос.

Может быть, жена и права. Но в таком случае ей не следовало цитировать Декларацию.

Это совсем неуместно. Важно одно: пытался ли он, Хосе, обращаться со своей супругой, как с низшим существом. Он-то прекрасно знает, что не пытался. Он просто рассуждал вслух, а не снисходил к бессловесной твари.

Хосе просматривал документ дальше, чувствуя себя уже немного лучше. И наконец дошел до фразы: «Эти Соединенные Колонии являются и имеют право быть СВОБОДНЫМИ И НЕЗАВИСИМЫМИ ШТАТАМИ». Он задержал ее на экране и удовлетворенно кивнул: память не подвела – он помнит ее очень точно. Марсия была неправа, а он прав: существует разница между правом колонии управлять самостоятельно своими делами и правом женщины, как и правом любого мужчины, не исполнять чужие приказы.

Разумеется, всем приходится подчиняться приказам, если, конечно, ты не принц крови, но в наши дни даже королям и королевам, чего уж говорить о принцах, нужно подчиняться законам. Но жена не обязана исполнять приказы мужа, точно так же, как муж не обязан исполнять приказы жены...

На мгновение у Хосе закружилась голова, и он обнаружил, что усиленно рассуждает, зачем вообще вступил в брак. Да и брак ли это по большому счету?

Ересь.

Он заставил себя вернуться к проблеме. Да стоит ли расстраиваться, если живешь в соответствии с принципами Декларации? Не стоит.

Конечно, возникает мелкое сомнение: а вдруг принципы Джефферсона означают, что для сохранения независимости человек вообще не должен вступать в брак. Но Хосе был уверен, что Джефферсон имел в виду не это.

Однако сами принципы...

Принципы могут подождать.

Хосе взял себя в руки. Он еще успеет уточнить принципы за тот срок, который отмерили ему боги. Да и решить-то следовало всего одну проблему: как сохранить независимость, оставаясь женатым. Он был уверен, что сумеет найти приемлемое решение со временем. А сейчас важнее всего запрограммировать мозг робота, а то он медлит с этим делом дольше чем следует.

Тем более что документ уже почти дочитан.

Хосе нажал кнопку пролистывания и впитал Декларацию до конца, наполняясь чувством гордости за свою принадлежность к роду людскому...

– Эй, Хосе!

Хосе поморщился и повернулся к соседнему программисту.

– Да, Боб?

– Он не воспринимает оригинал, – Боб откинулся и махнул рукой в сторону экрана. – Я сделал что-то неправильно?

Хосе сдержал улыбку. Боб очень молод и пашет в лаборатории без году неделю. Конечно, парень разбирается в компьютерах получше Хосе, но с глупостями бюрократии и произвольным характером ее решений еще не знаком.

– Сейчас посмотрим, – он придвинул свой стул к стулу Боба и посмотрел на экран, поджав губы. – Какой код доступа ты используешь?

Боб взял руководство и ткнул пальцем в заложенную страницу:

– RB-34h-Z.

Вот теперь Хосе позволил себе улыбнуться.

– Мы перестали производить эту модель пять лет назад. А серия модификаций RB-34h-Z теперь длиной в милю.

Боб нахмурился.

– Откуда же мне знать, какая из них в работе?

– Каталог должен появиться на экране автоматически, когда ты набираешь код.

– Почему же он не появился?

– Потому что ты должен ввести код прежде, чем запустишь процедуру копирования, – Хосе прервал программу копирования, очистил экран, затем набрал RB-34h-Z.

На экране слева появился список, а справа – сообщение, что модели, отмеченные звездочкой, все еще находятся в производстве.

Боб нахмурился.

– Почему об этом не говорится в руководстве?

– Потому что парень, который его написал, кретин.

Боб несколько секунд смотрел на Хосе, потом улыбнулся.

– Что ж, к этому нечего добавить.

– Конечно, нечего. Если не спрашивать, почему он получил эту работу. – Хосе тоже улыбнулся. – Кстати, если не ошибаюсь, его все-таки уволили, но те, кто здесь распоряжается, посчитали, что все программисты обязаны знать процедуру, и потому не побеспокоились внести поправку в руководство.

Боб вздохнул.

– Тяжело начинающим, верно?

– Потому тебя и сажают рядом со стариком, – Хосе недавно стукнуло аж целых тридцать два года. – Ну, а теперь догадайся, какую модель тебе нужно загрузить.

Боб поднял голову, озадаченно взглянув на старшего товарища.

– Что?.. Откуда мне...

– Это прямо здесь.

Боб указал на примечание, напечатанное мелким шрифтом в правом нижнем углу должностного расписания Боба.

Боб нахмурился:

– А я-то думал, что это последний код в процедуре.

– Похоже, но на самом деле после кода RB-34h-Z ты должен добавить подстрочный индекс.

– Тогда почему они... Нет, забудь об этом, – Боб вздохнул. – Ты был прав, старина, считается, что каждый работающий здесь программист знает это, так?

Хосе кивнул.

– Должностные расписания – это матрицы. Они просто добавляют индекс и переправляют тебе.

Боб развел руки и покачал головой:

– Что ж, теперь я знаю. Спасибо, Хосе.

– Всегда готов помочь, – Хосе снова сдержал улыбку. – В следующий раз сразу зови меня.

Он вернулся на свое место, сопровождаемый улыбкой Боба. Посмотрел на свой пустой экран – ничто так не помогает решить свои проблемы, как помощь другим, перед которыми встали свои.

Удовлетворенно вздохнув, он напечатал:

«Копирование мозга».

Экран ответил:

«Загрузка черепной коробки».

Хосе потратил каких-нибудь десять минут, чтобы проделать все необходимые действия, нажал клавишу «исполнять» и с улыбкой откинулся в кресле, глядя на экран, чтобы убедиться, что все идет нормально.

И все прошло безупречно. Час спустя на экране возникла надпись:

«Конец копирования».

Ее сменил вопрос:

«Записать?»

Хосе довольно кивнул. Программа была воспринята без сучка и задоринки.

Программист набрал «Да», и компьютер подал серию электрических импульсов в расположенный в нижней комнате большой кристалл, превращая только что скопированную электронную матрицу в постоянный элемент будущего мозга. После подробной процедуры программа становилась неподвластной любым стихиям: наводнению, огню, землетрясению и электромагнитным полям любого напряжения. Единственное, что теперь способно стереть программу, – электрический разряд такой силы, что весь мозг превратится в груду шлака. На экране засветилось:

«Запись закончена».

Хосе улыбнулся и напечатал:

«Извлечь мозг».

В производственной лаборатории по этой команде извлекут мозг из полусферы, чтобы подготовить к дальнейшей эксплуатации.

И тут Хосе вспомнил о Декларации.

Когда он начал копирование, она сохранялась в записи.

И теперь превратилась в неотъемлемую часть базовой оперативной программы робота.

Хосе невидящим взором уставился в экран, чувствуя, как что-то сжимается у него внутри. Программа введена в мозг навечно. Он не может извлечь Декларацию.

Новый мозг потерян.

И работа тоже.

Хосе продолжал смотреть на экран, чувствуя, как весь цепенеет.

Глава первая

– Ну, хорошо, почему мы должны тащить эти мешки на себе? Мы можем оставить одежду в шкафу и телепортировать смену каждое утро.

– Нельзя так безалаберно использовать нашу силу, – строго указала Гвен. – Этим мы подаем плохой пример детям. И все равно замызгались бы.

– К тому же, папа, – добавил Магнус, – для этого нужны усилия. Неужели ты намерен перенапрягаться каждое утро, когда твой дар только-только народился?

– Откровенно говоря, я как раз собирался делать это, – ответил Род, – и вообще предпочел бы телепортацию вместо таскания мешка за двадцать миль. Но мама права: прибережем магию для того, чего нельзя достичь обычными методами. Хотя я часто вижу, как кастрюли вибрируют со сверхзвуковой скоростью, сбрасывая грязь, потому что мы не жаждем драить их щеткой, – он повернулся и сердито посмотрел на Джефри. – Перестань смеяться над отцом! Довольно того, что ты убираешь стол при помощи телекинеза!

Джефри попытался надуться, но его переполняло возбуждение, и поэтому он только озорно улыбнулся.

– Да это ради забавы, папа, и быстрее к тому же. Что тут плохого?

– А это похоже на хвастовство, – объяснил Род. – Ты рисуешься, а если бы тебя увидел неэспер, он испытал бы зависть. А из подобных чувств и рождается охота на ведьм.

– Тогда почему ты разрешил мне баловаться с Даром, папа? – спросил Джефри.

– Потому что рядом нет неэсперов, а для тебя это хорошая практика: каждый день ты увеличиваешь количество вещей, которые поднимаешь одновременно.

– Посочувствуйте бедной женщине, которая должна следить за тобой и подхватывать все, что ты роняешь, – напомнила Гвен.

Корделия обняла мать.

– Бедная женщина, которая всегда должна предостерегать нас от глупостей. Но ведь замечательно, мама, что ты помогаешь нам в игре!

– Неплохо сказано, – улыбнулась довольная Гвен. – Спасибо, дочь, – она посмотрела на мужа со значением. – Они все доказали, что способны переносить предметы одной лишь мыслью.

– Пожалуй, – вздохнул Род, – так что есть смысл запаковать одежду. От нее всегда такая суматоха в последний момент.

– Неужели всегда? – Магнус лукаво улыбнулся. – А когда раньше мы отправлялись на каникулы, папа?

– Ну, мы ездили к Романовым...

– Как оказалось, охотиться на злого колдуна, – напомнила Гвен.

– Еще было океанское плавание, когда мы учили вас, дети, ходить под парусом.

– ...и началась страшная буря, и нас отнесло к острову, на котором злой колдун творил свои чары, чтобы поработить страхолюдов, – напомнил Грегори.

– Ну, была еще небольшая образовательная поездка на юг – в поисках источника странных камней, которые вы, дети, нашли...

– И все кончилось открытием непреднамеренного колдовства, – напомнила Корделия.

– Ну, это только крестьянин действовал непреднамеренно, моя дорогая, но не футуриане, стоявшие за ним.

– Однако вряд ли это можно назвать отдыхом, – заключил Джефри и улыбнулся. – Хотя мы и получали удовольствие.

Глаза Корделии загорелись, и она начала приплясывать, вспоминая.

– Хватит, – приказал Род. – Больше никогда не буду доверять музыке.

– В таком случае, – послышался у него в ухе голос Фесса, – ты тем более должен быть готов нести одежду в мешке.

Род нахмурился.

– Есть какие-нибудь особые причины для подслушивания? Тебе полагается, как доброй старой лошади, жевать свой овес в стойле. Или, во всяком случае, как настоящей лошади.

– Ни одного неэспера в конюшне нет, Род. Но я думаю, что ты просто упрямишься, когда разговор заходит о том, чтобы взвалить на плечи мешок.

Род поморщился.

– Тебе хорошо, ты – стальной. А нам, созданиям из бренной плоти, каково? Когда мы устанем, ты понесешь все наши мешки!

– Итак, мы все согласны тягать мешки? – спросила Корделия.

Род застыл, не зная, что на это ответить.

– Ну, все готово, – Гвен затянула узел, взвесила мешок в руке и бросила Роду. – Пошли, супруг.

Род натянул поводья перед тем, как въехать в лес, и повернулся назад, прощаясь со своим домом. Когда-то это был коттедж, но теперь его так не назовешь: слишком много помещений пришлось пристроить. Точнее, их пристроили эльфы-шабашники.

– Все в порядке, супруг, – мягко проговорила Гвен.

– Поехали, папа! – потянула отца за руку Корделия.

– Не стоит волноваться, Род, даже если в твое отсутствие произойдет чрезвычайное происшествие в масштабах всего государства, – послышался в ухе Рода тихий вкрадчивый голос Фесса. – Королевский ковен отыщет тебя в секунды, если ты понадобишься.

– Знаю, знаю. Но я не проверил, погашен ли огонь в камине...

– Я проверил, – быстро отозвался Магнус, – пожарников вызывать не придется.

– ...и закрыты ли двери...

Корделия на мгновение зажмурилась, потом открыла глаза и улыбнулась.

– Теперь наверняка закрыты, папа.

– И закрыты ли шкафы...

Грегори несколько мгновений смотрел в пространство, потом сказал:

– Один ты пропустил, папа. Теперь он закрыт на два оборота ключа.

– А если еще что-то упущено, за этим присмотрят эльфы, – твердо подытожила Гвен, беря супруга за руку.

– Никто не попытается нарушить покой нашего жилища: все в округе знают, что за ним присматривает легион эльфов, – заверил Рода Грегори.

Гвен кивнула и ласково позвала:

– Пошли, супруг. Наш дом в полной безопасности, пока мы отсутствуем.

– Знаю, знаю. Я слишком беспокойный человек.

Но Род еще несколько мгновений смотрел на дом, едва заметно улыбаясь. Гвен встретилась с ним нежным взглядом, потом повернулась и тоже мысленно попрощалась с коттеджем, положив голову на плечо мужа.

Род с грустной улыбкой повернулся к жене:

– Неплохо мы справились, верно?

Глаза Гвен блеснули, и она кивнула в знак согласия:

– Дом подождет нашего возвращения. Идем, супруг, пусть он отдохнет.

* * *

– Ты молчалив, милорд, – заметила Гвен.

– Разве это так необычно? – удивился Род.

– Нет, – осторожно ответила Гвен, – но обычно ты более разговорчив...

– Ты хочешь сказать, что я обычно молчу, когда сердит?

– Нет, я не имела в виду что-нибудь...

– Мне просто казалось, что я умею слушать.

– Да, конечно! – Гвен схватила его за руку, в которой он держал повод. – Когда мне нужно, ты охотно слушаешь. Но я чувствую себя одинокой, когда ты погружаешься в мысли, которых я не понимаю.

– Глупышка! Помолчи со мной немного! – и он крепче обнял любимую.

Она замолчала, прижалась к нему, провожая затуманенным взором детей, которые стайкой мотыльков порхали над полем вдоль дороги; изредка до супругов доносился их смех, похожий на звон колокольчиков. Потом Гвен посмотрела на возвышающийся впереди лес и сказала:

– Я молчу, милорд, но знаю, что в эту минуту ты думаешь не обо мне.

Через несколько секунд она услышала его негромкий смех.

– Неужели ты так эгоистична, что не позволяешь мне подумать о чем-то другом?

Услышав этот смех, Гвен слегка успокоилась.

– Я радуюсь твоим мыслям, но есть радостные мысли и есть мрачные размышления. Почему тебя посещают темные мысли, милорд?

Род вздохнул:

– Я думаю о прошлом, дорогая. Стараюсь вспомнить, сколько времени у меня не было по-настоящему нормального отпуска. Конечно, пока я оставался холостяком, у меня возникали периоды вынужденного безделья между работами. Но их тоже нельзя было бы назвать каникулами. Интересно узнать твое мнение, можно ли считать отпуском наш медовый месяц?

Гвен улыбнулась и поудобней устроилась рядом с мужем.

– Может быть, его можно засчитать, хотя тогда перед нами были поставлены трудные задачи. Мы узнавали друг друга по-новому и удивлялись этому узнаванию. Но потом несколько месяцев ты был отстранен от общения с королем и королевой. Я ждала рождения Магнуса, а ты затеял строить наш дом...

– Да, и эльфы показывали мне, как это делать. Я все еще считаю, что, в основном, дом построили они...

Гвен поторопилась заговорить о другом: не стоит объяснять строителю-дилетанту, что в действительности удерживало камни в кладке, пока эльфы готовили раствор.

– А потом первый год жизни нашего первенца, пока Их Величества не призвали тебя снова и постарались заделать трещину, возникшую между вами...

– Насколько помню, это я заделывал трещину. А они нашли для меня дело. Правда, после этого благодарные монархи уже старались не расширять ее. Когда война закончилась, августейшая чета, как тебе хорошо известно, моя дорогая, просила меня совершать небольшие поездки для сбора информации, советовалась о том и этом...

– Может, отчасти это потому, что мы живем недалеко от них.

Род вздохнул.

– Наверное, ты права. Нужно уехать подальше, чтобы расслабиться, – он удивленно осмотрелся. – Кажется, мы уже это сделали. Когда мы успели въехать в лес?

Небо над ними закрыла густая листва высоких старых деревьев, обладателей толстых стволов и грубой коры. Тут и там уходили ввысь могучие ветераны местной флоры, окруженные многочисленными побегами-юнцами, радующими глаз ярко-зелеными листочками. Кроны шелестели, и солнечный свет, изредка пробивавшийся сквозь нависший полог, казался неярким, как непочищенное столовое серебро. Род и Гвен задрали головы. Картина, открывшаяся взору, взволновала их до глубины души, они чувствовали, как сердца их расширяются и устремляются к открытости...

...пока поток солнечных лучей на мгновение не заслонило четырехфутовое тельце, заливавшееся счастливым смехом, а за ним пролетел на метле, радостно выкрикивая мрачные пророчества, юный преследователь.

– Дети! – воскликнула Гвен, и Джефри застыл в воздухе, потом свернул к ближайшему дереву. Корделия опустилась на землю, стараясь спрятать метлу за спину; в то же время соседний вяз, казалось, дрогнул, заколебался, потом снова стал неподвижным, но его ствол чуть расширился. При этом Джефри исчез.

– Не испытывай мое терпение, сын, я знаю, что ты здесь, – строгим голосом проговорила Гвен, – а ты знаешь, что нарушил правила. Выходи из вяза, в котором спрятался.

– Он ничего не мог поделать с собой, мама! – воскликнула Корделия. – Я прыгнула на него и... – Гвен бросила на дочь сердитый взгляд, и Корделия прикусила язык.

– Заступничество сестры тебя не спасет, – сообщила Гвен вязу, – ты не должен летать в лесу. Выходи!

Наступило напряженное молчание, и Род уже собирался сказать, что ведь в конце концов никто не пострадал и не такое уж это серьезное нарушение (хотя понимал, что не нужно выступать в поддержку озорства), как Джефри избавил отца от этой дилеммы, выйдя из дерева. Голова опущена, плечи сгорблены, но он предстал перед родителями в собственной ипостаси, а не в образе этакого дриадца. Вяз снова стал тоньше.

Род слез со спины Фесса и приготовился прочитать строгую нотацию, но потом решил предоставить это занятие Гвен. Он неожиданно почувствовал, что устал.

Гвен осталась верхом, сердито глядя на сына сверху вниз.

Джефри не отводил взгляда.

Лицо Гвен, казалось, окаменело.

Джефри какое-то время выдерживал взгляд матери, но потом начал ерзать.

Гвен ждала.

– Ну, ладно, – выпалил Джефри, – я неправильно поступил! Ты часто говорила нам, что не следует летать в лесу, а я не послушался.

– Начало многообещающее, – неумолимо продолжила Гвен, – интересно, каким будет окончание?

Джефри какое-то время смотрел в глаза родительнице, но было видно, что озорник постепенно теряет решимость. Наконец он опустил глаза и прошептал: