Текст книги "Охотник-убийца. Воспоминания оператора боевого дрона"

Глава 2. Где ты был, когда мир остановился?

11 сентября 2001 года я дремал в своей комнате в общаге колледжа. В воздухе пахло смесью старого молока и нестиранных носков, а пластиковый вентилятор издавал раздражающие щелкающие звуки, покачиваясь на столе рядом с моей головой. Я прищурился, пытаясь справиться с раскалывающейся головной болью, мои воспоминания о вечеринке братства прошлой ночью все еще были нечеткими. Цифровой красный индикатор на часах: 7:54 утра.

Какого черта я встал так рано? На полу в беспорядке валялись банки из-под пива и журналы «Максим». В тот вторник я прогуливал и подумывал прогулять всю неделю, просто чтобы убедиться, что полностью восстановился. В квартире стояла мертвая тишина, двое моих соседей по комнате были в отключке. В моей голове все еще звучал грохот рэпа. После вечеринки мы пригласили нескольких парней на ночную сессию: выпивали, отрывались в Halo на приставках и говорили о горячих девушках, с которыми мы познакомились прошлой ночью.

Я был типичным первокурсником в Университете Хьюстона, пытался разобраться в себе, но в основном тусовался, пил, вступал в братства и зубрил. Я вырос в маленьком городке под названием Кэти, штат Техас, и мечтал торговать акциями на Уолл-стрит, работать в крупной финансовой фирме вроде «Голдман Сакс» или стать юристом, как делали многие мои приятели. Жизнь всех моих друзей была в значительной степени распланирована от начала до конца, как будто они работали по чертежу. Я был таким же, пока все не изменилось. В то утро.

Сначала я ничего из этого не понял. Я был слишком молод и недалек. Я даже не знал, что символизирует Всемирный торговый центр. Я ничего не знал о мусульманах, Ближнем Востоке или о том, почему исламские радикалы, о которых я никогда не слышал, так сильно ненавидели нас.

До 11 сентября я думал, что моя жизнь шла в основном по прямой.

После 11 сентября – а точнее после падения второй башни – мама сказала, что я обезумел. Я сказал ей, чтобы она не волновалась. В конце концов, я был далеко от Нью-Йорка.

Но только через несколько дней после нападения я начал переваривать произошедшее. Это событие, казалось, разбудило меня, встряхнуло. Мир, в котором я жил, внезапно показался оскорбительно поверхностным, путь, по которому я шел, слишком безопасным. Моя жизнь – это общага, вечеринки, выпивка, девчонки, травка. Снова и снова один и тот же сценарий проигрывался каждую ночь, и теперь это была заезженная пластинка, которая не имела бы никакого значения, даже если бы ее проигрывали.

Я кое-что упустил. Это лучший способ, которым я могу это выразить. Многие люди пришли к такому же выводу в те месяцы.

Так в смешанных чувствах я стал проводить время в библиотеку кампуса, маленькой каморке на верхнем этаже, вдали от всех, где я корпел над горой книг о терроризме, исламе, Аль-Каиде. Истории об этих группировках, которые формировались по всему миру с намерением убивать американцев.

Истории о терроризме засосали меня, не давали мне покоя: одна о теракте в октябре 2000 года на эсминце «Коул» в гавани Йемена, в результате которого погибли семнадцать американских моряков; другая о взрывах заминированных грузовиков у посольств США в Танзании и Кении в августе 1998 года, в результате которых погибло более двухсот невинных людей. Я стал прогуливать тусовки со своими друзьями и выпивку в братстве. Я придумал предлог, чтобы не веселиться, немного смущенный, вместо этого вернувшись в кабинку, пропахшую пылью и старыми книгами. Это был не я. Что-то ныло внутри, как таинственное похлопывание по плечу. Закончив одну книгу, я вернулся за другой.

Так проходили недели. Вскоре я читал обо всех разведывательных службах, что они делали, какие из них отвечали за поиск террористов. Я читал о первом ударе беспилотника, нанесенном ЦРУ в Афганистане в том же ноябре. Я стал одержим Управлением стратегических служб – группой времен Второй мировой войны, возглавляемой знаменитым «Диким Биллом» Донованом, которая позже станет ЦРУ. Я провел недели в книжных полках. Однажды ночью меня заперли в библиотеке. Я был очарован жертвами, на которые шли солдаты армии, и ранними разведывательными сетями, которые сорвали заговоры против Соединенных Штатов. Загорелась лампочка, и я понял, что мне нужно делать.

Башни Всемирного Торгового Центра, атака 11 сентября

Все прошло быстро. К концу ноября я стоял перед армейским вербовщиком в соседнем торговом центре и объяснял, что хочу записаться в ряды. Я хотел служить в корпусе военной разведки. Я сказал ему, что колледж и все, к чему это привело, кажутся бессмысленными. Все вокруг меня в школе делали то же самое, пытались получить те же степени, вести ту же скучную жизнь. Нападение 11 сентября открыло меня и заставило впервые увидеть, насколько маленькой была моя жизнь. Я хотел чего-то большего, чем я сам, чего-то за пределами Техаса. Я хотел служить своей стране, и я хотел быть в мире разведки. Это вырвалось из меня, как будто я годами держал это внутри.

– Я хочу пойти на войну, – сказал я.

* * *

– Не понимаю, зачем тебе это, – сердито сказала моя мама. Была середина 2002 года, прошло уже несколько месяцев с тех пор, как я записался в армию. Сначала я не понял, о чем она говорит, но она прервала меня.

– Тебя искал армейский вербовщик, – сказала она. По выражению ее лица я мог сказать, что в ее голове крутились всевозможные ужасные мысли о войне. Вербовщик рассказал ей все, что я завербовался, что я иду в армию. – Это правда? – спросила она.

Я кивнул.

– Не волнуйся, – сказал я ей, когда она заплакала.

Я ненавидел все, что причиняло ей боль. Я пытался сказать ей, что люди из армейской разведки никогда не ходили на передовую. Что я ни за что не пойду на войну. Но ничто из этого, казалось, не имело смысла. Она продолжала качать головой, а слезы катились по ее лицу, как будто все, что она могла спросить, было почему. Почему кто-то, кто никогда и не заикался обо всей этой… военщине, что ли?.. вдруг свернул на этот путь – и даже не сказал ей?

Мы были близки. Моя мама воспитывала меня одна в Кэти, штат Техас, крошечном городке недалеко от Хьюстона. Немногие когда-либо заходили слишком далеко, и город был одержим только двумя вещами: оружием и футболом. Гордостью заведения была футбольная команда средней школы Кэти, которая выигрывала чемпионат штата почти каждый год, когда я там был. «Тайгерс» – тигры. Наш стадион был почти таким же большим, как у некоторых профессиональных команд.

Мой отец ушел, когда мне было три. Кто знает, куда он делся. Время от времени он звонил, но затем исчезал на годы. Он говорил на пяти языках и постоянно путешествовал по всему миру, и долгое время я думал, что он шпион. Возможно, часть меня надеялась, что он был чем-то большим, чем просто эгоистом – так похожим на то, что было в куче других семей вокруг меня. Может быть, я где-то в глубине души унаследовал и его характер перекати-поля.

Мы жили в одноэтажном доме в пригороде. Мама гордилась тем, что забрала меня из маленьких квартир, по которым мы скакали, пока она искала работу. Задний двор был похож на футбольное поле, а на переднем дворе росло единственное дерево высотой около шести футов, посаженное в тот день, когда мы туда переехали. Это дерево никогда не становилось выше за все годы, что я там жил, как будто оно просто растрачивало свою жизнь, молясь о том, чтобы немного воды спасло его.

Мама была стройной и спортивной, всегда с короткой стрижкой каштановых волос. Она работала программистом в крупных нефтяных компаниях и имела свой бизнес на стороне. Я уверен, что не ценил всего, что она делала в то время – мы несколько отдалились когда она пропадала на работе, – но сейчас я ею восхищаюсь. Она всегда говорила о важности уважения к другим, о том, как важно иметь сильный характер и быть джентльменом. Быть джентльменом было особенно важно для нее. Она заставляла меня читать книги об этом и дала мне подарочные сертификаты на занятия по этикету, на случай если я встречу девушку. Ну, правда, всех девушек которых я встречал она терпеть не могла. Не дотягивали они до маминых стандартов, так что в конце концов я перестал приглашать их домой.

В те времена, когда моей маме приходилось играть роль отца, она знала, как установить закон, пусть даже с помощью боли. Однажды в девятом классе она застукала меня за тем, что я пил пиво и курил сигареты в доме соседа, и взялась за ремень. Этот вид дисциплины она узнала, когда росла на ферме рядом с Буффало, штат Нью-Йорк. «Простиииии», – твердил я, но бестолку. А потом в тот вечер я застал ее плачущей в ванной.

В тот день, когда я сказал ей, что бросаю колледж, чтобы вступить в армию, она плакала, казалось, часами. Но она никогда не пыталась отговорить меня. Ни в тот день, ни через несколько дней, хотя все ее друзья говорили ей, что она сумасшедшая, раз позволила мне отправиться на войну. Остальные члены семьи сказали ей, что она была ужасной матерью из-за этого и позволила дегенератам-политикам распоряжаться моей жизнью.

Моя мама была не одинока в попытках разобраться во мне. Мои друзья тоже не знали, что с этим делать. Один даже сказал, что я слишком умен для этого. Мол, армия для тех, у кого не хватает мозгов найти настоящую работу. Другие мои друзья никогда не были откровенно грубы, но я знал, что они смотрели на меня свысока за то, что я не закончил колледж и пошел простым рядовым. Я не осуждаю их – мне просто пофиг.

* * *

Мне было восемнадцать, когда в 2002 году я отправился в учебку в Форт Джексоне, Южная Каролина.

Мы назвали ее «Расслабуха» Джексон. У всех ветеранов есть своя базовая история тренировок – отжимания, бег, все эти говноразговоры. Это была пустая трата времени. Я просто хотел пойти на войну.

Двенадцать недель спустя я отправился в разведшколу в Форт-Уачука, штат Аризона. Это был январь 2003 года, за два месяца до начала войны в Ираке. Вторжение в марте застало нас всех врасплох. Мы думали, что в центре нашего внимания Афганистан, но недавно все переключилось на Ирак, и мы слышали только о Саддаме Хусейне и его оружии массового уничтожения. В ночь, когда армия вторглась в Ирак, всех созвали, и руководитель программы сказал нам быть готовыми к тому, что должно было произойти. «Будь то Афганистан или Ирак, будь готов. Скорее всего, вы все скоро окажетесь в зоне боевых действий».

Форт Уачука был огромным местом, расположенным на возвышенности над прерией. Мы были недалеко от мексиканской границы, так близко, что могли видеть дирижабли таможенного и пограничного патруля, которые всегда находились высоко в воздухе, высматривая нелегалов. Я думал, что в Техасе жарко, но в Уачуке было просто пекло.

Я набрал достаточно высокий балл на квалификационных тестах в армию, чтобы претендовать на любую работу в разведке, которую я хотел – кибернет, допрос, обработка источников, сигнальная разведка, что угодно. Я выбрал анализ разведданных, потому что они делали все сразу.

Разведшкола была похожа на колледж с ускоренным темпом обучения, множеством занятий и ночной зубрежкой. Чтобы претендовать на работу, мне пришлось пройти кучу тестов на высшем уровне, иначе я рисковал вылететь. Я учился в школе анализа, но мы жили в одной общаге с допросчиками, обработки источников и РЭБ.

Мы вставали всем классом – шестьдесят солдат из разных слоев общества – в 6 утра каждый будний день и тренировались всей группой, пробегая мили по пустынным тропам, которые огибали массивную базу, а затем отправлялись на занятия на весь день. Свет тушили в 21:00. Те, кто не тянул отсеялись и вернулись домой за первую пару недель. Если вы провалили тест, что может произойти просто из-за того, что вы пропустили один или два вопроса, у вас был один шанс изучить материал и пройти повторное тестирование. Если вы снова потерпите неудачу, вы вылетаете. Без исключений. Я быстро стал командиром курсантского взвода. Это означало, что я отвечал за утренние тренировки, строевую и проведение разведывательных совещаний в классе.

Каждую неделю проводилось очередное занятие по новому предмету разведки, но большая часть материала казалась устаревшей. Они буквально все еще обучали нас сражаться с русскими и коммунистами на больших полях сражений, с танковыми батальонами и тысячами человек. В программе все еще оставалась морзянка. Несколько дней мы все толпились вокруг настольной карты, где мы расставляли фигуры на доске, наша армия против русских. Мы говорили о том, как мы будем маневрировать вокруг них, как будто это была рискованная игра.

Не было абсолютно никакого обучения методам борьбы с терроризмом или тому, как нацеливаться на террористические сети и небольшие, изолированные террористические ячейки. Ничего о нетрадиционной войне, которая появилась в эти дни – не о массовых разборках на поле боя. Когда я спросил об этом, инструкторы просто сказали, что это стандартная тренировка.

Единственное, чему я научился очень хорошо, – это читать карту, пользоваться компасом и быстро определять координаты. Если бы я заблудился в джунглях, я бы выбрался быстрее других. А еще у меня прорезался талант выявлять аномалии в донесениях разведки, выявляя детали, необходимые для уничтожения скрытых формирований противника в наших выдуманных сценариях войны.

В один из моих последних вечеров в школе я встретил пилота, который учился управлять дронами. Он был участником совершенно нового учебного курса в рамках более широкой военной программы беспилотных летательных аппаратов, которая в то время, в 2003 году, едва стартовала. Я был заинтригован дронами, но знал о них очень мало. Беспилотники все еще были очень незначительной частью вооруженных сил. Недавно я прочитал об одном из первых ударов беспилотников в Йемене в конце 2001 года по лидеру «Аль-Каиды» Абу Али аль-Харити, который стоял за ударом по эсминцу «Коул». Аль-Харити разнесло на атомы, когда ракета с беспилотника попала в четырехдверный седан, на котором он ехал по сельской местности, ни он, ни и другие террористы, находившиеся с ним в машине, так и не успели понять, что их убило.

Первые вооруженные беспилотники только начали подниматься в небо в Ираке и Афганистане, их действия были окружены кучей слухов, что разжигало любопытство. Я был очарован возможностями беспилотных летательных аппаратов. И все же, казалось, это было где-то далеко, на расстоянии световых лет. Пилот посетовал, что в то время он был одним из очень немногих, кто обучался управлению дронами в Форт Уачука. Для него это казалось неважным среди других программ, готовящихся к битве. Он хотел летать на вертолетах «Апач». Из-за ограниченного парка беспилотников пилот сказал, что он даже не знал, будет ли для него достаточно работы. «Кто знает, чем я в конечном итоге займусь», – сказал он немного безнадежно. «Я, вероятно, даже не попаду на войну».

Я и еще десятка четыре новичков получил приказ о назначении вскоре после окончания учебы. Я оказался в тройке, отобранной из группы поддержки сил спецназначения из-за высоких оценок. Пока остальные отправлялись на Аляску формировать новую армейскую бригаду и отмораживать свои задницы, я направлялся в Афганистан. В моих официальных приказах говорилось, что я должен явиться в 3-й батальон 1-й группы сил специального назначения, подразделение «Зеленых беретов», дислоцированное в штате Вашингтон.

Перед отъездом я отслужил три недели в воздушно-десантной школе в Форт-Беннинге, штат Джорджия, где прыгал с парашютом с самолетов. Только сейчас я смог немного собрался с мыслями. За все время в школе, я на самом деле не успевал думать о том, во что ввязался.

Глава 3. Новенький

Мне придется заканчивать эту стрельбу с вертолета? Будут ли талибы стрелять в меня из-за каждого угла? Черт возьми, я меньше недели тренировался со старыми штурмовыми винтовками М-16 в школе. Ноутбуку не место в зоне боевых действий. Я не готов к этому.

Я сидел один в транспортном вертолете, направлявшемся прямо к линии фронта.

«Чинук» доставлял меня в мой новый дом, лагерь за пределами Джелалабада, в самой восточной части Афганистана. Это был 2005 год, после примерно двух лет обучения и бюрократических проволочек.

Мне было двадцать лет, и именно здесь начиналась моя первая командировка. По случайному совпадению, здесь же было одно из самых опасных мест в мире. Здесь последний раз видели лидера «Аль-Каиды» Усаму бен Ладен, прежде чем он исчез после 11 сентября. Новостные каналы преподнесли это как нечто дикое – отрубленные головы, женщин, забитых камнями до смерти, детей, изнасилованных собственными родителями. Я не знал, чего ожидать, когда приземлился. Я просто предположил, что талибы были повсюду.

Афганистан – прекрасная страна, когда забываешь обо всех смертях и разрушениях. Дома я привык к большим городам, красивым домам с крышами. Здесь такого было мало. В основном здесь были продуваемые всеми ветрами хребты, горы с редкими глинобитными хижинами. Сверху было видно людей, передвигающихся на тележках, запряженных в ослов, семьи, которые купались в речушках, куры и крупный рогатый скот разбегались, когда над ними проходил грохочущий «Чинук».

Мы летели над высокими горами и извилистыми долинами, пилоты и экипаж следили за талибами или признаками пуска ракет класса «земля-воздух». Даже с берушами для ушей, которые мне выдали, грохот винтов «Чинука» мешал мне слышать собственные мысли. Бортстрелок сидел в проеме, глядя на бесплодный пейзаж, когда мы огибали вершины холмов. Я повернулся направо и выглянул в маленькое круглое окошко внутри вертолета, когда мы пролетали над группой пастухов, идущих рядом с отарой овец. Я наблюдал за проносящейся мимо землей, держа палец на спусковом крючке винтовки. Я задавался вопросом, поверят ли вообще мои старые друзья, что я это вижу. Да, долог путь от Кэти.

Как аналитик разведывательной информации, «интель», я должен работать с командой «Зеленых беретов», развернутой в этом районе. Я должен быть их наблюдателем на местах, анализируя и собирая любую информацию, какую только мог, об угрозах нашей маленькой команде, убедиться, что они знают обо всем, что происходит. Я должен помочь им лучше понять местное население, собирать информацию от действующих здесь шпионов и формулировать рекомендации о том, куда нашей команде нужно отправиться. Я поговорил с местными племенами, убедившись, что понял о них все, прежде чем наша большая группа встретилась со старейшинами. Племена также были моими источниками информации о передвижениях талибов, за которыми мы охотились. В основном мы были там, чтобы завоевывать сердца и умы, что означало подружиться со старейшинами, которые были ключом ко всему.

Задача была слегка монументальная, учитывая, что нас было всего пятнадцать среди сотен тысяч афганцев. Мы были предоставлены сами себе, ближайшая крупная военная база находилась в сотнях миль отсюда.

Вскоре показался Джелалабад. «Чинук» пролетел над городом и снизился в нескольких милях от него в чистом поле. Вокруг ни следа цивилизации кроме скопления глинобитных хижин с возделанными участками. Пейзаж украшали величественные снежные вершины на заднем плане. В самом Джелалабаде было больше цивилизации, чем в других частях страны; некоторые называли его Палм-Спрингс Афганистана. Я бы не подумал, что Палм-Спрингс может быть таким.

Два камуфлированных под пустыню «хаммера» без дверей и ветровых стекол резко остановились, когда я вышел из вертолета. Команда из десяти зеленых беретов выскочила наружу. Следом ехали две «Тойоты», в которые набилось десятка два местных ополченцев – уже седые, бородатые, в традиционной афганской одежде, вооруженные «Калашниковыми» и РПГ.

Зеленые береты выглядели как настоящие головорезы. Все обросли густыми бородами, как будто только что пережили тюрьму талибов. Некоторые были в бейсболках полиции Нью-Йорка. Они были вооружены до зубов, пистолеты были окрашены в разные цвета камуфляжа, с оптическими прицелами. Единственное, чего не хватало, это лошадей, на которых, как я слышал, они ездили, чтобы слиться с местными. «Будь жестче и меньше похож на ботаника-интеля, все пялятся на тебя», подумал я.

Один из парней подбежал и спросил:

– Ты интель?

– Да, – прокричал я, пытаясь переорать грохот двигателей удаляющегося «Чинука».

Я выделялся: чисто выбрит, свежая стрижка, совершенно новая форма, на моем новом пистолете все еще сохранилась смазка.

– Добро пожаловать в команду, мы рады что ты у нас есть[10]10
  Или, «что мы имеем тебя» – по-английски это звучит одинаково. – прим. перев.


[Закрыть], – сказал он и осклабившись добавил: – Начинай отращивать волосы. Тут не учебка.

Всего в отряде было 15 американцев и 80 афганских ополченцев. Мы были одними из первых, кто занял аэродром Джелалабада. Взлетка все еще была усеяна остовами танков и самолетов российского производства, брошенных невесть когда. Некоторые участки были обложены камнями, окрашенными в красный цвет – это означало минные поля.

Я подумал, что меня разыгрывают, когда парни показали мне мой новый дом, подземную тюрьму, которая когда-то была домом для Аль-Каиды и Талибана. Она была запрятана под старым терминалом. Моя тюремная камера? Построенный из бетона, с облупившейся желтой краской, с хлипкой фанерной дверью. Очаровательный штрих – на стене остались следы когтей. Сколько же народу тут довели до потери рассудка?

Следующие нескольких месяцев я познавал, что значит быть специалистом по разведке. Я отрастил бороду и сменил форму на шальвар-камиз[11]11
  Традиционная южноазиатская одежда, состоящая из брюк шальвар и рубахи камиз (прим. ред.)


[Закрыть] и тюбетейку куфи. Мы мотались по отдаленным деревням, встречались с местными жителями и лидерами племен, одновременно собирая разведданные. Иногда люди не могли отличить нас от местных. Было немного похоже на роль путешественников-первопроходцев эпохи географических открытий. Некоторые районы Афганистана были настолько отрезаны от мира, что люди думали, что тут все еще стоят русские.

В Афганистане я отпраздновал двадцать первый день рождения. Команда праздновала вместе со мной, в мою честь выпили несколько бокалов «почти пива» – безалкогольной бодяги со вкусам «Бадлайта» (употребление спиртного было строго запрещено). У моих сверстников дома, не могло бы уместиться в голове, как можно праздновать совершеннолетие без грандиозной пьянки на всю ночь. Может быть, им лучше и не знать. Наверное, именно затем я и остальные солдаты здесь – чтоб им никогда не пришлось этого узнать.

* * *

Это был первый раз, когда я столкнулся с дроном. Я никогда не видел ничего подобного. «Рэйвен» – легкий беспилотник, предназначенный для запуска с руки для быстрого взгляда за горизонт. Время полета составляло примерно час-полтора, стандартная рабочая высота составляла 30–45 метров, максимальная дальность полета – чуть меньше десяти километров. Ценник – чуть больше двух моих годовых зарплат.

– Хочешь покажу прикол? – спросил «зеленый берет» Гарт, который привез беспилотник в наш лагерь. В тот день вся наша команда решила сделать перерыв и пожарить гриль.

Гарт подбросил аппарат вверх, и он с жужжанием унесся в яркое небо. Единственное, что сразу привлекло мое внимание, это то, насколько громко это было, действительно громко, как пчелиный рой у меня в ухе. Эта штука никак не могла подкрасться к врагу. Даже когда он исчез за горизонтом, его все еще было слышно.

Как в видеоигре, он управлял дроном с помощью пульта дистанционного управления. Это напомнило мне олдскульную портативную «Сегу-Генезис» с видеоэкраном посередине и двумя джойстиками по бокам, один для камеры дрона, другой для регулировки высоты.

Запуск беспилотника RQ-11 «Рэйвен». Фото сделано в Ираке в 2006 г.

Я был в восторге.

– Парни, вы его видите? Я слышу, но не могу сказать, где он.

Гарт расхохотался.

– Я гоняю его вверх-вниз по взлетно-посадочной полосе. Посмотри на карту.

На земле лежал небольшой ноутбук с картографическим программным обеспечением, которое показывало местоположение самолета над местностью внизу. Теперь он возвращался к нам.

Когда он пролетал над нами, я увидел себя на его пульте и помахал.

– Хочешь попробовать? – спросил Гарт.

Еще бы я не хотел. Я взялся за джойстик, и выслушал краткий инструктаж: убавлять скорость на поворотах, не делать резких движений большими пальцами, иначе он может потерять высоту, просто полегче с ним.

Вокруг экрана была небольшая заслонка для защиты от бликов, так что приходилось утыкаться лицом прямо в экран, как будто смотришь в бинокль.

Сразу бросалось в глаза насколько шаткой была камера. Это было похоже на видео, снятое во время езды верхом. Когда вы представляете себе «Боинг 747», вы понимаете, насколько устойчив он в воздухе. Но такой маленький и такой легкий самолетик его качало ветром раскачивали и изображение ощутимо подрагивало.

Трансляция также была не очень четкой, хотя я все равно был очень впечатлен. Это были первые кадры с беспилотника, которые я когда-либо видел. Годы спустя я понял, что оптика этих камер была дерьмовой, отличаясь от современных как цифровая камера от полароида.

Я резвился недолго. Гарт заскучал и предложил закругляться и вернуться к мясу.

– Опусти его ненадолго… просто посадим поближе к нам.

Но я понятия не имел, как посадить эту штуку!

Я сбавил высоту и направил «Рэйвен» к нашему местоположению. Мой план состоял в том, чтобы совершить хорошую посадку, как у любого пилота коммерческой авиакомпании, но я потерял контроль. Беспилотник вошел в крутое пике… и конечно же врезался в землю, разломившись на куски. Носовой обтекатель отделился от базовой станции, оба крыла отлетели вместе с хвостом. Я сильно моргнул, чтобы убедиться, что это происходит наяву. Да, происходит. Обломки чудесной игрушки валялись вокруг.

Черт возьми, я только что уничтожил государственную собственность стоимостью в десятки тысяч долларов.

– Мужик, – прогудел Гарт. – Это не круто. Ты проебал мою птицу!

У меня, должно быть, было ужасное выражение лица. Я думал, что мне придется заплатить за это.

Вот тогда Гарт расхохотался.

– Попался, мужик!

Эти птички и должны были разваливаться вдребезги при посадке, чтобы враг не мог их заполучить. Встроенный механизм безопасности, позволяющий обмануть неосведомленных. Это сработало за мой счет.

Гарт продолжал истерически смеяться, собирая осколки и возвращаясь к гриллю.

Есть такой закон – никогда не упускай случая подколоть новичка.