Текст книги "Охотник-убийца. Воспоминания оператора боевого дрона"

Глава 6. Коробка с дерьмом в мусорном городе

Я проснулся на старой заплесневелой раскладушке от криков.

– Прилет, прилет! – крикнули откуда-то из четырехэтажного здания. Я моргнул, просыпаясь. Пыль заполнила мои ноздри от раннего утреннего воздуха. Но прежде чем я смог сесть, в крышу вошла минометная мина.

Здание содрогнулось от удара, за которым быстро последовали еще двенадцать. Я отсчитывал, как долгие секунды на часах.

Вокруг меня на ржавых койках лежали двадцать других солдат. У некоторых, как и у меня, были проблемы со сном, и они просто лежали с открытыми глазами, глядя на фанерные потолки, из щелей в которых при каждом ударе раствора сыпалась пыль, и, вероятно, задавались вопросом, когда же все это обрушится, как лепешка.

Было всего 6 утра, впереди еще целый день минометных обстрелов. Местные жители, ставшие врагами, нападали на нас всю неделю, один за другим, окружая нас, как акулы, и мы мало что могли сделать, чтобы отомстить. И хотя наши люди могли нанести ответный удар, военные правила ведения боевых действий в то время не позволяли этого. Приятный подарок врагу из штаба, находящегося вдали от боевых действий, который беспокоился, что боевики ведут огонь из домов, занятых ни в чем не повинными мирными жителями. Но мы утешались тем, что эти минометы были недостаточно мощными, чтобы пробить здание. По крайней мере, пока.

Тремя месяцами раньше в номере мотеля в Мэриленде раздался звонок. Я получил назначение в разведотодел 82-й воздушно-десантной. Теперь я был недалеко от багдадского Садр-Сити, к северо-востоку от Зеленой зоны и опорника «Каллахан».

Наши комнаты провоняли плесенью и потом, казалось, что мы застряли в сортире, временами от мерзкие запахи вызывали тошнотные порыв. Это было похоже на тюрьму – или еще хуже. Наши койки были тонкими и скомканными, подушки были похожи на те, что дают в самолете. Не было никаких индивидуальных рабочих ламп, если кому-то ночью был нужен свет, ему приходилось включать фонари на шлемах. Прямо как шахтеры.

Наше здание было размером с крупную аптеку и предназначалась для защиты от песка и ветра, а не обстрела. Около четырехсот солдат были зажаты на четырех этажах. Когда-то давно, при Саддаме тут был торговый центр, но потом местные покинули здание. А когда иракцы покидают здание, вы не захотите в него вселиться. Во время хаоса, последовавшего после вторжения и до того, как здесь появились мы, тут нашли пристанище какие-то бродяги, измазавшие все стены дерьмом.

Мой рацион состоял из блюд, готовых к употреблению, или полевых пайков, а также коробки колбасы и сыра, которую моя тетя Линда прислала из Нью-Джерси. Я мылся, используя бутылки с водой, потому что у нас не было душа. Поход в ванную дался с трудом. У нас был ряд переносных туалетов прямо перед зданием, но чтобы добраться туда нужно было надевать бронежилет и шлем. Я всегда держал свой пистолет заряженным. Худшим страхом каждого солдата было быть убитым из миномета в сортире со спущенными штанами.

Когда минометные обстрелы слегка утихли, им на смену пришли другие угрозы: снайперы, случайные попадания, заминированные автомобили. Даже шейх из местной мечети был против нас. Он использовал громкоговорители в городе, чтобы приказать людям атаковать всех жителей Запада, что превратилось в кошмарный саундтрек, который невозможно было выключить.

Моя командировка должна была продлиться всего шесть месяцев, но сперва это превратилось в год, а затем и в пятнадцать месяцев, что-то вроде легкой лихорадки, от которой я не мог избавиться. «Добро пожаловать в ад» – так наше маленькое общество приветствовало новичков. Это было началом «Наращивания»[15]15
  Наращивание численности войск в Ираке было публично объявлено Бушем-младшим в январе 2007 г. под названием «Новый путь вперед». Заключалось в отправке в Ирак (главным образом в Багдад и его окрестности) 5 дополнительных бригад общей численностью 20 000 человек (по официальным данным) и продления сроков командировки у уже находящихся в Ираке военнослужащих (прим. ред.).


[Закрыть] – стратегии, в соответствии с которой наш уважаемый Верховный Главнокомандующий Джордж У. Буш-младший отправил в ад еще более тридцати тысяч военнослужащих США по просьбе генерала Дэвида Петреуса[16]16
  Дэвид Х.Петреус (р.1952), генерал (2007), комендант Колледжа Генерального штаба США (2005–2007), командующий многонациональными силами в Ираке (2007–2008), командующий Центрального командования (2008–2010), директор ЦРУ (2011–2012) (прим. ред.)


[Закрыть] и других высокопоставленных военных стратегов дома, скрестив пальцы в надежде, что хаос прекратится.

* * *

Садр-сити был самыми густонаселенными трущобами в стране, где на восьми квадратных милях проживало около двух миллионов человек. Улицы были покрыты щебнем, из них текли сточные воды, и они были забиты двух– и трехэтажными зданиями, которые, казалось, вот-вот рухнут.

Верховной властью в трущобах был шиитский проповедник по имени Муктада ас-Садр. Здесь мы сражались не просто с религиозными фанатиками – против нас воевала государственно-религиозная машина Ирана, использовавшая обученных местных единоверцев для ведения против нас прокси-войны.

Наращивание началось в начале этого года, когда различные вооруженные группировки воевали друг с другом и с войсками США, все глубже погружая Ирак в пучину насилия. Счет погибшим за месяц американцам побил рекорд за всю войну. У нового премьер-министра Нури аль-Малики все получалось не так, как планировалось. Будучи шиитом, он быстро закрылся от большинства других религиозных групп. И американские войска в основном проводили свое время на больших охраняемых базах по всей стране, практически не взаимодействуя с местным населением. Наращивание должно было изменить это.

Большая часть из тридцати тысяч новых солдат была развернута в глубине районов вокруг Багдада. Наша миссия заключалась в основном в том, чтобы очистить районы и сделать их безопаснее. Уберите оружие и искорените экстремистов.

На опорном пункте «Каллахан» нас, аналитиков разведки, было, если не ошибаюсь, человек восемь. Мы проводили дни в маленькой комнате без окон за компьютерами, собирая информацию о местных плохих парнях, своего рода справочник «Ху из ху» в округе. Информация поступала по частям с мест, в основном от людей, которых мы опросили или взяли в плен, но, как правило, она была ненадежной или ее трудно было проверить.

Вскоре наши стены были покрыты портретами целей, связанных между собой цветными линиями. Главным боссом назначенного нашему подразделению района был старый ублюдок по имени Хаджи Джавад, член шиитской группировки под названием «Джейш аль-Махди» – «Армия Махди».

Ему подчинялись сотни людей. Он занимался вымогательством. Торговцы на рынки платили его людям деньги за охрану. Но главная их цель была очень проста: убить нас. Он нес ответственность за каждый взрыв, прогремевший у нашего здания.

Вначале я ходил в патруль с пехотинцами, знакомясь с местностью. Мне было особенно любопытно узнать о главном рынке, где ополченцы Хаджи Джавада плели заговоры, торговали оружием и вымогали деньги. Мы ехали в колонне, осматривая дорогу в поисках самодельной взрывчатки в кучах мусора. Толпы вокруг нас увеличивались, когда мы проходили мимо, как будто что-то пульсировало в блендере.

На рынке тележки и витрины магазинов были удушающе тесными и торговали всем – от электроники и предметов домашнего обихода до кебабов. В воздухе висел густой запах нечистот, мяса и чего-то прогорклого. Когда мы остановились и вылезли из наших «Хаммеров» за нами пристально наблюдали вооруженные люди из кузова стоящего поодаль пикапа «Тойота». Я знал их заочно, по отчетам – это были глаза рынка.

Я сделал несколько фотографий и прошелся по рядам, отмечая торговцев, которые, по нашей информации были связаны с Хаджи Джавадом. Я представлял, как он тусуется со своими парнями, планируя нападения, как Тони Сопрано и его люди на их мясном рынке. Все было странно обыденным, даже спокойным. Несмотря на толпы и головорезов в «Тойоте», рынок был таким же, как и любой другой.

Когда мы получили информацию о его людях, мы передали ее армейскому патрулю. Но рейды никогда не отличались точностью и редко заканчивались тем, что мы добивались своей цели. У нас редко были конкретные адреса, что приводило к множеству ошибок. Бесполезные источники в городе обычно давали нам два или три адреса за раз, поэтому мы совершили набег на все сразу. Если мы думали, что боевик находится в таком-то доме, армейские одновременно атаковали и его и дома по соседству. И когда солдаты прибывали, враг обычно был наготове. Они засекали наше приближение за много миль, их разведка была куда лучше нашей. А если по адресу не было засады, то не было и тех целей, за которыми, как мы думали, мы охотились. Во время одного рейда мужчина, стрелявший в нас, оказался простым домовладельцем, защищавшим свой дом – он думал, что его приехали грабить бандиты. Гражданские часто гибли из-за наших ошибок, из-за «тумана войны» в самом худшем его проявлении.

В те месяцы возле Садр-Сити у нас просто не было достаточной информации и ноу-хау, чтобы с предельной точностью нацелиться на врага, затерявшегося среди населения. Мы доверяли неправильным источникам, которые, как оказалось, предоставляли нам фальшивую информацию за деньги, без сомнения, некоторые даже работали напрямую на врага, чтобы собирать информацию о нас. Мы также задержали невинных местных граждан. Мы были неточны. А вопрос стоял – «мы» или «они» и наша недостаточная компетентность просто бесила.

И – естественное следствие – много наших людей гибло. В нас стреляли на улицах, мы подрывались на самодельных взрывных устройствах во время патрулирования. В какой-то момент мы теряли по человеку в неделю. Однажды днем я смотрел через камеру, которая была обращена к нашим главным воротам, как небольшая колонна автомобилей, перевозивших наших пехотинцев, возвращалась с патрулирования, только чтобы увидеть мощный взрыв, прогремевший на телефонном столбе, когда они проезжали мимо. Тот год был одним из самых смертоносных в войне для Армии США. И конечно же по ночам в голову невольно лезла мысль – «а что если я следующий?»

Трудно избавиться от этого чувства, когда оно охватывает тебя – что бы ты не делал, ты можешь умереть в любой момент. Находясь в постоянном состоянии опасности, вас охватывает эта навязчивая мысль, которую не прогнать. Одно дело испытывать страх в течение нескольких минут, возможно, когда вы идете по суровому району поздно ночью или в течение нескольких часов после ужасной автомобильной аварии. Но совсем другое дело чувствовать этот страх неделями, месяцами и даже годами.

Каждый солдат в какой-то момент чувствует то же самое, признают они это или нет. Ты либо сходишь с ума, думая об этом весь день напролет, либо просто принимаешь тот факт, что когда твое время истекло, оно истекло. Может быть, у высшей силы есть план для тебя – эта идея неплохо помогает забить на этот страхом. Но лучшие солдаты – это те, кто учатся загонять страх глубоко внутрь.

Я начал испытывать крайнюю ненависть к местным жителям и иракскому народу, даже к тем в стране, кто не желал нам зла. Это было не похоже на меня – ненавидеть так сильно и так широко. Моя мать воспитывала меня не так. Я начал ненавидеть этих людей, которых я даже не знал, потому что они явно ненавидели меня. Эта ненависть начала проявляться, медленно захватывая меня.

– Какого хрена мы здесь делаем? – сказал я однажды вечером Джею, аналитику, сидящему рядом со мной в нашем компьютерном отсеке, когда мы просматривали список говнюков, который становился все длиннее и длиннее.

– Херню.

– Просто сидеть за этими чертовыми компьютерами, и ради чего? Не похоже, что разведданные куда-то идут.

– Мы даже не можем покинуть это чертово здание.

Этот разговор повторялся регулярно в разных вариациях. Все мы говорили примерно об одном.

– Они просто стреляют в нас, – говорил Джей.

– Мы тут как сидячие утки.

* * *

Моим единственным убежищем был пост оператора беспилотников. Я ходил туда во время перерывов. ЭТО был крошечный офис – по сути, чулан – на втором этаже, с одним маленьким ноутбуком, который транслировал видеозапись армейского беспилотника «Предатор» RQ-1, который днем и ночью кружил над городом, его миниатюрная камера снимала сотни тысяч людей на улицах. Нам показали, как войти в систему, и ребята иногда заскакивали сюда, на досуге поглазеть в экран.

Стульев не было, поэтому мы коротали часы, сидя на грудах коробок с сухпаями. Это был мой первый настоящий опыт использования дрона в действии с тех пор, как я облажался в Афганистане с Гартом, и мое первое представление о том, как его неправильно использовали.

Дроном управляли из штаба в Зеленой зоне. Он использовался только для сбора информации и не был вооружен. Но нам повезло, что его маршрут в течение нескольких часов в день пролегал над нашим районом. В то время действовало не так много «Предаторов» и было еще меньше военных подразделений, контролирующих их. Он летал вдоль дорог, по которым путешествовали наши конвои, но в основном он сканировал маршрут и обыскивал городские улицы в поисках кусков мусора, в которых могли запрятать СВУ.

Была надежда, что инфракрасные датчики дрона обнаружат самодельные взрывные устройства по тепловому излучению, исходящему от кучи мусора. Но снимки были совершенно нелепыми. Уличного мусора были целые океаны. Некоторые районы Багдада напоминали гигантский мусорный контейнер – мусор был повсюду – и беспилотники ни разу за все часы, которые я провел, наблюдая, не обнаружили самодельное взрывное устройство.

Иногда я запускал функцию чата на мониторе, транслируя прямую видеотрансляцию, когда беспилотник смотрел на груду камней или бумаги на дороге, и я видел, как пилоты болтают взад и вперед. Разговоры всегда были одинаковыми.

– Эй, я думаю, у нас тут «горячо», – написал в чат кто-то.

Через камеру летящего на высоте 4000 футов дрона я видел белый пластиковый пакет на дороге, ничем не отличимого от моря других белых пластиковых пакетов, плавающих по заваленным мусором улицам, как гигантские медузы.

Беспилотник кружил над пластиковым пакетом в течение тридцати минут, вынюхивая угол, который мог бы осветить то, что было скрыто под ним. Вскоре пилот связался с командиром пехотного подразделения в этом районе.

– Мы кое-что обнаружили, – сообщил ему пилот. «Горячо!»

Горячий мусор был опасным.

Вскоре после этого командир отправил конвой с саперами. Я наблюдал с камеры, как конвой медленно приближался к мешку, а затем солдат в громоздком защитном костюме, стал его осматривать.

– Вот они опять, – сказал я Джею.

– Мусорный патруль, – сказал он.

Конечно же, когда парень заглянул под пакет, там ничего не было.

Дело в том, что даже если беспилотник когда-либо обнаруживал самодельное взрывное устройство во время движения конвоя нашей 82-й воздушно-десантной, у пилота не было возможности напрямую связаться с командиром конвоя в полевых условиях. Его предупреждение должно пройти через несколько передаточных инстанций и к тому времени как дойдет до адресата, скорее всего, будет слишком поздно.

– Прожигаем дырки в небе, – сказал я Джею. – Ни на что большее эти беспилотники не способны.

Это звучало как песня. Но это была грустная песня. Военные использовали многомиллионные машины для сбора мусора пока мы умирали.

* * *

В те месяцы Багдад был полон соперничающими экстремистскими группировками. И мы были тренировочной мишенью для всех.

Худшее, что я могу вспомнить, случилось однажды около четырех часов утра. Я засыпал за своим компьютером в дальнем углу нашего офиса. Я просматривал различные фотографии противника и читал отчеты разведки в течение последних нескольких часов. Это грозило затянуться на всю ночь. Весь опорник был темен и необычно тих, дребезжание вентилятора превратилось в фоновый звук, на который уже не обращаешь внимания.

Подумав, что мне нужно прогуляться, чтобы прочистить мозги, я встал и направился в компьютерную лабораторию наверху, где я мог зайти на «Фейсбук»[17]17
  Социальная сеть, запрещённая на территории РФ (прим. ред.)


[Закрыть] и посмотреть, чем занимаются мои друзья дома, в Кэти, штат Техас. Это то, что большинство парней делали во время простоя, все, что угодно, чтобы сбежать из этого места, ставшего подобием тюрьмы.

Затем это произошло.

На полпути по коридору: гигантская, ослепляющая вспышка света из ниоткуда, как будто кто-то внезапно ударил по коридору гигантской паяльной лампой, а затем в ту же секунду, пока мои глаза горели и пытались привыкнуть, бум! Объект проломился сквозь бетон прямо передо мной, как передняя часть восемнадцатиколесного грузовика, врезавшись в спальный район, где два десятка изможденных солдат пытались отдыхать.

Казалось, все это происходило в замедленной съемке. Вокруг рушились бетон и арматура, и меня швырнуло на землю, по всему телу разлился жар, как будто внезапно распахнулась заслонка мусоросжигательной печи. Повсюду летали искры, меня ударили мелкие обломки от стены. Звон в ушах стоял стереофонический. Затем внезапно все потемнело, и на секунду остались только пыль и дым, а затем вообще ничего.

Я мертв?

Я моргнул и попытался разглядеть что происходит в конце коридора. Черт, невозможно было даже понять, устояло ли здание.

Я не знаю, как долго это продолжалось, но постепенно мои чувства вернулись. У меня снова были руки и ноги. В глубине моих барабанных перепонок началась пульсация – это причиняло адскую боль, как будто что-то зарывалось внутрь. В ушах все еще стоял звон, как будто рядом выстрелили из пистолета. Черт. Я попытался прогнать это прочь. Я зажмурил глаза, а затем открыл их. Мне казалось, что моя голова вот-вот оторвется.

Шатаясь, я попытался опереться об стену. Но взрывы раздались снова, один, затем два, а затем еще один, как будто их сбрасывали прямо сверху.

Должно быть, я снова погрузился в туман, потому что в какой-то момент, когда я стоял там, пытаясь удержать то, что не падало вокруг меня, появился еще один солдат.

Он потряс меня.

– НЕМЕДЛЕННО НАДЕНЬ БРОНЕЖИЛЕТ!

– Что?

– НЕМЕДЛЕННО НАДЕНЬ БРОНЮ!

Потребовалась секунда, чтобы вернуться в реальность. Оглаживаю себя с ног до головы, чтобы убедиться, что мое тело все еще цело.

Я был жив.

Позже я узнал, что другим в то утро повезло меньше. Двадцать ракет «Катюша» проделали дыры в здании. Они были запущены из массивного грузовика с бортовой платформой, припаркованного параллельно нашему зданию на улице напротив.

Кровь была повсюду, как будто кто-то опрокинул кучу ведер с краской. Я помню молодого солдата с оторванными ногами, а вокруг кричали, призывая медиков. Не помню точно, сколько всего парней пострадало в тот день. Может быть, я выбросил это из головы. Но того солдата я буду помнить всегда. Он показал мне, насколько все плохо. Он вызвал у меня желание стереть всю эту чертову страну с лица земли, пока от нее ничего не останется. Я никогда ничего так сильно не ненавидел раньше. Я хотел убить их всех до единого, но я был бессилен.

В последующие часы я узнал, как близко другие были к смерти. Один солдат спокойно читал свою Библию на верхнем этаже, когда две ракеты пролетели прямо мимо него, пробив две большие дыры в здании, по одной с каждой стороны от того места, где он сидел. Чудесным образом на нем нет ни царапины. Просто немного пыли на его одежде.

Может быть, ему повезло. Возможно, это означало, что Бог был. Я не знаю. Я просто знал, что война была в самом худшем состоянии, и я боялся больше, чем когда-либо прежде.

* * *

После этого утра я решил позвонить домой. К телефону уже выстроилась очередь – того же хотелось всем. Я еще не переоделся из своей грязной, изорванной одежды. Мне нужно было услышать мамин голос. Мне нужно было сбежать от войны. Просто поговорить о чем-нибудь другом.

– Как прошел твой день? – спросила она.

Я звонил ей каждые пару месяцев, просто чтобы отметиться. Обычно я мало говорил обо всех опасностях. Я не хотел, чтобы она волновалась. Я не хотел, чтобы она знала, что еще несколько шагов по коридору, и меня могли легко убить. Мы болтали об обычных домашних делах – как дела в семье, чем она занимается. Я старался поддерживать оптимистичный настрой.

Но на этот раз я почувствовал, что раскалываюсь. Я не смог проявить обычного энтузиазма.

– Дела идут хорошо, – сказал я. – Как обычно.

– Как обычно?

– Не бери в голову.

– Что-то случилось, не так ли?

Наступило долгое молчание. И тогда я сломался.

– Я не уверен, что вернусь живым, – сказал я, мой голос дрогнул, когда страх, который я держал внутри, взял верх. Я рассказал ей о ракетной атаке. – Вопрос времени, когда придет моя очередь.

Она была… озадачена, что ли? Сначала она ничего не сказала. Она предполагала, что жизнь не так уж опасна. Что я был в безопасности.

Она начала плакать.

– Прости, мам, здесь все плохо.

– Ты не должен так говорить, – сказала она. – Ты не должен этого делать.

– Мама.

– Все будет хорошо.

Но мы оба знали, что зашли во тьму, где никогда раньше не были.

* * *

Естественно, атаки бесили, вызывая непреодолимое желание вдарить как следует в ответ. Мысли крутились вокруг того, что я мог бы сделать по-другому, как я мог бы изменить ситуацию, дать отпор.

Я сразу подумал о спорадических полетах «Предаторов».

Я поговорил с пилотом дрона, сопровождавшего «мусорный патруль» и спросил, не попробует ли он другой маршрут. Вместо наблюдения за обочинами дорог я попросил его пролететь над домами, на которые мы планировали совершить налет.

– Нам не помешала бы поддержка, взгляд сверху. Пехоте слишком мало видно, – сказал я ему по защищенной линии. – Тут внизу мы умираем.

С тех пор группа дронов стала поддерживать нас один или два раза в неделю на двух– или трехчасовых рейдах. Даже когда политика начала меняться и командование стало выпускать больше пташек для поддержки их все еще было слишком мало – по крайней мере, для нас. Мы делили один беспилотник с тремя или четырьмя соседними подразделениями. Все еще не очень практично, но мы извлекли из этого максимум пользы.

Новая стратегия беспилотников сработала лучше самых смелых ожиданий. Солдаты внезапно получили представление о том, в какой дом они входят, есть ли вооруженные люди на крышах, не затаились ли рядом подозрительные лица и сколько народу могло быть внутри дома. Когда наши ребята выходили на улицы Садр-Сити, всегда происходили перестрелки, и беспилотник становился дополнительными глазами в небе.

На самом деле было трудно выразить изменения количественно. Но я чувствовал, что преимущество было значительным. Мы начали больше привлекать ополченцев, при этом на нашем опорнике гибло меньше солдат. Новая цель, похоже, также немного напугала Хаджи Джавада. Однажды мы получили информацию, что он углубился в трущобы и перестал так часто передвигаться, опасаясь, что мы подбираемся ближе. Я не видел его долгое время после этого. Годы спустя «Морские котики» присылали мне его фотографию, где он гниет в багдадской тюрьме.

* * *

Примерно в это же время, однажды ночью, ни с того ни с сего, мне позвонили на мобильный.

– Привет, – сказал голос.

– Кто это?

– Это мистер Уайт.