Текст книги "Невидимые связи"

ГЛАВА VII

Свет низко висящей лампы падает на разложенные по столу бумаги, выхватывает из темноты склоненную коротко остриженную голову Коряча. Вертикальная морщина прорезает его высокий лоб. Корч обещал изучить дело о внезапной смерти Ежи Врубля. Обещание надо выполнять. Начать он решил с документов. Извлек их из архива и вот теперь внимательно читает, испытывая смешанное чувство. На что он, молодой малоопытный офицер, может рассчитывать, если дело это не раз рассматривалось и не было найдено никакой отправной точки для возобновления следствия? Не слишком ли опрометчиво дал он обещание рассмотреть еще раз выводы по делу? Однако рожденный в нем сочувствием и симпатией импульс не угас. Корчу хочется докопаться до истины. Кроется за этим и желание проверить свои силы. Он исследует буквально каждое слово в документах. Впрочем, их, этих документов, не так уж много. Сухая милицейская запись о том, что на берегу озера обнаружен труп неизвестного мужчины. Схемы, протокол осмотра места происшествия и самого трупа. Опознание личности Ирэной. «Бедняжка, что довелось ей пережить, оказавшись перед лицом этой катастрофы. Однако молодчина, сумела взять себя в руки, и у Ясика есть все-таки дом и семья!»

Анджей переворачивает страницу. Протокол осмотра и схема места, где найдена одежда. Выбор места действительно по меньшей мере странен. «Неужели человек, захотевший искупаться, оставил бы свою одежду в самой чаще колючего терновника? В одних трусах дважды пробираться сквозь колючие заросли' Зачем? Чтобы уберечь одежду от вора? В пьяном виде совершаются, конечно, всякие бессмыслицы. Но если так, то на теле действительно должны бы остаться следы царапин. В протоколах же осмотра тела и вскрытия трупа об этом ни слова.

В боковом кармане светлого пиджака, в котором – как следует из показаний Ирэны – в тот вечер был ее брат, остался бумажник с документами и деньгами, в другом кармане – часы.

Ирэна Врубль опознала эти вещи как принадлежавшие ее брату и заявила, что недостает только бумаг, которые Ежи брал с собой, выходя из дома. Однако она не могла сказать, о каких именно бумагах идет речь. Это обстоятельство, судя по всему, было признано для дела несущественным, во всяком случае, никаких попыток выяснить его не предпринималось. Врач, осуществлявший вскрытие, констатировал, что в легких трупа находилась вода, и сделал вывод, что причиной смерти явилась асфиксия. Таким образом, подозрение в насильственной смерти отпало – в воду Врубль входил, будучи живым. Следователь, проводивший предварительное расследование, установил на основании показаний единственного свидетеля, видевшего в тот вечер Врубля, что тот пил в парке водку с каким-то неизвестным человеком. Свидетель – директор Бронислав Валицкий – в тот день, как всегда, вышел вечером в парк на прогулку. Он заметил на скамейке двух мужчин. В одном из них он узнал Врубля. В руках тот держал бутылку водки. Несмотря на поздний час, Валицкий четко видел его лицо – ярко светила луна. Второго мужчину он со спины не узнал.

Анализ на содержание алкоголя в крови Врубля в больнице не проводился. Показания Валицкого придали всей этой истории характер достоверности и правдоподобия: Врубль пил с приятелем водку, потом отправился купаться – обычная бравада в состоянии алкогольного опьянения, а затем внезапный обморок или судорога, – и даже хороший пловец в такой ситуации может пойти на дно. Дело прекратили. Заявления, подававшиеся сестрой покойного, и ее многочисленные жалобы признали неосновательными.

Корч отодвинул бумаги, задумался. Несколько неясных вопросов, безусловно, есть. Во-первых, вопрос об одежде в кустах. Во-вторых, тот факт, что не пропало ничто из вещей, кроме бумаг. Корч был уверен, что здесь Ирэна Врубль не фантазировала. В-третьих, не проверены показания Валицкого. Они признаны полностью достоверными. Конечно, с учетом его общественного положения и репутации. А ведь он мог оказаться лицом заинтересованным, поскольку являлся начальником Врубля. Если тот действительно собирался обратиться в прокуратуру, то его заявление вероятнее всего касалось либо стройки, за состояние которой нес ответственность Валицкий, либо стройуправления, в дирекцию которого он входит. Дело, очевидно, было достаточно серьезным, коль скоро Врубль решился на такой шаг. Начальник стройки из-за пустяка осложнять себе жизнь не станет. Известно: на любой стройке всегда отыщется что-то, чем может заинтересоваться прокуратура.

Размышления Корча прерывает стук в дверь.

– Войдите, – бросает он коротко, неприятно удивленный неожиданным визитом.

Дверь медленно открывается.

– Не помешала? – на пороге дочь хозяина, Ванда. Не ожидая ответа, она входит в комнату, прикрывая за собой дверь.

– Вы все работаете да работаете, – говорит она с кокетливой улыбкой. – Надо же когда-то наконец и отдохнуть. А что это вы читаете? – Она бесцеремонно берет лежащую на столе книгу. – Фи, тоже мне литература – строительство, – пренебрежительно надувает она губки.

Корч не отвечает, пытаясь своим молчанием выразить неудовольствие визитом. Она приходит к нему уже не в первый раз. А у него нет желания завязывать более тесные отношения с семьей хозяев. Так спокойнее, хотя, конечно, и конфликтовать с ними тоже ни к чему.

Молчание квартиранта посетительницу не смущает.

– Меня прислала мама, – сообщает она. – Отец ходил на рыбалку и вернулся с уловом. На ужин будет жареная рыба. Мне поручено вас доставить.

На лице Корча неуверенность. Отказываться вроде бы и неудобно.

– Хорошо, спасибо. Я сейчас приду.

Он складывает бумаги, повязывает галстук. В столовую входит вместе с хозяйкой, которая несет из кухни шипящую сковороду. На столе бутылка водки, рюмки, хлеб, масло.

– Прошу вас, садитесь, пожалуйста, – гостеприимно придвигает ему стул Круляк.

Анджей чувствует себя неловко. Смущается. Круляк, начиная с гостя, разливает по рюмкам водку, поднимает свою:

– Рыбка любит плавать. Выпьем за рыбку и наше доброе знакомство, пан поручик. А то мы вроде и знакомы, и не знакомы. Вы к нам не заходите, а мы с женой тоже не любим навязываться. Но запросто, по-соседски, отчего иной раз не поболтать, поближе познакомиться Мы живем здесь давно. Знаем всех и про всех. Я осел тут еще в сорок пятом, одним из первых. Она вот, – он показывает рукой на дочь, – здесь родилась, здесь выросла, закончила профтехучилище. Выбилась в люди – работает секретарем у генерального директора Якубяка. Не то, что я… простой шофер… Но я свою профессию люблю. В начальники не лезу. Ваше здоровье!

– Мой папочка любит прибедняться: ему, мол, в жизни ничего не надо, – подхватывает Ванда, кривя губки. – Ему и так хорошо. А сам, наверно, клянет себя, что в свое время не использовал возможности… У него еще с войны оставались хорошие связи… Захотел бы – мог устроиться. Но не сумел вовремя подсуетиться, напомнить о себе, о своих заслугах. Ждал, пока о нем вспомнят. Да вот не дождался. В жизни все надо самому добывать. – Но вдруг меняет тему. – Как вам у нас нравится?

– Красивый город. Быстро строится. Много дач. Юзеф Круляк согласно кивает головой:

– И то правда. И город строится, и люди отстраиваются. Теперь пошла такая мода на дачи. Один другого старается перещеголять, показать, как ему в жизни повезло и на что он способен. И все «везучие» в одну кучу сбиваются. Правда, и мы тоже друг дружки держимся. Хотя дети вот наши больше тянутся к тем, к «везучим», те им больше нравятся… Может, оно и верно…

– Конечно, – прерывает его дочь. – Каждому хочется в жизни получше устроиться. Ты вот возишь директора Голомбека. А все говорят, что он стал директором только благодаря своим связям. Сумел их найти, сумел использовать. Теперь и жену устроил директором торга. Чего лучше? Золотое дно! И полезных людей прикормить можно: одному ветчину, другому балычок. На любой вкус. Кто повлиятельнее – тому марочный коньячок, лимончики… Ну, а в ответ на такую любезность тоже, конечно, любезность. И сына после института сразу приняли на работу в воеводское управление. По субботам и воскресеньям он прикатывает сюда на собственной машине. Машину отец тоже устроил вне очереди. По знакомству. И сам машиной обзавелся. Теперь у них есть все: дача, два автомобиля. – В голосе у нее нотки зависти.

– Да, дача у них роскошная, – поддакивает ей Корч. – Я как-то прогуливался в районе этих дач.

Хотя у Голомбека она, кажется, еще не достроена. Там еще работают.

– Отделочные работы, – включается в разговор Круляк. – На первом этаже. Осталось положить паркет – и вселяйся. Первый этаж у них называется подвалом, на самом деле там прекрасные комнаты, и только пол на несколько сантиметров ниже уровня земли. Эти сантиметры и дают право не засчитывать этаж в общую жилую площадь. Теперь все стали так делать, чтобы не превышать установленный по норме метраж. А летом и эти так называемые подвалы, и весь второй этаж сдаются дачникам: местность красивая, лес, озеро…

– Вы были на нашем озере? – интересуется хозяйка.

– Да нет. Все как-то недосуг…

– Обязательно побывайте в воскресенье на пристани. Там у нас кафе, лодки. Можно съездить и на рыбалку.

– Рыбалку я люблю. Вы бы взяли меня как-нибудь в воскресенье с собой, – обращается Анджей к хозяину.

– Отчего же, охотно. Я знаю одно такое местечко, – начинает тот, но дочь его перебивает:

– И я бы тоже с вами поехала…

Круляк заговорщицки смотрит на Корча, прищуривает глаз:

– Ну ясно – новый молодой человек появился. Иначе попробуй разбуди тебя в четыре утра, как же, – обращается он к дочери. – Вы знаете, пан поручик, в воскресенье ее до обеда из кровати не вытащишь. Хотя, конечно, если на свидание, тогда другое дело. Ты мне только всю рыбу распугаешь, – улыбается он дочери. – Лучше уж сходи как-нибудь с нашим квартирантом в кафе, а на рыбалке мы и без тебя обойдемся.

Ванда кокетливо смотрит на Корча.

– Ну, это еще лучше. А потом можно сходить на озеро.

Корч несколько смущен:

– Да, конечно, если удастся выбрать свободную минуту. Приходится много работать, – отделывается он неопределенным обещанием.

– Было бы желание, а время найдется. Мой шеф тоже человек занятой, иногда работает до позднего вечера, но каждое воскресенье обязательно отдыхает. Жена у него умерла, детей нет. Правда, на нас, на местных, внимания он не обращает.

– А тебе-то что? Злишься, что на тебя внимания не обращает? Да он тебе в отцы годится, – хмурится Круляк.

– Ну и что? Зато выгодный муж. Хорошая должность, своя дача, модно одевается, умеет себя держать. Бука, правда, ни с кем не дружит… Конечно, молодой бы лучше, да кому я нужна? – Ванда бросает на Корча томный взгляд.

Анджей встает со стула:

– Большое вам спасибо за ужин и приятный вечер, но мне нужно еще поработать, – он прощается и уходит к себе.

– Не забывайте нас, – провожают его хозяева.

ГЛАВА VIII

Комнату, служащую для кладовщика кабинетом, не так легко отыскать. Она где-то на первом этаже, точнее – в громадном подвале. Корч блуждает по загроможденным материалами закоулкам. Путь ему то и дело преграждают то целая баррикада из оконных рам, то штабель аккуратно сложенных дверей. В одном из коридоров стоят ящики. Сквозь оторванные сбоку доски видно содержимое – плитки ПХВ.

Наконец какая-то свежевыкрашенная белой краской дверь. Свисающая на бечевке снятая пломба, будто указательный знак. «Это, видимо, здесь», – решает Корч и не ошибается.

Небольшая загроможденная ящиками и тюками каморка. У окна, едва пропускающего свет, заваленный бумагами стол. За ним спиной к двери сидит широкоплечий человек. Заслышав скрип двери, он, не поворачивая головы, раздраженно бросает:

– Опять ты неточно обсчитал последнюю партию паркета. Опять ошибка…

Корч останавливается за его спиной, смотрит через плечо. Разложенные на столе накладные датированы двадцать пятым июля. 36

– Кто же это напортачил? – спрашивает он громко. – Здравствуйте, пан Антос.

На звук незнакомого голоса человек резко оборачивается. На пухлой круглой физиономии недоумение.

– А вы кто? – спрашивает он раздраженно. —

Посторонним вход на склад запрещен.

Корч будто не слышит, садится на какой-то ящик и не торопясь достает удостоверение.

– Вы меня не узнаете? Я из городского отдела милиции, – вносит он ясность, – мне нужно с вами поговорить.

Кладовщик как ошпаренный вскакивает со стула.

– Простите. Простите великодушно, пан поручик, не узнал вас сразу. Голова идет кругом, – тон заискивающий. – Садитесь сюда, здесь вам будет удобнее, – придвигает он стул.

– Ничего, спасибо. Мне и здесь хорошо. Тесновато тут у вас.

Кладовщик огорченно разводит руками:

– Что поделаешь? Не нашлось для меня лучшего помещения. Погорельцам не приходится выбирать. Вы опять по делу о пожаре?

– Да. К сожалению, сразу всего не выяснишь. Возможно, мне не раз еще придется вас беспокоить, а пока я хотел бы установить ассортимент стройматериалов, поступивших к вам во втором квартале, и как они были распределены.

Антос театральным жестом вздымает вверх руки.

– Я же говорю, голова у меня идет кругом. Сначала пожар, теперь вот такие условия работы! Разве мне сейчас все вспомнить! За это время столько прошло товара! Оба склада были забиты снизу доверху.

– А кое-кто утверждает, что склады перед пожаром были полупустыми…

Антос хмуро сводит брови.

– И чего только люди не придумают, – пожимает он плечами. – Готовы утопить человека в ложке воды. Один от зависти, другие – из мести. Я тут кое-кого поймал с поличным… Вывел на чистую воду… Ясно – затаили злобу. Вот хотя бы тот же Дузь, директорский любимчик!

– Дузь! – в голосе Корча притворное удивление. – Кто такой?

– Да есть тут один. Украл со склада мешок цемента. Ума не приложу, как это ему удалось. Хотя за всеми, конечно, не уследишь, а тут вечно полно народу толчется. Мой помощник тогда болел, я был один, вот этот Дузь и воспользовался моментом. Цемент отвез директору магазина строительных материалов Борковскому и хотел ему продать. Но Борковский человек кристальной чистоты, махинациями заниматься не станет. Он Дузя задержал и сообщил мне. Я пришел, увидел – точно: цемент с нашего склада. Тогда мы с Борковским сразу же подали заявление в милицию. Возбудили уголовное дело. Дузя судили, но директор Якубяк не уволил его с работы. Взял да и перевел на другой объект. Пустил козла в огород. Вот вам и порядки, вот и борьба за сохранность государственной собственности!

– А у вас какие отношения с директором?

Антос опускает глаза.

– Я вам кое-что скажу, но только между нами. Якубяк хотел выжить меня, но у него из этого ничего не вышло. За плечами у меня многолетняя безупречная служба – честные люди в обиду не дали, защитили.

– Пришлось даже защищать?

– Пришлось. После ухода прежнего директора Якубяк сразу стал ко мне придираться. То я вроде бы выдал без накладной какие-то материалы, то, мол, на складе не ведутся книги текущего учета, то не обеспечивается противопожарная безопасность. Оно все вроде бы и верно. Случалось, выдавал я и материалы без накладной, но всегда только по распоряжению бывшего директора. А вы думаете, при новом что-нибудь изменилось? Якубяк строил себе дачу и тоже давал указания отпускать со склада материалы. Без всякого оформления. По устному распоряжению. Я подумал, как бы это опять не обернулось против меня, и даже ходил к начальнику милиции…

– А какие недостатки отмечались у вас в текущем учете материальных ценностей?

Антос бьет себя пухлой рукой в грудь:

– Как бога кохам, не было никаких недостатков! Один только раз поступление материалов не успели вовремя записать. Можете проверить по акту ревизии. Я зашивался тогда с работой и не успел: то завоз, то сразу отпускай на стройки, а у человека, известно, одна голова… помощник мой вообще спит на ходу…

– Однако вы тоже, кажется, построили себе дом… – фраза звучит как утверждение.

Антос не смущается.

– Построил небольшой домишко, – подтверждает он. – На деньги, доставшиеся по наследству. От дяди. Это легко проверить. Строительные материалы покупал за наличный расчет в магазине. Все документы у меня в порядке.

– Директор Якубяк тоже построился в вашем поселке?

– Не-е-т. Он поставил дом на другом берегу озера, у леса. Подальше от людей. Не хотел, наверно, чтобы другие видели. Я-то, к примеру, чужих глаз не боюсь…

– Скажите, – меняет тему Корч, – почему на складе у вас не было противопожарных средств?

Лицо у кладовщика светлеет, словно озаренное вдруг лучами солнца.

– Это не моя вина, пан поручик. Не моя. Старая, изношенная электропроводка. То и дело короткие замыкания. Сколько я с ней намучился! Просил поменять, предупреждал, писал докладные одну за другой. Все они так и остались у директора. Не только проводку не поменяли, но даже огнетушителей не купили. Вроде бы в целях экономии. А из-за этой экономии миллионы вылетели в трубу! Сколько товара сгорело!

– Кстати, на какую сумму было завезено материалов в последний раз? Я имею в виду в день пожара.

– Не помню. Как бога кохам, не помню! У меня голова идет кругом от всех этих забот! А цифры вы можете получить у нашего главбуха Янохи.

– А какие у вас взаимоотношения с бухгалтером?

Вопрос вызывает неожиданный результат: Антос бледнеет.

– Почему вы об этом спрашиваете?

– Войдя к вам в комнату, я слышал, как вы упомянули о какой-то ошибке в счетах. Вероятно, вы приняли меня за бухгалтера?

– Ну и что? Каждый может ошибиться. Это не человек, а золото. Зато его сотрудницы, это молодые девчонки, вертихвостки… У них только гулянки в голове!

– Яноха давно работает в управлении?

– Двадцать лет. Его привез с собой бывший директор. Они земляки, из Жешува.

– Яноха тоже пришелся не ко двору новому директору?

– Тоже.

– Почему?

– Пан поручик, разве у нас кто-нибудь знает, почему приходится не ко двору? Стали говорить, будто он плохой работник, не имеет высшего образования и потому не соответствует должности. Интересно получается! Сколько лет соответствовал, его хвалили, награждали, а тут сразу на тебе: не соответствует! Институтов он, правда, не кончал и образования у него нет, зато практика! Это поважнее всякого образования. А все дело в том, что Якубяк хотел посадить на его место своего человека. Он сразу стал окружать себя своими людьми.

– Кого вы имеете в виду? Ведь не мог же он на место Янохи посадить Дузя?

– Не о Дузе речь, хотя и таких он жалует. Нет, он тащил молодых, с образованием. Вербовал себе сторонников. Сменил сразу двух начальников строек. Один-то пока еще держится. Сидит на ремонтных работах, а второй прошлый год потонул по пьяному делу.

– Их фамилии? – Корч слушает с интересом.

– Один – Роберт Лопальский, а второй – Ежи Врубль. Этот Лопальский сорвал все сроки строительства, и его пришлось-таки перевести потом на другую работу. А Врубль того хуже – напился пьяным, полез купаться и потонул. Так что из директорских выдвиженцев получился один конфуз. А вы бы посмотрели, как они оба фордыбачились. Все им не так: и стиль работы, и методы, и снабжение, а перво-наперво, конечно, мы, старые работники, пришлись им не по нутру. Что им наш опыт?! Сами, мол, с усами. Вот тебе и допрыгались!

– Ну, если человек утонул, хорошо ли говорить «допрыгались»? – замечает Корч. – Или вы думаете, в это дело кто-нибудь замешан?

Крохотные глазки Антоса вспыхивают.

– Да кому он нужен?! Наоборот, говорили, будто на стройке дела у него плохи: погорел. Ревизия вскрыла вроде бы крупную недостачу стройматериалов. Но тут он утонул, на том дело и кончилось…

Корч прощается. Антос долго еще сидит без движения: «Что он все-таки хотел у меня выведать?» – точит его беспокойная мысль.

Корч возвращается к себе в отдел.

«Интересно, как это удалось Борковскому при виде мешка с цементом, принесенного Дузем, сразу определить, что он украден именно со склада? С равным успехом мешок мог быть украден с любой стройки?»

«Борковский, Антос, – записывает он в блокнот, – выяснить, что их связывает».

ГЛАВА IX

Станислав Дузь – высокий, кряжистый рабочий – едва умещается с противоположной стороны стола, опирается на него всем телом и, явно не зная, куда девать руки, растерянно смотрит на следователя.

– Профессия?

Дузь разводит руками.

– Какая у меня профессия? Работаю разнорабочим на стройке в микрорайоне Заборувек.

– Судим? – Корч отрывает взгляд от исписанного листа.

Дузь сжимает зубы, морщина на лбу проступает резче.

– Да. – ответ звучит коротко и глухо.

– За что?

На губах Дузя появляется ироническая усмешка, в голосе тоже ирония:

– Будто сами не знаете, за что… Вор я. Пойман с поличным. Украл мешок цемента. Получил год условно.

Эта явная ирония Корча настораживает.

– Да, действительно, я что-то слышал об этом… – говорит он медленно.

– Теперь меня опять в чем-нибудь обвиняют?! – в голосе явный вызов. – Опять донос?

– Я хотел бы знать, где вы были пятнадцатого июля.

Дузь пожимает плечами.

– А кто ж его знает? Тут забудешь, что вчера делал, а две недели назад…

– Постарайтесь вспомнить, – многозначительно говорит Корч.

Дузь задумывается.

– Пятнадцатое, пятнадцатое… – повторяет он. – А… так это тот день, когда пожар был?

– Вот именно.

– Ага, я так и знал: кто-то опять хочет впутать меня в историю! На этот раз не выйдет. Пятнадцатого моя жена рожала в воеводском роддоме. С утра мне сообщили, я отпросился с работы и двухчасовым автобусом уехал. А потому как родился сын, пошел в город и с радости напился. Потом меня подобрала «раковая шейка». Всю ночь проспал в вытрезвиловке. Выпустили на следующий день в девять утра. Да еще деньги содрали. А когда я вернулся в Заборув, тут от склада только головешки дымились.

– Хорошо. Посидите тут. – Корч выходит.

– Проверь-ка, да побыстрее, содержался ли Станислав Дузь в воеводском вытрезвителе в ночь с 15 на 16 июля, – поручает он дежурному.

– Как вы были одеты, когда ездили к жене? – спрашивает Корч, возвращаясь.

Дузь снова задумывается.

– Вроде бы я ездил в светлом костюме. Точно После работы переоделся.

– А верхняя одежда: пальто, куртка?

– Нет, в плаще я был, – машинально отвечает Дузь. – А почему вы об этом спрашиваете?

– У вас есть куртка? – перебивает его Корч.

– Есть.

– На работе вы были в ней?

– В ней. Но потом стало жарко, я ее снял и оставил в раздевалке, на вешалке. А недавно забрал домой.

– Кто может входить в раздевалку?

Дузь пожимает плечами.

– Да все могут. После работы раздевалку запирают. У меня ничего не пропало, – он поворачивает голову к двери, в которой появляется дежурный.

Корч встает, подходит к милиционеру, берет у него записку и быстро пробегает ее глазами. Из текста следует, что пятнадцатого июля в восемнадцать часов Дузь был задержан воеводской милицией за нарушение общественного порядка в нетрезвом состоянии и ночь с пятнадцатого на шестнадцатое провел в медвытрезвителе. Освобожден был в девять часов утра шестнадцатого июля после взыскания с него установленной платы.

Корч прячет записку в стол и продолжает допрос.

– Вы сказали, что из куртки у вас ничего не пропало. А вы хорошо ее осмотрели?

– Да что ее смотреть, – недоумевает Дузь, – в карманах у меня ничего не было, нечего и проверять…

– Вы можете принести мне куртку и оставить ее на несколько дней?

– А почему нет? – Дузь старается не выдать своего удивления. – Вижу, все-таки хотят меня впутать… – бормочет он чуть слышно.

– Почему вы так думаете! Надо понимать, что в историю с хищением мешка цемента вас тоже впутали? Но вы же действительно взяли этот мешок? И сами признали это на суде.

– И взял, и не взял. Антос попросил меня выручить его и отнести этот мешок директору магазина стройматериалов. Обещал за это бутылку. Я согласился, жалко, что ли? Он выдал мне цемент, я погрузил его на тачку и отвез Борковскому. А тут как назло у него какие-то милиционеры. Я их увидел, хотел завернуть оглобли, да поздно – меня заметили. Стали спрашивать, что да как, откуда цемент, зачем я его сюда привез? Пришлось выкручиваться – не хотелось подводить Антоса и Борковского. А потом они же оба меня и продали. Антос написал, что я взял мешок без него, а Борковский показал, что я и раньше вроде бы предлагал ему ворованное, а он, мол, каждый раз отказывался. Им поверили. Еще бы! Борковский – двоюродный брат жены Голомбека, а кладовщик – родня председателю Янишевокому. А я – что? Если бы не наш директор Якубяк, мне бы тут вообще житья не стало. Только он и поддержал.

– Почему вы думаете, что против вас опять подали заявление? У вас есть враги?

Дузь мрачнеет. Молчит.

– Да тут такая история… – наконец выдавливает он из себя, низко опуская голову, – сунул я нос не в свое дело…

– В какое дело? Что вы имеете в виду?

Дузь пристально смотрит на Корча.

– А правду говорят, будто это вы спасли на пожаре Яську Врубля?

Корч откровенно озадачен!

– При чем тут это?

– Да я просто так спросил. В городе говорят…

– Что же в этом особенного? – Корч пожимает плечами. – Для того мы там и были. Но вы не ответили на мой вопрос: в какую историю вы впутались? – возвращается он к интересующей его теме.

– Вы человек здесь новый, чужой. Поживете побольше, сами поймете, что к чему… – Дузь говорит медленно и неохотно.

«Кажется, ничего больше я пока от него не добьюсь, – мысленно решает Корч. – Может быть, позже, если удастся завоевать его доверие?»

Уже попрощавшись, Дузь останавливается у двери, переступает с ноги на ногу. Похоже, он хочет сказать что-то еще и не решается. Корч делает вид, что не обращает на него внимания, и ни о чем не спрашивает. Вопрос может его только вспугнуть.

Дузь решается.

– Ладно, скажу вам еще кое-что… Хотите знать правду? Тогда поищите, куда девалась последняя партия паркета, предназначенная для новых жилых домов. Может, и она угодила на строительство дач?… До свидания, пан поручик! – Дузь закрывает за собой дверь.

Корч сидит за столом в глубокой задумчивости. «Директорский любимчик. Чего он боится, если за спиной у него сам директор? Дачи? В числе владельцев дач – Янишевский. Голомбек, Антос и другие. Кое-кто из них связан между собой родственными связями. Но дачу построил и Якубяк, подвергающийся с разных сторон нападкам. Почему? В чем тут дело, в чем причина вражды? – размышляет Корч. «Выявить исполнителей, источники получения строительных материалов, проверить наряды», – записывает он на листке бумаги. – В чем причина конфликта между Якубяком, бухгалтером и Антосом? Якубяк, строя дачу, пользовался услугами кладовщика, следовательно, казалось бы, должен его покрывать и поддерживать. Тем не менее Антос говорит о новом директоре без симпатии. Не может простить, что тот поначалу хотел его уволить? А может, это просто камуфляж, предназначенный специально для него, Корча? Но если так, зачем Антос стал бы обращаться к начальнику милиции с жалобой на действия директора? Перестраховка? А может, просто мелкая месть за то, что тот покровительствует Дузю, осведомленному о разных местных делах и делишках? В частности, о делах на складе? Поделись Дузь этой информацией с директором – и Антос у того в руках. Возможно, заявляя, что видел Дузя возле склада перед самым пожаром, Антос просто пытается убрать опасного для себя свидетеля? Но ведь пуговица, найденная на месте пожара, действительно оказалась от куртки Дузя. Хотя куртку мог, конечно, взять любой из рабочих. Впрочем, зачем куртку? Достаточно было и одной пуговицы. Но зачем вообще кладовщику понадобилось возбуждать подозрение в поджоге? И пытаться все свалить на Дузя?» Все эти вопросы и сомнения Корч записывает в блокнот. На них надо найти ответ.