Текст книги "Испорченные сказания. Том 4. Шаг за рубеж"

Райан

Лорд Райан Форест испытывал невероятное, всепоглощающее чувство стыда, от которого его щеки то и дело краснели, стоило кому-нибудь заострить внимание на особо волнующих деталях. Во-первых, его спасала женщина, и как бы искусна она ни была в обращении с оружием, она оставалась представительницей прекрасной половины населения Ферстленда и Новых Земель. Во-вторых, правитель чувствовал влечение и интерес к, по правде говоря, давно изуродованной и совершенно непривлекательной женщине – в Мэнди бурлила сила, она была диковатой, совсем иной, это завораживало и увлекало. Спустя несколько часов после знакомства ни шрамы на лице и шее, ни множество раз сломанный нос с двумя горбинками в тех местах, где он срастался, ни паутина тонких и свежих порезов от веток и высокой травы, через которые пробиралась воительница, ни совершенно неженственная фигура и походка не отталкивали. Амадинллин говорила по-иному, непривычно, порой ее речь веселила Райана обилием логичных, но дикарских названий, вроде «дома из камней», которое, как довольно быстро смог понять лорд, означало «замок».

Правитель всегда имел свой, отличающийся от большинства вкус на дам и свое отношение к красоте, он никогда бы не посмотрел на Мэнди, если бы увидел ее в толпе. Было стыдно говорить такое вслух, но в тот день он не сразу распознал в ней представительницу слабого пола. Однако после многих дней в мужском обществе, после опасных ситуаций и разочарований, после страха за собственную жизнь и жизни своих подданных женское общество стало настоящей отдушиной. Подарком.

Безусловно, за годы совместного проживания с супругой Райан полюбил ее. Мужчина уважал Кейдс, понимал, что не посмеет увлечься другими женщинами – и вовсе не только из-за того, что опасался женских слез и расправы от вспыльчивой жены, наделенной силой рослого мужчины, но и потому, что после не сумел бы уважать сам себя.

В конце концов, он сдерживал порывы в юности и в первые годы совместной жизни. Почти всегда успешно. В то время, когда леди еще была незнакомой и пугливой девицей, когда она боялась супруга, когда она запирала двери в свои покои и не пускала никого из слуг Гринтри. Форесты преодолели слишком многое, чтобы Райан позволял себе, взрослому мужчине, поддаваться сиюминутному порыву. Ладно бы перед лордом предстала красавица, которой раньше свет не видывал…

Но в Амадинллин было что-то притягивающее. В иные, тянущиеся слишком долго минуты женщина казалась удивительно родной, словно была одной крови, кем-то из Форестов, дальних и давно позабытых. Родственницей, которую много лет не видели, возможно, не встречали и вовсе, но твердо знали, что она существует. Кем-то, про которого помнили и которому в момент долгожданной встречи, несмотря ни на что, всенепременно радовались.

Разговоры про духов не отталкивали Райана. Он не верил в магию, не очень-то надеялся на молитвы и существование самих Богов, хоть исправно посещал Храмы, вносил необходимые пожертвования на благо священнослужителей и выполнял ритуалы. Потому что так полагалось, а посвящать время думам мужчина не любил. К тому же в Гринтри скорее верили в семью, в урожаи и природу, в сплоченность и наследственность, чем во что-то другое. И немного в лекарей. Разумеется, еще и в удовольствие, хорошее настроение и домашний уют, который был невозможен без многочисленного потомства и зверья.

Да, Райана уже обвиняли в том, что он заклинает животных, но это была не более чем глупая и ничем не подкрепленная ложь. Зверье и правда относилось к правителю по-особенному, как и к Лассу, и в юные годы к Аалии – лишь Клейса природа обделила умением договариваться, – но это объяснялось иначе. Всего лишь привычка, необходимость проживающих в самой лесистой местности, добрый нрав, ощущение безопасности рядом друг с другом, взаимоуважение, но никак не магия. Впрочем, наличие духов, тем более тех, которые указывают путь, отрицать правитель не мог. Он ни разу в жизни не терял направления, всегда твердо знал, куда ему идти, чтобы выбраться из леса, обойти болота и овраги, не столкнуться с хищниками и передвигаться легко, словно ветви, кусты, трава и листья помогали ему ступать, а не вставали на пути. Быть может, его тоже вели какие-то духи?

Все Форесты, которые жили до него, нередко оставляли свой след в истории, а значит, не могли пропадать вмиг и навсегда. Глупость. Как человек, который совершил немало деяний, умирает и больше ни на что не влияет? Райан пару раз ловил себя на мысли, что предки и в самом деле могли быть тем самым существом или явлением, которое называют духами, и вести своего потомка, когда ему это требовалось. Но после правитель вспоминал, что подобные мысли, как ему говорили, появились в Ферстленде вместе с торговцами и путешественниками, которые имели удовольствие побывать в Новых Землях. Лорд понимал, что духи и вера в них – это навязанное чужое мнение, которое понравилось именно своей необычностью. Райан запрещал себе посвящать этим думам слишком много времени в обычные дни и теперь, после встречи с Амадинллин, у него появилась возможность снова погрузиться в непривычный мир и проникнуться его идеологией. Не в ущерб самому себе.

Может быть, увлечение духами и новой культурой он перепутал с увлечением женщиной?

Так или иначе, беседы были интересны мужчине, разные точки зрения приводили к спорам и даже ссорам, и лорд, скучая по родне, советнику и жене – единственным людям, которые всегда могли противостоять ему, чувствовал ни с чем не сравнимое удовлетворение. Он не искал намеренно повода повздорить, однако с удовольствием развивал спорные моменты и наслаждался нежеланием Амадинллин уступать лорду только потому, что он знатен и богат.

В некотором смысле это даже приносило пользу. Пока лорд Форест убеждал женщину не рисковать жизнью, не желая представать в плохом свете как человек, который позволил даме пострадать вместо него, его вынудили задуматься. Во время очередного разговора возникла прекрасная мысль – кому именно следует отправить послание, чтобы не привлечь внимание Мортона. Не без помощи Амадинллин Райан решил, что ему нужен некто, пользующийся большим доверием Клейса и поддерживающий с ним связь, тот, кто не имел никаких личных счетов с хозяином Гринтри, а еще лучше – некто, с кем правитель Форест никогда не пересекался и не разговаривал.

Выбор пал на Вилстронгов – они считались верными соратниками и помощниками короля уже не одно поколение. Райан знал, что Клейс иногда наведывается к вассалам Старская, в Гринтри брат заезжал куда реже, хотя путь был не так уж и долог…

Вилстронги вызывали в лорде Форесте определенную ревность – он не понимал, почему Клейс охотнее навещает королевских друзей, даже если больше никуда не выбирается, чем родную семью. Может, очередная любовь отбирала у Райана внимание брата?

– Получилось? – лорд Форест встретил Амадинллин у лагеря. Его уговаривали посидеть и отдохнуть, поесть, перестать нервничать, но лорд продолжал ходить по периметру, нервно похрустывая ветками и шишками под ногами. Поскольку его люди еще не отошли от ран, а один так и не пришел в себя, правитель принял решение подождать излечения и остаться на месте еще на несколько дней.

Скорее всего, именно из-за постоянного напряжения и немного из-за роста Райан одним из первых заметил возвратившуюся помощницу и ее сопровождающих.

– Да.

– Это не ответ! – Вероятно, если он познакомит Мэнди с Клейсом, они найдут общее – что дама из Новых Земель, что брат правителя способны и отвечать на вопросы, и говорить по существу, правдиво, но так, что их непременно хочется ударить. Скучно, без подробностей, без энтузиазма. – Расскажи, как все прошло.

– Хорошо.

Желание выместить на ком-нибудь недовольство при помощи физической силы только возрастало, но Райан терпеливо повторил вопрос еще дважды, и воительница с другого континента наконец сдалась.

– Мы пришли в город и нашли птичника. У него нет своей лачуги, он живет с писарями. У него мало птиц. Он рассказал мне про их содержание, про монеты, про вожака… Сначала я думала, что это ритуал для призыва духов, которые укажут путь птицам, но потом поняла, что это лишь болтовня, и перестала слушать. Он спросил, куда мне нужно отправить письмо, я назвала Вилстронгов и этот… – Женщина отодвинула рукав, обнажив подсказки, написанные на руке. Они стирались об одежду, но некоторые оставшиеся буквы помогали ей сориентироваться. – Певенайн… фелл. И в Цитадель. И попросила отправить еще птицу в первый дом из камней, утром. Чтобы наверняка. Я написала все так, как ты сказал. Он, из Жестоких людей… птичник, да, потребовал с меня четыре серебряные монеты за отправку, пять медных монет за утреннюю отправку и две золотые за свою работу. Но это пустая трата, если никто не поймет, что значат эти «дубы».

– Да тебя же обманули! Это слишком дорого даже для лордов, а уж для простого народа… И твои спутники не могли заступиться за тебя и сказать, что это грабеж?

Мужчины, стоящие за спиной Мэнди, буркнули что-то грубое, их язык Райан не понимал, но по звучанию смог догадаться, что только что услышал явно не комплимент в свой адрес. Еще перед вылазкой в город лорд настоял на том, чтобы чужеземцы сняли со своей одежды все глупые украшения, после чего спутники Амадинллин начали походить на привычных жителей Ферстленда и не должны были ни у кого вызвать особого удивления. Двое из них успели загореть куда больше, чем обычно это делали воины, неизменно носящие хотя бы плотную кожу, зато они вполне могли сойти за южан-землепашцев, вынужденно проводящих много времени под палящим солнцем. Разве что отличающееся оружие выдавало в них чужаков, впрочем, птичник мог решить, что оно сделано самостоятельно из имеющихся под рукой материалов.

Необычной внешности Амадинллин хватало с избытком, чтобы привлечь чрезмерное внимание. Именно женщина и вызывала подозрения, она отличалась от любого жителя Ферстленда поведением и говором. Хотелось верить, что легенда о торговцах с Новых Земель не вызовет слишком много вопросов. Для подкрепления рассказа женщина взяла с собой двоих дикарей, которые должны были ждать у ворот, пока она отправляет послание.

Возможно, стоило отправить Огрора. Рыцарь вызывал доверие у Мэнди и при этом походил на привычных Райану сиров, предпочитал металлическое оружие деревянному и прочные доспехи толстым шкурам. Однако сам лорд Форест куда больше верил дикарке.

Мужчины переглянулись, скорчили недовольные рожи для лорда-правителя и снова повторили свои некрасивые слова. Мэнди не знала азов торговли в Ферстленде, но при этом не спешила прислушиваться к словам тех, кто пошел с ней.

Не менее удручающе выглядело ее войско в землях Бладсвордов в качестве боевой единицы. Они сумели отбить лорда у врагов, но вовсе не из-за мастерства – защитники Башни оторопели и не ожидали встретиться с еще одной группой.

– У вас тот, кто настолько важен, станет обманывать тех, кто не враг? – удивилась женщина.

– Положение здесь ни при чем. У нас… Многие будут пытаться обмануть тех, кто ничего не понимает, да и тех, кто понимает, но хуже, чем они, – тоже. Всех, в общем.

– В этом злом городе? – подал голос один из темнокожих мужчин. – Наказать. Злой город пожалеет!

– Да нет же! Город, говорю же, ни при чем. Такое же может быть и в другом городе, и в деревне, и даже одинокий охотник, к которому вы придете в его временный шалаш, скорее всего, будет искать способ выманить из вас побольше.

– Но почему? Он делает свою работу и должен получать за нее! – выступил еще один, тот, чья кожа была темнее всего, он не ходил с Мэнди, но явно давно знал женщину и нередко переговаривался с ней.

– Потому что хочет вкусно есть.

– Я делаю, что умею, и потому я ем. У меня есть одежда, у моих детей есть крыша над головой и еда, у моей женщины есть еда и красивая одежда. Я делаю больше и больше получаю – у меня есть украшения и оружие. Я знаю, что я сделаю еще больше и получу больше. И я тружусь. Почему здесь, в злом городе, не так? Здесь не любят трудиться?

– Никто не любит трудиться, – ответил Райан, – даже те, кто может это делать и более или менее придерживается правил и законов, ищут чем поживиться. Но более всего нельзя доверять птичникам, лекарям и гонцам – они пользуются тем, что часто общаются с разными людьми и могут вытягивать монеты из таких, как вы.

– Это плохие земли, Амадинллин, – заявил первый вмешавшийся. – Здесь не любят труд. Здесь любят ложь и обман. Мы должны скорее вернуть вождя и вернуться домой.

Лорд Форест видел, как женщина кивнула. Она не выглядела напуганной или разозленной. Темнокожий же изменился в лице и вышел вперед:

– Ты знал, что их будут обманывать? Ты знал, но ничего не сказал! Значит, ты хотел, чтобы их обманули? – Он выхватил оружие, напоминающее кинжал, но изогнутый и со множеством мелких зубчиков. Насколько мог судить правитель, оружие было сделано из кости какого-то животного, но хорошо заточено. – Ты, как и твои друзья, хотел смеяться над ними? Над нами всеми! Думаешь, ты сильный и можешь смеяться потому, что живешь здесь? Потому, что вожак? Над нами смеялись в Доме из камней, здесь, за большим соленым озером, а теперь и ты… Довольно!

– Хватит, Саиррганг! – вмешалась воительница. – Мы на одной стороне! Никто не хотел смеяться.

– Мэнди, не встревай. Уж не убить же он меня собрался. – Амадинллин встала между Райаном и разозлившимся дикарем, а Форест только добродушно улыбнулся. Темнокожий отделился от толпы и медленно начал обходить лорда, словно это было противостояние хищников. Не хватало во всем этом безумии только рычания.

– Не убить! – согласился обладатель костяного кинжала. – За смех у нас не убивают… Я отрежу твое ухо и оставлю знак на твоем лице, чтобы моя семья знала – ты нам не друг!

– Ох, да прекрати, – по-прежнему, не принимая слова дикаря всерьез, махнул рукой Райан. Он поворачивался вместе с неприятелем, чтобы не позволить безумцу напасть на него сзади – мало ли что творится у этого народа в голове? – Я бы не стал над вами смеяться, вы спасли мне жизнь. И убери свой костяной огрызок. Что за дикарство?

– Дикарство? Огрызок?! Это оружие дал мне мой отец! А ему его отец, а ему…

– Я понял, это наследство, и ты им очень дорожишь. У меня тоже есть то, что мне перешло от моего отца, а ему – от предков, и я тоже очень дорожу этим. Не надо было называть твой кинжал огрызком, – извинился правитель, но дикарь не понял его попыток и рассердился еще больше.

Саиррганг бросился на лорда, яростно, быстро, ловко. Его прыжок был похож на бросок ядовитой змеи, готовой ужалить недруга, но из-за Амадинллин, которая была безоружна и хотела предотвратить драку, темнокожий замедлился.

Райан схватил нападающего за руку с кинжалом, а второй ударил в живот, благо выходцы из Новых Земель предпочитали носить лишь вареную кожу. Плечо заныло от такого обращения, и лорд почувствовал металлический запах. Впрочем, ничего серьезного, рано или поздно рана затянется. Главное, не позволить наделать в себе новых отверстий.

Теперь Амадинллин бросилась на защиту сородича и, когда лорд отшвырнул того, поспешила помочь темнокожему подняться. Форест тоже приблизился и склонился над мужчиной. Он подобрал костяной кинжал, который выпал из разжавшихся пальцев противника, и протянул зачинщику драки:

– Я не хотел смеяться над вами, и мне жаль, если кто-то это делал. Надо мной тоже иногда смеялись, особенно раньше, но я не бросался на каждого с кулаками. Если хочешь найти своего вождя, запомни, что на лордов нападать нельзя, даже если они будут смеяться. У меня было мало людей с собой, и почти всех убили, но у других будут с собой войска. А на их землях защищать лорда будут все. Здесь совсем другие законы, и мы по-другому говорим.

Саиррганг схватил кинжал и прижал его к груди. Он уже пришел в себя и смотрел на лорда не столько с яростью, сколько с интересом. Райан ожидал, что ему придется снова обороняться, а дикарь, судя по всему – что нож скорее воткнут в него, чем отдадут просто так.

Амадинллин помогла мужчине подняться и что-то спросила на чужом языке. Темнокожий кивнул.

– Саиррганг слышал смех в поселении у большой воды, там, куда нас привезла пузатая лодка, – пояснила женщина. – Он слышал его весь путь. Когда мы подходили к разным людям, если находили их. В нас показывали пальцем и смеялись. Те, которые живы. Большинство было мертвыми, в ограбленных и вырезанных селениях. Потому и злится, он не любит, когда над ним смеются. Он вызвался провожать меня сам, плыть в Другие земли, к чужакам. В Доме из камней он прекрасный воин, он охраняет дом и вожаков. Он хорошо защищается от набегов, знает, как обороняться. От тех, кто противится мирной жизни с Жестокими людьми, но не умеет защищаться от злых языков. Мне тоже не нравится здесь. Пока мы шли до птичника, меня дважды хотели купить, три раза спросили, где мой хозяин, и много раз смеялись. Я с Жестокими людьми и почитателями Древневышсцев долго, часто имею дела. Я привыкла. Саиррганг делает свою работу только в Доме из камней, вокруг него, и там над ним не смеются.

– Так чего ж ты взяла в поход тех, кто не знает, как себя вести?

– Ты сказал, что никто не должен узнать и подумать на тебя. Железный человек может навлечь на тебя мысли, много Железных людей и подавно. Но кто свяжет тех, кто живет по ту сторону большого соленого моря и тебя?

Форест вздохнул. Нет, женщина в чем-то была права, в ее поступках прослеживалась логика. Райан и в самом деле волновался, чтобы никто не прознал о связи Амадинллин и Фореста, но лишь потому, что опасался за нее и ее спутников. Он предполагал, что женщина отправится с рыцарями и воинами, которые уже бывали в Ферстленде или достаточно о нем наслышаны, ведь их лиц никто не знает, а у большинства произношение подходящее скорее югу или западу. Людей Райана в них явно бы никто не признал.

– Но я не думал, что… Амадинллин, ты думаешь иначе, мне сложно привыкнуть к этому. Я благодарен тебе и твоим друзьям за помощь. Теперь Клейс все узнает! Я должен встретиться со своими людьми, осталось не так много времени, может, мы найдем, где скрыться, пока брат не отправит войско.

– Твой человек умирает, – напомнила женщина лорду. – Он не переживет похода.

– Мы можем сделать ему носилки. Его можно нести, а когда ему полегчает, он сможет ехать верхом.

– Ему не полегчает. Твой человек не переживет похода. Мы должны его…

– Нет! Нет, ни в коем случае! Он выживет, а мы поможем ему. Мы с сиром Далгом сможем нести его.

– Мы проводим вас, – Амадинллин не спрашивала, а утверждала.

Райану нравилась ее решимость, а трепет, воспитанность и мягкость он терпел и принимал с благодарностью только от одной женщины – от дочери. Но после событий на турнире в землях Старскаев иногда жалел, что его хрупкий отпрыск чрезмерно мил и добр и совершенно не способен самостоятельно себя защищать.

– Но вы же искали своего вождя.

– Мы продолжаем его поиски. Духи ведут меня, и пока наш с тобой путь един. После, когда мне укажут иную дорогу, я покину тебя, Райан-вождь, но не сегодня. Мы поможем нести твоего человека, и наша защита тебе пригодится.

И как бы ни хотел Форест отказаться от этого, разумом он понимал, что Амадинллин оказывает ему большую услугу. Он не представлял, как справится без помощи.

Лагерь свернули в считаные минуты, кострища закидали землей, из палок, тряпок, веток и веревок соорудили носилки, листья и мох должны были сделать их немного мягче, хоть и несколько тяжелее. Более женщина не возвращалась к вопросу убийства раненого, но всего через полдня пути Форест понял, что погорячился. Похоже, эти духи говорили дикарке много того, чего сам Райан не мог предсказать.

Воин чувствовал себя только хуже с каждым часом, его хрипы терзали правителя не меньше, чем уже пережитые смерти. Поход замедлялся из-за раненого, то и дело приходилось останавливаться, когда тому становилось еще хуже. До вечера они преодолели только треть планируемого пути, а Райан чувствовал такую усталость, словно пробежал на своих двоих от Санфелла до Фиендхолла.

К следующему утру воин лишь натужно хрипел, так и не приходя в себя. Кожа вокруг его ран почернела, пальцы непроизвольно содрогались, а жар чувствовался на расстоянии вытянутой руки. Быть может, будь у отряда возможность сразу унести его в город, к лекарям, он бы имел шансы выжить, но в лесу, еще и при необходимости продолжать двигаться, тащить его за собой означало лишь продлевать агонию.

Люди никак не могли стронуться с места. Защитник Фореста и его верный подданный не позволял правителю отойти от себя. Нет, он не держал его в привычном понимании слова, но вынуждал только нарезать круги и метаться туда-сюда у сооруженного из веток, листьев и шкуры навеса. Тот должен был защитить несчастного от дождя. Райан собирался с силами и произносил известные ему молитвы Богам, духам, предкам, всем, кто готов их услышать. Может быть, он и переврал половину слов, которые часто произносили священнослужители, но порывы души были самыми искренними.

Да, лорд видел, как умирают люди, и не раз. Он провожал в последний путь сестру, он похоронил отца, видел мертворожденных детей. Воины и рыцари постоянно погибали вместо правителей и во имя их, но все время находиться рядом с умирающим и страдающим, на чужой земле, видеть преображение из пышущего здоровьем любителя дев и шуток в гниющий заживо кусок мяса ему еще не доводилось. Райана лишали этого удовольствия, он всегда спал отдельно, в собственном шатре или сидел в замке. Он находился среди здоровых защитников, его воины уходили для сражения и просто не возвращались более.

Раненые лечились или умирали посреди поля, или в сооруженных на скорую руку лачугах, или в лекарских лавках, или где-то еще. Отдельно.

Наблюдать за смертью одного, неминуемой, доставляющей мучения, отражающейся на коже пятнами, Райану совсем не нравилось. Это оказалось страшнее и тяжелее, чем вести на войну народ.

Никакое понимание необходимости не помогало мужчине решиться. Два раза он вынимал нож и сразу же убирал его в ножны.

– Иди. И веди людей, – Амадинллин кивнула в сторону уже собравшихся. – Ему ты не поможешь. Иди!

– Мне нужно время. Я сам.

– Иди.

Райан бросил короткий взгляд на женщину, прохрипел слова прощания воину, поблагодарил его за верную службу и быстро зашагал прочь. Правитель не стал садиться на лошадь, а повел ее рядом, до тех пор пока не отошел на достаточное расстояние. Чтобы не обернуться и ничего не увидеть, даже если захочется.

Амадинллин вскоре нагнала их, она принесла с собой шкуру с навеса и испачканный теплый плащ, а на молчаливый укор правителя ответила:

– На что они ему сдались? К вашим духам он это забрать не сумеет. А ночи будут холодать.

Потеря воина и осознание смерти не стали единственным потрясением для Райана – его люди не пришли в назначенное место в указанный срок. Их не было ни в тот день, ни на следующий, ни через день. Правитель торопился, он не выделил время, чтобы позволить отдохнуть и поправиться одному, чтобы встретить десяток выживших, а в итоге потерял всех.

Форест дал на ожидание еще один день, уже готовясь к худшему, а после еще один. Если люди не придут, значит, кто-то понял, кому они служат, и этот кто-то уже начал поиски лорда. Этот кто-то ведет за собой людей Мортона и вполне может отыскать Райана раньше, чем Клейс получит письмо.