Электронная библиотека » Ксения Букша » » онлайн чтение - страница 3

Текст книги "Открывается внутрь"


  • Текст добавлен: 28 мая 2018, 20:40


Автор книги: Ксения Букша


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

Шрифт:
- 100% +
3. Братаны

Ночь в маленькой общажной комнатушке. Небо в окне – красное. Густой январский дождь шумит по крышам. Фонари Западного скоростного диаметра, рядом с которым стоит общага, шпарят прямо в окна. В комнатушке ничего нет, только тахта старая у окна да матрас у стены. Обои порванные. Форточка не закрывается. А в углу свалка барахла. Черная какая-то шмотка и вывернутые джинсы, пачки из-под доширака, колпак на резинке с бесплатного Нового года. Еще кружки на окне: «Кировский завод» и «Трехсотлетие Петербурга». И пластмассовый детский горшок. И рюкзак школьный, с молнией сломанной.


– Йома-а-а! – воет трехлетний Серый, стоя посреди комнаты босиком. – Где ма-а-ама?!


Второклассник Рома с трудом просыпается и садится на матрасе. Обрывки сна: елочные шары, мыльные пузыри, изложение. Дождь заливает окно.

– Бля, Серый, – шепчет Рома, кутаясь в одеяло. – Че ебнулся? Мать разбудишь.


– Мамы не-е-ет! – воет Серый, приплясывая с ноги на ногу от ужаса и холода.


Рома протирает глаза. На продавленной тахте у окна – пусто. Валяются только подушка и скомканное одеяло в ногах. Серый воет, дождь колотит в стекло.


– Погоди, – говорит Рома. – Я щас на кухню сбегаю. Она там.


Но нет, не там она – мама. Потому что сумки ее нет. Куртка на гвоздике не висит. И дверь закрыта снутри, как он вечером запер. Можно и не бегать на кухню-то. Мама так и не пришла. Но это бывает.


– Ладно, – Рома берет Серого на руки, сажает на тахту. – Так и быть, расскажу, где мама. Хотя это для больших. Это секрет.


Братик маленький, теплый, грязный. Вздрагивает от холода, всхлипывает, дыхание сбилось. Коготками цепляется за Рому, и Ромка морщится.


– Короче. Мама пошла тушить пожар! – объявляет Рома.

Еще когда с другой стороны школы жили, в двухэтажном доме. Выключился свет, пахло дымом и приехали пожарники. Громко топали, светили в дым фонариками на касках. Было интересно. Серый не помнит.


– Пожар? – удивляется Серый. – Наша мама разве умеет?


– Конечно! – Рома укладывает брата рядом с собой, обнимает, накрывает маминым одеялом. – Наша мама на самом деле – пожарник. Она ходит в красивой краске. Розовой. С золотым фонариком. И на лабутенах, – что-то телевизионное, рекламная заставка всплывает у Ромы перед глазами вперемешку с изложением, которое он писал во сне.


– А она же на заводе работает. Она ж елочные игрушки клеит. Мама говорила.


– Это днем на заводе, – объясняет Рома. – А ночью – тушит пожар.


– А-а, понятно, – успокаивается Серый.


Хороший у Серенького характер. Еще бы если бы он был более боевой. А то его в детсаду все лупят. И воспитатель лупит. И дети другие лупят. И по губам, и по жопе, и всяко. А так Серый – хороший чувак. Ромка любит Серенького, никому его не отдаст. Притискивает его к себе потеснее. Теплый, мякенький Серый. Ромка начинает потихоньку Серого качать.

Дождь грохочет по железному карнизу и по крыше. Бр-р, какой дождь. Хорошо бы мама там была где-нибудь под крышей, а то промокнет. Она обычно говорит: «Зачем мне зонтик, я не сахарная». А у нее был зонтик, пока не сломался. Это был, точнее, не ее зонтик, а ее прошлого бойфренда, Саши. Черный.


– Я писать хочу, – вдруг снова всхипывает Серый. – Я описаюсь!..


– Не надо! – Рома быстро вытаскивает брата из кровати и тащит к горшку.


Серый писает, а Рома придерживает ему письку, стряхивая последние капли.


– Жди меня тут. Не реви, я ссаки вылью и приду.


Порыв ветра бросает в окно горсть крупных капель: др-р-рын! Серый в ужасе цепляется за Рому.


– Блядь, – кричит Рома. – Серый, пусти, пролью же щас! Пусти!


Серый вцепляется в Ромину ногу еще сильнее. Коготками. Оба в трусах и майках. Оба дрогнут. Хлопает форточка, по комнате проходит ледяной ветер, сдувает пакет со стола. Свет неба и фонарей – коричневый, фиолетовый, багровый.


– Ладно, пошли вместе, – Рома делает осторожный шаг к двери. Идти неудобно. Серый обхватил Ромину коленку, как дерево, шагает то одной ногой, то другой, мешая Роме идти.


– Держись за майку, – Рома открывает дверь во мрак.


Серый вздрагивает, вцепившись в Ромину майку. Рома медленно продвигается вперед с горшком. Обычно ночью он мчится в туалет очень быстро. А сейчас надо медленно. И поэтому страшно.


Рома и Серый проходят мимо всех запертых дверей.


Вот тут жил человек, который однажды Роме дал бумажку в пятьсот рублей. Рома купил много булки, доширака и двухлитровую бутылку кока-колы.


Тут жила злая старуха. Она померла. Ее тащили на большом полиэтилене, который снизу, со стройки у метро.


Там живут таджики. Они всегда на кухне готовят чего-нибудь. Только теперь они не готовят. Даже таджики спят – вот какая темная ночь.


Тут ванна. Она не работает, вся черная, задернута занавеской и забита кусками каких-то досок, камней и тряпками. В туалете тоже темно.


– Хонидо, – пищит Серый. – Ножкам хонидо!

– Щас-щас, – бурчит Рома, выливает горшок, хватает Серого под мышки и тащит обратно в комнату, где льет дождь, сияют фонари с ЗСД и пахнет мамой. Кидает брата на диван, прыгает следом, и они снова накрываются одеялом.


Бр-р! Рому тоже слегка трясет, но уже меньше. Под одеяло с головой. Обнимает мягкого и теплого Серого. Тот греет ножки у него на животе. Ну вот. Уже как бы и получше.


– Больше не ревет Серый, молодец, – шепчет Рома. – Да потому что че реветь, все нормально. Щас уснем, утром проснемся – а мама уже тут.


Серый вдруг садится. Встрепанный, глаза блестят.

– Серый, давай спать, – предлагает Рома и укладывает Серого на подушку, но тот снова садится. Он уже совсем проснулся.


– А почему мама ночью тоже работает? – вдруг спрашивает Серый шепотом. – Никто ночью не работает. Ночью все в своей постельке спят.


– Ни хрена, – возражает Рома. – Ничего подобного. Это только дети все ночью спят. А пожарники не спят. Если ночью что-то загорелось, они же не будут спать до утра, а пойдут и потушат сразу. А то к утру, пока они спят, уже все сгорит.


– А наша мама не сгорит?

– Да ты че? – говорит Рома. – Конечно нет. Смотри, какой дождь на улице. Там промокнуть можно, а сгореть нельзя.


– Но наша же мама, – возражает Серый, глядя на окно, – она не умеет же ездить на пожарной машине! Она только на маршрутке умеет ездить.


– Вот она и поехала тушить пожар на маршрутке. На триста шестой, – добавляет Рома для правдоподобия.


– А-а, понятно, – успокаивается Серенький. – А зачем так сильно дождь стучит?


– А ты боишься, что ли? – Рома укутывает Серенького одеялом и прижимает к себе.


– Я только немножко боюсь, – говорит Серенький.


На потолке вспыхивают пятна света, едут вперед-назад – и, мелькнув, пропадают: какая-то машина развернулась внизу. Дождь шуршит тише. Рома представляет себе, как мама идет домой по их улице и как в лужах от дождя получаются пузыри, светящиеся, яркие, то ли мыльные, то ли такие, как бывают в газировке.


Он вдруг открывает глаза. В комнате светло. В дверь громко стучат.


– Рома, открой! – строгим незнакомым голосом близко-близко.


«Ага. Хер я вам открою». Рома смотрит на Серого. Тот спит, не слышит. Рома накидывает ему одеяло на ухо и неслышно подходит к двери.


– Не перепутали?


– Должны быть тут. Она ушла вечером – Рома тут был…


Снова настойчивый, мелкий, но громкий стук. Костяшками пальцев. Прикладывает рот к замочной скважине:

– Рома, открой! Мы от мамы!


От мамы. Рома смотрит на Серого. Серый спит. Пошли на хуй. Рома молча показывает фак в сторону двери.


– Попробуйте ключом еще раз.


Ключ ворочается в скважине.


– Ключом никак. Или на нижний замок, или они изнутри заперлись и спят.


– Да они бы уже проснулись. Полчаса орем. Тут какой-то еще ключ есть, вы не знаете?


Рома замирает.

– Да ничего они не знают. Надо искать. Он мог в школу уже уйти?


– В семь утра?


– У нее были родственники, знакомые, подруги какие-то? – голоса удаляются.


Что-то новое и такое, о чем Рома совсем не хочет думать, начинается у него внутри. Это не тошнит, не болит; Рома не понимает, что с ним.


Теперь светло и видно, какой жуткий бардак. Из мебели почти ничего, они часто переезжают. На рваной коробке у стены свалены мамины вещи, рядом в пакетах – одежки Серого. Обои драные. Все завалено мусором. Под окном валяется несобранный Ромин рюкзак. В его ободранном нутре – два учебника и тетрадка, почти пустая, неподписанная. На продавленной тахте – засохшие вчерашние тарелки с остатками доширака: ужинали с Серым, руками брали – вилки побоялись просить у соседа. Хлебная корочка. Вода в чашке «Трехсотлетие Санкт-Петербурга».


Скрипит диван. Рома поворачивается.


Серый проснулся и сел. Вокруг его головы пушистый ореол. Он улыбается.


– Мама уже все потушила? Она на кухне? А творожки уже есть?

Рома моргает. Мелкие пятнышки, мыльные пузыри из сна еще мелькают перед его глазами, но уже гаснут, их не поймать.


Он садится рядом с братом.

4. Кампоты Гуха

В общем, я, короче, очень глупо сделала, что согласилась на тетю Лену.

Можно было бы найти мне приемную семью и получше.


Вот список ужастиков тети Лены.

1. Вообще не красится. Вообще! Брови как у мужика, и она их не выщипывает.

2. Постоянно играет в шахматы с компьютером и разговаривает даже по телефону на шахматном языке. И даже с Лизкой иногда разговаривает на шахматном языке.

3. Не умеет готовить. Жареную курицу даже никогда не жарит. Только без конца картошка с луком и яйца. Я уже не могу эти яйца есть.

4. В доме нет шкафов и кроватей, одни какие-то штуки из дерева.

5. Нет телевизора!!! Я ужасно скучаю по «Муз ТВ». И по клипам Веры Брежневой, и по сериалу «Универ», и по всему. Бабушка даже засыпала под телевизор. И в детдоме у нас все время телевизор работал. Я очень скучаю по телевизору. Телевизор – это лучшее, что есть в жизни. Кроме «ВКонтакте».

6. А кстати-ка, почти нет интернета!! Полчаса в день!! Жесть!!

7. Уши у нее не проколоты.

8. Заставляет убираться в комнате и вынимать одежду из стиралки и посуду из посудомойки. И за всякие запрещенные вещи тоже заставляет что-нибудь мыть.

9. Дает мало карманных денег. Сама получает шестьдесят тысяч, а мне дает двести рублей в неделю. Между прочим, мое пособие очень большое, а она его себе в карман кладет, на меня не тратит.

10. Ее кровной дочке Лизе – все, а мне – ничего. В день рожденья ей подарки все дороже, а мне вообще почти ничего не подарили, только тошто заранее договорились из виш-листа.

11. Я думала, что у них у всех седьмые айфоны, а у них оказались обычные телефоны. А когда я сенсорный потеряла, мне вообще купили дешевый кнопочный, стыдно в школе его даже вытаскивать.

12. И своей комнаты у меня нет. Я сплю в одной комнате с Лизой.

13. Драться нельзя. Материться нельзя.

14. Если опоздала и не позвонила, тетя Лена ебет мозги.

15. Она жирная и меня тоже заставляет есть!!

16. И заставляет учиться. На какие оценки в школе – все равно, но она сама меня учит, и всякое спрашивает, и достает всякими своими книжками и прочей хуйней.

17. И на стенке висят тупые правила, то, что нужно отзваниваться, когда куда-то пошел и задерживаешься, и всякое такое, и их надо выполнять.

18. И у нее есть хахаль Игорь, который тоже постоянно играет в шахматы и разговаривает на шахматном языке.

19. И она никогда не жалеет тебя, очень злая, но при этом все время называет ласковыми именами. Это очень противно.

20. Она называет меня Ангельчик!!! Масик!!!! И зайка!!!!!


Короче, я попала с тетей Леной конкретно. Не надо было на нее соглашаться.

А вдруг бы следующая тетенька пришла бы ко мне, как к Артему Санжарову! Его приемная мама работает на «Муз ТВ», и у нее квартира сто двадцать пять метров в центре Москвы.

Ему все завидовали, когда его забирали.

Потому что все же хотят попасть в богатую семью.

А за мной очередь стояла, потому что я элитный ребенок. Это наш соцпедагог мне сказал. По секрету.

Элитный ребенок – это который недолго пробыл в детском доме и который здоровый и учится в норме, а не в коррекции.

Там у нас в первой группе почти все в коррекции. Это значит почти дебилы. И они мне все завидовали тошто я нормальная. Настя даже туфли у меня сперла от зависти. Потому что ее вообще в роддоме бросили, а меня никто не бросал, и я не из таких детдомовских детей, у меня просто мама умерла очень давно, а бабушка умерла недавно, а так я нормальная.


Поэтому, короче, за мной очередь и стояла.

* * *

И вот однажды соцпедагог мне говорит:

– Так, Анжелика, сейчас за тобой в очереди стоят двадцать тетенек, и все хотят тебя взять, и все очень богатые. Но первая из них – тетя Лена, и нам как-то неловко сразу ей отказывать. Поэтому ты сначала от нее откажись, а потом мы посмотрим варианты получше.


А я, дура, не отказалась от тети Лены. Потому что про нее все говорили, что ее ученики даже занимают первые места и их по телевизору показывают. По шахматам. Она и к нам пришла в детдом, чтобы шахматам обучать парней. Просто никто из них учиться не хотел. Но зато казалось тошто тетя Лена добрая и богатая, и, кстати-ка, я ее уже много раз видела и здоровалась. Поэтому мне было не так страшно к ней пойти, как к неизвестным тетенькам. Вот я и согласилась. Дура! Оказалось то, что на самом деле тетя Лена никакая не богатая и к тому же злая.


И как только я это поняла, то устроила тете Лене большой скандал. Я очень сильно плакала и умоляла тетю Лену отвезти меня обратно в детдом. Ведь я элитный ребенок, и меня оттуда забрали бы варианты получше. Я бы имела седьмой айфон, планшет, сколько угодно интернета, блестящую сумочку, блестящие туфли, рюкзак Nike, кроссовки Nike, я ездила бы в Париж.


А тетя Лена мне сказала:

– Эх, Анжелика! Да вашего соцпедагога надо… кхм… Она тебя просто обманывала. Какие еще элитные дети? Какие двадцать тетенек в очереди? Подростков вообще в семьи берут неохотно.


– А вы тогда меня зачем взяли? – спросила я.


– А я сначала думала, что смогу в вашем детдоме шахматами какую-то пользу принести. А потом увидела, что вам там не до шахмат. И поняла, что единственный способ принести вам какую-то пользу – это кого-нибудь оттуда взять в семью. И решила взять тебя, потому что ты, душенька, симпатичная, милая и недавно там, еще не успела заморозиться окончательно.


ДУШЕНЬКА. Это че за слово?! Где она его взяла ваще?! Это кто-то кого-то душит, что ли?!


Я говорю:

– Я блядь не душенька!!!


А тетя Лена говорит:

– Дружочек, еще раз то же самое без мата.

– Я НЕ ДУШЕНЬКА!!!


– Окей, – говорит тетя Лена. – Я, конечно же, не собираюсь отвозить тебя ни в какой детдом. Боже упаси! Ты будешь жить у меня до восемнадцати лет как минимум. А что мы не богатые, так это не так уж важно, деточка. Важно же не богатство, а отношения.


– Чаво-о? – я прямо покраснела вся от этого слова. Даже не ожидала от нее, что она такое скажет. – Какие «отношения», простите?..


Тетя Лена на меня посмотрела и сказала:

– Отношения – это ЛЮБЫЕ отношения. Дружба, там, семья.


– Так и говорите: дружба и семья. А то чего вы меня путаете. Отношения – это когда… ну…


– Уф-ф, – сказала тетя Лена и больше уже ничего не сказала, как я ни скандалила.


И даже когда я сломала дверь, и вся от слез распухла, и не могла больше орать, тетя Лена все равно ничего не сказала и не отвезла меня обратно в детдом.

Вот так я попала.

* * *

Я когда писала, что самое плохое у тети Лены, я забыла, кстати-ка, самое-самое ужасное.

Забыла, потому что оно все время, и про него уже даже как-то забываешь.


Кампоты гуха. Вот что самое плохое.


Я ненавижу кампоты гуха. Я НЕНАВИЖУ кампоты гуха.


Это… Это такая типа музыка. Только это не музыка, а хер знает что. Это какие-то жуткие завывания на непонятном языке. Сначала завывают все вместе, потом, короче, по отдельности, потом снова вместе, и так БЕЗ КОНЦА. Ну, вы уже поняли. Вы уже поняли, что это такое.


А мне приходится жить все время с кампотами гуха.


Потому что тетя Лена заводит кампоты гуха каждый день. Реально каждый. Иногда она их, правда, слушает в наушниках. Но чаще всего она их слушает прямо без наушников, и слышно на всю квартиру.


Раньше я могла сама взять наушники и слушать что-то в телефоне. А теперь у меня очень простой кнопочный телефон, тошто я даже не могу в нем слушать музыку. И у меня нет никакого выхода.


Я так мучаюсь, я просто умираю.


И в машине она тоже их слушает. Однажды мы с тетей Леной, с ее хахалем Игорем и с Лизкой ехали в какой-то город… забыла, как называется… смотреть какие-то там… короче, что-то смотреть. И вот когда мы ехали обратно, тетя Лена завела кампоты гуха, все подряд, ТАК ГРОМКО, что у меня просто сразу уши заложило. И я закричала:

– ТЕТЯ ЛЕНА! Выключите эту гадость! Я больше не могу их слушать! Вы можете хоть раз поставить НОРМАЛЬНУЮ современную музыку?!


– Нет! – ответила тетя Лена.


Я очень обиделась, разозлилась и решила достать тетю Лену. Я стала жутко скандалить, бить ногами ее сиденье, вопить и мешать ей вести машину. Тогда тетя Лена остановила машину, обернулась, посмотрела на меня и сказала:


– Милая деточка! Ангельчик мой! Я НЕ БУДУ слушать Веру Брежневу. Я ТЕРПЕТЬ НЕ МОГУ современную музыку. Я люблю кампоты гуха, и в МОЕМ доме…


– …А мы не в доме!


– …А также и в МОЕЙ машине мы будем слушать ТО, что я хочу. Постарайся это понять, а главное, не разноси мою машинку, – сказала тетя Лена и, не дожидаясь ответа, опять поехала и опять завела кампоты гуха на полную громкость.

* * *

Ну, теперь-то вы поняли, как я попала.

И теперь вы, конечно, понимаете, КАК я обрадовалась, когда узнала, что тетя Лена собирается в командировку в Москву на целых три дня! Там у них какой-то турнир, и она там судья.

И оставляет нас с Лизкой совсем одних!


До этого она пять месяцев подряд от меня вообще не отходила. Она же еще и работает рядом с домом, и как-то у нее там, что она может в любой момент примчаться домой.

Короче, тетя Лена ужасно меня достала. А особенно кампоты гуха.


И я очень обрадовалась при этом известии. Я так и сказала, чтобы ей было неприятно:

– Ура! Наконец-то я хоть побуду одна. Как я рада!


А тетя Лена улыбнулась и говорит:

– А я буду слегка скучать.


А я говорю:

– А я вообще нет! Я очень устала от вас!


А тетя Лена сказала:


– О-о, первый невозможный ход, – и указала на наши правила, которые висят на стенке.


А в правилах написано, что если невозможный ход (ну, то есть грубость, там, всякая, или забыла позвонить, и так далее), то я должна сделать одну единицу уборки по тети-Лениному выбору.


– Ляля, давай-ка направляйся мыть унитазик, – сказала тетя Лена (вот так она всегда разговаривает, ужас, да?)


– Чаво-о?! – возмутилась я. – Я что вам, служанка?! Я не буду!!


– Правила, – сказала тетя Лена. – Одну единицу уборки по моему выбору. Счас засчитаю второй невозможный ход, и к унитазику прибавится… э-э… прибавится…


Это у них там на турнирах такое вот. Как собаки все равно дрессированные! Засчитаю, не засчитаю!


– НЕТ! – закричала я. – ТОЛЬКО унитаз!


– Окей, – сказала тетя Лена. – Времечко пошло.


Я мыла унитаз и плакала, какая я несчастная, что бабушка умерла и со мной случились все эти вещи. Почему всем так везет, а мне никогда не везет?

Я нарочно выдавила в унитаз все средство для мытья, чтобы оно кончилось, потом кое-где немножко потерла для вида.

Потому что если вообще ничего не помыть, то тетя Лена догадается и заставит перемывать. Душенька. Ненавижу ее!

Потом я пришла к тете Лене и сказала:

– Все.


– Что-то не очень чисто, – сказала тетя Лена.


– А это потому, что средство кончилось, – сказала я.


– Окей, – сказала тетя Лена. – Штраф пятьдесят рублей из карманных денежек.


– ПОЧЕМУ?! – возмутилась я. – Оно же просто кончилось!!


Но тетя Лена уже ничего не слушала, а спокойно себе пошла на кухню пить чай. Сука. СУКА!!!

* * *

Иногда я думаю, что хорошо бы умереть.

Но потом я думаю, что это не поможет.

Ведь на том свете, которые самоубийцы, не попадают в рай.

А я хочу попасть в рай и встретиться с бабушкой.

Ну, и с мамой тоже, хотя я ее не помню.

Поэтому я не буду самоубиваться.

И буду мучиться всю свою жизнь. Ну, до восемнадцати лет. Пока не вырасту.

Или можно еще сделать что-нибудь такое ужасное, из-за чего меня отправят обратно в детдом. Но я уже поджигала занавески и сама испугалась, а тетю Лену мне напугать не удалось.

А по-настоящему ужасное я делать боюсь. Я ведь все-таки нормальный человек.

Вот Варька на моем месте смогла бы.

И многие в детдоме смогли бы. Они там все чокнутые. А я нет.

* * *

Но наконец-таки наступил вечер, и тетя Лена уехала на свой турнир.

И теперь я была счастлива.

Я могла делать все что хочу!


Сначала я залезла в тайник тети Лены, чтобы съесть все сладкое. Но тетя Лена почти все сладкое спрятала. Оказалось только пол-плитки шоколада. Я ее съела.


Потом я полезла в тети-Ленин стол, где нет замочков. Там лежали только какие-то бумажки. Больших денег не было, а только сложенная в несколько раз бумажка в пятьдесят рублей. Я ее не стала брать, потому что тетя Лена придет и закатит скандал. Тогда я пошла в нашу комнату и, пока Лизка мылась в душе, взяла у нее со стола мелочь. Это за воровство не считается. У меня же штраф, и мне надо деньги себе вернуть как-то. Теперь зато у меня было уже почти двести рублей, и я могла себе что-нибудь купить.


Потом я пошла в магазин и купила большую бутылку «пепси», несколько пачек ирисок и пакет чипсов. И я залезла в постель и там все это съела. И я попросила у Лизки телефон и громко, без наушников, слушала Веру Брежневу. Лизке пришлось самой надеть наушники, потому что она тоже не слушает Веру Брежневу, а слушает каких-то хриплых чуваков, которые грохочут. А я слушала Веру Брежневу, подпевала, рассыпала даже чипсы по всей постели, и мне было весело.


Потом я позвонила Маше и сказала:


– Прикинь, тетя Лена уехала на все выходные! Пошли завтра гулять и снимать на видео на твоем телефоне!


А Маша мне сказала:

– Не, Анжелика, не могу, меня тоже на все выходные берет папа, а я его уже месяц не видела.


Я немножко расстроилась. Потому что я уже подумала, как мы клево будем гулять с Машей.


Тогда я подумала немножко и позвонила Верке. Хотя, конечно, Верка слишком крутая для меня и она не очень хочет со мной дружить. Но зато у них своя компания.


– А помнишь сериал «Испания»? – сказала Верка. – А, у тебя же телика нет. А мы завтра ваще собираемся в «Галерею».


– А можно с вами?! – сказала я.

– Ой, не, я не могу! Просто у нас три билета на выставку художника, который из лего строит. А билеты стоят пятьсот шестьдесят рублей. У тебя же нет таких денег!


Короче, мне пришлось звонить Наташке. Хотя я не хотела. Наташка все время обижается и ссорится, и она какая-то придурочная.


Поэтому в субботу мы пошли гулять с Наташкой.

Конечно, мы сели на триста шестую и доехали до торгового центра. Потому что это самое интересное место у нас на районе. Там есть такой магазин, где можно всю косметику долго-долго смотреть и даже нюхать духи бесплатно. И мы все время представляли, что мы все это вот купили, и духи мы нюхали, пока уже у нас не заболела голова. Потом мы пошли смотреть на попугаев и крыс, где их продают, потом на золотые украшения. И там мы поссорились, что сережки с дельфинчиками и рубинами красивые или нет. Наташка назвала их «какие-то как у бабушки», а я очень обиделась, потому что у бабушки были и правда похожие сережки, но откуда это Наташке знать, и вообще чего она трогает мою бабушку! И я так обиделась, что хотела уйти вообще, но потом мы все-таки пошли назад вместе, пешком, но уже всю дорогу Наташка только и делала, что ссорилась, и цеплялась, и говорила гадости, например, про школу. Короче, прогулка не очень-то удалась, тем более что и денег только на маршрутку хватило в одну сторону.

И я домой пришла очень злая, потому что я-то надеялась тошто Наташка меня пригласит домой и я смогу у нее посидеть «ВКонтакте». А она не пригласила и вообще сучка.


А утром в воскресенье лил сильный дождь. По правде говоря, не очень сильный, но я сказала Наташке, что я простудилась и не могу под таким дождем гулять. И что мне надо делать уроки.

Хотя на самом деле я не собиралась ничего делать.

Просто меня задолбала эта Наташка.

И мне было очень скучно.


Лизка в воскресенье пошла на какие-то дополнительные лекции.

А я осталась дома.

* * *

Я умирала от скуки.

Мне было вообще нечего делать.

Мне было так скучно, что я просто лежала в постели и тупила.

И я достала старые фотографии, где мы с бабушкой сидим на диване, где нас дядя Сережа снимал, и еще ту, где бабушка молодая.


Потом я накрасила ногти, но получилось некрасиво, и я их стерла. И ацетон закончился.


Потом мне пришло в голову приготовить сладкие сырники по бабушкиному рецепту. Но я сделала слишком сильный огонь, а сырники расползались, поэтому я их сожгла.


В общем, у меня ничего не получалось. Одни неудачи.


Я стала мерить всю одежду, но почему-то это было совсем не так уж и весело, ведь никто на меня не смотрел даже.


А еще я очень расстраивалась, что до приезда тети Лены осталось уже всего только несколько часов, а я так и не повеселилась.


Потому что конечно, когда денег нет, то нормально не повеселишься.


Скорее бы уже мне стало четырнадцать лет. Когда мне будет четырнадцать, то я пойду работать и к восемнадцати скоплю на отдельную квартиру и перееду от тети Лены. И я буду покупать себе какую захочу косметику.


От скуки я даже достала сказку о рыбаке и рыбке и прочитала ее четыре раза вслух. Так что вы можете себе представить, как мне было скучно.


Потом пришла Лизка, и я к ней пристала, чтобы мы посмотрели вместе хотя бы какой-нибудь фильм. А Лизка мне ответила, что тетя Лена ей велела показать мне фильм про океан. И нам пришлось смотреть фильм про океан. Ничего оказался фильм, даже интересный. Про куски льда, которые везде плавают-плавают, а потом переворачиваются, и что, оказывается, в океане плавает очень много мусора, и его трудно убирать.


А потом я стала просить показать мне еще один фильм, но Лизка сказала, что хочет послушать музыку, и стала слушать своих чуваков с грохотом.


А я ей сказала:

– Как ты можешь, Лизка, слушать постоянно один какой-то, блин, мужской голос! Ты не хочешь хоть раз в жизни послушать нормальные песни с нормальным женским голосом?


А Лизка говорит:

– Веру Брежневу я слушать больше не хочу.


А я говорю:

– Да не Веру Брежневу! Почему сразу Веру Брежневу?! Чуть что, так Веру Брежневу! Давай послушаем вот эту тетеньку, которая поет вот это – я только забыла, как называется, в торговом центре играют это все время! Ну… вот такое, типа, – я напела мелодию, – «за-айцы, тре-енер, тру-ру-ру-у…» – только я слов настоящих не знаю, там по-английски.


Лизка на меня посмотрела и говорит:

– Чаво-о?

Я даже засмеялась – так похоже на меня сказала. Прямо от меня набралась. За пять месяцев, что мы в одной комнате живем.


– Песня, – говорю. – Это такая песня, ее играют в торговом центре.


– Там ничего такого не играют, – говорит Лизка.


– Играют! – сказала я. – Ты просто не знаешь! Ты там не бываешь так часто, как я!


– Ты хочешь ЭТО послушать? – переспросила Лизка.


– Ну, там просто ЖЕНСКИЙ голос поет, – сказала я. – И очень красиво, кстати-ка. Хоть и по-английски.


– Это не по-английски, – сказала Лизка.


– Ты там ваще не была и это не слышала! Я тебе говорю же, что по-английски! – сказала я. – Так ты можешь это найти?


– Конечно! – сказала Лизка и даже спорить не стала, взяла и нашла.


И мы послушали с большим удовольствием.

Потому что женский голос красивее мужского.

И вообще женщины красивее мужчин.


И эта песня, честно говоря, ко мне прямо привязалась.

Мы ее послушали три раза.


Когда ее поют, я представляю какой-то такой клип. Как будто розовый сад, и над ним очень-очень черное небо, с золотыми звездами. И посреди этого розового сада стоит такая девушка, очень гламурная, очень-очень, и она – вампир. Но она добрая вампир, как в фильме «Сумерки. Сага. Рассвет». И она поет и плачет черными слезами, и мы вдруг видим, тошто везде проступает кровь, и потом с неба вдруг слетает что-то бело-золотое. И тогда хочется плакать, даже если никто тебя и не обидел.

Я даже, когда засыпаю, представляю себе этот клип с музыкой.

И вроде я ее действительно слышала не в торговом центре, а где-то еще.


И вдруг мы с Лизкой услышали, как ключ поворачивается в замке.

И на пороге появилась тетя Лена.


– Девочки, здравствуйте! – весело сказала она. – А я приехала пораньше, потому что сразу после турнира оказалось свободное местечко в дневном «Сапсанчике», и я быстренько поменяла билетики и примчалась к вам! О, да вы тут без меня Баха слушаете?! Здорово!


– Это Анжелика попросила поставить! – сказала Лизка гордо. – Сама прям подошла и попросила.

Тетя Лена, кажется, удивилась. И еще мне почему-то показалось… Но, во-первых, показалось, а во-вторых, только на малюсенькую секундочку.


И потом она сказала:

– Окей! – и заржала, как обычно она ржет. – Кофе-то будете?

 
Seufzer, Tränen, Kummer, Not,
Ängstlichs Sehnen, Furcht und Tod
Nagen mein beklemmtes Herz,
Ich empfinde Jammer, Schmerz[1]1
Воздыханья, слезы, нужда и печаль,смущенье и тоска, страх и смертьгнетут мое стесненное сердце;вкушаю я горе и скорбь.(Ария из кантаты И.-С. Баха № 21)

[Закрыть]
.
 

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации